Чуйков смотрит на тополя, дамбу, ивняк на песчаном пригорке. Он видит не больше каждого из своих солдат, во благодаря шестому чувству командира у него перед глазами вырисовывается картина не начавшейся еще битвы.
Видно, на роду у него было написано солдатское ремесло, уже тогда, когда появился он на свет в крестьянской избе в деревне Серебряные Пруды в Тульской губернии. Не каждому парнишке в девятнадцать лет случается командовать полком. С апреля 1918 года, с той минуты, когда он впервые надел форму, в его жизни было столько сражений, что, кажется, все невозможно и вспомнить.
Но самое важное, незабываемое — Сталинградская битва. Вцепился он в землю, молотил врага жерновами боев, рвал и уничтожал. Армия его тоже истекала кровью. В период оборонительных боев в городе в нее влились и остались в сожженной земле семь дивизий, одна стрелковая и одна танковая бригады.
Он пережил те трудные дни, а с ним и самые близкие его товарищи, те, которые сейчас стоят рядом: начальник штаба полковник Василий Белявский, командующий артиллерией генерал Николай Пожарский и генерал Матвей Вайнруб — командующий бронетанковыми и механизированными войсками. Чуйков оглянулся, кивнул. Они ответили улыбками.
Тринадцать дней назад, когда левое крыло 1-го Белорусского фронта переходило в наступление, 8-ю армию еще раз перебросили на направление главного удара. Армия прорвала оборону противника и все быстрее двигалась вперед, громила встречные дивизии врага и уже на третий день вышла к Западному Бугу, с ходу форсировала эту реку и пошла по польской земле. Тогда Рокоссовский через боевые порядки 8-й армии ввел в сражение 2-ю танковую армию.
В броске к Висле победила 57-я гвардейская стрелковая дивизия 4-го корпуса генерал-лейтенанта Василия Глазунова: сразу за танками 2-й танковой армии она ворвалась ночью 26 июля на улицы Пулав и к утру освободила город.
27 июля 2-я танковая армия начала наступление в общем направлении на Прагу вдоль люблинского шоссе, а за ней, очищая территорию от противника и прикрывая левый фланг, двинулись войска 8-й гвардейской армии. В разрыв, образовавшийся между ними и 69-й армией, вошла 1-я Польская армия.
Позавчера, утром 29 июля, командующий 8-й армией связался с Рокоссовским и доложил о намерении совершить бросок на Запильче. Командующий фронтом принял это предложение к сведению, но решения не вынес: обещал, что подумает и даст ответ завтра.
Несмотря на это, Чуйков начал подготовку, и вот четыре дивизии — 79, 27, 35 и 57-я — вышли к Висле. От исходных пунктов под Ковелем солдаты прошли свыше 400 километров, хотя расстояние по прямой составляло 250 километров. Данные разведки — обнадеживающие: противник не оправился от поражения, главные силы его сосредоточены восточнее Праги; по реке оборона еще не готова, и немцы не имеют там значительных сил.
Но и силы 8-й армии тоже сильно истощены. К тому же фронт не сможет обеспечить ни сильной авиационной поддержки, ни прикрытия истребителями; склады боеприпасов остались далеко в тылу, танков для отражения контратак в строю немного. В составе 8-й армии уже нет ни 11-го танкового корпуса, ни 4-го корпуса артиллерии прорыва, который поддерживал ее под Ковелем. Генерал Пожарский имеет в своем распоряжении около 1224 стволов орудий и минометов. Стрелковые дивизии понесли в боях значительные потери. Проезжая лесом, Чуйков видел майора Воинкова, командира 100-го полка 35-й дивизии. В этом полку, который, как один из наиболее полнокровных, будет наступать в первом эшелоне, насчитывается около 1400 человек — немногим больше половины положенных по штату.
Однако Висла будет форсирована, и плацдарм должен быть удержан. Генерал рассчитывает на неожиданность, как на главный козырь. Дело только в том, чтобы ударить как можно быстрее. Задержка может стоить дорого. Достаточно немцам выслать разведывательные отряды…
Генерал обернулся, прочитал вопрос в глазах своих боевых товарищей — Белявского, Вайнруба, Пожарского.
— Готовьте войска на завтра к утру, — сказал ои. — Я еще буду говорить с командующим фронтом, но уверен, что Рокоссовский согласится.
Телефонный разговор командующего 1-м Белорусским фронтом с командующим 8-й гвардейской армией, состоявшийся 31 июля 1944 года около 12.00 (согласно сообщению маршала Василия Ивановича Чуйкова):
Рокоссовский: Немедленно приступайте к подготовке форсирования Вислы на участке Мацейовице, Стенжица, чтобы дня через три начать форсирование с целью захвата плацдарма. Краткий план операции донести шифровкой 1 августа до 14.00.
Чуйков: Задачу понял. Прошу разрешения форсировать на участке от устья Вильги до деревни Подвежбе. Хочу, чтобы на том берегу фланги опирались на Пилицу и Радомку. Переправу могу начать не через три дня, а завтра утром. Все подготовительные работы проделаны, а чем быстрее начнем, тем больше шансов на успех.
Рокоссовский: У вас мало артиллерии и переправочных средств. Подкрепления от фронта вы сможете получить не раньше чем через три дня. Ставка придает этой операции большое значение и хочет, чтобы успех был обеспечен в максимальной степени.
Чуйков: Понимаю, но я рассчитываю прежде всего на внезапность. Если удар будет нанесен неожиданно, мне хватит тех средств, которыми я располагаю. Прошу разрешения начать завтра утром.
Рокоссовский: Хорошо. Согласен. Еще раз все продумайте и пришлите донесение. Доведите до сведения командиров всех степеней, что солдатам и офицерам, отличившимся при форсировании Вислы, будет присвоено звание Героя Советского Союза.
Чуйков: Есть! Завтра начинаю. Немедленно посылаю шифровку с планом операции.
Остаток дня четыре дивизии 8-й армии спешно закапчивали приготовления к переправе на 13-километровом участке берега от устья Вильги до Подвежбе. К реке выдвигались полки первого эшелона.
Думая о сражении, мы часто забываем о математике войны, о технических средствах, которые неумолимо и окончательно определяют масштабы операции. В последние дни июля армия Чуйкова располагала 200 штурмовыми лодками (вместе с 20 захваченными) и 83 амфибиями. Поэтому за один рейс можно было погрузить и перебросить через реку не более 3700 солдат. Эта цифра, поделенная на четыре, определяла численность «первой волны» для каждой из дивизий.
В 35-й дивизии, которая будет форсировать на участке Тарнув, Скруча, роты батальонов «первой волны» уже выделили штурмовые группы. В кустарнике, в густых ивовых ветвях сидит со своими стрелками гвардии старшина Кукло. В лучах заходящего солнца блестит на его груди звезда ордена Славы.
Сидя рядом с ним, высокий рыбак с Вислы чешет затылок, сам еще не зная, правильно ли он сделал, отдав лодку, спрятанную от гитлеровцев. Саперы обещали в случае, если немцы прострелят ее, отремонтировать или дать ему новую, но вот выполнят ли солдаты свое обещание? А спрашивать не годится, ведь на этой лодке поедут люди… Лодка лежит рядом, дном вверх, старательно зашпаклеванная, свежепросмоленная. Здесь же весла и багры. Крестьянин объясняет солдатам, где глубоко, а где сподручнее плыть, отталкиваясь шестом.
— А за островом глубоко?
— Неглубоко, по пояс будет, — говорит рыбак.
— Пройдем. Только гранаты и оружие надо привязать повыше, на грудь. Потом только бы перескочить через вал.
— За дамбой тоже будет трудно. — Хозяин лодки говорит медленно, отчетливо, чтобы они поняли по-польски. — Там дальше луга. Ровно, мокро, пару дней назад прошли дожди.
— Ровно — это плохо. Товарищ старшина, а до горочек с песочком далеко?
— Вильчковице, высота 112,6, — читает по карте Кукло. — Далеко, около трех с половиной километров.
Темнеет. Старик пальцем, перепачканным смолой, показывает им еще что-то на карте, но уже не все видно и не все можно понять из того, что он говорит. Притихли, потому что у солдат гвардии, как и у каждого человека, только одна жизнь.
«Большевики могут не спать, не есть, наступать во время снежной вьюги, проливного дождя и тропического зноя. В любых условиях сражаются как черти. Но даже они не могут заставить танки идти с пустыми баками, — размышлял командир 19-й немецкой дивизии. — Моторы не сагитируешь… Похоже на то, что большевики полностью исчерпали свои наступательные возможности. Штурм Радзымина был похож на вспышку свечи перед тем, как ей погаснуть. Ширина бреши у ее основания со вчерашнего дня не увеличилась, достигает она десяти километров и простреливается даже из полковых минометов…»
Генерал-лейтенант Ганс Кельнер приказал уже сейчас, до наступления полуночи, вывести 74-й гренадерский полк на исходные позиции. Он командует этим полком с 1943 года. В 45 лет он, родившийся в Катовице, сын учителя гимназии, стал командиром дивизии.
Кельнер решил двинуть на Окунев еще 1-й батальон 27-го танкового полка под командованием майора Виллекинса. Кельнер не только знал, но и верил в то, что наносить удар надо всегда всей мощью, максимально быстро и сражаться самоотверженно.
У подчиненных он пользовался репутацией забияки и не хотел ее терять. Именно эта черта характера принесла ему славу в боях под Калугой и Рыцарский крест в мае 1942 года, а два года спустя, в феврале 1944 года, — «Дубовые листья» к этому Рыцарскому кресту. Поставив на карту все, он вырвался в апреле из окружения под Шепетовкой; отступая, оборонялся, а с конца июня вместе с уцелевшими солдатами дивизии отдыхал в Голландии, пополнял технику и вооружение, обучал новых солдат. В течение двух недель 19-я нижнесаксонская танковая дивизия вновь стала грозной боевой силой.
Когда разваливалась оборона группы армий «Центр», дивизию бросили на восточный фронт. Она вступила в бой 27 июля южнее Гродно. То здесь, то там латали батальонами дыры на фронте. Не давая себя окружить, отскочили, и теперь наконец вся дивизия была собрана в кулак в Рембертуве. Генерал мог перейти в наступление, которое было его стихией.
Кельнер приказал дать шифровку в штаб 9-й армии, в которой сообщал командующему об обстановке на предполье и о запланированном на завтрашнее утро ударе.