Им вслед идут Творцы и Гении
Для Сказки, Мифа и Поэмы.
И мы, проживши невидимками,
Быть может, почва для сонета —
Писцы, бредущие тропинками
От фактов к числам и предметам…
1997
Вальс-бостон
Постреляли собак. Распустили конвой.
Сдали длинные списки в архивы.
Тот, кто до́жил, – тот может вернуться домой,
А не до́жил – так это не диво.
Тот, кто до́жил, – он должен, конечно, забыть;
Никому ни словечка, ни звука.
Что бы ни было там – как могло это быть? —
Это страшные сказки для внуков.
Ваша личная сказка – с счастливым концом,
Это так и положено в сказках.
Ну, а тем, кто там лёг в нашу землю лицом —
Им уже не поможет огласка.
Так зачем бередить и тревожить наш сон,
Поминая публично и всуе,
Имена, звук которых вполне невесом,
Может быть, через год уже будет.
Вам-то выпала карта – под старость пожить
В своем доме – в тепле и покое…
Что ж так часто во сне вы хотите вскочить
И выпрастываете ладони?!
Тех собак уже нет, что кидались на вас,
Если спрятаны руки в бушлаты.
И азартно собакам кричавшие – фас —
Разбрелись по России солдаты.
Но они, как и вы, не забудут тех лет.
И чем далее – тем сладострастней
Все им снятся шеренги, шеренги – след в след —
Подчинённые снова их власти.
Так к чему этот старый бессмысленный спор —
Говорите, кричите, пишите!
И пока мы способны забыть наш позор,
Нашу сонную совесть будите…
1982
Детская песенка-99
Летит самолётик в далёких горах,
В нём лётчик с улыбкой на пухлых губах.
Он молод, побрит и надушен, —
Он Бог в океане воздушном.
Высокого солнца играющий блик
Порой освещает мальчишеский лик
И чёрный квадратик на карте,
И маленький крестик – в квадрате.
А ниже – земли увеличенный глобус.
По горной дороге петляет автобус.
Там девочка с кошкой – в оконце,
И обе мурлычат на солнце.
И обе, прижмурясь, глядят, как в полёте
Красиво под солнцем блестит самолётик,
И как он, лукаво блефуя,
Из глаз исчезает, бликуя.
И лётчик молоденький солнышку рад.
Он вывел машину в заветный квадрат.
И вот, сквозь помехи эфира,
Он слышит приказ командира.
И плавным движеньем, без дрожи в руке,
Он тумблер включил на приборной доске,
Как делал, когда на ученье
Пускал холостые в мишени.
На горной дороге взорвётся ракета, —
Где кошка, автобус и девочка эта,
Куда на крутом развороте
Уносится юный пилотик…
И где он сегодня, и как поживает, —
Быть может, он водкою душу сжигает,
Быть может, расстался он с миром,
А может быть, – стал командиром…
1999
Ангел-хранитель
У ангела всегда
Распахнутые крылья.
Ему твоя беда —
Пожар в его груди.
И он летит к тебе —
Последнее усилье
Помочь твоей судьбе
Спасти тебя, спасти…
Твой ангел грубоват,
И он неважно скроен,
И лик – одутловат…
Он – ангел во плоти!
Но если ты в беде —
Пойми, он так устроен —
Он поспешит к тебе
Спасти тебя, спасти…
Виновен ангел твой…
Подрезанные крылья…
Он – падший, он – влюблен,
Но ты его прости.
Ведь если ты в беде —
Отчаянным усильем
Он прилетит к тебе
Спасти тебя, спасти…
2010
Сон
(Арон Вергелис «Холэм» – по мотивам)
Нет, – никогда не говори, что опоздал.
Забудь лета́ – и ни о чём не беспокоясь,
Возьми билет – и отправляйся на вокзал,
Откуда в детство по ночам уходит поезд.
Займи местечко у окошка поскорей,
И там – немым кино в оконной рамке,
При свете памяти, как в свете фонарей
Увидишь лет изжитых полустанки.
Мы волки старые – седеет наша шерсть,
Клыки прокурены и круто лбы нависли.
Мы всех собак за жизнь успели съесть
И всё понять – и хмуры наши мысли.
Но в эту ночь – уже в конце пути,
Когда светает – в утреннем тумане,
Всплывает дом, где довелось расти,
Где сделал первый шаг в ладони к маме.
А там – весна, и яблонь белый цвет,
И кошка лапки моет на пороге,
И петухи горланят в белый свет,
И блеет стадо где-то на дороге.
И ты бежишь за стадом босиком —
Ты сам ягненок – белый и пушистый.
И волки – это сказка, страшный сон,
А в жизни будет всё светло и чисто…
2005
«Не скажи, что это просто»
Не скажи, что это просто, —
Не скажи.
Исчезают – рано ль, поздно —
Миражи.
Облетают наши шалые
Мечты —
Обрывные, обветшалые
Листы.
Не даёт нам, как когда-то,
Радость грог.
Не на первый – на девятый
Раунд – гонг.
Да и ринг уже не больше
Пятачка.
Мы проигрываем бой наш
По очкам.
И не клич, а лишь натужный
В глотке – стон.
Весь канатами обужен
Горизонт.
Был ли выбор, есть ли выход? —
Что пенять!
Дал бы Бог последний вывод
Прошептать…
1996
Терпкая мелодия
«На свете счастья нет,
Но есть покой и воля…»
А. Пушкин
Наша жизнь разложена по полочкам,
И из них – под множеством забот —
Выступают острые иголочки,
Каждого пронзая в свой черёд.
И скользя по жизненному подиуму,
Изъязвле́нны множеством заноз,
Мы выводим терпкую мелодию,
Лучшую – и личную до слёз…
В этот театр с распахнутыми стенами
Вброшены не волей, но судьбой,
И влекомы дедовскими генами, —
Всё-таки мы путь проходим свой.
И итог не меряем обидами,
И не прячем со стыдом лица́,
И чужой строке не позавидуем,
И свою допишем до конца.
2009
Памяти Булата Окуджавы
Тоскливая труба. В арбатском переходе
Стоит седой старик, неряшливый на вид.
Мелодию любви старательно выводит
И путает лады, фальшивит и смешит.
Горячая труба иное помнит время
И губы, что в мундштук вжимались до крови́,
И пальцы тонких рук, и их прикосновенье,
Их власть и чистоту мелодии любви.
Что сталось с тем, другим, и с первою любовью,
Куда и с кем исчез заезжий музыкант.
Он променял судьбу – ну, что же – на здоровье.
Не мне его судить. Вот только жаль талант.
Горячая труба не в те попала руки.
Но кто-то из толпы застыл на краткий миг.
Пусть слышатся ему совсем иные звуки, —
Он бросил медный грош – спасибо, мол, старик.
Случайный и чужой, стремительный прохожий,
Ты бросил этот грош – свободен, – проходи…
Но – слёзы на глазах, и губы так похожи,
И тонкие – его – запястья у груди.
Тоскливая труба. В подземном переходе
Неряшливый старик, понурившись, стоит.
Поет его труба и чистый звук выводит,
И плачет о судьбе, пронзительно, – навзрыд.
2002
Памяти Александра Галича
Ах, – нещадно трещали цикады,
О вещах оповещали – не вещных.
Не во щах – верещали – награды,
Не в существенном – в несуетном, вечном…
Мы ж и выбрали тот путь – не пищали,
Освещали его чуть не лучиной.
И стреляли в нас отнюдь не пищали,
Посвящая нас, мальчишек, – в мужчины.
Просвещали нас прямые подонки —
Били морду, материли площадно,
Улещали – мол, какие потомки,
Будьте проще, мол, – просите пощады.
Может, кто-то и просил, – но не чадно,
Обжигая, догорали лучины.
И отметили наш путь беспощадно
Преждевременные наши кончины.
Мы во тьме теперь лежим – и не дышим.
Кто в ПотьмЕ лежит, а кто – под Парижем.
И кладбищенские жирные мыши
Просвещают нас по части престижей.
В той Большой Стране – от края до края
Сколько раз мы собирали котомки…
Но пророчества сбылись вертухая —
Нас давно не вспоминают потомки.
Так о чем там верещали цикады,
О каком таком – несуетном, вечном…
Мы лежим – не ожидаем награды.
Но зажгите поминальные свечи…
2002
Пророк
Короб Пророка пуст.
Гонят с порога – пусть.
Спутник Пророка – гнус.
Кровля Пророку – куст.
Краток Пророка срок.
Кроток Пророк, но горд.
Слово Пророка – Весть.
Слава его – не здесь.
А здесь у Пророка – роль:
Весь он – чужая боль,
Жить не по лжи – устав,
Сжаты – молчат – уста.
Грязен Пророк – изгой,
Вязнет – все гниль и гной,
Души полны пороком —
Душно с людьми Пророкам.
Сгорблен Пророк, – устал,
Скорбны его уста.
Робок для Бога стих.
Ропот Пророка тих:
«Господи, – я твой раб,
Отче, – мой разум слаб,
Боже, – велик мой страх,
Аз есмь лишь червь и прах…»
Странно, – от робких строк
Встал он – высок и строг,
Перед судьбой – Пророк,
Веря в свой дар и срок.
Но всуе гремят уста,
Но Площадь давно пуста, —
И нет от Пророка прока,
И Вечности с ним – морока…
2002
Песни гетто
Я скучаю по дому
L. Rosenblum – «ICH BENR»
(по мотивам)
Когда ты юн