Струна — страница 3 из 10

Дорогая моя Столица!

1

— Переключи. Попсой уже задолбали!

Молчаливый водитель протянул руку и щелкнул тумблером магнитолы. Разудалый девичий голос, вещающий о пламенной и безответной любви, оборвался на полуслове. Пару секунд было тихо — словно некто, живущий внутри динамиков, пытался уловить очередной хозяйский заказ. Потом на кабину обрушился грохот, тот самый пресловутый хард-рок, который, по мнению всезнающих оболтусов из гадюшника № 543, уже выходил из моды.

Маус явно так не считал.

Развалившись на переднем сиденье, он с видом удалого лесного стрелка и непринужденностью покорителя Запада возложил свои ноги на бордачок и довольный озирался по сторонам. Его синий берет съехал почти до носа, ветер, заползая в окно, трепал мятую, выцветшую ветровку. А я, глядя на Мауса, думал, что при ином раскладе сидел бы сей экземпляр раннего взросления за институтской партой, а какой-нибудь уставший от жизни доцент ходил бы вдоль доски и тщетно талдычил ему о частных производных.

Не судьба.

И почему все пошло не так? Может, не стоило президенту отпускать на волю цены и мятежные окраинные республики? Или копнуть еще раньше, когда неожиданно для страны молодой и проворный секретарь ЦК обошел «лубянского кардинала» и вместо него занял освободившийся от шамкающего Бровеносца трон? И уж несомненно виноват Дальнегорск с его бесконечной бойней, с его Заводской площадью, чья мостовая, похоже, на тысячи лет залита кровью. А есть еще и такое мнение — все беды из-за меня, и стало быть, незачем пенять на кривое зеркало родной истории.

Как бы там ни было, сейчас я сижу на заднем сиденье «Тойоты», гляжу в окно, а Маус развалился спереди и слушает свой метал.

Дорогая моя, Столица!

Я люблю твои светлые лица!

— вклинилось из окна «жигуленка», старого, еле влекущего пассажиров.

Страна уже десять страдает без гимна. Собственно, чем хвалиться-то? Не Дальнегорском же вкупе с кремлевской мафией? Зато расторопный, упитанный мэр для начала продвинул закон, разрешивший Столице свой гимн, и тут же этот самый гимн выдумал.

Быстрый мэр, оборотистый. Вовремя понял, что платные стоянки прибыльней спортивных коробок — а вот детские площадки не тронул. Даже пробовать не стал. Очень умный мужик. Чует ветер.

— Не, надо колеса менять, — вещал меж тем Маус. — Слышь, Сайфер? Чего скажешь?

— Денег нет, — водитель не отличался болтливостью.

Высокий, похожий бородкой на Мефистофеля, он походил на героя «Матрицы» куда больше чем его собрат по прозвищу. Порой, взглянув в острые, крысиные глазки, я ловил себя на том, что невольно озираюсь, подыскивая пути отступления. До сих пор не могу понять, что он тут делает? Впрочем, «Струна» не ошибается. Если уж выбрала человека, значит, они друг другу нужны. Только вот держит здешний народ не одна лишь любовь к подрастающему поколению.

Кто знает, может быть не один я тут бывший глиняный?

— А ты, что их у «тети Лены» клянчешь? — Маус пальцем приподнял свой берет и уставился на напарника. — Да? Так она в нашей тачке не ездит! Ей техника на ходу и ладно. А мне вот по колдобинам прыгать не в мазу! Ты не умеешь, Сайф, ну не умеешь ты…

Водитель молча крутил баранку.

— Вот смотри как надо, — Маус повернулся ко мне, совершенно ничего не стесняясь. — Шеф. В смысле, Константин Антонович, как вы смотрите на проблему… мнэээээ… подвижного состава в свете… ээээ… возложенных на нас обязаностей?

Я усмехнулся.

Все-таки это Столица. Мухинск… в нем тоже говорят по-русски, пьют ту же водку и смотрят те же программы. Но Столица живет в своем ритме, и ты ему либо соответствуешь, либо пытаешь угнаться, подобно отставшему пассажиру. Если первое — ты Маус, сидишь на переднем сиденье в ковбойской позе и знаешь, куда мы едем средь всех этих заворотов и третьего транспортного кольца. Если второе — ты пытаешься вникнуть в речь собеседника и, как Сократ, понимаешь, что ничегошеньки не понимаешь.

Честно скажу, прожил в этом городе всю свою жизнь, но здешние места помню только по елке в «Театре кошек». Тогда мне, помнится, было лет пять.

Вот Маус — нечто иное. Здесь он на месте.

Вообще-то должность его — Технический Хранитель. Говоря проще — хакер. Но Лена считает, что парня пора приучать «к настоящей» работе. Хотя бы потому, что, тыкая кнопки в прокуренной ночной комнате, он и близко не видит что делает «Струна». А главное, для кого.

— Ну как, Константин Антонович? Матбаза будет наращиваться в соответствии с пятилетним планом или по мере необходимости?

Вот ведь! Последняя пятилетка завершилась, когда он еще в детсад ходил. И откуда нахватался?

— Хорошо, — усмехнулся я. — Поговорю с Еленой Ивановной. Не плачь, будут тебе игрушки.

— Уря! — Маус вновь отвернулся к окну, на мгновение замолчал, а потом вдруг подпрыгнул на месте:

— Сворачивай, блин, давай! Ща мы на кольце встрянем по уши, там к Ленинскому с утра вечно пробка.

— А как еще? — хмуро ответил Сайфер.

— В подворотню вон давай, я там проезд знаю!

— Куда проезд? — Сайферовский пофигизм вовсе не отрицал скептицизма.

— Туда! Куда надо. За раз проскользнем!

Машина свернула влево.

Порой мне кажется, что я жил в другом городе. Наше Отрадное с его школами, детсадами, киношками, равно как институт, а потом 543-й гадюшник — они совсем рядом, порой на соседних улицах, но мы, как и положено параллельным прямым, никогда не пересечемся.

«Струна» существует отдельно.

Поначалу я до одури боялся, что встречусь на улице с кем-нибудь из знакомых, а то, не дай Бог, с матерью или с отцом. Друзья могут подумать, что ошиблись, не разобрали лица, но вот родители… Оказалось, что все не так страшно — и вместе с тем намного страшнее. Дома трубку никто не брал, а съездить посмотреть я не решался. Если в третьем часу ночи, обмирая, ждать, пока хоть кто-то из сонных домашних отыщет тапочки и доберется до телефона, а в результате получать длинную очередь бесконечно долгих гудков — какой смысл ездить?

Родителей дома не было. То ли на даче, то ли продали квартиру, то ли… додумывать не хотелось. А проверять опасно.

Не знаю, круглосуточно ли наблюдала за мною «Струна»? Не мне о таком судить: «наружка» у нас лучше, чем в КПН. Правда, будут ли меня столь тщательно «пасти»? В конце концов, дальнегорец вполне мог иметь в Столице знакомства. Звоню — значит надо. В отличие от героев дешевой литературы, люди «Струны» не таятся, а живут весьма полнокровно. Маус вон, кажется, даже играет в какой-то регги-группе. Разумеется, в свободное от героической службы время.

Значит, и я могу звякнуть далеким столичным приятелям. Но совсем иное — приехать в Отрадное и ностальгически бродить под окнами. Это уже подозрительно.

Единственное, что помогало отвлечься — работа. Если я и не привык к ней, то она со мною сроднилась. Как и предупреждала Лена, дел в Столице оказалось «выше крыши», народу, что удивительно, не хватало, а пополнение предстояло еще учить. Себя я, впрочем, тоже относил к «желторотикам».

Преданные мне в помощь Маус и Сайфер — типичная парочка для столичной «Струны» и нечто вовсе невообразимое для окраины — числились в рядах чуть больше года. Почти как я. Правда, до сих пор они считались пешками. А кем считался я? Такой же пешкой? Или легкой фигурой? Или вообще доминошной костяшкой на шахматной доске?

— Вот, — заботливо сказала Лена. — Поиграй-ка ты, Костик, с ними двумя. Дел много, работа порой — ваших мухосранских наизнанку вывернет, но действовать надо. Приступай. Заодно присмотришься, поднатаскаешься…

И я, естественно, приступил. Куда мне было деваться?

Начать мне пришлось с охоты на сетевых педофилов. Не знаю уж, какие стратегические резоны были у Лены, зачем ей понадобилось дублировать работу отдела компьютерных преступлений? То ли доказывала высшему начальству, что парни из ОКП мышей не ловят, то ли решила начать мое обучение с простых и ясных дел.

Дело, однако же, оказалось столь же простым, сколь и дурным. Вдобавок я подключился уже к завершающей фазе.

Ловко изображая двенадцатилетнего «настаящего хакира», Маус как бы невзначай нарвался на свидание с неким господином, носящим характерный никнейм CoolBoy. «Классного парня» Маус выловил в каком-то музыкальном чате, куда порой, охотясь на тусующихся подростков, забредают сетевые педофилы. На контакт CoolBoy пошел легко, отпустил немерено восторгов «класной прагараме», написанной юным хакером. Давясь смехом, Маус признался, что самым сложным было написать эти несколько десятков безграмотных строчек кода. «Давил, блин, в себе программера большой советской давилкой». Естественно, от дел компьютерных перешли к трепу «за жизнь», потом Классный Парень предложил обменяться фотками… и понеслось.

Историческая встреча двух профи должна была случиться в Нагатино, на задворках какого-то клуба, и, конечно, лишь с наступлением темноты. Ведь «настаящие хакиры» пьют пиво, чатятся и встречаются лишь по ночам!

Я усмехнулся, прикрыл глаза. Состоялась встреча…

Мы сидели в машине, припаркованной в двадцати шагах от дверей клуба. Я тогда еще подумал: ну прямо как в дешевых боевичках с гнусавым переводчиком, от коих фанатеют подопечные нашей конторой. Микроавтобус напичканный аппаратурой. Хмурый Сайфер сидит, привалившись к стене, погруженный в свои мысли. Маус, склонившись над монитором, быстро стучит по клавишам ноутбука, я с умным видом сижу у него за спиной.

Мне нельзя забывать, что в Дальнегорске Костя Ковылев был программистом. Не важно каким. Сейчас так называют и истинных ассов, и умельцев, способных с грехом пополам слепить пару худосочных макросов. Главное — проявить интерес к делу, это основной показатель.

Я и проявлял, благо было что оценить. Ловкость Мауса потрясала меня ничуть не меньше, чем его самого — рабочие машины «Струны».

— Так, — очередь тихих ударов по клавишам. — Момент. Да, неплохо ребята засели. Может, у них там не только компы, а? — Взгляд в мою сторону. — Шеф, проверить бы. Детишки ж ходят, играют там и прочее…

Это про компьютерный клуб, в чью систему он только что влез. Точнее, только что вернулся вновь проторенной дорожкой. Какой-то левый гейт, засвеченный узел со старым паролем доступа… Сказать по правде, для меня все это — китайская грамота.

— Проверим, — не спорю я. Тут у меня со «Струной» никаких разногласий. Если хозяева здешней Инет-кофейни и впрямь подносят подросткам не только кофе, то им прямая дорога в Мраморный зал. Не стану возражать и против расщепленного бамбука.

— Ладно. — Маус вновь погружается в недра сетей. — Потом. Так, это у них что такое? О! Во, мне об этом и говорили. Круто. Шеф, гляньте!

Я уныло смотрю в монитор. Одна радость — вместо текста какого-нибудь юникса по экрану рассыпаны милые сердцу окна «форточек». Впрочем, в каждом из них текст, и не слишком вразумительный. Какая разница: в графической оболочке или на черном фоне?

— Их «дядя большой начальник» явно любит смотреть за хозяйством. Клик! И на рабочем компе картинка с любой камеры-наружки! — Маус нажал на клавишу, и в развернувшемся поперек экрана окне появилось изображение зала. Длинный ряд компьютеров, две официантки разносят кофе, пара десятков людей, склонившись над мониторами, пасется в недрах глобальной сети.

— Отлично! — Маус стучит по кнопкам, внизу возникает новое окошко с какими-то клавишами. Похоже, переключение камер.

— А на внешние он потянет? — мне даже не верится нашей удаче.

— Вполне. Момент. Во. Это зал геймеров, кулисы, мужской сортир, женский… минутку…

— Дальше.

— Простите, шеф. Так, это у нас что? Ага, холл. Опа! Даже дежурка наших бритых друзей.

В узкой комнате сидят двое. Оба в форме охраны клуба. На столе пиво и какая-то плохо различимая снедь. Ребята заняты. Изволят кушать.

— Ладно, вот крыльцо, — Маус ткнул куда-то одноименным манипулятором и с сожаление заявил: — А заднего двора нет.

Вот и все преимущества информационного века! Нет, знал, господин CoolBoy, где и кого надо клеить! Умный попался. За пять копеек не купишь.

— Есть там камера, — подал вдруг голос Сайфер. — Я там с утра побродил. Слышь, Мышкин, а что если они эту хрень отрубили?

Маус взглянул на него с уважением, медленно покачал головой и раскинулся в кресле. Этот жест означал, что компьютерщик думает. Как он сам любил повторять: я мыслю, следовательно — не отвлекайте меня.

Право отвлекать остальных наш гений оставлял за собой.

— Значит, отключена, — развел он руками, будто общался с кем-то невидимым. — То есть либо пришел чувак и вырвал провода, либо чувак никуда не ходил, но отключил рубильник, либо…

Он резко рванулся к клавиатуре, застучал по клавишам, углубился в недра подпунктов разворачивающихся меню, потом, вновь откинувшись в кресле, сказал:

— Удаленное управление питанием! Ес! Йа-йа, даст ист фантастиш!

— Включается с пульта, — догадался я.

— Нажатием пары кнопок на клаве, — Маус сделал эффектную паузу. — А если быть архиточным — на нашей клаве. Вот на этой.

Он выдал еще одну очередь, распахнув новое окно.

— Мама миа! Да они половину переферийной аппаратуры вырубили за каким-то, я извиняюсь…

— И что? — не понял я.

— И сейчас будем смотреть.

Маус вновь углубился в машинные будни. Его работа во тьме…

Я вдруг подумал, что через пару минут мне и Маусу с Сайфером, возможно, предстоит вполне реальная драка. Ни на Мауса, ни даже на себя я ставки не делал. Основная наша боевая мощь — конечно же, Сайфер. Тот у нас мастер ударной силы и ударяет, мягко говоря, неплохо, причем даже без Боевого Резонанса. По словам Лены, рано еще его таким делам обучать. И значит, кроме мордобития — никаких чудес. А вот на что способен Классный Парень — лишь предстоит выяснить. Среди наших клиентов попадаются те еще подарочки.

…Пустые, неосвещенные улицы Мухина, где на центральном проспекте светло как в дальней столичной арке. Грязь под ногами и хищный оскал человека… Человека ли? Ты знаешь, что не выстоишь. Но ты должен драться, потому что тонко, отчаянно кричит, захлебывается криком дитя человеческое…

Раньше я думал, что на детей охотятся лишь те, кто не отважится связаться со взрослыми. В прошлом году пришлось убедиться в обратном. На слабых нападают не только трусы.

— Ой, шеф, а я его вижу!

Маус отодвигается от монитора.

Да, он у нас и впрямь гений. Камера-то очень даже работает, хотя вряд ли сей факт известен работникам клуба. Ее оптический глаз нацелен куда-то в недра задворок, где между пустыми ящиками, помойкой и грязной, исписанной граффити стеной молча бродит молодой человек с несвойственной здешним местам внешностью.

— Похоже, он, — говорит Маус.

— Похоже, да, — соглашаюсь я.

Господин CoolBoy смахивает на студента-отличника или на молодого преподавателя. Несмотря на прохладную ночь, одет лишь в черный свитер и синие джинсы, за спиной рюкзак, на носу круглые очки. Хозяев таких в трамваях обзывают интеллигентами.

Он мнется с ноги на ногу, как школьник на первом свидании. Все время озирается по сторонам и изредка глядит на часы. Похоже, волнуется, причем сильно.

Еще бы! С такой внешностью, да в таком месте. Что Мухинск, что Столица обладают одним общим свойством: их задворки не любят интеллигентов с рюкзачками и в круглых очках.

— Не нравится он мне, — раздается над ухом голос Сайфера.

Я оборачиваюсь назад. Наша боевая мощь задумчиво гладит свою «мефистофельскую» бородку.

— Двигается как-то… На профи похож. Хотя…

Я вновь смотрю на экран. Там все тоже. CoolBoy молча бродит по пятачку у черного хода клуба, озирается по сторонам. Ждет. Волнуется.

— Ладно. Прощупаем, шеф?

Вопрос обращен ко мне. Я должен ответить, хотя и не знаю, зачем. Кажется, Маус и Сайфер отлично работали без меня. К чему им главный — никак не возьму в толк. Пока что в их обществе я ощущаю себя желторотым стажером.

— Как?

— Под гопу местную сработаем. Повяжем, отвезем разобраться.

Я только молча киваю, давая понять, что план ясен. Чего тут темного?

Вот ходит себе господин CoolBoy по задворкам. Ждет мальчика-«хакира». Зачем? Теоретически возможны два исхода, но вероятность распределена отнюдь не равномерно. Девяносто девять и девять в периоде, что этот самый CoolBoy мечтает лишь об одном. Всем ясно, о чем…

Но мы же не Дао. Можем и ошибаться.

Пустое поле и только черные пятна на нем.

Мы прощаем тебя, Уходящий, исчезай с миром…

— Так что, шеф? — они, кажется, заметили мою растерянность.

А что шеф? Шеф понимает, что если уж вероятность девяносто девять и девять…

— Вперед, ребята, — выдохнул я и понял, что от меня больше ничего не зависит.

— Отлично, Мышкин, зайди через арку, а я дыру в заборе поищу.

Мы прощаем тебя, Уходящий, исчезни…

Маус явно видел во всех этих граффити смысл. Мы шли вдоль забора, огибая здание клуба. Ни фонарей, ни горящих окон в округе не было. Дальше к востоку тянулась сплошная промзона, с остальных сторон к клубу подступили пятиэтажки, давно задремавшие вместе со своими обитателями. Столицу накрыла ночь.

— Во, блин! — шепнул Маус, тыча в очередную наскальную надпись. — Зерги рулят! Какая старина, а еще не замазано! Да, живо дело Старкрафта! Живо. Впрочем, Контра тоже не в ауте…

Надписи на заборе волновали его куда больше, чем некто с ником CoolBoy.

— Терроры фореве! Вали контров! Америкосы отстой! Блин, редкие экземпляры. Шеф, может прихватим.

— Что? — не понял я.

— Сегмент стеночки. Потом продадим. Экземпляры редкой наскальной работы конца двадцатого — начала двадцать первого века… Арройо будет жить, ешкин! Надо будет сюда заглянуть как-нибудь. Тоже чего напишу.

Мы свернули в арку. Теперь оставалось пройти еще метров пять. В принципе, CoolBoy мог уже слышать наши шаги. Если он и впрямь настолько крут… если Сайфер не ошибается…

— Пошел клуб знакомств www.chuvaki.com. Круто. Может, www.struna.org написать?

Нравы в столичном отделении просто удивительные.

— Ладно. Все. Идем. — Маус, похоже, уловил-таки мое недовольство.

— Только говорить будешь ты, — заявил я. — Тебе как-то ближе эта… среда.

— Ясно. Я уже даже и не обиделся. Смотрите, шеф, и учитесь.

Мы вышли из арки, я даже успел бросить взгляд на камеру, прежде чем заметил КулБоя, а он заметил нас. Заметил, обернулся и застыл как тигр… вернее, как старый помоечный кот. Готовность атаковать.

— Эй, мужик, — не мудрствуя лукаво, начал Маус. — Закурить есть?

— Нет, — холодно отозвался CoolBoy. — Не курю.

И как на это отвечают? Ну да Маусу лучше знать.

Я предпочел позицию созерцателя. Прямо скажем, весьма обшарпанного зрителя, более смахивающего на мухинского бомжа, нежели на респектабельного сотрудника некоего солидного фонда… Впрочем, предполагалось, что мои габариты все же произведут на клиента нужное впечатление.

— Что ж так? — удивился Маус. — Все нормальные пацаны курят, а ты, блин, как еврей прям.

— Да т-т-ты тоже, в с-с-своей шапочке, — CoolBoy разволновался. Понял, что Мауса так не проглотишь. Хотя кто знает? Может, военная хитрость.

Однако наш хакер и сам стушевался. Похоже, дал где-то маху. Беретку свою не снял? А что в ней такого?

— А тебя колышет в чем я хожу, да? — он двинулся к собеседнику.

Сделал пару шагов и застыл. Не глуп он, наш Маус, лезть под руку непонятному типу с понятными намерениями.

— Ты не строй из себя, — совладав с заиканием, ответил наш загадочный. — Гопу, блин.

— Слышь, чувак, — из темноты, словно пройдя по изнанке Вселенной, возник Сайфер с какой-то дубинкой в руках. — Ты че, восстал, да? Ты как нас назвал, ты сам-то слышал?

Мистер CoolBoy затравленно оглянулся. Похоже, сейчас опять начнет заикаться. Или нет?

Мухинск. Грязная, темная окраина. Человек со звериным оскалом.

Он хочет жить. Больше всего на свете желает остаться в живых. И потому сделает все. Проложит себе дорогу, по трупам, по крови… Он будет драться. До самой последней капли.

— Ребят, — голос Классного Парня вдруг изменился. И очень даже знакомо изменился. Не к добру. Ох, не к добру. — Ребят, шли бы вы. Не путались?

На этот раз даже Сайфер — и тот растерялся.

Конечно, вот так ответил бы каждый. Но… Интонация. Очень знакомая интонация того, кто действительно может. Вот только что? Узнать бы, пока он не смог.

— Ну ты, блин, гигант, — выдал Маус. — Ты ваще крут на хрен.

— Видит, Бог, — покачал головой CoolBoy. — Я не хотел, ребята.

И он рванулся.

Не к Сайферу, как сделал бы каждый — «ударник» не выглядел слишком крутым и притом был в единственном экземпляре — к нам. Вернее, к Маусу.

Удар. Я слышал лишь свист рассекшей воздух ладони. CoolBoy бил не абы как — явно пытался ударить приемом. Видать, в какую-то заумную точку за шеей, способную обездвижить кого угодно — и громадного «качка» и уж тем более хлюпика Мауса.

Но и хакер был не так прост, как доселе казалось. На полноценный контрудар его не хватило, он лишь увернулся, смазав вражью челюсть по касательной. Гляделось оно эффектно, а вот чем кончится…

Я почувствовал, как трещит по швам наш разработанный сценарий.

— Сайф, давай!

Что-то треснуло, кажется, роговица очков господина КулБоя. Тот, однако же, подсуетился и с силой толкнул Мауса ногой в живот. Не ударил, а именно толкнул, отскочив благодаря этому на пару метров. «Мышкин» не выдержал и повалился назад, вовремя облокотившись на груду ящиков.

— Маза фака! — крикнул он. — Сайф, блин, прикрой!

Я с ужасом понял, что следующий удар назначается мне, и если Маус сейчас не вернется в строй… Боевой резонанас… Ох, и пригодился бы он сейчас… только я до этих вершин не дорос. Вызвать внутри, даже не в голове, а чуть выше живота некое дрожание… не звон, а лишь отголосок звона… вслушаться, слиться, зажечь искорку… Искорка-то зажигалась, но упорно не желала разгораться пламенем. Не дорос… и этой синей ночи не суждено взвиться костром.

CoolBoy смотрелся в разбитых очках как интеллигент из анекдота про пивной ларек. Вид у него был решительный. Похоже, влипли.

Что делать? Что делать?

Резонанс… в конце концов, есть еще и Маус, и кто знает, чему его учили… Лена на его счет изъяснялась как-то скомкано. Хотя этот вряд ли… техник, прикладник…

По лицу КулБоя течет кровь. Крыса ранена. Крыса загнана в угол… отчего же так страшно кошкам?

И страх вдруг как-то сразу переплавился в стыд — желтый, жгучий, разъедающий кожу и душу. На моих глазах сейчас затопчут насмерть человека… мышонка… который сам угодил в мышеловку… превратился из охотника в дичь. И все оттого, что я ничего не могу… и не разгорается во мне поганая искра, дрожит во внутреннем пространстве издевательской рыжей запятой… и всего-то надо на нее дунуть… всей своей болью, всем переполняющим легкие стыдом… вот так… до вспышки… до солнечного взрыва!

И сразу мир изменился. Лохматый апельсиновый костер сместился в какой-то иной слой, наполняя все тело сухим жаром. И жар лился из моих рук, из моих глаз, обволакивал ночь, переливался в темно-синем воздухе.

Все вокруг стало медлительным, тягучим. Как неприятный сон, который ты изо всех сил пытаешься оборвать, но без толку… CoolBoy, готовый атаковать, но не выбравший еще жертвы. Маус, медленно поднимавшийся на ноги. Сайфер, плывший за нашими спинами.

CoolBoy невыносимо долго изучал меня прищуренным взглядом, потом резко (для остальных, а для меня — неспешно) рванулся, будто вперед, но плавно развернулся и, словно танцуя, направился Сайферу. Тот явно напрягся, но в следующий миг, когда в руках у Классного Парня что-то сверкнуло, неожиданно замер, а потом рассмеялся…

Удар! Говорила ведь Лена, что Резонанс завершается вот так, словно рядом пронесся сверхзвуковой истребитель. Воздух взорвался, обдав меня жесткой волной холода. Перехватило дыхание, а секундой позднее я уже стоял, удивленно озираясь по сторонам. Всё погасло — и стыд, и рыжее пламя, и истекающий из меня жар.

Сайфер смеялся. CoolBoy непонимающе застыл возле него, опустив свое невидимое оружие. Маус, уже поднявшийся на ноги, тоже стоял и совершенно по-детски улыбался. В отличие от меня, он уже понял.

— Коллега, ну блин, в натуре зерги рулят, а терроры лохи, — изрек хакер.

CoolBoy повернулся в нашу сторону. В пальцах он крутил струну — хорошую, наверное, даже титановую.

— Нас недавно создали, — сказал Игорь Николаевич Валуев, известный в определенных кругах под именем CoolBoy. — Полгода назад. Ну, вы должны были слышать.

Мы только кивали.

Уютное кафе, неподалеку от Полянки, разительно отличалось от задворков нагатинского клуба. Публика здесь была весьма приличная, атмосфера — тихая, цены не слишком кусачие. Недаром Лена показала мне это место в первые же мои столичные дни.

Судя по ее словам, ей и самой время от времени нравилось сюда захаживать.

— Отдел нестандартных воспитательных акций, — задумчиво сказал Сайфер. — Знаем.

— Правильно, — кивнул Игорь. — Приюты для беспризорников, патронаж проблемных семей, поддержка детских организаций — это всё отдельное ведомство. То есть патронажный отдел. Мы — нечто другое. Близкое, но отдельно от них. Конкретнее — всякие разовые и индивидуальные проекты.

— То есть? — откровенно не понял я.

Игорь замялся. Он заказал себе крабовый салат, несказанно удивив этим официантку, и теперь ковырял его пластиковой вилкой, стараясь не поднимать на нас глаз. Похоже, ему было стыдно. В отличие от нас.

Ну, Сайферу и так всё поровну, Маус — тот вообще тихо хихикал, когда стеснительный очкарик Игорь поворачивался спиной. А я? Ну что здесь комичного? Не выхвати он струну (а выхватил он ее совершенно машинально), уложили бы мы друг друга. Коллеги…

— Ну вот возьмем к примеру какую-нибудь школу, — развел руками Игорь. — Допустим, 1947-е богоугодное заведение. Не столь уж она плоха. Педагогический состав сильный. Наблюдателей наших аж четверо, директор с нами сотрудничает активно, помощь принимает. И дети тоже ничего. Но вот в старших классах…

Я понимающе усмехнулся. Старшие классы — больное место любой массовой школы. Младшие тоже не отстают, но уж шестнадцатилетним-то парням в стенах общеобразовательных ведомств совсем неуютно, особенно когда под ногами мелочь всякая путается. Знаем-с, сами родителей не раз вызывали. Война лягушек с мышами…

— Вот, в 1947-ой был в десятом классе некий юноша Исаев. Вся школа от него стонала. Ну, у младших деньги выбивал, ясное дело, компании всякие, драки… Родительский комитет на него жалобы вечно писал, милицейский учет, само собой. Всё катилось к колонии. Но толку-то с того? Упекут парня за решетку, просидит пару лет за хулиганство или кражу, а потом что? Выйдет уркой законченным и в тот же район вернется. В общем, один из наших наблюдателей попросил помочь. Ладно, милицию мы успокоили, с прокурором перетерли, а с пацаном-то что делать? Он уже и наркоту в школу потащил. «Братва» теперь поумнела. Все руками малолетних идиотов…

Да, мысленно кивнул я. Десятикласснику Исаеву крупно повезло. «Струна» не любит ждать, да и время не терпит. А то спустя два годика, едва лишь стукнет юному хулигану восемнадцать — пожалуйте, петелька из титана. Если не на шею, то куда-нибудь ниже.

— А на самом же деле с ним самим работать надо, — Игорь воткнул вилку в салат. — Один из самых удачных наших проектов. — В голосе проскользнули нотки гордости. — Парень-то смышленый оказался, только общался не с тем кругом…

— И как же это вам удалось? — поинтересовался я. — Ну, перевоспитать…

Игорь довольно прищурился.

— Ну, двумя словами не опишешь. К тому же есть и профессиональные секреты. Разработаны у нас весьма и весьма эффективные методики, проверенные делом. Но никакая методика не работает сама по себе. Прежде всего, надо быть истинным педагогом. Не по должности только, а по складу души…

Ну, конечно. Бесспорно. Куда нам, программистам, до вас — педагогов.

— А если б не вышло? — глядя в свой кофе, спросил вдруг Маус.

— Что, простите, молодой человек? — Игорь, лет на пять обогнавший нашего хакера в возрастной гонке, недовольно наклонил голову.

— Если б не удалось его… — развел руками Маус. — Перевоспитать. Ну, трудный бы он оказался, — в голосе компьютерщика мелькнула ирония. — Бывает же такое, да?

— У нас еще не было, — снисходительно улыбнулся Игорь. — Если вы озаботитесь ознакомиться с нашими методиками, то сами увидите, что они не дают сбоев.

— А все же. Игорь… Николаевич, встречаются ведь всякие. Спившегося к пятнадцати годам пацана из рабочих пригородов, или панка, сидящего на игле… как, простите, наш Верховный, в президентском кресле — куда их?

Игорь нахмурился, вновь взял в руки вилку и принялся ковырять ею салат, причем делал это с такой туповатой жестокостью, будто рыл в нем кому-то могилу. Похоже, Маус сам того не желая (или наоборот?) задел тему, не слишком приятную для «Отдела нестандартных воспитательных акций». Похоже, за свои полгода очень уж они привыкли к своим «отраслевым стандартам».

Интересно, а будь у меня выбор — остаться тут или идти к «коллегам-педагогам» — куда бы я двинул свои стопы? Ответ, впрочем, лежит на поверхности. Не то чтобы я совсем не верил в перевоспитавшихся хулиганов, но все эти «акции» — уколы слона английской булавкой.

— А вы считаете их детьми? — проскрипел Игорь. — Этих… как вы изволили сказать, пацанов из пригорода, или… панков? Молодой человек, вы знаете, что по-английски значит «панк»?

— Yes, I know English, — улыбаясь кивнул ему Маус. — Not so good, but some words I can understand, and I know that for Russian «punk» is свинья or падаль.

Игорь пропустил это мимо ушей, продолжая.

— Так вот, если, по-вашему, это дети, то мы, молодой человек, служим совсем разным идеалам. Это… — наш собеседник даже побагровел. — Это я сам не знаю что! Но не дети, уж точно… Такие, как они, совершили достаточно, дабы лишиться права называть себя ребенком! Относиться к ним следует как ко всем прочим, как не ко времени повзрослевшим негодяям.

Он замолчал, тяжело дыша, и я даже успел испугаться. Вдруг у парня сердце? Кто его знает, этого неуклюжего бедолагу-учителя, чья система ценностей пришлась явно не ко двору в государственных школах. Довелось мне в свое время посмотреть на таких новаторов-одиночек… В реальность их пылкие идеи, гладкие лишь на бумаге, вписывались не слишком. Зато в «Струну»…

Интересно, он выразил мнение всего отдела, свое личное, или нашу новую глобальную политику? «Струна» карает детей! Не смешно. «Струна» отлучает от детства… Странно? Конечно! Но разве я еще не привык к этим странностям, разве я еще не усвоил, что самое невероятное и есть истина?

«Настоящим мы, совет Хранителей, принимаем решение исключить Петю Васечкина из детей и предать его в руки взрослого мира, слезно умоляя обойтись с ним как можно гуманней и оставить в пределах Тональности». Древние инквизиторы небось в гробах перевернутся от зависти.

Я оглядел своих спутников. Очкарик Игорь, каменный Сайфер, Маус в своем беретике… Ну, что господа, мы стоим у истоков новой, теперь уже не испанской Супремы?

— Извините, — Игорь поправил свои очки и отложил вилку в сторону. — Я… пожалуй, что я немного забылся. Мне пора… Рапорт еще писать…

— Рапорт? — не понял я. — А, о чем собственно?

Тот взглянул на меня с нескрываемым удивлением.

— А как же? Акцию планировал не я, а зам начальника отдела Олег Сладких. Планировалось отловить этого малолетнего «хакира», провести с ним воспитательную работу… объяснить, какой опасности он себя подвергает в этих омерзительных чатах… А попались вы. Ну кто же знал?! Так что рапорт, рапорт первым делом! Я, конечно, скрашу, но все-таки…

С этими словами он поднялся из-за стола и неуклюже двинулся к выходу.

Похоже, на сей раз пробрало даже Сайфера. Он провожал Игоря взглядом таким, словно тот был минимум снежным человеком, укравшим у него домашние тапочки.

Да, дорогая моя Столица, я люблю твои светлые лица!

— Педагоги и Магоги, — задумчиво изрек Маус. — Ладно, босс, все равно ему никто не поверит. — Кивок вверх. — Странный, блин, у них какой-то отдел. Наверное, закроют его со дня на день. Помяните мое слово. Поэкскрементировали — и будя… Но! — он воздел к небу палец. — Нам бы тоже черкнуть пару строк. А то кто его знает…

— Черкнем, — заверил я. — В лучших традициях.

Уж отчеты строчить школа приучила меня на совесть. Да и Лена — фигура наверняка посерьезнее, чем этот загадочный Олег Сладких, вознамерившийся поодиночке переловить всех потенциальных жертв Сети и прочистить им засорившиеся мозги.

Лена… Я закусил губу… Как же всё здесь оказалось сложно… не то что в номере мухинской гостиницы…

— Пока отдохнем, — решил Маус. — Утро вечера бодунее.

Он нацепил наушники и погрузился в пучину творчества группы «Paprika Korps», закрыв глаза и забыв обо всем. Отчет писать не ему.

Потом было много различной фразеологии. Долго и заковыристо ругалась Лена, будь рядом какой-нибудь бравый морской волк — обзавидовался б вусмерть. Какие-то высокие канцелярии выясняли друг с другом проблемы, совещались и торговались. Как говорит нынешняя элита, «терли базары». А кончилось все банально. Выхода было ровно три: плюнуть на педофилов, плюнуть на «воспитуемых», согласовывать действия.

Последнее неподвластно даже «Струне», первое означает усилить «работу в рядах молодежи». Но высшему струнному начальству хватило ума понять, что Валуевский отдел такое явно не потянет. Значит — надо ловить «дяденек». В итоге всех педофилов скинули на отдел компьютерных преступлений. Предполагалось, что ребята из ОКПа будут вычислять злодеев… а проводить с оными активные мероприятия будет вечно бронебойный боевой отдел.

На остальных фронтах обстановка накалялась еще сильнее. Работал я по двенадцать часов в сутки, выматывался почти как в студенческой юности, когда по ночам разгружал на Казанском вокзале вагоны. Мысли о родителях постепенно сместились на задний план. Все равно сейчас мало что выяснишь, а вот привлечь к себе внимание — это легко.

В конце концов, человеческие проверки у нас тоже могут быть. Струна Струной, восхождение восхождением, а в промежутках все же какой-то контроль необходим. А значит, ничего не кончилось. Надо завязать язык узелком и помнить о крысиных глазках, буравящих спину…

… Машина миновала очередной двор, свернула за исписанные новейшим жаргоном гаражи и резко остановилась. Из динамиков магнитолы в салон лилась чарующая музыка группы «Раммштайн». Маус, надвинув берет на глаза и балдея от знойных берлинских ритмов, сделал рукой знак остановиться. Значит, приехали. Ему видно лучше. Даже из-под берета.

Сайфер заглушил мотор.

Интересно, а почему они так не любят своих настоящих имен? Стесняются что ли? Один из них Дмитрий Михайлович, другой — Григорий Иванович. Неоригинально. В Столице куда как удобней быть Сайфером.

— Шеф, — донеслось из-под беретки. — Мы прибыли! — он усмехнулся и процитировал родной фильм. — Агенты уже здесь!

Хорошо, что на сей раз не по-английски. С языком Шекспира, Толкиена и Кондализы Райс у меня еще с институтских времен сложные отношения.

Я открыл дверь и выбрался наружу, вдохнув мягкий осенний воздух. «Тойота», конечно, не «москвич», а все-таки духота… и бензиновыми парами хоть немного, а тянет. Главное — глубоко вздохнуть. Потом уже озираться по сторонам.

Хотя что тут озираться? Дворик как дворик. Старушки у подъезда сидят, дети играют, мужики в гараже возятся. На наш дойтчен-гвалт из магнитолы никто даже внимания не обратил, что, впрочем, и было частью расчета. Вот подкати мы ночью, да в тишине — дежурные бабушки к утру знали бы больше, чем столичное УКПН. А так все цивильно. Опять какие-то молодые буржуи простому народу отдыхать мешают, фашисты…

Я даже на миг устыдился своего вида. Костюм немодный, дешевенькие очки на носу. То ли дело Сайфер, а уж тем более Маус. Типичная «золотая молодеж». Хоть сейчас карикатуры для «Советской Родины» рисуй. Не ошибешься.

Мои подручные тоже выбрались из машины. Маус, как и положено, двигался немного в развалку. Сайфер будто бы плыл над землей. Бородкой и ростом, особенно на фоне Мауса, он сильно напоминал юного Дон Кихота. Правда, отнюдь не романтика.

— Hier kommt die Sonne! Ля-ля, — Маус сунул руки в карманы, как бы между делом огляделся по сторонам, и взглянул на меня, ожидая приказов.

Сайфер просто застыл рядом. Единственное, что отличало его от литературного двойника — это, пожалуй, жвачка «Орбит», которую наш водитель мусолил постоянно, особенно во время операций.

— Так! — начал я. — Ну, объяснять вам суть дела, наверное, не надо.

Еще бы! О ней, сути, я сам узнал всего пару часов назад. Лена вызвала меня в свой кабинет и поведала о случившемся. Поначалу я даже и не поверил. Не вмещалось такое в сознание. И лишь потом, посмотрев фотографии…

Двадцатипятилетняя Ира Хакимова возвращалась домой из детской поликлиники вместе с трехлетним сыном Андрюшей. Зашла в подъезд (если верить схеме и фотографиям, вон тот, ближайший к гаражам), села в лифт и нажала кнопку пятого этажа.

Лифт, впрочем, остановился на третьем и в него вошли двое. «Оба в кожанках и морды как у имбецилов» — на этом описание внешности можно считать законченным, да и чего добьешься от женщины, у которой вот уже сутки не прекращается истерика? Имбецилы или нет — еще предстоит выяснить. Но то, что случилось дальше, потрясает своей безумной, нелепой и бессмысленной жестокостью.

Ударив Иру по голове, эти двое оставили ее лежать в лифте, сами поднялись на последний, десятый, этаж, вытащили Андрюшу на лестничную площадку и вышвырнули из окна.

Зачем? Если вынести за скобки все чувства, что вызывают милицейские фотографии, бессвязные показания матери и тело трехлетнего мальчика, лежащее в городском морге, — задаешь себе один-единственный вопрос. Зачем и кому это нужно?

Секта? Пьяные отморозки? Нет… Ну не бывает так. Не бывает. Потому что не может быть никогда.

Милиция, ясное дело, ничего найти не смогла. Откуда? Через три часа Ира пришла в себя и позвонила по «02». Что дальше? Приехал наряд, покачали головами, повздыхали, составили протокол и принялись искать свидетелей.

Тщетно, естественно. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Ни одна живая душа — в отличие от бездушной техники…

Фирма «Л К-корпорейшн», нечто зачуханное, расположенное в подвале напротив, обладала на удивление бойкой системой переферийной охраны. Это и не удивительно, если знать, что как раз тут, в этом самом «корпорейшене» дворовых масштабов, помещался командный штаб, где регулировались проблемы окрестных предпринимателей. Говоря проще — «крыша».

Следователь из УГРО, участковый и прочие не могли не заметить здоровой камеры, постоянно снимавшей весь двор, но как бы они ни вздыхали, ни плакали и ни старались, даже капитан Экстудиантов, сыщик из «уголовки», ведущий все это дело, не рискнул постучаться в железную дверь «Л К-корпорейшн».

Мы же и не пытались. Конечно, явись туда кто-нибудь из «Струны», «братки» моментально бы отдали материалы. Уж где-где, а в отечественном уголовном мире иерархия сохранилась на удивление четко. Можно было забрать все самим или даже потребовать принести пленки, приползти с ними на коленях, все что угодно… Но как метко подметил еще Кузьмич: лицо фирмы важнее ее эффективности.

Посему ни один человек из «Л К-корпорейшн» не узнал о том факте, что камеры их охраны поработали на «Струну». Ранним утром Маус просто зашел на их сервер и скачал все искомые файлы. Благо дорожки во все «локалки» столичной «братвы» были проторены нашим хакерским составом уже давно.

Дальше все было просто. Ускоренный просмотр изображения, фотографии персоналий, входивших в подъезд, и прочее. Обычная рутина, ничего сложного.

Парочка вскоре нашлась. «Л К-корпорейшн» не скупилась на установки слежения, явно ожидая нападения со всех сторон разом и думая, что в случае чего штурмовать ее будет как минимум пара дивизий. Мы получили отличные снимки и даже обрывки фраз, над которыми Маус поклялся поработать позже. Кроме этих двоих и матери с ребенком в тот час вообще никто в подъезд не входил, и это лишь упростило нам работу.

Осталось прибыть на место и разобраться.

— Предложения? — сказал я, понимая, что сам не готов изречь ничего умного.

— Как же никто не заметил ребенка? — задумчиво спросил Сайфер.

— А он на ту сторону выпал, — сморщился Маус. — Там помойка, гаражи… Сколько времени-то было? Восемь вечера? К тому же облачный день, тучи… В общем, довольно темно. Так что реально.

Я покосился на машину. Двери ее захлопнули, но окна закрывать не стали и «Раммштайн» не выключили. Под грохот бас-гитар и прочего немцы вещали о многом, но я разбирал лишь «муттер» — мама. И страшно было думать о молодой маме Ире Хакимовой, лежащей пока что под капельницей. Где-то я читал, что сочувствие длится ровно до той минуты, когда несчастный исчезает с твоих глаз. А вот сострадание — это надолго. В идеале — навсегда. Просто берешь боль чужого человека и несешь как свою. Готов ли я на такое? Углубляться не хотелось.

— Первый вариант — они из местных, — сказал я.

— Да, — кивнул Маус. — Значит — участковый.

— Разорались тут, — вклинился в разговор какой-то дедок с недовольным видом, ковылявший мимо «тойоты».

— Панки — хой, дед! — наигранно изрек Маус и, приняв позу еще вольготней прежней, добавил: — Так что пойдем у него на хазе потремся. Вон, в соседнем дворе. Тут, блин, спят и гадят неподалеку!

Дед, что-то шепча о Нюрнбергском трибунале, удалился в сторону проспекта, мы же повернулись туда, куда показывал Маус.

Надпись «Опорный пункт» предваряла собою подъезд, наглухо запертый железной дверью. Очень опорный, никто не ворвется, ни танк, ни горный тролль. Окно, впрочем, распахнуто настежь, из него льется музыка (кажется, та самая, которую умолял отключить Маус), изредка слышится звон бутылок.

— Да, наша милиция… — не сдержался я.

— Наша, — кивнул Сайфер. — Совсем открывать или стучаться?

Подумав, я пришел к выводу, что нас, похоже, не пустят. С чего вдруг? Тут же милиция — и вдруг какие-то люди! Натопчат еще господину уряднику.

Мне вспомнился сержант и философ Пашка Шумилкин.

Как это было давно! Почти в иной жизни. С кем-то другим, не со мной, Костей Ковылевым, человеком «Струны», столь спокойно переносящим удары судьбы и столь хладнокровно раздающим их. Тот, другой, стоит в заснеженном парке, улыбается мне, протягивает руку и что-то говорит. Но я не слышу его — все перекрывают осипшие детские голоса.

В этом белом парке, отделившем меня от меня, сотни замерзших детей поют на мотив группы «Раммштайн»:

«Мы прощаем тебя, Уходящий… Мы прощаем тебя… Исчезай с миром…»

— Как же ты ее откроешь? — мрачно оглядев блестящие кнопочки кодового замка, я лишний раз выставил себе двойку. Хранитель второй категории, начальник группы… не озаботился заранее код узнать. Теперь вот придется возвращаться в машину, Маус начнет долбиться в сеть, вытаскивать вожделенную цифровую комбинацию.

Маус хихикнул.

— Шеф, вы определенно живете в облаках! Что, никогда таких замков не видели? Ща мы его хацкнем, он испугаться не успеет!

Его тонкие пальцы заплясали по стальным кнопкам, точно перебирая какие-то мудреные аккорды на гитарном грифе. Послышался тяжелый всхлип — и дверь медленно поползла наружу.

— И все дела! Замок-то типовой, лоховский…

Интонация у него была сейчас точь-в-точь как у Жени… который до сих пор в реанимации… болтается между двумя берегами… между тем и этим светом… Да, ребята из Мухинска, славные вы парни. Подумать только, и трех месяцев не прошло, а мне вас недостает. Не зря же Лена предупреждала — здесь «Струна» звучит иначе. Положим, преувеличивала она тогда. Если вдуматься, примерно так же. Пафосу поменьше, зато в сотню раз больше делают.

По крайней мере, двери открывают отлично.

— Ну вот! Пошли.

Сайфер заходит первым, я за ним, последним — Маус. Это, как выяснилось, и впрямь подъезд. Обычный подъезд — лифт, газетные ящики, лестница. Даже наскальная живопись. Правда, вместо одной из квартир — кабинетная дверь с надписью «Опорный пункт правопорядка». Дорога к опорам прав свободна. На этот раз никаких замков нет.

— Да, — Сайфер как всегда немногословен. Проходит внутрь, встает у стола, я захожу следом и вижу причину его словесной скупости.

— Старший лейтенант Мартынов, участковый инспектор, — сообщает из-за спины всезнайка Маус, уже прикрывший за собой дверь. — Обычно не употребляет.

Последнее сказано с явным удивлением в голосе.

Если не употребляет, значит — не употребляет. Базы данных ГУВД содержат обычно удивительно подробные и точные характеристики сотрудников, с добавлением кучи доносов, анонимок и справок. Маус, конечно же, судит по ним, а значит — имеет право на удивление.

Впрочем, ГУВД не Дао. Может и ошибиться…

Участковый инспектор Мартынов лежал на столе. Точнее сказать, он сидел, но вот голова его лежала поверх оргстекла, а руки страстно обнимали бутылку «Столичной», стоящую здесь же, неподалеку от стаканов. Бутылка была почти полной, но на полу, возле ног участкового расположилась ее сестра. Сухая, будто Каракум.

— Не употребляет, — произнес Сайфер и в соответствии с его ролью, молча подвинулся в сторону.

Движение воздуха, порожденное этим, заставило участкового пробудиться.

— А… Что… Вы…

— Здрасте! — Маус радостно улыбнулся. Помимо компьютеров он прекрасно владел искусством завязывать знакомства.

— Пошел в жопу… завтра… в восемь…

— А пораньше туда нельзя?

— Завтра… в восемь… прием, сейчас все закрыто, — лейтенант Мартынов приподнялся, мигнул, словно бы сдвинул цистерну, и повторил чуть более связно: — Прием участковых инспекторов завтра с восьми… Ик! Пошли теперь в жопу!

Да. Интересно, а кто же тогда в глазах столичного ГУВД «употребляет»? Кажется, господин Мартынов даже не в курсе, что вчера у него на участке свершилось какое-то преступление. Да и при чем тут он? Пусть кто надо, тот и разбирается.

— Да ладно, — Маус только рукой махнул. — Давай лучше по одной.

— Ты потребляешь? — спросил я, подсев к участковому. Стоило принять правила этой игры, иначе на результат можно и не надеяться.

Тот медленно, словно башню Т-34, повернул свою голову. Одарил меня взглядом — пьяным, но, удивительное дело, не лишенным остатков выразительности. Что-то было не так с этим лейтенантом Мартыновым, немолодым уже человеком, чья приглаженная форма вовсе не выдавала в нем пьяницы.

То ли Струна во мне подала свой голосок, то ли простая интуиция, то ли… совесть? Вполне возможно.

— Сам, что ли, не видишь? — спросил вдруг Мартынов.

Голос его был практически трезвым.

— Видим все, мужик. Все видим, — Маус оседлал табуретку, мирно пасшуюся неподалеку, уверено взял бутылку и наполнил стакан доверху. — Давай. За милицию.

Участковый дал. Без промедления. Моментально.

Отвернулся от меня, обратил свой взор к граненому другу, сгреб его, словно пылкий любовник предмет своей страсти, и залпом выпил. Не закусив, не занюхав и не поморщившись.

— Не чекаясь, мля! — хрипло выплюнул он. — Суки мы все, менты, и уроды.

Такого поворота не ждал даже Маус. Он так и остался сидеть, раскрыв рот. Глаза Технического Хранителя округлились до состояния CD-дисков, а на лице проступило немое удивление.

Даже Сайфер в углу громко хмыкнул.

— Вот так, — участковый Мартынов поставил стакан на место, откинулся на своем стуле, героически заскрипевшем, после чего столь же пьяно, как раньше, сказал: — А… я ж их знал, мля! И Ирку, и мать ее с отцом, и брата-придурка-олуха… Всех знал. Даже Андрюшку, малого ее, — он запнулся. В комнате было тихо.

— Все мы суки. И эти падлы, и мы, менты поганые. Все… Вся страна — суки, коли такое творится.

И сразу все стало ясно. Даже тот Костя, с той стороны парка, глядел теперь по-другому. И на меня, и на непьющего участкового Мартынова. На всех нас, на мир, что остался по эту сторону.

— Что я могу? — спросил лейтенант. — Скажи, вот я — что смогу? Или эти жлобы с Петровки. Полкан их с каждым вором сивуху глушит, с каждой шалавой на казенной хазе пихается, а Андрюшке только три года было.

А может, и Пашка Шумилкин, случись это с ним, думал бы так же. Сидел бы и глушил водку, понимая, что ни на что не способен. Плакался бы подруге-продавщице, да клял всех ментов на планете за то, что ловить уже некого, а мальчик Андрюша уже там, откуда никакая «Струна» его не вернет.

Впрочем, это я ему льстил. Пашка Шумилкин залез бы в книги по дзяню и дзыню, отрыл бы там умные словеса и решил бы, что все приключилось по воле Кармы, а может быть, и нет никакого мира, что, собственно, и влечет за собой отсутствие смерти, но повальную необходимость органов правопорядка.

На то он и Пашка Шумилкин, тем он и отличен от участкового Мартынова.

— Ладно, отец, — как-то резко переменив тон, произнес Маус. — Ты вот что, не плачь. Ты ж офицер, тебе нас охранять надо, а не наоборот, — при этом поклонник цинизма в рок-музыке и не подумал усмехнуться. Он говорил серьезно, будто и сам верил в свои слова. — Ты вот, что, — на столе рядом с бутылкой возникли две распечатки — рожи с камер, обработанные на компьютере. — Помоги-ка нам их сыскать, пока далеко не смылись. Может, знаешь их? Может, местные?

Как-то с трудом я верил, что по размытому изображению в хлипком свете ночных фонарей можно понять хоть что-то. Да и не станет никто гадить там, где живет. Разве только пьяные, или под кайфом. Нет, вряд ли поможет нам участковый Мартынов. Одна надежда — на случай.

— Хе… Мля… Да если б за ними погоня была б… Они ж… — участковый громко икнул и, опершись о стол, попробовал встать. Не тут-то было. Полторы бутылки — и для бывалого «бойца» доза львиная, а уж для непьющего Мартынова — вообще роковая.

— Сиди, мужик, — я рванулся к лейтенанту, чтобы поддержать его в героической попытке сохранить равновесие. Успел как раз вовремя. Участковый почти упал, причем в непосредственной близости от опасного угла тумбочки. Обошлось.

— Если б… — он покрутил головой. — Вы, ребят, идите-ка отсюда. Еще вас не хватало потерять. Вы молодые… я то… а вы…

— Ну уж нет, отец, — усмехнулся Маус. — Мы отсюда вряд ли куда двинем, — он слегка моргнул, цепляя на лицо свою обычную, малость дурашливую маску. — Работа у нас такая. Защищать самое ценное… Ну и наказывать тоже, ясен веник… Так что давай, вспоминай, может помнишь чего…

— Так, — голос с грохотом рухнул на нас от дверей. — Почему посторонние в неурочные часы? Семеныч, ты куда смотришь, а?

В дверях возвышался сержант в серой милицейской форме. Очевидно, парень прекрасно питался, посещал тренажерный зал и вел активный образ милицейской жизни. Щеки так и сверкали румянцем, а в сапогах отражалось если не небо, то потолок уж точно.

— Завтра в восемь, а пока давайте-ка отсюда, — он весело улыбнулся и в три шага достиг стола.

Я оглянулся. Обычно речь начинал кто-то другой, но формально-то я главный, и если разборки с участковыми можно предоставить Маусу, то здесь уж я должен сам.

— Видите ли, товарищ сержант… — начал я.

— Раззззговорчики, — столь же весело произнес он, затем повернулся ко мне и ласково сообщил: — Взял. И вышел. До завтра.

— Видите ли, сержант, — повторил я. — Никак не могу отнести себя к посторонним…

На сержантской физиономии изобразился некоторый интерес.

— И потому, уж простите, не выйду. Ни я, ни мои… ээээ… товарищи.

Страж закона, спокойствия и порядка насупился.

Похоже, он понял, что кто-то здесь посмел рыпнуться. И на кого! На сержанта внутренних дел! Бунт и катастрофа в одном немытом стакане! Пашка Шумилкин, тот, конечно, стал бы рассуждать. Но Пашка был гуманист, философ и вообще любил свой народ. Это благодетель. Дано не всем. Почти никому не дано.

— И кто мы такие? — наклонив голову в бок, изволил осведомиться сержант.

Интересных ксив у нас нет, этот факт молодой Шерлок Холмс уже понял. Оставалось выяснить, чьи это так шалят, и надавать наглой троице по шеям, а еще лучше вызвать наряд, дабы парни тоже отвели душу.

Ладно. Отведем-ка душу мы. Как там принято начинать?

— Мы, товарищ сержант, как бы это выразиться… представляем здесь одну общественную организацию, заинтересованную в том, чтобы молодое поколение подрастало в должных условиях. Вы понимаете меня?

Нет, судя по выражению крысиных глазок, ничего он не понимал. Копилась в нем сейчас темная, мусорная ярость.

Пришлось достать свернутую в моток струну «ре», в тонкой серебристой оплетке. Распустить, помотать в воздухе…

— Теперь улавливаете?

— А, «Струна», — скривился сержант. — Ясно. — На всякий случай он покосился на Сайфера, стоящего возле входа словно каменный истукан с острова Пасхи. — Да, ребята. Я думал, вы только по Дальнегорскам всяким шалите. А вы и тут.

— Мы всюду, — я постарался изобразить ту улыбку, которой мои коллеги вгоняли ментов в холодный страх, напоминая им те времена, когда КПН еще имел свои личные морги при областных управлениях. Не знаю уж, насколько похоже получилось.

— Все понятно, — продолжил сержант. — Что ж, простите. Это уже не моя компетенция. Сейчас… — он потянул руку к телефонному аппарату.

— Стоять, — процедил я.

В руках Сайфера блеснула струна. Вторая, «си».

Похоже, подействовало. Или не совсем. Или…

— Ребят, вы чего? — Нет, не подействовало. — У меня пушка, кстати.

— У нас тоже, — из-за спины произнес Маус. — Только ружья — это не интересно. Раз — и всё. А вот ножи… они наводят страх! Когда от человека по кусочку, по ломтику срезать живую плоть, тогда в мозгах бывает проясненье. Но тщетно — красоту уж не вернешь, и девушек любить уж будет нечем…

Ни фига себе! Откуда он цитирует? Или сам сочинил? С него станется…

Сержант, однако же, съежился. Поэзия — убойная сила.

— Послушайте, — миролюбиво сказал я. — Мы здесь не отдыхаем и не водку пьем. У нас дело, и ваша дальнейшая жизнь, равно как и судьба, всецело зависит от желания сотрудничать с нами. Вы понимаете?

Ответить «понимаю» было для него слишком унизительным. Но совсем промолчать — это уже тупое геройство. Столичный сержант МВД, как ни странно, сметливей провинциального предпринимателя, а потому отозвался быстрее гордого Абдульминова.

— Что у вас?

— Да ничего, — Маус сгреб со стола фотки и, обойдя коренастую фигуру сержанта, предстал перед ним, тасуя фотографии на манер карточной колоды. — Надо только подумать и сообщить: что это за девочки и где они живут. Ясно?

Для пущей наглядности листки оказались поднесены к самому носу сержанта. Тот сглотнул и ничего не ответил. Его глаза изучающе вперились в фотки, но я почему-то уже понял — он узнал эту парочку.

Маус переглянулся со мной, не забыв при этом хищно усмехнуться. Похоже, я в своих догадках не одинок.

За столом заворочался участковый Мартынов. Кажется, рвался принять участие. Может, и в самом деле протрезвить его, да расспросить? Ведь что-то он такое говорил. Похоже, даже знал отморозков. Только был он куда разговорчивей сержанта… как там его зовут? А мы и не спросили. Как-то непрезентабельно это смотрелось бы.

— Да ну, ребят, — милиционер пожал плечами. — Да это кто хочешь быть может. Где вы такие отстойные фотки нашли? Тут же не разберешь. В таких куртках теперь полгорода шляется. А рожи, так то вообще…

Он хотел сказать еще что-то, но тут в дверях снова послышался грохот и сильно прокуренный голос изрек:

— Блин, Санёк, чо ты тут тупишь? Пошли уже.

И с этой высокопарной речью в дверях возник мощный качок в кожанке.

Мгновение мы молчали.

Я как-то даже не верил, что может вот так повезти. Сержант, оказавшийся заурядным Саньком, впал в ступор глубоко и надолго, Мартынов опять шлепнулся мордой на стол, Сайфер застыл, как гаргулья с рассветом, а в руках Мауса что-то сверкнуло. Что-то… Будто не ясно что. «Соль» малой октавы. Его излюбленная нота.

Качок в дверях, он же качок с фотографии, глупо таращился то на меня, то на сержанта Санька, то на всю композицию разом. Он явно во что-то не въезжал и понять не мог, во что. В узких глазках, похожих на сайферовы в лучшие фото-моменты, сверкнула искорка подозрения.

— Ну ты еще пропал, — раздался жующий голос. — Где там Санёк?

За спиной первого появился второй.

Сегодня явно наш день. День «Струны».

Мы замерли, понимая, что все это стояние на Угре должно кончиться быстро и очень кроваво. Чем-то похоже на фильм про ковбоев. Главное — кто первым выхватит «кольт», а там уже убегай, куда можешь. Веселая жизнь Дикой Средней Полосы.

Первый качок еще раз оглядел все вокруг. Меня, застывшего соляным столбом Санька, даже Мартынова и бутылку, потом бросил взгляд на руки Мауса и высказал удивительно мудрую мысль:

— «Струна».

Слишком часто приходилось мне слышать, как произносят это слово. Да и сам я не раз говорил с придыханием, страхом и трепетом, когда дело касалось родной конторы. Не надо было быть глиняным, дабы понять причины.

— «Струна»! Тикай, братан!

Первый толкнул второго, то ли спасая друга, то ли устраняя препятствие к бегству. Сержант по имени Санёк глупо топтался на поле грядущей битвы. Он уже понял, что лучше не путаться под ногами, только как это сделать — не знал.

— Иди отсюда, — Маус толкнул его, и страж порядка с грохотом полетел наземь.

— За ними! — больше для порядка крикнул я.

Участковый Мартынов проворчал что-то невразумительное.

Погоня. Да, по сути, она и есть та самая первобытная охота. Будь ты гением или кретином, тебе не избавиться от этого чувства. Ты бежишь — ветер свистит в ушах. Ты догоняешь — а добыча пытается скрыться.

Можно сказать много красивых слов, но… все эти слова гудят и глохнут, словно потравленные мухи.

А человек «Струны» Костя бежит сейчас по двору в районе Комсомольского проспекта, двое братков мчатся от него, еще один Костя, тот, что остался в холодном парке, машет рукой, прощаясь, а дети поют все громче и громче:

«Мы прощаем тебя, Уходящий!

Исчезай с миром…»

Hier kommt die Sonne.

Мы бежим.

Маус первый, я за ним, Сайфер сзади. Он как всегда не торопится. Похоже, даже теперь не идет, а плывет, словно какой-то персонаж Толкиена в эльфийской ладье. Посмотрим, докуда он на ней доберется.

— Стоять! — кричу для острастки.

Улица, крыльцо подъезда. Маус уже вырвался вперед, но двое беглецов еще проворней, да вдобавок… Метрах в тридцати «братков» ждет машина: громадный джип «Круизер», а также двое конкретных ребят, один из которых роется в недрах автомобиля. Не к добру.

— Братва, прикройте!

Это один из беглецов.

— Длинный, влево давай!

Диспозиция — дрянь. Лена сказала бы круче. Маус, наверное, подумал совсем по-черному.

Я стоял на крыльце. Сайфер еще возился в подъезде (что он там мешкает?!), зато хакер наш доморощенный бежал нынче точно посередине двора, а качок у машины уже вытащил АКС и…

— На, сука!!!

Короткая очередь извергла во двор громкий стрекот и целый рой пуль. Стрелок явно владел ментовским автоматом много лучше сержанта Санька. Что, впрочем, не привело ни к каким особенным результатам.

На миг я подумал, что меня тоже задело, но это был вовсе не пулевой удар. Просто мир дрогнул всей своею тональностью, пропуская в него нечто новое, совсем неестественное для этой реальности. Человек «Струны» входил в Резонанс. Теперь-то уже не требовалось мучительно концентрироваться, разжигать усилием воли мерцающую искорку. После того нелепого и вместе с тем жуткого случая с педагогом Валуевым всё пошло легко. Точно вылетела из меня, как из горлышка бутылки, некая плотная пробка. Приспособился организм, снисходительно поясняла Лена.

— На, сука!!!

То ли снова, то ли еще в прошлый раз кричал автоматчик, а Маус уже застыл в своем беге и, будто герой любимого фильма, уворачивался от пуль. Я тоже видел их — точки, маленькие темные птички, плывущие мимо с неспешностью тополиного пуха, бояться было нечего. Теперь уже ни грязи, ни холодного ночного поля, ни летящих в спину убийственных свинцовых капель.

Все изменилось. Были людские игрушки, не способные причинить мне вреда, был человеческий страх — и были мы, слуги Высокой Струны, те, кому мир человеческой крови представляется просто красивой игрой, не более опасной, чем пейнтбол.

В дверях появился Сайфер, в руках он сжимал нечто… Откуда у него это?!

Я плохо разбираюсь в оружии, но это явно что-то западное и что-то ужасное. Похоже на помповое ружье безумного, невозможного колибра. Откуда оно только взялось? Я даже не знал, что мой официальный помощник таскает с собой нечто этакое, зато теперь понял, почему тот задержался в подъезде.

Такую штуку надо еще собрать.

Маус кружился, ускользая от выстрелов, а Сайфер уже вскинул свою псевдобазуку и, крикнув что-то вроде «Пригнись!», выстрелил в джип. Он был прав: никакой Резонанс не спасет от волны огня и свинца, если вовремя не увернуться.

В тот миг, когда взрыв обдал спину стрелка сотней мелких стекольных осколков, автоматная очередь оборвалась, но огонь, ошметки машины и даже куски асфальта, вырванные ударной волной, хлынули Маусу прямо в лицо. От такого не увернешься. Волна шла единым, несокрушимым фронтом, деваться было некуда.

Маус развернулся, бросился прочь. Он не мог обогнать взрыв, но тот всё не дотягивался до него. Скорости сравнялись, а время застыло липкой смолой.

Где-то сзади уже рычали двое братков. Один из них был почти мертв, второму предстояло помучиться. Сайфер медленно выцеливал убегающих, а Маус мчался.

— Давай! — не сдержался я. — Давай!

Точно болельщик на стадионе. Только ставка иная.

Вот он, спасительный газон. Взрыв почти выдохся. Еще мгновение и… Они не полетят дальше. У них не хватит ни мощи, ни злости. Давай!

Водила дернулся. Последний раз забрал ртом воздух — и уже спустя мгновение его мозг не выдержал. Как и сердце.

Маус прыгнул в гущу газона. Успел-таки. Успел!

Бац!

Сайфер выстрелил вновь. Бил он не на поражение, взрыв прогремел возле самой помойки, свалив одного из беглецов. Второй лишь споткнулся, пробежал пару метров и затравлено огляделся.

Щелкнул помповый затвор. Громадный патрон неспешно выпал на землю. Дуло уставилось на последнего из выживших врагов. Тот медленно вскинул руки.

— Ну ты дал своим слонобоем! — послышалось от газона, где залег Маус. — Меня, блин, самого чуть в мясо не порвало. Ты думай вообще, на фиг!

— Не стреляйте! Не стреляйте!!! — браток упал на колени. — Братва, не стреляйте! Гадом буду! Ну братва же!

Я гадливо передернул плечами.

— Как скажете…

2

— Так мы ж это… мы, в общем, выпили. Ну знаете ж, как бывает. Сели вечером, после дел и давай кумарить, а Длинный тогда в общем… Ну пьяный, короче был, а мы ж пьяные, мы не понимаем ничего. Мы же это… В общем, ну понятно, да?

— Нет, — незримый следователь был недоволен.

— Так это ж… мы… ну поспорили мы, понимаете! — браток почти кричал и, кажется, собирался заплакать. — Пьяные были, а все из-за «Струны».

— Причем здесь «Струна»?

— Так Длинный как про нее… про вас услышал, так и говорит: да насрать мне на всех этих гитаристов! Пусть попробуют меня поймать. Вот мы и проверили.

— Что проверили?

— Как что, мать твою… найдете вы нас или нет, — браток замер на миг и тяжело задышал. — Ну чо, рви теперь сука! На части рви хоть, все равно кончишь, собака! Рви давай!

— Вот примерно таким образом, — Лена нажала кнопку, и экран залила чернота.

Я лишь вздохнул.

За окном простиралась Столица. Отсюда, с двадцатого этажа административной башни, висевшей над рекой подобно Домоклову мечу, было видно почти все. Там, в Заречье дымили трубы заводов, ползли букашки машин и молекулы-люди. Солнце садилось за дальние крыши, оставляя на нашей стороне лишь черные силуэты домов.

«Струна» не особо маскировалась. Все здание заполняли ее службы, при входе висела скромная доска с золочеными буквами, повествующими о федеральном фонде. Торчавшие на другом берегу небоскребы «Газхима» и «Государственной Банковской Системы» были куда массивнее нашего, но пропустить сооружение в двадцать два этажа, да еще в столь дорогом и престижном районе возможным не представлялось.

Ленин кабинет, кстати, был здесь на самом верху. Дальше шли лишь технические службы. Где заседало руководство я даже не представлял. Хотя, вполне может быть, что и под землей. Быть может, там же, где Мраморный зал — в недрах.

— «Л К-корпорейшен», туда их налево, — Лена взяла со стола пачку и извлекла из нее длинную дамскую сигаретку. — Нажрались, поспорили, что самые крутые, а теперь еще нас обвиняют. Мол, сами виноваты. Не будь вас, никого бы не тронули. Представляешь, какой сучонок?

— Не будет ему Коридора Прощения, — как бы между делом отметил я.

— Да уж наверно, — фыркнула она. — Третьего б еще сыскать. Спорщика.

— Третьего? — я даже привстал из кресла. — Как? Их же двое там было. И мать показала, и камера засняла, откуда тогда…

— Кость! — Лена даже руками всплеснула. — Ну ты прям порою как маленький. С кем они спорили-то? С Длинным? Нет. Там еще был. Третий. Тот, который на нас поставил. Он, пока эта парочка ребенка из окна выкидывала, в стороне стоял, похоже, и впрямь в нас верил.

— И что? — усмехнулся я. — Думает теперь, что до него не доберемся?

— Думает.

Я кивнул.

«Струна» не обошла никого. Ни фирму, столь распустившую своих сотрудников, ни сержанта Санька, потворствовавшего укрывательству. «Струна» работала, как гигантская мясорубка — и тому был повод.

Вряд ли кто-то осмелился бы сказать, что вся честная компания получила не по заслугам. И то мало. Слишком мало для таких…

Чем дальше, тем больше я понимаю, что «Струна» имеет право на ошибку. Без ошибок вообще невозможно, но даже не это главное. Ошибки — лишь оборотная сторона медали. Зато лицевая… Вот с тем же трехлетним Андрюшей… Если бы не мы — ведь и не почесался б никто, ни милиция, ни прокуратура, ни КПН… Так и ходили бы нелюди, рассекали б на джипах, оттягивались в барах… Наглые, уверенные, что платить не придется. А ведь пришлось, господа. И мне не хотелось думать, что не будь нас — не было бы вообще всей этой истории. Была бы какая-нибудь другая, не лучше. От перемены мест грязи…

— Так что теперь надо этого третьего ловить, — Лена щелкнула зажигалкой и затянулась. Ненавижу эту ее привычку. Но ничего не поделаешь. Прошло то время, когда мое мнение здесь что-то значило. — Без него этого урода в Мраморный зал не потащишь. Их вместе надо. Сам понимаешь.

— Понимаю.

— Ну так вот следаки из нашего друга, — кивок в сторону темного экрана, — имя-отчество вытянут, а там, глядишь, и самого спорщика отроем.

— Да он, небось, за бугром уже. На островах теперь греется.

— Нет, — Ленка мотнула головой. — Некуда ему, как говорил ваш Кузьмич, с подводной лодки деваться. Во-первых, он явно из этой мафиозной компашки, а, во-вторых, никто его никуда не выпустит.

— Да? Уже даже так?

— А ты думал? Таможня и погранцы — это тебе не КПН даже. Давно с нами дружат. Прямо как мэр здешний.

«Струна» полна сюрпризов. Впрочем, все это очень логично. Стоит вспомнить главу мухинской тайной полиции — и удивляться уже нечему. Игра идет всерьез.

— Ну да третий этот пока не твоя проблема, — продолжила Лена, она сбила пепел, развалилась в своем кресле и, прищурившись, будто довольная кошка, промурлыкала: — Тебя, Косточка, теперь другие дела ждут. Хватит уже как маленькому по улицам бегать, — она усмехнулась. — Ты мальчик хороший, кто надо это понял. Так что тебе ныне особое задание. Не в Столице, но зато полностью самостоятельно будешь работать.

— Да, — механически кивнул я. — Что ж это такое страшное? А?

Лена улыбнулась.

Ее кабинет наполнял какой-то удивительный запах, такого здесь больше нигде не было. Ни в одной комнате. Может какие-то благовония, или духи. Никогда не сталкивался с этим запахом. Даже в первые дни в Столице… когда мы еще были вместе… Ну… женщина, одно слово.

Да и обстановка здесь не то что у Кузьмича. На полу лежит тигриная шкура, на стенах картины, на столе часы в виде пирамиды Хеопса. Очень не вязалось это с мухинской гостиницей, электрочайником и сушками из пакетика. Неужели когда-то мне казалось, что я понимаю эту женщину? Худенькая обиженная девочка… язвительная стерва… это лишь отдельные грани, а сколько таких граней от меня скрыто? Причем, возможно, навсегда.

— Поедешь, Кость, с ревизией, — сказала Лена и тут же, поймав мой взгляд, сообщила. — Сама терпеть не могу роль проверяющего, но придется. В конце концов, это же не госинтернаты. «Струна».

— Какие интернаты? — не понял я.

— То есть? — она снова стряхнула пепел. — Кость, ты что не понял? Ты в Можаевкую область, в наш лучший детский приют поедешь, проверять его состояние. Что тут странного?

Я только руками развел. Мол, ничего.

Что у «Струны» имеется сеть воспитательных заведений, я узнал в первые же мухинские дни. Она достаточно широка и основательно удалена от Столицы. Содержатся там беспризорники, большей частью «Струной» же от чего-то (вернее, кого-то) спасенные. Помню, как на «базе» в Мухинске красивая девушка Валя расписывала мне все достоинства этих приютов. Звучало убедительно.

— А почему я, Лен? Я же в этом ни ухом ни рылом. Тут же педагогом надо быть, чтобы разбираться…

— Вот именно поэтому, — развела руками моя начальница. — «Струна» посылает туда не профессионалов, а людей со свежим взглядом, людей как бы посторонних. Работа там особых навыков не требует, зато дружить домами руководство и ревизор не будут. Они вообще друг друга не знают, — Лена вздохнула. — Сам понимаешь, коррупция такая штука — в любую щель пролезет. Даже к нам, — она затушила сигарету о пепельницу. — Ну, коррупция, может, громко сказано. Кумовство, приятельство… и недостатки покрываются, и решения принимают не в интересах дела, а по личным симпатиям.

Часы-пирамида затянули какую-то странную мелодию. Кажется, закос под нечто китайское, не берусь судить, на сколько точный. На лотках продается целый океан ширпотреба, но Лену отличает строгий вкус…

— Заодно познакомишься с тамошним руководителем. Юра Осоргин — человек интересный, — она хитро прищурилась. — И очень перспективный. Вот увидишь.

Интересно, это намек? Мол, пользуйся шансом. Выше лезешь, дальше будешь? Не думал я, что кого-то здесь беспокоит рост моей карьеры. Впрочем, времена меняются, а мне, может, даже и полезно вскарабкаться повыше. По крайней мере, это лучше, чем жить в полуподвешенном состоянии между «низко» и «совсем высоко».

Посмотрим, Елена Ивановна, посмотрим.

— Нет, правда, — сказала она. — Чувствую, Юра тебе понравится. Да и приют у него образцовый. Второго такого нет… — она поморщилась. — Честно говоря, плоховато у нас это дело поставлено, воспитательное. Условия, конечно, хорошие, с государственной системой не сравнить, а все равно. Это ж на порядок сложнее, чем за бандитами с базукой гоняться. Вот и шарахаемся из крайности в крайность. Дети, бывает, от наших экспериментаторов не в восторге. Есть случаи побегов. А это, знаешь ли, симптом. У Осоргина-то с детьми порядок, но именно потому не все его в нашей системе любят. Были разные сигналы. Вот, в частности, потому ты и едешь туда. Пойми, никто не требует от тебя копаться в финансовой отчетности и прочей лабуде. Гораздо важнее твои собственные ощущения. Короче, поживешь там несколько дней, на свежем воздухе. Заодно и малость отдохнешь от наших гонок… с препятствиями.

А что мне оставалось? Лишь взять под несуществующий козырек.

«Струна» не стремится к показной роскоши. Зачем?

Однако думать о лице фирмы приходится. Потому и здание наше выглядит соответственно. Внизу — охрана в строгих костюмах. Выше — всякие карточки, уровни допуска и, конечно же, лифты.

В кабинетах — твори что хочешь. Благо народу у нас не так много и большая часть помещений пустует. Многие вообще закрыты, там царит вечный хлам со времен прежних хозяев, но вот в коридорах властвуют строгий уют, чистота и порядок. Видимо, кому-то из наших самых главных хочется особой, столичной респектабельности. Мухинская «база» в сравнении с этим небоскребом выглядит заурядным разбойничьим логовом.

Приятно звякнув, лифт гостеприимно распахнул двери. Внутри было просторно, отделанные под малахит стены навевали романтические мысли. Я бросил взгляд на зеркало и, решив, что костюм мне идет куда больше бомжового прикида, надавил кнопку с цифрой десять.

Световой счетчик взялся отсчитывать этажи. Девятнадцать, восемнадцать…

Ну что еще за инспекция? Странное какое-то задание. Странное и подозрительное. Да и то сказать, в последнее время я непозволительно расслабился. Да, непрестанный взгляд все еще буравил мою спину, однако чем дальше, тем слабее. Электрическую дрель заменили маломощным ручным коловоротом. И страх мой, внутренний зверь мой, старый помоечный кот, оказавшись в тепле, свернулся клубком и задремал. Но вечный сон возможен лишь там, от чего я и непонятно зачем спасаюсь.

Скоро предстоит новое, теперь уж плановое восхожденье к Струне. И что будет на сей раз? Раздавит всею своей музыкой? Удушит молчанием? Или всё будет как прежде? «Взвешен, измерен и найден легким»? А другие что, тяжелее? Чем лучше Сайфер или тот же Маус? Бескорыстные бойцы за детское счастье? Да ни слова я об этом от них не слышал. Им только приключения подавай, и непременно чтобы с зарплатой. А еще, должно быть, власть. Микроскопическая власть над растленным КулБоем, над продажным сержантом Саньком… Микроскопическая — но от того лишь более острая.

Двенадцать, одиннадцать, десять…

Лифт снова звякнул. Двери разъехались в разные стороны, я вышел в коридор. Интересно, кто проектировал здание? Не «Струна» и не по ее заказу. «Федеральный фонд» въехал в здание после того, как располагавшееся в нем министерство непонятно какой промышленности объединили с понятно каким Государственным Комитетом.

Ремонт, конечно, проделали мы. Не было у нищего департамента денег на малахитовые лифты, систему наружной охраны и прочее. Однако в целом планировка осталась той же.

Лифт находился не в центре здания, а в восточном крыле. Налево от него начинался шикарный холл, озелененный разнообразными пальмами и цветами. Никаких служебных помещений там не водилось. На некоторых этажах эстетизма ради силами местных сотрудников возвели небольшие фонтанчики, по углам располагались диваны, где можно было отдохнуть от работы, любуясь в окна на жизнь Столицы.

Свернув же направо, ты попадал в лабиринт коридоров, два из которых опоясывали здание с обеих сторон, а остальные пронизывали насквозь, образуя множество помещений без окон. Они были либо закрыты, либо помечены табличками «Только для обслуживающего персонала!». Впрочем, мне и не слишком хотелось соваться в эти недра.

Похоже, там, в темноте загадочных подсобок тянутся какие-то коммуникации, корнями уходящие вниз, к Мраморному залу, если вообще не к центру Земли. Туда, где не бывает никто за исключением Старших Хранителей.

Возможно, именно там находились и лифты, ведущие вниз. По крайней мере, основная лифтовая секция дальше первого этажа не шла, а официальные подвалы «Фонда» не представляли из себя ничего особенного.

Как глубоко расположен Мраморный зал? Вполне возможно — ниже любого армейского или правительственного бункера, а уж охраняется получше, чем пентагоновские объекты. Куда там штатникам до нашей Высокой Струны!

Миновав северный коридор, я свернул в закоулок, прошел по освещенному ярким оранжевым светом аппендиксу и распахнул дверь кабинета за номером 1014.

Дохнуло чем-то знакомым.

Подумать только, за такой срок, а уже привык к месту! Не мое оно, конечно, а Мауса. Что-то (вернее, почти все) я бы тут поменял. Даже имею на это право, но…

Я тут гость, хоть и главный, а гость должен не забывать великую мудрость про монастырь и его нормативные акты.

В комнате царила полутьма. Окон тут тоже не было (чином не вышли хозяева), но к служебным секциям данный сегмент не имел ни малейшего отношения. Я заметил, что на остальных этажах ему соответствуют кладовые хозчасти.

Верхний свет не горел, его без проблем замещал монитор и висевшая над ним лампа. Шкаф в дальнем углу, узкий, неудобный диван, стол, заваленный книгами и, естественно, компьютер в углу, куда уж тут без него.

Маус сидел в своем рабочем кресле, читая книжку, на мониторе ползла какая-то шкала. Что-то у него инсталлировалось, издалека особо не разберешь. В колонках играла музыка. Все как всегда.

Я вошел и хлопнул дверью. Маус вздрогнул и обернулся.

— Ух, шеф, напугали!

— А что ты не закрылся? — спросил я. Тот лишь плечами пожал.

— Да, так… Сам не знаю, — он глупо улыбнулся. — Забыл.

Я посмотрел на часы. Десять вечера. Скоро стемнеет, уже все-таки не июнь. Катится солнце на зиму, лето на жару…

— Уезжаете, шеф? — спросил Маус. Откуда он знает? Лена только что осчастливила меня новостью, а этот тут как тут.

— С чего ты взял?

Похоже, вопрос был задан вовремя. Хакер в замешательстве отвел глаза. Так делают те, кого смогли уличить. В чем только, хотелось бы знать?

Вот так поневоле и задумаешься: а не продолжаются ли проверки, о которых ты, Костя, уже позабыл? Не затем ли тебя привезли в Столицу, отправили на серию, прямо скажем, непонятных заданий, а теперь еще препоручили какую-то инспекцию?

А я то думал, все будет просто и ясно. Нажмут пару кнопок — и все! Нет. Здесь доверяют не столько машинам, сколько людям, а те в свою очередь отлично знают дело. Ты думаешь, что игра уже кончилась, что ты вышел из нее победителем, но тут-то как раз все и начинается, и плетется вокруг тебя липкая паутина. Причем плетется совсем не тем, от кого ты ждешь такой пакости.

Как же еще? По-другому нельзя. Логика любой спецслужбы описывается десятком очевидных аксиом.

— А, слухами земля полнится, — пожал плечами Маус. — Вот куда — сие мне неведомо, а об остальном и в отделе поддержки узнать можно, у Маринки, — он задорно мне подмигнул.

Я сделал вид, что поверил. Вряд ли Марина из отдела поддержки станет болтать всем подряд, кому и какие командировочные выписала, но все-таки… Пока разойдемся на заготовленные позиции, а там посмотрим. В конце концов, ну что такого, если Мауса «попросили» чуть-чуть за мной приглядеть? Ничего странного. Удивительно было, сложись все наоборот.

Интересно, а может, в его компетенцию входит также подать знак другу Сайфу, если я покажусь ему странным? А «друг Сайф» и не задумается — просто всадит мне пулю из своей очередной игрушки и пойдет пить кофе в то заведение на Полянке. Он ведь профи, работу делает быстро и идеально.

Что за мысли? Недаром говорится — самая первая мысль самая верная.

— Еду я к некоему господину Осоргину, в приют для несовершеннолетних воспитанников, — нарочито канцелярским тоном изрек я, хотя командировочного предписания еще в глаза не видел и о формулировке мог лишь догадываться.

— А, «дети Струны», — понимающе кивнул хакер. — И дядя Юра впереди. В белом кителе на бледном коне.

— Кстати, а почему в кителе? — я сел на диван.

Похоже, Маус знал несколько больше, чем положено ему по чину. По крайней мере, Осоргин для него не пустой звук. Уже интересно.

— Как почему? — компьютерщик удивился. — Он же моряк бывший. На авианосце служил, в Южноморском флоте. Да вы в его этот лагерь поедете, все сразу поймете. У него этого хозяйства немерено. Шхуны, фрегаты, яхты… Пацанам мелким нравится. Девчонкам тоже.

— А ты знаешь его? — решился я на вопрос.

В конце концов, чем черт не шутит, может, и знает? Тогда будет проще. Хоть немного. Приеду туда подготовленным.

— Кто ж его не знает? — Маус смотрел на меня с удивлением. Теперь он лишний раз убедился, что я Мухинском взращен и дальше его окраин ориентируюсь погано. Даже в делах «Струны». Что, собственно, и есть правда.

— Осоргин у нас человек большого полета! Везде успел поучаствовать. И в южных делах, после Смуты. Там, его наши как раз заприметили. Потом уже, когда человеком «Струны» стал — и с работорговцами в Азии разбирался, и с «наркомами», и вот с беспризорщиной. Короче, везде поспел наш пострел, — Маус оттолкнулся ногою от столика. Его кресло на колесиках подкатилось к дивану. Хакер показным шепотом сообщил:

— Осоргин — такой человек! Его и Старшие Хранители слушают. Говорят, вплоть до… — он кивнул вверх и замолк.

Почему никогда, никогда «Струна» не называет по имени своего лидера? Кто во главе пирамиды? Кто стоит выше Лены и кучки остальных Старших Хранителей? Сразу наш загадочный Главный Хранитель или кто-то есть между? Некое политбюро? И почему вообще вокруг этого клубится мутное облако таинственности?

— Впрочем, не зря у него этот вес, — покачал головой хакер. — Есть повод. По крайней мере, если этот его лагерь с другими сравнить… Будет заметно. Я даже не понимаю — чего там инспектировать? Никаких гвоздей, блин. Вот Уральский наш приют — другое дело. А Осоргин…

Он задумчиво смолк. Похоже, и впрямь был удивлен. Да и что тут странного? Будь он хоть трижды моим «дозорным», всей правды не знал бы так и так, а порассуждать Маус любит. Не зря же умственным трудом занят!

— Короче, странная у вас командировочка, ну да мы вас тут будем ждать, — он наигранно прослезился. — И ждать, и ждать! Шеф, не бросайте нас в терновый куст, возвращайтесь скорее.

— Хотелось бы, — честно признался я. — Мне с вами как-то спокойней.

Лицом Мауса вдруг изменилось. Он стал каким-то серьезным. Даже взрослее немного, чем раньше. Удивительно. Вот так общаешься с человеком, долго общаешься, а не знаешь о нем ничего. В самом деле, ровным счетом ничего. Чтобы личный файл его просмотреть, рангом я пока не вышел, а о себе Маус умеет не говорить. Чуть повернется тема в ненужную сторону — легко перекинет стрелки.

И в этом я хорошо его понимаю.

— Нам с вами тоже, — произнес Маус. — Спокойнее.

В этот миг за спиной у него поверх музыки вклинился длинный гудок.

— Message! — оповестил женский голос.

— Звиняйте, — компьютерщик повернулся к машине, вновь подкатившись к ней на своем кресле. — Похоже, «мыло» пришло. Похоже, личное.

— Ну, коли так, — заключил я, — принимай мои скудные дела. Хотя и принимать нечего, я так зашел, сказать, что уезжаю. Тем более, ты и сам все знаешь.

— Работа такая, — углубившись в систему, ответил Маус.

— Ну, коли так, читай свое личное «мыло», а я пошел…

— Эй, — он вновь повернулся ко мне. — Шеф, вы только, когда вернетесь, сразу звякните мне. Хорошо?

Малахитовый лифт довез меня до первого этажа. Все дорогу я прибывал в гордом одиночестве. То ли слишком рано было для нашей конторы, то ли слишком поздно. Не обвыкся я еще со столичным ритмом, да и расписанием тоже.

Внизу было тихо. Сквозь прозрачные стены виднелся тонкий серп растущего месяца. Как в древней детской передаче «спят усталые игрушки». Охрана у выхода вяло ждала посетителей. Таковых не наблюдалось.

— До свиданья, — машинально произнес я.

— Всего хорошего, — парень-«секьюрити» не шелохнулся. Как стоял в своем строгом костюме в паре шагов от металоискателя, так и остался на месте. Интересно, а откуда берутся такие, как он?

Тоже «люди Струны»? Тоже проходят ежегодное восхождение? Или, сидя на первом этаже, ребята и знать не знают, что находится выше? Но выяснить сие невозможно. Начальник наружной охраны Гришин, молчаливый худой человек, пару раз заходивший к Лене в кабинет, наверняка вышколил своих подчиненных, и заводить с ними посторонние беседы — занятие столь же увлекательное, сколь общение с многоуважаемым шкафом.

За разъехавшимися в сторону дверями начинался город, Столица. Сперва, конечно, тянулось крыльцо, потом огороженная территория с автостоянкой, ну а потом уже — собственно город.

Я оглянулся назад.

«Федеральный фонд защиты прав несовершеннолетних» — золотились буквы на черном мраморе. На самом деле мы числимся при какой-то парламентской фракции, хотя в реальности фракция числится при нас. «Струна» не лезет в политику, но среди государственных мужей так же много наших «друзей» и «клиентов», как и в мире уголовного бизнеса.

Уж кому-кому, а им «Струна» привила любовь к детям всерьез и надолго.

Я вышел за ограду и двинулся к метро. Офисный центр, построенный ловким столичным мэром чуть в отдалении от Кремля и правительства, соседствовал с простыми кварталами. Здесь тянулись и новостройки, и старые пятиэтажки времен повальной кукурузации, в узких переулках располагались мелкие фабрички, конторы и коммунальные службы. Ходили разговоры, что большая часть этих строений уже обречена — в недрах мэрии вызревают планы коренной реконструкции центра. Ничего хорошего я от мэрских планов не ждал, но и поделать ничего не мог. Здесь кончались возможности «Струны». Если никакие дети не пострадают — то и ладно.

Быть может, через год здесь воздвигнутся очередные банки и супермаркеты — бетон, стекло, металл. Только вот души в них уже не будет, исчезнет душа, просочится в канализацию, уплывет из некогда великого города.

Хорошо хоть метро останется на месте. Хоть какая-то константа бытия в утекающем, как песок сквозь пальцы, мире.

И все-таки метро — место довольно странное. Вот взять, к примеру, отражения. Стекло вагонных дверей — это неправильное зеркало, оно показывает нас куда старше, чем на самом деле. Женщина не первой молодости выглядит дряхлой старухой, розовощекий школьник, выдувающий пузыри жвачки — существом неопределенного возраста и пола, а я сам — мрачным дядькой, которому пора уже всерьез задумываться о пенсии. В мои-то тридцать!

Чутье подсказывало, однако, что пенсия — это не для меня. В той пестрой и хищной жизни, в которую я с головой окунулся (вернее, меня окунули) до пенсии надо еще дотянуть. Избежать пули в затылок, обширного инфаркта, Мраморного зала… Сумею ли я пройти по невидимой ниточке над жадной, дымящейся мутными клубами пропастью? По тоненькой, до предела натянутой ниточке… струнке… Струне.

На Площади Революции вагон заметно уполовинился, образовались свободные места, чем грех было не воспользоваться. Пускай я и не то болезненное создание, каким видит меня темное стекло дверей, но все же умотался сегодня до предела. Весь день на ногах, в бегах… а еще эта в высшей степени странная командировка в колонию… или, официально, «Учебно-воспитательный приют «Струны», в просторечии — «упс». Лена, правда, таких слов не любит, но частенько, забываясь, сама же и говорит. «Упс…» — выдохну я с облегчением, вернувшись через неделю из поездки.

Бабка, сидящая напротив, посмотрела на меня неодобрительно. Что, храплю? А вполне может быть. Вагон так плавно покачивается, мелькают бледно-желтые лампы в заоконной черноте — как будто по ночной реке плывут лимоны… огромные, с детскую голову, чудовищные лимоны-мутанты, выросшие на отравленных радиацией землях Окраины… а может, в щедро политых кровью садах Дальнегорска… щедро политых, удобренных пеплом и углями… уголь — это же калий, самое то для подкормки растений… да хотя бы тех же огурцов, какие наверняка выращивает эта вот бабка на своих шести сотках. И не знает наивная женщина, что вырастет у нее совсем иное — темно-синее, упругое, с острыми, как у осоки, краями.

…Темно-синие травы приходилось раздвигать руками, и они тут же, недобро шелестя, смыкались за моей спиной. Я успел порезать руки, а не прошел и километра в этих травяных джунглях. Мягко зеленело над головой небо, и не было в нем ни солнца, ни луны. Я чувствовал себя потерявшимся на плоскости муравьем, и знал, что путь мой никогда не кончится, что впереди — угрюмая синяя бесконечность.

Но бесконечно бродить мне не пришлось. Слева колыхнулось травяное море, и выскользнул мне навстречу мальчишка. Тот самый, рыжеволосый, в мятой футболке, в продранных выше колена джинсах.

— Здрасте, Константин Дмитриевич!

Я даже и не особо удивился. Мало ли чего водится в синей траве под зеленым небом?

— И тебе здоровья, тезка. Что новенького?

— Многое изменилось, Костик, — послышался низкий баритон справа, и, раздвигая упругие стебли, вышел из травы Ковылев. Был он сейчас почему-то в пиджаке, при галстуке, только измазанные глиной брюки портили общее впечатление. И на бледном, бумажном каком-то лице отчетливо выделялись темные, внимательные глаза.

— Многое изменилось, Костик, — повторил он, — и еще будет меняться. Причем чем дальше, тем сложнее. Извини, не получилось вовремя предупредить. Мы вот с ним, — взъерошил он мальчишкины волосы, — уже сколько идем, а только сейчас удалось. Вокруг тебя стенка, и не пробиться. Вон, гляди!

Ковылев взмахнул рукой (лацканы пиджака обтрепались, механически отметил я), и сейчас же внизу, в траве, началось кишение, шелест, стрекот, писк. Черные маленькие точки множились, выползая то ли из норок в земле, то ли выпрыгивая из теплого, застывшего воздуха. Сперва мне почудилось, будто это жуки или мухи, потом, когда они поднялись вверх и выстроились в сложные фигуры, я принял их за крошечные, в миллион раз уменьшенные самолеты. Но, лишь хорошенько приглядевшись, понял, что это.

Паузы. Черные музыкальные знаки, отменяющие звук, дарящие тишину. Ненадолго — на полтакта, на четверть, на восьмую, самые мелкие и юркие — на шестнадцатую. Казалось, они слетели со страниц всех нот мира и собрались здесь, передо мной.

Я протянул ладонь, осторожно коснулся ближайшего знака, похожей на рыболовный крючок восьмушки. Наощупь она оказалась холодной, словно только что вынутой из морозильной камеры.

— Вот то-то и оно, — назидательно произнес пацан. — Эта дрянь вокруг тебя летает и все глушит, а ты не видишь. Попробуй-ка пробиться сквозь них… Знаешь, как больно кусаются? Вон, посмотри.

Он продемонстрировал мне свои загорелые руки, сплошь и рядом усеянные багровыми пятнышками, местами подживающими, покрытыми корочкой, а местами и свежими.

— А что делать, Костя? — вздохнул Ковылев. — Есть такое слово, надо.

Я не понял, к кому из нас троих он обратился. Вполне возможно, что и к себе.

— Ладно, времени у нас мало, — продолжил он сухо. — Скоро вибрация погаснет и наши тональности разойдутся. Поэтому слушай не перебивая. Там, куда тебе предстоит идти, все окажется гораздо сложнее, чем ты сейчас думаешь. Ненависть, любовь, стыд и страх спутаны там в один огромный клубок, и тебе придется потянуть за ниточку. Именно тебе, пойми это. Так вышло, что на твоей душе скрестились взгляды, надежды и тревоги, и тебе самому решать, как с этим быть. И быть ли вообще. А это страшно, решать и решаться. Это больно, это неуютно.

Он ненадолго замолчал, то ли прислушиваясь к чему-то внутри себя, то ли превозмогая нахлынувшую боль. Во всяком случае, лицо его еще сильнее побледнело, хотя куда уж дальше-то? И так оно словно вырезано из мелованой бумаги.

— Помни, — наконец продолжил он, — никто не в силах заставить тебя решить. Никто не вправе и решить за тебя, и даже подсказать тебе никто не может, ни мы, ни они… Пойми вот еще что — сил твоего разума не хватит, чтобы во всем разобраться, чтобы распутать. Но у тебя есть не только ум, больше доверяй своему сердцу. В миг, когда все покажется потерянным, когда все смешается, исказится окончательно — тогда заставь замолчать свой рассудок, прислушайся к тишине… Но не к этой, — махнул он рукой в сторону неподвижных значков-пауз, — а к настоящей тишине, которая выше и дальше. И только тогда оттуда, из вышины, о которой ты не хочешь знать, придет ответ. И другой ответ поднимется снизу, из глубины, о которой ты тоже не знаешь. Придется выбрать только один… и вот на этот выбор повлиять не сможет вообще никто. Мы с Костей, конечно, будем рядом, где сможем, там прикроем, но сам видишь, это не слишком у нас получается. Я сам не понимаю, зачем послали нас двоих… когда есть настоящие… Ладно, проехали. Короче, будь очень внимателен и очень осторожен. Никому не верь безоглядно… но никому и не откажи в своем доверии. Сложно, да? Прости, но сказать конкретнее не могу. Запрещено. Будущего нельзя знать, о нем можно лишь догадываться…

— Ну что, пошли? — прервал его речь пацан. — Ты всё болтаешь, а я уже замучился их держать!

— Ладно, отпускай, — повернулся к нему Ковылев.

И сейчас же паузы дрогнули, разорвали свой сложный узор и, жужжа, начали расползаться. Я даже не сумел понять, куда. Вот их было видимо-невидимо, и вот уже последние исчезают, тают в воздухе, уходят в землю, темными огоньками растворяются в зеленом небе.

— Тебе туда! — рыжий указал мне ладонью вперед, к невидимому за травяными зарослями горизонту. — Иди и не оглядывайся, а то заблудишься еще, ищи тебя потом по замыканиям… И вот еще что, ты, если увидишь его, передай, что я… что мне… ну, в общем… нет, короче, ничего не передавай, а то он испугается. Все, ползи.

И я пополз, если только можно так обозвать медленное странствие среди невозможных, неземных трав, чьи стебли доходили до моего лица, а листья формой напоминали сабли… иззубренные жестокие клинки. Смыкаясь за моей спиной, они, словно рассерженные змеи, шипели вслед, они не хотели меня отпускать из этого пространства, и неподвижный воздух звенел, как если чайной ложечкой слегка ударить по хрустальному бокалу. Но пить оттуда не следовало, там, в хрустале, плескался яд… невидимый, неощутимый, настоенный на здешних жестоких травах…

— Слышь, парень, ты это… ты свою остановку не проехал? Вроде бы и не пьяный. Может, сердце прихватило, а?

Надо мной склонилось полное участливое лицо. Немолодая, изжеванная жизнью тетка. Тетка, чье отражение в стеклянной двери старше ее как минимум лет на двадцать.

Я вздрогнул. Травяные синие джунгли, оборванные струны, черные мухи-паузы — ничего этого не было, а был почти пустой вагон и бесстрастный механический голос:

— Станция «Первомайская».

— Спасибо! — дернулся я, сам толком не поняв, кого именно благодарил: живую тетку или ту, из динамика.

И уже выскочив на платформу, скользнул взглядом по своим ладоням. По свежеисцарапанным ладоням. Да, мощная трава…

Часть четвертая