Удары и хрипы побоев…
И чудится Гамлет – совсем молодой,
Не с Датской, а с нашей – Российской судьбой,
Когда погибаешь, не смея
Пронзить своей шпагой злодея…
И слышится вечное: «быть иль не быть…»
А если, чтоб «быть», надо сына убить?!…
И предки встают из тумана
Тенями Петра и Ивана…
Такая судьба не под силу ему, —
Уж лучше бежать и забиться во тьму,
А после – что будет, то будет,
И пусть, кто захочет – осудит…
Михайловским замком сквозь тени бреду,
Как будто я с теми – и чую беду…
Молчит умудренная Клио.
И кто угадает, как было?
2011
Накатилась жизнь непомерная…
(Московская баллада)
Ах, была Москва белокаменной,
Златоглавою и булыжной.
Не моей была – может, маминой,
Или лу́бочной, или книжной.
А моя Москва была серою,
Была серою – повоенной.
Но мальчишеской нашей верою
Освященная неизменно.
Да – моя Москва была бедною,
Была бедною и дворовой.
Но за честь ее – честь победную
Постоять мы были готовы.
Были мы – мальцы окаянные,
И над крышами всех сараев
Наши сабельки деревянные
Били фрицев и самураев.
И всегда потом – после битвы мы
Долго по пивным пропадали.
Там с обрубками-инвалидами
Бабы жизнь свою пропивали.
Мы не ведали боль Христовую —
Не молились за убиенных.
А мы бегали на Садовую,
Где колоннами гнали пленных.
И восторженно шли с машинами,
Что за ними след замывали.
Но седых старух, с их морщинами —
Подававших – не забывали.
Та Москва была – не огромная,
Подходящая для мальца.
Вот Бульварное, вот Садовое —
И всего-то в ней два кольца.
И дороги были – не длинные,
Не запруженные народом.
Вот Никитские, вот Неглинные —
Полчаса всего пешим ходом.
Мы росли дворами – не порознь.
В подворотнях послевоенных
В белых шарфиках – встала поросль
Из Арбатских-Кривоколенных…
Стали девочки наши – смелые,
Их насмешки нас не щадят.
И бродили мы – оголтелые
По бульварам и площадям,
И в шашлычных гудели в праздники,
И от кружки пива балдели.
И пугали прохожих шарфики,
Наши шарфики – на «Бродвее».
И не знали мы, что в агонии
Разбредётся двор по маршрутам:
Эти – в армию, те – в колонию,
А иные – по институтам.
Накатилась жизнь непомерная,
Кто с ней справится – неизвестно.
Вот и кончилось повоенное
Безоглядное наше детство…
Ах, – была Москва белокаменной,
Златоглавою и булыжной.
Не моей была – может, маминой,
Или лу́бочной, или книжной.
1992
Баллада о стариках
Памяти Анны Прохоровны Чебыкиной
Уходят наши старики
Внезапно – против правил…
Вдруг исчезают оселки —
По ним мы душу правим.
И гаснет чувство в этот час,
Привычное годами:
Что наши старшие – при нас,
И чуточку – над нами,
И ты не обделен судьбой,
И есть такое место,
Где просто – быть самим собой,
Где – просто быть – не тесно.
Уходят наши старики
Внезапно – против правил…
Они для нас – не маяки:
Мы жизнь на них – не правим.
На наших картах свой маршрут,
Но очень нужно место,
Где над тобою высший суд
Твое свершает детство.
Где при любых твоих чинах,
При званьях и значенье,
Ты помнишь свой сыновний страх
И ждешь еще – прощенья.
Уходят наши старики,
Пройдя свой круг – до точки.
Осталась песня – без строки…
Что мы – без этой строчки,
Без – ими вложенной души
И без того порога,
Откуда мы спешили в жизнь —
Скорее – ради бога,
Без этих глаз, в которых свет
Для нас,
Без рук, которым
Ты был заботой столько лет,
Пока не стал – опорой.
Уходят старшие – и вот
Нежданно – много раньше —
Вдруг наступает наш черед
Принять корону старших.
Вдруг – закольцован твой маршрут:
Ты стал – первооснова.
И от тебя сегодня ждут
Души твоей и слова,
И ты отныне – на веку
Один за все в ответе:
Какую ты создашь строку,
Такая песня – детям…
Они уходят – старики,
Тут никуда не деться.
Зайдется сердце от тоски:
Какое слово – детство…
Без слова не собрать строки,
Без строчки нет сонета.
Пока вы с нами, старики,
Спасибо вам за это…
1989
Вечность
Стебельком рука колышется
С лепестком ладони над.
Тихо-тихо звуки слышатся,
Рассыпая виноград
Черно-белых, бело-черных
Клавиш старых клавикордов.
Старый-старый верный сеттер
Льнёт к хозяйкину колену.
Самый-самый теплый ветер
Ноты старого Шопена
Тихо треплет и листает,
Разнося по саду звуки.
Дом с верандою ажурной,
Где поскрипывает пол.
Под старинным абажуром
Накрываются на стол
Два старинные прибора
Кузнецовского фарфора.
Очень-очень долгий вечер
Очень долгий день венчает.
Никакой не будет встречи,
Никого не будет к чаю,
Только верный старый сеттер
С нею в этом старом доме.
Стебельком рука колышется
С лепестком ладони над.
Снова тихо звуки слышатся —
Залетают в старый сад,
Улетают в небеса
К звездам выпавшим – и за,
Где стихают постепенно
Звуки старого Шопена.
Очень-очень, старый-старый,
Долгий-долгий, тихий-тихий, —
Клавикорды, ветер, дом,
Верный сеттер у колена,
Звуки нежного Шопена,
Сад и звезды за окном, —
Вот как в теплый летний вечер
Просто выглядела Вечность…
1999
«Зелёной лозой винограда»
Зелёной лозой винограда —
В ней бродит не сок, а вино —
Загадана миру шарада,
Разгадки, увы, – не дано…
Росток невелик и невзрачен
Болезненно тонок и крив.
Но, боже, как станет изящен
Ветвей его хищный извив.
Тогда – украшение сада —
Он, в самом конце сентября,
Подарит нам гроздь винограда
Прозрачней куска янтаря.
Мы срежем те грозди – и жаль их—
Но верен обычай веков.
Вино молодое – маджари —
Вольется в ленивую кровь.
В нем зной отошедшего лета
И солнечной силы заряд.
И губы твои – до рассвета
Его аромат сохранят.
И тело, подвластное соку,
Вошедшему в плоть из земли,
Раскроется медленно току,
Горячему току любви…
А утром представится взгляду:
В раскрытое настежь окно
Врывается лист винограда —
Прошитое светом пятно.
1975
Маме
Годы летят беспорядочным роем,
Мёд их все больше горчит.
Мама, как в детстве, склонись надо мною,
Я не хотел огорчить.
Дай ощутить виноватостей прежних
Детское знанье – и вдруг
Прикосновенье горячих и нежных
И осеняющих рук.
Мама, взгляни на меня с укоризною,
Если бы всё – повторить,
Я бы вернулся к минуте той сызнова
Благословенья просить.
Благослови меня, мама, на тернии,
В жизнь меня – благослови,
И ту беду, что приходит наверное,
Может быть, – останови.
Снова я верю в твою всемогущую,
Мудрую волю твою,
И одиночество, что мне отпущено,
С горечью осознаю.
В недоуменье – о прошлом и будущем,
В столпотворении дней,
Как я хочу ободряющей, дружеской,
Мама – улыбки твоей.
Стали мои – от конца и начала
Ра́вны – отрезки пути;
Годы летят – и оставшихся мало
Вижу теперь впереди.
И, запоздало, прошу как о милости:
Мама, приди в тишине
И подари ощущение близости
И сопричастности – мне.
1975
«Бездонное небо мерцает звезда́ми»
По мотивам Арона Вергелиса
Бездонное небо мерцает звезда́ми
Над каждым из нас, – надо всеми над нами, —
А звёзды не врут,
Давай загадаем – так жить интересней —
И в этой далёкой мерцающей бездне
Проложим маршрут…
А звёзды сияют, мерцают, блестят,
Внезапно срываясь к земле – в звездопад,
Стремясь к нам – из бездн.
Мерцающим парусом те подплывают,
А эти пыльцой золотой исчезают
За кромкой небес…
Под этим полночным мерцающим небом —
Жалею о тех, кто забыл или не́ был —
Дышу – волшебством.
Здесь магия мира – в ней примем участье:
Научимся жить, как мечтали – для счастья
И всем существом…
В нас вложено древнее знанье от века:
Что с каждой звездою – душа человека
Свершает свой путь.
И нам изначально присуще стремленье
Пройти сквозь миры, сквозь пространство, сквозь время —
Чтоб только взглянуть…
А если всё так, то какие вопросы,
Какая ночная тоска, папиросы,
И стрессы от дум?…
Забудем обиды, уколы, укоры,
Закончим бесплодные наши раздоры
И весь этот шум…
Бездонное небо мерцает звезда́ми
Над каждым из нас, – надо всеми над нами, —
В них море огня.
И что нам делить – за своею звездою
Иду я своею дорогой – судьбою
А рядом – твоя…
2006
Снег в Риге
Гордый город горбит крыши,
Гордый город тронет душу —
Ночь и снег, и шаг неслышен…
Ночь и снег бесшумный слушай.
В узких улицах булыжных
Ночь. И снег белеет блёкло.
Ночь и снег. Под шаг неслышный