Это чертовски непривычно. За всю свою жизнь мне еще никогда не доводилось быть частью чего-то. Наоборот, я всегда была аутсайдером, той, кому приходилось со всем справляться в одиночку. Бороться за то, чтобы меня не трогали. Чтобы оставили в покое и не замечали. А теперь я принадлежу племени так же, как капля принадлежит морю. И от мысли об этом у меня внутри всё переворачивается.
Я по-прежнему боюсь Восточно-Австралийского течения, которое перемалывает в щепки подводные лодки и грузовые суда. Оно такое сильное, что противостоять ему не смог бы ни один корабль. Меня охватывает страх – или лучше сказать «трепет»? «благоговейный ужас»? – перед этим потоком, но, если все остальные бросятся в него, я тоже это сделаю. Я преисполнена решимости.
Постепенно я чувствую, что мы всё ближе. Или это только мое воображение? Вода уже не такая спокойная, как раньше. Осталось совсем не далеко, скоро всё начнется. Будь что будет. Я даже радуюсь – мои мышцы уже болят от напряжения, а ведь они еще понадобятся мне, когда мы начнем… кататься на потоке.
Теперь все останавливаются, собираются в тени поросшей кораллами скалы. Красноватые ветви горгонарий клонятся под напором постоянного течения, сине-желтые полосатые рыбки держатся у дна или возле кораллов, которые тянутся за пищей крошечными лапками.
Что теперь будет? Мы кучка бледнокожих тел, мы парим в воде близко-близко друг к другу, и то же течение, которое заставляет клониться ветви кораллов, а рыб прижиматься ко дну, играет нашими волосами. Бусины в волосах женщин поблескивают. Я вижу Двенадцать-Жабр, он парит впереди, одной рукой держась за камень, а другой переговариваясь с Белый-Глаз. То и дело он оглядывается по сторонам, наверное, чтобы удостовериться, что все доплыли.
Я доплыла. Я готова.
Только у меня душа в пятках.
Внезапно рядом со мной возникают Плавает-Быстро и Всегда-Смеется.
Они обмениваются взглядами, которые, как мне кажется, говорят больше, чем можно объяснить за полчаса разговора на языке жестов, а потом Плавает-Быстро хватает меня, прижимает к себе, и, прежде чем я успеваю понять, что, собственно, происходит, начинается что-то невообразимое. Все приходят в движение, взмывают ввысь, Плавает-Быстро не отпускает меня, а, наоборот, держит крепко, как в тисках, пока мощные движения его ног уносят нас вверх, как выпущенные из лука стрелы.
А потом я оказываюсь внутри мощнейшего вихря, хаоса, который увлекает нас за собой. Наверное, похожее чувство должно возникнуть, если запрыгнуть на ходу в гиперзвуковой поезд. И всё же Плавает-Быстро, несмотря ни на что, не выпускает меня из рук. Я сама уже не гребу, это невозможно, да и вряд ли у меня получилось бы что-то кроме беспорядочного барахтанья, потому что ощущения у меня такие, как будто я оказалась внутри стиральной машинки, причем в режиме полоскания. Удивительно, но я по-прежнему вижу рядом с нами Всегда-Смеется, ее лицо сияет. А вот остальных не разглядеть в беспорядочном мельтешении ног и рук, струящихся волос и корзин, полных рыбы. Подо мной и рядом со мной пролетают коралловые заросли, острые, как ножи, скалы и подводные сады невообразимых цветов и размеров. Но мы несемся с такой скоростью, что рассмотреть что-либо я не успеваю.
Плавает-Быстро вдруг отпускает меня. Всё затихает. Остальные тоже перестали грести, собрались вместе, как боевой отряд на отдыхе, широко расставили руки… И всё же мы летим дальше, нас несет могучее течение, которое теперь немного успокоилось и присмирело. Как будто мы сидим на невидимой ленте транспортера, который проносит нас над невероятными ландшафтами Большого Барьерного рифа.
Я не могу поверить глазам. Что произошло? Выпрямляю руки, делаю один гребок, другой, без усилия скольжу вперед рядом с Всегда-Смеется, которая продолжает лучиться счастьем.
– Ну? – спрашивает она. – Здорово, да?
Да. Это не просто здорово. Это настоящее чудо.
Пара гребков, и рядом с нами оказывается Плавает-Быстро.
– Это лучший поток из всех, которые нам попадались. – По его жестам видно, как он доволен.
Всегда-Смеется согласно кивает.
– Нужно катиться в нем, пока он не кончится, – считает она.
Я знаю, где он кончится, – возле Сиднея. Это две тысячи километров или около того, в любом случае невероятно далеко.
Но как мне объяснить им, что такое Сидней?
Вокруг нас возникают всё новые кораллы самых умопомрачительных форм и цветов. Они проносятся мимо с не менее умопомрачительной скоростью. Леса водорослей и стаи медуз. Появляются даже дельфины, которые тоже не прочь покататься на течении. Они приплывают навестить нас, к радости детей, которые тут же хватаются за их спинные плавники и катаются внутри течения туда-сюда. Через какое-то время дельфины бросаются наружу через бурлящие края потока и отправляются по своим делам.
Мы дрейфуем дальше. То есть нет, мы не дрейфуем, мы несемся сквозь толщу воды, нас несет поток, и это просто не может наскучить! Мы парим в спокойной сердцевине течения, нас проносит мимо потрясающих подводных ландшафтов. Это похоже на сон, на наваждение. И дело даже не в том, как много прекрасного мы видим по пути, скорее все дело в движении, в невероятной скорости, которая просто сводит с ума. Я никогда в жизни не пробовала алкоголь, но, мне кажется, то, что я чувствую сейчас, похоже на опьянение.
Так и проходит весь день – как наваждение. И как быстро он проходит! Несмотря на то что мы провели многие часы в этом невидимом водяном поезде, все расстраиваются, когда Белый-Глаз объявляет, что пора выходить. Высадку организуют Плавает-Быстро и Двенадцать-Жабр. Они собирают всех вокруг себя, заботятся о том, чтобы дети крепко держались за родителей, и дают знак выпрыгивать наружу. С этой процедурой все знакомы. Я держусь за Всегда-Смеется и по команде гребу изо всех сил. Я больше не боюсь. От страха не осталось и следа. За этот день я превратилась в фанатку потоков, и этот последний прыжок кажется мне отличным завершающим аккордом.
Какое наслаждение! Меня мотает из стороны в сторону, кружит, весь мир исчезает, я не знаю, где верх, где низ, я пробиваюсь дальше вперед, наружу, и не могу вспомнить, когда я получала такое удовольствие от чего бы то ни было.
Пожалуй, мне повезло, что Белый-Глаз выбрала местность, где нет никаких опасных скал. Меня относит немного в сторону, и я не совсем понимаю, куда гребу. Но я такая не одна. Проходит довольно много времени, прежде чем нам удается собраться вместе. А меж тем Плавает-Быстро и Двенадцать-Жабр уже нашли место для лагеря. Мы направляемся туда, всё племя в невероятном возбуждении: похоже, остальным тоже не каждый день приходится испытывать нечто подобное. Повсюду я вижу руки, повторяющие:
– Завтра надо обязательно повторить.
Наша стоянка представляет собой наполовину открытую пещеру, над которой нависают скалы, пестро расцвеченные всевозможной растительностью. Очень уютно.
Всегда-Смеется плюхается рядом со мной и гладит свой огромный живот.
– Малыш тоже в полном восторге, – смеется она. – Я чувствую, как он пинается.
Я смотрю на нее, и мне так хочется ее обнять и сказать ей, какая она классная, какое всё здесь классное, но я не решаюсь. Мне больно от того, как плохо мне даются подобные вещи. Я ведь только наполовину субмарина. Вторая моя половина по-прежнему Саха из Сихэвэна. Саха, которая забивается в самый дальний угол класса и радуется, когда никто ничего от нее не хочет. У меня никогда не было подруги. Я не знаю, как это.
– Было круто, – говорю я, и от того, что не могу выдавить больше ни слова, чувствую себя совершенно беспомощной.
Но Всегда-Смеется это нисколько не мешает. Она буквально окутывает меня своим хорошим настроением, дотрагивается до моих волос и говорит:
– Надо бы и тебе вплести в волосы что-нибудь красивое. Пару ракушек. Ты все свои бусины раздарила?
– Да, – отзываюсь я. У меня нет настроения украшать себя. Я чувствую себя… даже не знаю как. – Все.
– Ты очень щедрая.
Я смотрю на нее, и мне хочется одновременно и плакать, и смеяться. Я? Никакая я не щедрая. Это миссис Бреншоу щедрая. А я просто девочка, которая не понимает, за что ей всё это. Чем она заслужила столько доброты.
– Пришла-Сверху? – Всегда-Смеется приобнимает меня и смотрит озабоченно. – Ты чего?
Только тут я замечаю, что всё-таки плачу. Всхлипываю по-настоящему.
– Ничего, – сигнализирую я, но при этом меня трясет. Не знаю, что мне с собой делать.
Я боюсь. Боюсь, что скажу или сделаю что-нибудь не то и снова окажусь изгоем. Я не понимаю, почему они ведут себя так, будто я одна из них, а ведь я приплыла к ним только вчера, мы провели вместе всего один день, к тому же я пришла сверху, я из людей воздуха, опасаться которых им завещали Великие Родители!
Всегда-Смеется не настаивает, она просто обнимает меня крепко-крепко, и под защитой ее рук и ее украшенных ракушками и бусинами длинных волос я могу спокойно плакать сколько захочу.
Позднее, когда мы сидим все вместе и едим рыбу и водоросли, я пытаюсь объяснить ей, что чувствую.
– У вас так хорошо. И потом мы катались на потоке… Кажется, для меня это слишком.
Всегда-Смеется жует и кивает.
– Да. Иногда жизнь так прекрасна, что хочется плакать. А иногда так ужасна, что хочется плакать.
– Да, так и есть, – соглашаюсь я. И это я, которая раньше так редко плакала, а если уж плакала, то только в полном одиночестве, наедине с собой.
Неужели и Всегда-Смеется приходится иногда плакать? Представить это себе совершенно невозможно.
Мой взгляд падает на Полоску-на-Животе, которая сидит между своими двумя детьми. Мальчишки пытаются убедить ее снова покататься завтра на потоке, но она отвечает им только:
– Надо посмотреть, чего захотят остальные.
– Но мы же можем и одни пойти, разве нет?
Наши глаза вдруг встречаются. Она улыбается. Я невольно улыбаюсь в ответ.