Я бежал, смеясь на ходу. Фламинго без головы! В идеальном саду миссис Бэнкс! Да лучше и не придумаешь. Она же просто взорвётся от бешенства. Откроет с утра дверь, увидит голову на коврике и взорвётся – прямо как вулкан. Мы с Монстром завернули за угол и уже не спеша пошли к дому.
– Теперь лучше ей на глаза не попадаться, – сказал я. – Вдруг чего заподозрит. Ух, как она рассердится!
Я зашёл в прихожую, бросил сумку на лестницу и ногой захлопнул за собой дверь. Монстр потрусил на кухню – проверить, не появилось ли чего волшебным образом в его миске.
– Мам?! В принтере краска закончилась, а мне надо доделать проект. А, это ты… – На верхней ступеньке лестницы, скрестив руки на груди, стояла моя сестра Бекс. – Опять подрался? Мама будет очень недовольна.
Я окинул взглядом свою школьную форму. Рубашка выбилась из штанов и порвалась по краю – наверное, зацепилась за забор миссис Бэнкс. Чёрные туфли от грязи стали коричневыми, а галстук был намотан на левое запястье. Мне ужасно не нравились галстуки. В общем, выглядел я как обычно.
– Ты же понимаешь, что тебе снова влетит? – Бекс сбежала вниз по лестнице, задев меня плечом.
– Я вообще-то не дрался. – Я поплёлся за ней на кухню. – А занимался важным делом. Показывал миссис Бэнкс, что со мной шутки плохи.
Бекс ничего не ответила и принялась рыться в кухонных шкафчиках.
Мама с папой ещё не вернулись, так что дома у нас было непривычно тихо. Я открыл холодильник и цокнул языком. Повсюду пестрели жёлтые бумажки. Чуть ли не на каждой тарелке и бутылке. На каких-то было написано «Аманда», на каких-то – «Эдди». А на бутылке белого вина – «Аманда. НЕ СМЕЙ БРАТЬ».
Мои родители больше не готовили на всю семью. Я взял бутылку колы. Наклейки на ней не было, а значит, она предназначалась нам с Бекс.
– Почему они не купят второй холодильник? Всё лучше, чем эти дурацкие бумажки, – проворчал я и захлопнул дверцу.
– Максвелл, ты, случайно, не знаешь, где у нас картриджи для принтера? Мне срочно нужно! – сказала Бекс, выдвигая очередной ящик.
Я сделал большой глоток колы.
– Ага! Случайно знаю.
Бекс повернулась ко мне:
– Отлично! И где же?
Я отпил ещё немного, поднял руку и рыгнул так громко, как только мог:
– ГЫ-Э-Э-А-А!
Бекс раздражённо фыркнула:
– Какой же ты отвратительный. Ты хоть сам это понимаешь, а, Максвелл Беккет?
Я рассмеялся и взял пачку чипсов из шкафа. Отклеил бумажку с надписью «Эдди» и бросил в мусорку. Папа не обидится, если я возьму его чипсы. Вот если бы мама их съела, он бы взбесился. Я загрёб сразу несколько и сунул в рот. Бекс тем временем искала картриджи в шкафу.
– У тебя в комнате, случайно, их нет? Пожалуйста, Максвелл, это важно. Мне надо распечатать реферат по Персидской империи.
Я и не знал, что это за империя, но догадывался, что ничего такого ей не задавали и это чисто «для души», как она выражалась. Я же говорил, странная у меня сестра.
Я сделал вид, будто задумался, где бы могли быть картриджи: склонил голову набок и похлопал себя по подбородку.
– Так-так… Может, они… Мм… Нет. Нет, понятия не имею! – объявил я и открыл рот, демонстрируя ей пережёванные чипсы.
Бекс застонала и отвернулась.
– Фу, ну и мерзость, – сказала она. – И зачем ты вообще такой родился?
Я ухмыльнулся, смял пустой пакет из-под чипсов и бросил в мусорку.
Глава третья. Монстр
Мы с Монстром очень близки. У нас, скажем так, особая связь. Он всегда рядом и ходит за мной хвостом – когда не ест, не спит или не лижет зад. Наверняка он понимает: если бы не я, его бы не было. Я читаю это в его больших карих глазах. Да-да, я, Максвелл Беккет, спас Монстру жизнь.
Примерно год назад я возвращался домой из школы – меня тогда в очередной раз наказали, что само по себе неприятно, но в итоге всё обернулось к лучшему, поскольку я оказался в нужное время в нужном месте. Меня в том триместре часто оставляли после уроков – за то, что грубил учителям, не носил формы, включил пожарную сигнализацию, наплёл, будто Чарли Ботаник переезжает в Дубай. Последнее у меня так убедительно получилось, что Чарли вызвали к директору и спросили, почему его мама не обсудила этот вопрос со школой. Чарли – мой лучший друг, и, хотя поначалу он ворчал, потом всё-таки признал, что вышло смешно. Ну, по крайней мере, мне показалось, что его это тоже повеселило. А в тот день меня наказали за то, что я выбросил рабочие тетради по математике в мусорку в столовой. Это, кстати, было совсем не сложно провернуть.
Когда прозвенел звонок с урока математики (где рассказывали про углы или ещё какую-то дребедень), мистер Гупта попросил нас положить тетради ему на стол, чтобы он проверил нашу домашку.
Я её не сделал. И за прошлую неделю – тоже. Обычно я не парился по поводу несделанной домашки, но в этот раз учитель точно позвонил бы моим родителям, и они бы опять поругались. Ровно в ту секунду, когда я положил свою тетрадь поверх стопки, в коридоре что-то упало и со звоном разбилось. Мистер Гупта выбежал посмотреть, в чём дело, а я остался один в классе. И как-то так само собой вышло, что я смёл все тетради со стола к себе в сумку.
В коридоре царил полный бедлам. Кто-то из учителей химии уронил поднос с колбами и пробирками. Повсюду валялось стекло. Мистер Гупта помогал его убирать, а Чарли стоял, раскинув руки в стороны, словно живой щит, и кричал:
– Не подходите! Здесь стекло! СТЕКЛО!
Как будто там бомба или типа того. Иногда Чарли вёл себя как круглый дурак.
Я прикинул, что у меня минуты три на то, чтобы спрятать тетради и успеть на следующий урок. И побежал в столовую. Всего через семьдесят пять минут их забросали бы остатками обеда, и мистер Гупта никогда не узнал бы, что я не сделал домашку. Идеальное преступление.
На кухне стояли четыре тётеньки. Одна пела арию из оперы – выходило у неё так себе, – а остальные хохотали. Все были так увлечены, что не заметили меня и не услышали, как тетради шлёпнулись на дно корзины. Я взял несколько салфеток, которые лежали рядом с вилками, ложками и ножами, и бросил на тетради, чтобы их прикрыть. А потом побежал на географию и уселся за парту ещё до того, как учительница подняла взгляд от своего стола. Легкотня.
Не знаю, как им удалось понять, что это сделал я. Наверное, одна из зорких тётенек в столовке всё-таки меня заметила и сдала. Наша директриса, миссис Ллойд, вызвала меня к себе в кабинет с последнего урока и «обрадовала» приговором: неделя отработки после занятий и звонок родителям. Так что в итоге я сделал только хуже.
Так вот, в последний день наказания я возвращался из школы домой длинным путём, через Пальмерстон-авеню, чтобы подольше оттянуть крики и споры. Тогда я и заметил на дороге что-то странное. Сначала подумал, что это старая шуба, а потом оно пошевелилось. Это был пёс! Белый, с чёрными и коричневыми пятнами на спине и лапах и длинными коричневыми ушами. Он тяжело дышал, и глаза у него казались влажными. Машин поблизости не было видно, так что я вышел на дорогу.
– Здорово, приятель! – сказал я, потому что тогда его ещё не звали Монстром. – Тебе больно?
Он шлёпнул губами и сглотнул, а потом принялся вылизывать заднюю лапу. Ошейника на нём не было, а на шерсти запеклась кровь. Он попытался приподняться, но сразу заскулил, как только поставил лапу на асфальт.
– Ты поранил лапу? – спросил я.
Сам не знаю, зачем я с ним сюсюкался. Может, хотел успокоить, как это показывают по телевизору в передачах про скорую помощь. Я думал, как поставить его на лапы, когда услышал рёв мотора. Сначала я не особо испугался. Встал и принялся размахивать руками, чтобы водитель притормозил. Только машина, наоборот, понеслась быстрее. Ещё немного, и мне пришлось бы отпрыгнуть в сторону, а пса расплющило бы в лепёшку, если бы этот болван не сбавил скорость!
– Эй! – выкрикнул я. – Эй! Не гоните так! Здесь раненая собака!
Водитель болтал по телефону и смотрелся в зеркало.
– Эй! Вы меня слышите? Хватит чесать языком! Тормозите! – завопил я.
Буквально в последнее мгновение он оторвался от зеркала, увидел нас и резко повернул в сторону.
– Тупой придурок! – закричал я ему вслед. А потом присел на корточки рядом с псом. Он снова сглотнул и лизнул меня в руку.
– Едва обошлось, – вздохнул я. – Ладно, пошли домой.
Я взял его на руки и поплёлся к дому. Далось мне это нелегко, потому что пёс был тяжёлым.
Думаете, просто тащиться полмили с толстым псом на руках? Ничего подобного. И хотя он совсем не сопротивлялся, из пасти у него воняло, а он всё лизал меня в щёку.
– Без обид, – выдохнул я, – но… знаешь… тебе бы поменьше налегать на вкусняшки. Ты не пёс, ты – монстр!
Тут я улыбнулся и добавил:
– Да, точно. Ты – Монстр!
Дома я уложил его на кухонный стол, что было, пожалуй, не лучшим решением. Мама взбесилась не на шутку:
– Максвелл, зачем ты притащил домой какого-то пса с улицы?! Ещё и на стол положил – а вдруг у него бешенство! А вдруг он злой и больно кусается?!
Монстр посмотрел на нас, тяжело вздохнул и так громко пукнул, что стол затрясся. Я фыркнул, а мама от ужаса широко раскрыла глаза.
– Не мог же я его оставить, мам. Он бы умер. Водитель болтал по телефону, ничего вокруг не замечал и ехал прямо на нас…
Мама ахнула:
– Не говори, что ты выходил на… дорогу! Максвелл, неужели ты не понимаешь, как это опасно?!
Я погладил пса по голове.
– Да понимаю, мам, но… ты только посмотри на него. Он бы умер.
Мама подошла ближе, и пёс несколько раз моргнул, хлопнув длинными ресницами.
– Ну, у нас нет денег на ветеринара. Надо выяснить, чей он, и вернуть хозяевам.
Она взяла домашний телефон и пошла в гостиную.
Я выдвинул стул и сел рядом с Монстром. Подперев голову рукой, я стал ласково гладить его по бархатным ушам.
– Она не всегда такая, – сказал я. – Просто сейчас немного на взводе.
Бекс зашла на кухню с очередной тоскливой книжкой в руках и, увидев нас, застыла на месте.