— Вот так и живу, — помогая снять одежду, стеснительно сказал в прихожей Николай, — ничего нового, всё как прежде.
— Самая лучшая новость — это отсутствие новостей! — философски отозвалась она и шагнула к рукомойнику, чтобы помыть с дороги руки. — А мне у тебя нравится: уютно, тепло.
— Это пока морозов нет, а как они прихватят, то наша избушка очень легко выстуживается.
— Зато закаленными будете! — продолжала шутить Лада, почувствовав себя хозяйкой, и, может поэтому, в какой–то момент вспомнила о матери Николая: — А что с Анной Валентиновной приключилось?
— Обострение с почками. Сперва камни мучили, а потом простыла где–то.
— Здесь и простыла!
— Да вроде холодов–то не было настоящих, хотя простыть можно когда угодно.
На следующий день они расстались неподалеку от ее дома, договорившись вечером созвониться. Дождавшись, когда Лада скроется за углом, Николай отправился к матери в больницу, предварительно купив фруктов, пачку сока и творог. В больнице привычно поднялся на третий этаж терапевтического корпуса, но мать в палате не обнаружил. Спросил о ней у дежурной медсестры, а та сразу озадачила:
— Сегодня ночью ее отправили в губернскую больницу на гемодиализ. очищение крови. У вашей мамы нарушилась работа почек, поэтому без аппарата никак было не обойтись. Но вы не волнуйтесь. Это временная мера.
Шишкин узнал номер и адрес больницы, забежал на всякий случай домой за паспортом и через полчаса сидел в автобусе, отправлявшемся в Елань. Еще через час Николай был в приемном отделении, по фамилии ему быстро нашли поступившую ночью Шишкину Анну Валентиновну и, с кем–то созвонившись, сообщили, что его мать в реанимации. Весь день он добивался встречи с ней, ему, конечно же, не позволили увидеться, лишь посоветовали возвратиться в Княжск. Высокий и худой заведующий отделением, будто сделанный из лыжной палки, устало сказал, видимо, давно устав объяснять посетителям одно и тоже:
— Звоните завтра, тогда что–то прояснится!
Ничего не оставалось, как собраться домой. Когда Шишкин подъезжал к городу, позвонила Лада, укорила:
— Что ты за мужчина, если постоянно вынуждаешь девушку звонить первой! Ты где?
— В автобусе, возвращаюсь из Елани.
— Что такое?!
— Подходи к автовокзалу — всё объясню.
Когда автобус остановился, Лада уже ждала Николая — и сразу с расспросами. Шишкин рассказ о матери и вздохнул:
— Так что встреча отменяется — настроения нет.
— Перестань так говорить! Я тебя не брошу, особенно сейчас. Не позволю быть одному!
Пока молча шли к Николаю, Лада достала телефон и позвонила Ольге Сергеевне:
— Мам, я останусь ночевать у Наташки. Где–где. В новом микрорайоне. В Котлах. Не беспокойся — всё будет хорошо. Я тебе еще позвоню!
— Зачем наврала–то?! — укорил Николай.
— Для пользы дела! — строго и сердито ответила Лада, и более до самого барака они не разговаривали.
На следующее утро она не задержалась у Шишкина, потому что после обеда надо было возвращаться в Москву. Договорившись, что он придет проводить на вокзал, Лада отправилась домой, зная, что предстоит встреча с отцом.
За кофе с лимоном Самохвалов хлопнул рюмочку, а когда появилась в кухне жена, ушел в спальню, включил телевизор и выбрал спортивный канал. В какой–то момент, заглянув в спальню, его отвлекла Ольга Сергеевна:
— Иди, посмотри на дочь свою!
— Появилась? Наконец–то!
Самохвалов, запахнув темно–синий халат, вернулся в кухню и обнял поднявшуюся из–за стола дочь, чмокнул в щеку, слегка укорил:
— Совсем забыла нас! Мы уж заждались тебя! Вот как Москва затягивает!
— Я же часто звонила, но разве тебя дома застанешь. Приходилось с Ольгой Сергеевной общаться.
— Ну, хоть расскажи, как устроилась–то, с работой как дела обстоят?!
— Спасибо! Всё нормально и работа привычная. Если какая запарка получается, Вера Павловна помогает. Так что с этим без проблем.
— А с чем или с кем проблемы? Поклонники–то не обходят вниманием?
— Пап, у тебя одно на уме!
— Конечно, одно: выдать тебя замуж, и не за вахлака какого–нибудь, а за успешного человека. Чтобы ты жила и никаких забот не знала!
Они говорили вроде бы ни о чем, но сами изучали друг друга, действительно соскучившись. В этом и сомнений не было. Только взаимное любопытство выглядело по–разному:
ему хотелось понять, помнит ли дочь обиду, а ей не терпелось выпытать, пусть и косвенно, отношение к Шишкину: изменилось ли за это время или нет?! И как ей вести себя, если вдруг отец узнает, что она вновь начала с ним встречаться?! Когда зашел разговор об отъезде Лады, Самохвалов загадочно спросил:
— Рулить–то не разучилась? А то машина два месяца без дела стоит. Так и сгниет, бедняжка!
Лада промолчала, не зная, в какую сторону отец повернет разговор, а тот, заметив ее замешательство, достал из кармана ключи от машины, отдал дочери:
— Извини, что в прошлый раз так получилось. Ну, погорячился, бывает! Если хочешь, пойдем сейчас на стоянку, помогу подготовить тачку, хотя она вполне готова — заводится с пол–оборота — ребята мои без дела не сидели!
— Пап, а может, не надо?! Ну, где я в Москве буду ставить машину, да и ездить негде — сплошные пробки?!
— Стоянку найдешь поближе к дому. О деньгах не беспокойся, у нас с матерью кое–какие сбережения есть. Главное, чтобы тебе хорошо было. А то зима наступила, чего ты будешь в электричке мерзнуть. К тому же в вагонах шпаны полно, бомжей. А на машине–то как хорошо. Сама себе хозяйка. И нам спокойнее. А по Москве можешь и не ездить, но уж нас не забывай! Договорились?!
Пока Лада собиралась, отец пригнал машину, сразу, воспользовавшись случаем, нагрузили в нее овощей, солений, яблок. От такой заботы она расцеловала их на прощание и торопливо уехала, помня о Шишкине.
У вокзала она сразу увидела Николая и остановилась неподалеку, с улыбкой наблюдая за его хмурым видом. Понаблюдав минутку–другую, она окликнула Николая, обратившись пугающе официально:
— Гражданин Шишкин, подойдите к машине!
Николай не сразу понял, откуда к нему обращаются, а
когда увидел Ладу — все–таки улыбнулся, чуть ли не подбежал к ней, зачем–то спросил:
— Ты?!
— Как видишь. Падай! — указала она на сиденье рядом с собой, а когда Николай, явно стесняясь, уселся рядом, добавила: — Отъедем, чтобы не светиться.
Оказавшись в малолюдном месте, они расцеловались, насмотрелись друг на друга, а потом Николай вздохнул:
— Я и не знал, что у тебя есть машина?! Во всем ты меня обогнала!
— Разве это плохо? К тому же это ничего не значит.
— Для тебя не значит, а меня постоянно мучают сомнения, кажется, что навязался на твою шею, и уж жалею, что встретил в парке два месяца назад. Жил ведь спокойно и жил, а теперь одни засады с твоей стороны.
— Зато скучать некогда! И вообще — хватит ныть!
— Вообще–то в последнее время я по–настоящему начал жалеть, что когда–то не послушался тебя, не стал учиться — теперь вот и маюсь.
— Что, начал понимать, осознал? Но еще не всё потеряно!
— Поздно, дорогая. И вообще — бросай ты меня, пока мы до чего–нибудь серьезного не доигрались!
— До чего же?
— Не знаю, но чувствую, что ничего хорошего из нашей партизанщины не получится. Отец твой не позволит.
— А ты сделай так, чтобы позволил!
Николай вздохнул и замолчал. Лада поняла его состояние и более не стала настырничать, лезть в душу.
— Ладно, перестань терзаться. Сейчас тебе надо о матери думать.
— Я и думаю. Сегодня позвонил начальнику домой, объяснил ситуацию. На весь завтрашний день отпустил.
Наговорившись с Николаем, взяв с него слово, что он не будет забывать ее, она подвезла его к пешеходному мосту через железнодорожные пути. Они расцеловались и какое–то время сидели молча, прижавшись друг к другу.
Лада никому на работе не докладывала, когда и как вернулась из Княжска, но утром все сотрудницы отдела знали, что она вчера приехала на машине, и теперь почему–то смотрели на нее совсем другими глазами, словно только теперь перестали считать провинциалкой. Лада сразу показала свою независимость, не стала вливаться в чью–то компанию, становиться на чью–то сторону, хотя сразу поняла, что вся женская команда Веры Павловны разделена строго на два лагеря. Поэтому до сегодняшнего дня в пространные разговоры с Ладой никто не ввязывался, считая ее нелюдимой эгоисткой, за два месяца жизни в столице так и не принявшей ничьё приглашение прийти в гости, и к себе никого не приглашавшей. В общем, темная лошадка, способная на каверзы.
А у Лады был на это свой счет. Она лишь с одной из сотрудниц вела более или менее доверительные разговоры, а сегодня разговорилась с Ниной Звягинцевой по–настоящему. Аккуратистка Звягинцева понравилась Ладе с самого начала работы. Светловолосая, коротко подстриженная, улыбчивая — она всегда казалось излучателем чистоты и тепла, словно появлялась в отделе не для работы, а для украшения. Жила она с матерью, помогавшей Нине воспитывать пятилетнюю дочку. Сегодня темой разговора стал слух о том, что, мол, Самохвалова уезжала в Княжск на электричке, а вернулась на иномарке, и, если это действительно так, то это неспроста. От этого обстоятельства сразу другое отношение и разговоры, тем более что к этому дню все знали, что живет Лада в собственной квартире. Значит, неплохо девочка «упакована»! Всех, конечно, интересовал источник «упаковки», но как об этом спросишь. Все и молчали. Только Звягинцева не постеснялась спросить:
— Ты теперь на колесах?
— Откуда такая новость? Хотя я уж давно на них. Просто боялась ездить по Москве, а теперь пора пришла. Да и удобнее к родителям ездить.
— У тебя и гараж есть?
— Вот до такой роскоши не дожила еще. Еле упросила вчера поставить машину на стоянку. Зато сплю спокойно.
— Ты действительно спокойно спишь, а как же с амуром?
— Молодая еще, не созрела. Так что с этим напряжёнка.