Иловайское.
Отдав распоряжение приготовиться, Май-Маевский подошел к окну вагона и задумался, глядя в широко расстилавшуюся степь. Ему исполнилось 52 года. На белокурой коротко остриженной голове блестела лысина. Голубые глаза смотрели через пенснэ проницательно и прямо. Вошел князь Адамов, начальник конвоя. Начальником конвоя у генерала Дроздовского состоял князь Мурат. Он был известен среди населения Кубани, Дона и в особенности Юзовки, а также среди войск, как кровожадный палач. От его рассказов дрожь пробегала по телу. Когда попадались пленные, он собственными руками отрезал тесаком уши, вырезал звезды на теле, после чего рубил шашкой. Его зверства вселяли ужас и отвращение, но у Дроздовского он пользовался полным доверием. Когда я спросил Мурата, почему он так озлоблен против большевиков, он мне показал на свой стеклянный глаз, который, якобы, был выколот в бою; с тех пор он стал мстить. Ко мне Мурат относился с недоверием, и я искал способа отделаться от белого инквизитора.
Личный конвой Главкома В.С.Ю.Р.
По принятии Май-Маевским дивизии и назначении меня адъютантом в городе Юзовке, я в первую очередь повел усиленную агитацию против Мурата, наговаривая Май-Маевскому, что этот князь занимается темными делами и старается подорвать авторитет генерала. «Он говорит, ваше превосходительство, что Май-Маевский не соответствует своему назначению, всячески вас ругает среди офицеров, а когда является к вам, лебезит перед вами, выказывая свою преданность, что может подтвердить офицер конвоя Адамов». Май-Маевский, не поверяя, приказал отдать в приказе об отстранении князя Мурата, одновременно спросил меня, кого можно назначить на эту должность. Я указал на Адамова, с добавлением, что он тоже князь, какой-то кавказский, «предан вам и боевой офицер». Май-Маевский приказал позвать его. Я, зная хорошо, что Адамов имел личные счеты с Муратом, передал Адамову о предполагающемся его назначении и посоветовал, как нужно держаться перед генералом и что говорить. Адамов явился к Май Маевскому и рассказал ему, где он принимал участие в боях. Май-Маевский расспрашивал Адамова о личности князя Мурата. Адамов указал на ряд случаев грабежей и насилий при Дроздовском; между прочим упомянул Май-Маевскому, что Мурат любит и ценит Дроздовского, а других генералов, в том числе и Май-Маевского, не уважает. Май-Маевский подписал приказ. И палач князь Мурат поехал на передовыю, где и сложил свою голову. – Ваше превосходительство, поезд главнокомандующего вышел с последней станции. Генерал глубоко вздохнул и, повернув ко мне крупное лицо, сказал:
– Капитан Макаров! Сейчас поезд подойдет, позовите ко мне Прокопова и поставьте в известность начальника штаба. Когда я вернулся, Май-Маевский стоял посреди вагона в парадной форме. Ординарец Прокопов расправлял складки мундира, образовавшиеся от сильно затянутого пояса. В этот момент шумно пролетели мимо окон вагона два огромных паровоза с вереницей вагонов. Паровозы остановились, тяжело дыша, отплевываясь белым паром. Май-Маевский вышел к стоящему на платформе почетному караулу.
Встреча на вокзале генерала А.И. Деникина.
Из вагонов прибывшего состава сошел Деникин, сопровождаемый генералами Романовским, Врангелем, своим адъютантом, полковником Колташевым и другими штаб-офицерами свиты. Оркестр грянул встречный марш. Генерал-лейтенанту Деникину, главному сподвижнику генерала Корнилова, было 54 года. Коренастый, выше среднего роста, шатен, с карими глазами, с большими усами, небольшой бородкой, он напоминал зажиточного помещика. Окончив академию генштаба, Деникин командовал в империалистическую войну железной дивизией на Карпатах, имел много наград. Он был храбр, но слабохарактерен и честолюбив. После смерти генерала Алексеева Деникин всецело находился под влиянием Романовского, начальника штаба, и генерала Лукомского, который играл решающую роль в особом совещании. После женитьбы Деникин занялся семьей и, в общем, мало интересовался фронтом. Генерал Романовский, крайне несимпатичный, с быстрыми лукавыми глазами, держал себя вызывающе не только с рядовым офицерством, но и с высшими начальниками. Он создал целую сеть интриг вокруг ставки; главным сподвижником его на этом поприще был ген. Лукомский, которому симпатизировала буржуазия за работу в особом совещании, особенно, по аграрному вопросу. Генерал-лейтенант барон Врангель по происхождению немец был крупный собственник. Высокого роста, худощавый, он неизменно сохранял суровый вид. Академию генерального штаба не окончил, в империалистическую войну находился в гвардейских частях, расположенных ближе к ставке, и мало участвовал в боях. Но Врангель был храбр, тверд и весьма тщеславен. В погоне за местом Деникина он не брезговал интригами. В Добровольческой армии он находился еще в бытность Корнилова. Деникин назначил Врангеля командующим Кубанской армией. По взятии Москвы белыми барон предназначался в инспекторы кавалерии. Не доходя трех шагов до Деникина, Май-Маевский остановился и отрапортовал: – Ваше превосходительство, незначительный бой идет в районе Харцызска. В остальных направлениях без перемен. Деникин пожал руку Май-Маевскому и поздоровался с почетным караулом. Затем пригласил Май-Маевского, начальника штаба и меня к себе обедать. Вагон Деникина состоял из двух небольших комнат, комфортабельно обставленных: мягкая мебель, дорогие ковры. В одной из комнат по стенам были развешаны оперативные карты и различные схемы, в другой же стояли два небольшие стола, покрытые белоснежной скатертью. Среди обилия изысканных закусок выделялись графины с водкой, настоянной на лимонах. Деникин пригласил садиться за стол. Когда все расселись, он встал с бокалом в руках и обратился к Май-Маевскому: – Дорогой Владимир Зенонович. Я очень рад поздравить вас с новым высоким назначением. Знаю вашу доблесть, честность и твердость характера, всю героическую борьбу, которую вам пришлось вести в течение нескольких месяцев по удержанию Донецкого бассейна. Родина повелевает назначить вас на пост командующего армиями. Я уверен, вы с честью выполните возложенные на вас задачи; так же твердо, как и раньше, поведете и выведете ваши доблестные части из Донецкого бассейна на широкую московскую дорогу. По русскому обычаю я поднимаю бокал и пью за ваше здоровье. Ура! Ура! Ура!
Деникин опрокинул бокал до дна и расцеловался с Май-Маевским.
– Да здравствует единая, неделимая великая Россия и ее верные сыны. Ура! ура! ура! – ответил мой начальник. – У р а! – подхватили мы.
Несколько бокалов развязали языки: начались оживленные разговоры. После длинного обеда подали ликеры.
– Антон Иванович, – сказал Май-Маевский, – положение на фронте в данное время не завидное: красные оказывают сопротивление, обмундирования не хватает, пополнение поступает слабо. – Полно вам, дорогой, беспокоиться, – перебил Деникин – на этих днях прибывают несколько транспортов с обмундированием, снаряжением и, главное, с танками. Наше счастье, если эти танки окажутся пригодными в боевой обстановке, тогда успех обеспечен. Я их лично не видел, но, по словам союзников, танки производят колоссальнейшее моральное действие на противника. Под прикрытием их мы вышлем конницу Шкуро.
– Кто же будет управлять этими танками? Ведь у нас нет инструкторов, – спросил Май-Маевский. – Мы условились. Первое время в боях будут участвовать англичане. А потом, когда наши подучатся управлять танками, мы их сменим. Все заулыбались. Только Май-Маевский оставался задумчивым.
– Я хотел сказать относительно аграрного и рабочего вопроса. По мере продвижения, мы обязательно столкнемся с этим явлением. Сидевший рядом с Деникиным Врангель с злорадной улыбкой ответил: – Я думаю, пока мы не дойдем до седых стен святого Кремля и не услышим колокола Ивана Великого, эти вопросы решать не будем. Май-Маевский перебил: – Необходимо учесть, что большевистская зараза разнуздала мужика и засела в голове рабочего. Это наблюдается в занятых нами местностях. Врангеля точно передернуло от слов Май-Маевского. Он ответил: – На случай, если эта сволочь, темная масса взбунтуется, у нас есть молодая гвардия (молодой гвардией назывались части корниловцев, марковцев и дроздовцев). Пушки, пулеметы и снаряды пришлют союзники. Видя, что разговор между Врангелем и Май-Маевским может обостриться, генерал Романовский вмешался:
– Владимир Зенонович, Антон Иванович разрешил вам формировать Белозерский полк, но без ущерба для остальных частей. Необходимо подтянуть Шкуро, ограничить его самостоятельность. Май-Маевский утвердительно кивнул головой. Деникин встал с кресла. – Но довольно об этом, поедемте на фронт, посмотрим, что там делается, – предложил Деникин. – Антон Иванович, зная, что вы поедете на позицию, я приготовил паровоз и два вагона. Всем поездом ехать не рекомендуется: не вполне исправные дороги, – доложил Май-Маевский.
Через несколько минут паровоз с двумя вагонами двинулся на фронт, на станцию Харцызск. На фронте было затишье, изредка слышалась ружейная перестрелка. Генералы прошли вдоль фронта редкой цепи лежавших рядами бойцов. Появление целой группы золотопогонников привлекло внимание красных. Вспыхнула густая перестрелка, затрещали пулеметы. Один из свиты Деникина был убит наповал, смертельно ранило стрелка из цепи; схватившись руками за раненый живот, он бессмысленно смотрел на Деникина, бормоча бессвязные слова. Генералы, не взглянув на раненого, продолжали обход фронта. Только Май-Маевский сказал одному из штаб – офицеров. – Плохо, когда нет достаточной медицинской помощи. Красные не на шутку обстреливают нас, мы служим для них хорошей мишенью. Рискованно, ваше превосходительство: может случиться несчастье. Пуля не разбирает никого. Не лучше ли пойти к бронепоезду? Оттуда хорошо наблюдать. В этот момент Деникин отдал распоряжение наступать. Врангель протяжно заорал:
– Кор-ни-лов-цы, впе-ред, бей-те крас-ную сво-лочь!
Бронепоезд белой армии
Деникин крикнул: – Да здравствует единая неделимая Россия! – Ура, ура, ура! – пронеслось по фронту. Пулеметы затрещали сильнее. – Антон Иванович, смотрите, смотрите: на левом фланге красные бегут, – сказал Май-Маевский. – Отступают по всему фронту. Около будки еще держатся. Скажите, чтобы бронепоезд продвинулся вперед и фланкировал огнем будку, – отрывисто кидал Деникин, осматривая в бинокль общее положение фронта. Бронепоезд из пулеметов и легких орудий обстреливал будку. Красные не выдержали сильного огня и отошли – Ну, теперь нам делать нечего. Мы свое сделали, поедемте, – сказал Деникин. Вблизи вокзала, в садике, офицеры снялись группой, с Деникиным в центре. Затем поезд под звуки оркестра двинулся в Ростов.