Судьба России. Духовная история страны — страница 8 из 11

XVII ВЕК

Глава 8СМУТА

«БУНТАШНЫЙ ВЕК» В МИРЕ

Век расшатался – и скверней всего, Что я рожден восстановить его.

Шекспир, «Гамлет»

Эти гамлетовские слова, изданные в первый год XVII века, будто пророчески зададут программу на все «расшатанное» столетие потрясений, бунтов и революций по всему миру. Сотрясаемая Реформацией Европа взрывается гражданскими войнами. В начале века в них вступит Франция, где религиозные конфликты переплетались с постоянными крестьянскими восстаниями, к середине – Англия.

В сердце Лондона, у Вестминстера, стоит очень спорный (потому что о нем спорят до сих пор) памятник Оливеру Кромвелю, лидеру английской гражданской войны. В правой руке у него шпага, в левой – Библия. Кромвель был пуританином – из числа радикальных протестантов-кальвинистов, которые хотели вконец очистить Церковь Англии (их название происходит от английского слова pure – чистый, без примесей) от остатков папизма. В биографии Кромвеля очень много свидетельств о том, что во всех поступках им двигала горячая религиозность. Только религиозность эта была искаженной, потому что протестантизм намного дальше, чем католицизм, ушел от Православия и учения Отцов, и уже начинал крошиться сам в себе и делиться на секты, одной из которых и стало пуританство. Последствия дел Кромвеля ужасны. Он так «до основания» взломает прежний мир, что толчки этих тектонических сломов будут ощущаться по планете еще очень долго – их эхо слышно и сейчас.

Кромвель возглавил борьбу против абсолютистской власти короля Карла I и погрузил Англию в гражданскую войну, закончившуюся тем, что Карлу отрубили голову, а Англию объявили республикой, во главе которой встал сам Кромвель в чине лорда-протектора. Правил он всего пять лет, но навсегда разделил народную память о нем: для одних он цареубийца и диктатор, для других – герой-освободитель. Завоевание им Шотландии и Ирландии местные жители считают едва ли не геноцидом.

Результат кромвелевской кровавой революции был такой же, как и у всех революций и гражданских войн: ровно противоположный тому, за который бились. Обещанных свобод не получили. Вошедшая в парламент буржуазия стала отстаивать лишь свои интересы – появились олигархи и расцвел капитализм со всеми его искривлениями: разобщением, несправедливостью, порабощением, растущей корыстью, культом цифры и прагматизмом. То есть на смену прежнему пришел иной вид рабства, более изощренного своей неочевидностью. Феодальных повинностей с крестьян английская революция не сняла, налоги, из-за которых так возмущались люди при короле, не понизились. Напротив, при Кромвеле их стали собирать эффективнее, а у крестьян просто сменились хозяева. Иллюзией внешней свободы стало послабление нравов: например, когда революция победила, Кромвель сразу же узаконил браки без венчания. Именно тогда появляется формулировка «гражданский брак».

Один из плодов (а по ним Господь в Евангелии призывает судить нас о дереве (Матф. 7:16)) политики Кромвеля – вечный дух гражданской войны, просыпающийся только при упоминании его имени. Из-за него до сих пор дерутся на английских ток-шоу. Когда же после смерти Кромвеля в стране начались беспорядки и на трон призвали Карла II, сына недавно казненного короля, то тело Кромвеля было извлечено из могилы, повешено и четвертовано, что было традиционным наказанием за измену Англии. Голову революционера тогда подняли на кол. По рассказам, она стояла там 25 лет, пока шест не сломала буря. И еще почти три века эта голова обнаруживалась в частных коллекциях и музеях. Только в 1960 году ее наконец погребли в Кембридже. Как очевидна здесь ассоциация с другим нашим отечественным революционером, погрузившим страну в кровавый ад, – Лениным, тело которого уже почти век не принимает земля.

Тем удивительнее для нас Библия в руках Кромвеля! На памятнике человеку, которому приписывают слова:

«На Бога надейся, но порох держи сухим».

Человеку, который на самом деле положил начало процессу изгнания Христа из Европы. С английской буржуазной революции стартовал марафон отмирания монархий по всей планете. И всякий раз в новом революционном вихре политическая борьба будет переплетаться с борьбой антицерковной. Спустя полтора века после английской, Великая французская революция будет уже откровенно безбожной: французы начнут жечь храмы, подвергать пыткам священников, уничтожать мощи святых. В еще более жутком масштабе развернется это действо во время нашей атеистической Октябрьской революции.

Как скажет в ХХ веке святитель Николай Сербский:

«Если бы истории последних трех столетий – восемнадцатого, девятнадцатого и двадцатого – потребовалось быть названной одним настоящим именем, тогда трудно найти ей более подходящее наименование, чем протокол суда по делу Европы и Христа».

И кажется, мы переживаем сейчас последний акт этого судебного процесса. Вглядываясь теперь во всемирную апостасию, трудно не увидеть ее истока еще там, в первом выступлении Лютера. То, что началось с протеста против «неправильного» в Церкви, завершается протестом против самого Бога.

Революция, как и любое зло, знает только одно движение – вширь. Она должна умножаться и питаться новыми и новыми идеями и жертвами, утверждаться новыми победами – всегда пирровыми, но такими яростными и внешне впечатляющими.

Нервная атмосфера потрясений и срывов отображается и в искусстве – из Италии по всей Европе разлетается стиль барокко. Здесь все сломано, все взрывно, напряжено, динамично, буйно. Во всем – какая-то аффектация, надрыв и порок. Неспроста само слово «барокко» – от португальского perola barroca: «жемчужина с пороком», т. е. неправильной формы.

Эпоха барокко – это уже чистое развлечение. Вместо паломничеств – променад в парке; вместо рыцарских турниров – «карусели» и карточные игры; вместо мистерий – театр и бал-маскарад. Появились качели, «огненные потехи» (фейерверки). На место икон встали портреты и пейзажи, а музыка из духовной превратилась в приятную игру звука. Женщина эпохи барокко встает на каблуки и дорожит неестественным: бледностью кожи, вычурной прической; она носит удушающий корсет и искусственно расширенную юбку на каркасе из китового уса. А мужчина бреет усы и бороду, душится духами и носит напудренные парики. Джентльмен – от англ. gentle: «мягкий», «нежный», «спокойный» – теперь идеал барочной «мужественности».

Во всем этом царит дух какой-то поломки, отхода от естества. Порочность пьянит и лишает возможности оценить себя трезво, а значит, и увидеть Бога. В итоге на место Бога человек ставит самого себя. Эта предельная идея всех революций находит воплощение в философии гуманизма и идеях Ренессанса. Уже в полную силу расцветает ренессансное представление о человеке как о разумнейшем существе и центре Вселенной. Самому Богу отводится роль «спящего». Он мыслится не как Спаситель, но как Великий Архитектор, который создал мир подобно тому, как часовщик создает механизм. А потом механизм уже работает без него. Так и тут, сотворив мир, Бог якобы почил от своих трудов и никак не вмешивается в дела Вселенной.

Новые пророки Запада – это ученые-естествоиспытатели. Но пока еще в этих людях осталась горячая вера. Философ Френсис Бэкон и математик Рене Декарт, которые положили начало научному методу исследования, были убеждены, что Бога можно доказать разумом. Математик и астроном Джоаннс (Иоганн) Кеплер установил законы движения планет вокруг Солнца. Физик и друг папы римского Галилео Галилей поспорил с гелиоцентрической системой вращения Солнца вокруг Земли. Исаак Ньютон, который открыл в этом веке закон всемирного тяготения, был убежден, что математика вносит большой вклад в понимание Божьего плана. Роберт Бойль, который назвал своим именем закон Бойля для газов, а также написал важный труд по химии, при этом полемизировал с атеистами.

Повсюду в европейских столицах учреждаются Академии наук и научные общества. Но несмотря на то, что выдающиеся ученые эпохи – верующие, все чаще по духу этих лет науку начинают противопоставлять религии. Хотя области у них совершенно разные. Религия связывает с Творцом. Подлинная наука изучает творение, а через него – самого Творца. Прежде именно Церковь вдохновляла ученых на исследования и санкционировала науку.

Но «бунташный век» свергает королей с престолов, изгоняет прежние идеалы из общества, а Бога – из сердец людей.

Возможно, чтобы не вовлечься в строй мировых революционных преобразований, Господь дал нам пережить такую смуту в начале века, с которой не сравнится никакая из будущих европейских. Бунташный век начался в России. Но наша Смута привела не к перемене строя, а к практически полному уничтожению государства.

ПЕРЕД СМУТОЙ. «НАРОД БЕЗМОЛВСТВУЕТ»

В пору Первой мировой войны ходила частушка:

Бога нет, царя не надо,

Мы урядника убьем,

Подати платить не будем

И в солдаты не пойдем.

Таким было устойчивое настроение в народе. «Царя иметь» они больше не умели, миссии православной страны, в которой живут, – не разделяли, успехов и достижений России материальной – не видели, лжи – верили. Бензин был разлит, достаточно было поднести спичку.

Что-то похожее было в царствование Бориса Годунова. Страна стремительно развивалась. Он был крепким правителем. Основывались новые города – даже совсем вдали, вроде Томска (1604) и крепостей в бывшем Диком поле – на юге страны.

Но воцарению Годунова предшествовала угличская трагедия убийства законного наследника из Рюриковичей – царевича Димитрия.

Причастен был Годунов к смерти соперника или нет, но зверски зарезанный наследник трона на несколько десятилетий вперед заставил сомневаться в легитимности и авторитете последующей власти. А это сомнение всегда очень опасно в России. Всякий раз в начале любого русского бунта раздается крик, похожий на цитату из фильма «Иван Васильевич меняет профессию»:

«А царь-то не настоящий!»

Это при том, что Годунов – первый избранный царь. И сегодня цела грамота Земского собора 1598 года «об избрании на царство Бориса Феодоровича Годунова» (Плещеевский список).

Поначалу все шло хорошо. Новый царь быстро задушил боярскую оппозицию – своих вчерашних коллег по Боярской думе. В 1601 году по ложному доносу пострадали бояре Романовы и их родственники. Старший из братьев Романовых, Феодор Никитич, был сослан в Сийский монастырь и пострижен под именем Филарета. Это отец будущего первого Романова на русском троне – он в свое время вернется и будет его соправителем. То, что сейчас Годунов отодвигает Филарета, есть действие Промысла.

Но тогда же ударил великий голод. В 1601 году шли долгие дожди, а затем грянули ранние морозы и, по словам современника, «…поби мраз сильный всяк труд дел человеческих в полех». В следующем году неурожай повторился. Цена хлеба выросла в 100 раз. Начались шатания по всей стране, смерти от голода. Люди начинали думать, что это кара Божья, что царствование Бориса Годунова незаконно и не благословляется Богом.

В 1601–1602 годах Годунов пошел даже на временное восстановление Юрьева дня. Правда, он разрешил не выход, а лишь вывоз крестьян. Но и этот шаг не намного укрепил положение царя. По стране прокатились народные бунты. Хаотичное, полное разбоев и грабежей восстание атамана Хлопка Косолапа (1601–1603 годы) было первым из них – и первым жутким звоночком Смутного времени. А потом появился самозванец, назвавший себя выжившим царевичем Димитрием. 16 октября 1604 года он с горсткой поляков и казаков двинулся на Москву.

Через полгода Борис Годунов – молодой еще царь, всего 53 года – умер, любуясь утренними красотами весенней Москвы с верхотуры кремлевской башни. Так начался сдвиг народного сознания, подготовленный сомнениями в легитимности царя. Народ отверг прежнюю присягу, равнодушно принял убийство царя Феодора, наследника Бориса, и присягнул Лжедмитрию.

Что это было? Что за страшная метаморфоза в душе народа?

Считается, что гениальную ремарку в конце пушкинской трагедии «Борис Годунов» – «народ безмолвствует» – придумал Николай I. Народ вместо того, чтобы славить нового царя, – молчит. Что это? Ожидание о себе воли Божией или замирание в предчувствии грядущей катастрофы?

БЛАЖЕННАЯ ИУЛИАНИЯ ОСОРГИНА (ЛАЗАРЕВСКАЯ)

Голод 1601 года страшно ударил по селу Лазарево под Муромом. Там всю весну шли дожди – без перерыва десять недель. В результате не взошел хлеб, начался голод, следом и людоедство. А за голодом пошла чума, за ней – разбойники. В этих краях умерла треть населения.

Юлия Осоргина была вдовой хозяина деревни. Ее жизнь – первый пример неслыханной до того в нашей истории благотворительности. Она славилась ею и до голода, а сейчас продала все, что имела, для покупки хлеба для неимущих. Во время эпидемии люди так боялись заразиться, что буквально запирались в своих домах. Иулиания бесстрашно обихаживала заболевших: мыла их в бане, пыталась вылечить теми средствами, которые знала, и, конечно, молилась за них. Все это иногда ей приходилось делать втайне от своей семьи. Заботилась женщина и о достойном погребении умерших: нанимала людей и сама принимала посильное участие (обмывала и т. д.). У пожилой вдовы не осталось даже одежды в церковь пойти, но никто от нее пустым не уходил. Когда урожай умер, а скот пал, Иулиания дала всем своим крестьянам вольную, но часть прислуги и холопов остались с хозяйкой, собираясь выжить или умереть вместе с нею. И тогда Иулиания изобрела рецепт хлеба из лебеды и древесной коры, кормила им себя и слуг и подавала его нищим. Все нищие говорили – какой необыкновенный у этого хлеба вкус.

В 1604 году Юлия умерла, а уже через 10 лет ее гроб вскрыли, увидели тело, истекающее миром, и канонизировали ее как святую. И сегодня от ее мощей много исцелений – хранятся они в Благовещенском монастыре Мурома. У Юлии было 13 детей. И по слову псалмопевца Давида:

«Сильно на земли будет семя его, род правых благословится» (Пс., 111:2).

Род Осоргиных был известен столетиями. Расстрел Георгия Михайловича Осоргина (на Соловках) Солженицын упоминает в своем «Архипелаге ГУЛАГ». А Николай Михайлович Осоргин был легендой православного Парижа, одним из основателей центра русского православия начала ХХ века – Сергиевского подворья. Там он жил и в течение 50 лет служил профессором Свято-Сергиевского богословского института и регентом хора, там и скончался несколько лет назад. На самом же подворье есть икона святой праведной Иулиании Лазаревской.

Маяки, подобные святой Юлии, особенно ярко светят в беспросветные ночи лихолетья – именно такая и настала сейчас в России.

ЛЖЕДМИТРИЙ I

Сын царя Бориса был убит. А над его дочерью, полагают, надругался Лжедмитрий, после чего Ксения была насильно пострижена в монахини с именем Ольга и сослана в Горицкий Воскресенский монастырь на Белом озере. Эта несчастная женщина, на глазах которой были убиты ее мать и брат, провела остаток жизни в святости (в сокровищнице Лавры немало святых покровцов на иконы, сшитых ею). Она умрет, когда ей будет сорок лет, – по одним данным, во владимирском Княгинином монастыре, по другим – в суздальском Покровском.

В историях, списках и народной молве сохранилась память о том, как неистовствовали ляхи на свадьбе царя с Мариной Мнишек. Впервые власть в России оказалась в руках иноверцев. Сам царь – католик! Ватикан старательно напутствует его двигаться к унии. Секретарь его – протестант! В Кремле на бывшем дворе Годуновых решено было воздвигнуть костел! В Москве был выстроен… ад! Так называлась «потешная крепость» самозванца.

Воцарившись, Лжедмитрий унизительно низвергает патриарха Иова прямо в Успенском соборе. Патриарх был единственным из знати, кто не признал поддельного царя. Иову это стоило многих лишений, унижения и заключения, но и это одно слово патриарха сделало невозможным подчинение Лжедмитрию всей России!

После низвержения Святейшего начало расти народное озлобление на Лжедмитрия. Когда через год его свергли и убили, то труп в маске и с дудкой во рту был брошен для поругания толпе на Красной площади. Потом тело вывезли в деревню Котлы и там сожгли, а пеплом бывшего царя выстрелили в сторону Польши, откуда он и явился.

Государственная расшатанность тектоническими волнами сотрясает и Церковь. Пока Иова отправили на его родину, в Старицу, престол в нарушение канонов был отдан рязанскому владыке Игнатию. Иов Игнатию жестко сказал:

«По ватаге и атаман, а по овцам и пастырь».

Взошедший после Лжедмитрия на трон царь Василий Шуйский свел с патриаршего престола Игнатия и вызвал из Казани митрополита Гермогена. Патриарх Гермоген скоро сыграет выдающуюся роль в возрождении и умирении России. Но прежде страна просто перестанет существовать.

Вот хроника ее разрушения: вслед за Лжедмитрием I появляются Лжепетр и Лжедмитрий II, а затем случается огромное восстание Болотникова – настоящая гражданская война, ведь среди повстанцев были все сословия. Восстание подпитывалось недовольством народа от усиливающегося крепостного права и от нищеты – неизбежного спутника Смуты. Тридцатитысячная армия Болотникова, прозвавшего себя «воеводой царевича Димитрия», шла на Москву, призывая всех «побивать бояр, отнимать их достояние, убивать богатых, делить их имение», – в общем, анархия. Задавили их только через два года. Болотникова отвели в Каргополь (нынешняя Архангельская область), там ослепили и утопили.

ЛЖЕДМИТРИЙ II

Самозванец Лжедмитрий II уверял, что в Угличе был убит не настоящий Димитрий, а его двойник. В России начинается двоецарствие. Царь Василий Шуйский заперт в Кремле, а Лжедмитрий II из Тушино под Москвой раздает землю дворянам, рассматривает жалобы, встречает иностранных послов. Позже откроется участие Ватикана в продвижении и поддержке этого лжецаря. Есть письма иезуитов к Лжедмитрию с подробной инструкцией, как привести Россию в унию.

В Церкви – те же болезни Смутного времени. Кроме патриарха Гермогена «руководит» Церковью и назначенный Лжедмитрием патриарх Филарет, в прошлом боярин Романов. Оба они – достойные люди, оказавшиеся в чудовищной ситуации. При этом каждый назначает по стране своих игуменов монастырей, своих иереев. И этот хаос во всем государстве: два царя, две Боярские думы, два патриарха и две администрации. Так и все общество поделилось на лагеря. Все против всех. Но «…дом, разделившийся сам в себе, не устоит» (Матф. 12:25). Вот и Россия падает.

Падение в бездну приближает и вторжение поляков: их военачальник Ян Сапега приходит поддержать Лжедмитрия II, задавить сопротивление. В 1608 году начинается легендарная 16-месячная осада Троице-Сергиевой лавры. Летописец Смуты, келарь Лавры Авраамий Палицын, точнее всего выразил настроение этой Смуты и вообще всего русского анархичного свободолюбия:

«Русские друг друга уничтожают, предпочитая ляхов».

После Рождества 1610 года Сапега обратился в бегство, но легче России не стало. В это время один за другим появлялись новые казацкие «царевичи», выдававшие себя за внуков Ивана Грозного, – они грабили юг России.

В попытке задавить новые очаги бед по всей стране, Шуйский совершает последнюю ошибку: призывает иностранных наемников. Обещает им хорошие деньги и часть территории нынешней Ленинградской области – крепость Корелы (современный Приозерск). Но наемная армия шведа Делагарди оказалась плохой защитницей. За деньги идут на смерть не очень-то охотно. Международная коалиция все время изменяет России, требует все больше денег и даров. В результате 15 000 международных головорезов провоцируют последнюю катастрофу: под предлогом участия в коалиции шведов в Россию уже открыто вторгается Польша, ведь со Швецией у нее конфликт! Король Сигизмунд направляет к нам двенадцатитысячное войско! Как это похоже на сегодняшние войны и схемы вовлечения России в конфликты.

Дальше – больше и страшнее. Треть наемников переходит на сторону поляков и в битве при Клушине (город в современной Смоленской области – родина Гагарина), несмотря на колоссальный наш перевес, мы проигрываем западным войскам. Русская армия разбита.

И таким горьким опытом ковалась истина, которую будущий царь Александр III сформулирует в афоризме:

«У России только два союзника: армия и флот».

При Клушине была ликвидирована сама российская государственность. Следом в Москве свергают Василия Шуйского, временное боярское правительство – Семибоярщина – в страхе перед Лжедмитрием II присягает сыну польского короля Владиславу и впускает в Москву польское войско.

В этом всеобщем хаосе, войне внутренней и внешней, шведы (наши вчерашние наемники) берут силой обещанное им – русскую крепость Корелы.

Сбылось напророченное Авраамием Палицыным – «предпочли ляхов». «Измена всюду!» – напишет через три века про примерно такое же состояние общества последний русский император Николай II.

Семибоярщина (этот русский недопарламент) после освобождения Кремля сбежит из Москвы. Но пока они у власти. Пока сбылась их многолетняя мечта – столь любимая ими Польша воцарилась в России, пришли их советники и их западные, такие «просвещенные», нравы. Вот теперь у нас все будет «как там». Свобода! Демократия!

Но начинается жесточайший кризис!

Польский король Сигизмунд через сына Владислава ведет Россию к унии с католичеством. Патриарх Гермоген заточен в тюрьму – его там морят голодом. Слабенькое первое народное ополчение терпит поражение в первом же бою. А части этого ополчения присягают Лжедмитрию III во Пскове. Стоит ли продолжать сражаться, да и есть ли продолжение у страны после такой хроники событий?

России, кажется, больше нет. Погибла.

ОСАДА ТРОИЦЕ-СЕРГИЕВОЙ ЛАВРЫ

Следы того, что пережила Лавра преподобного Сергия в эти 16 месяцев (осада длилась с сентября 1608 года по январь 1610-го), видны до сих пор – например, простреленная ядром внушительная дверь Троицкого собора.

Это была не просто осада, через которую прошли многие крепости той поры. Это была точка нашей истории, где решалась судьба всей страны. Нет сомнения, что если бы Лавра пала, то и Россия бы уже не устояла. И дело не только в стратегическом положении Лавры – его-то как раз многие подвергают сомнению, и не в ее сокровищах, которые были очень нужны Лжедмитрию II. Да, Лавра была богатейшим монастырем, кормила в дни Смуты страну, сбивала спекулятивные цены на хлеб, вытаскивая на рынок свои запасы, и даже давала внушительные деньги нуждавшемуся тогда царю Василию Шуйскому.

Но дело не во внешних признаках. Промысл устроил так, что главное противостояние Смутного времени происходило в духовном центре страны, в месте, где бьется русское сердце. В точке, где сконцентрирована вся России, самая наша суть, смысл нашего существования. И именно поэтому взятие святыни, которую наши враги тогда называли «курятником» и «вороньим гнездом», было бы окончательным крушением страны. В осаде Лавры, как в страшном закопченном зеркале, отражается смута, наступившая не только в государстве, но и в сердцах людей. По этой причине битва за Лавру была болезненным лекарством страны – борьба у ограды главной русской святыни многими тогда оценивалась как реальное столкновение добра и зла. А возможное падение обители виделось как исход Божественной благодати из Русской земли. Тогда бы все потеряло смысл.

На взятие монастыря было направлено объединенное польско-литовское войско гетмана Яна Сапеги и отряды его русских союзников – тушинцев и казаков под командованием полковника Александра Лисовского. По разным данным, их число было от 15 до 30 тысяч.

Оборонявшихся же было до 2300 человек ратных людей и около 1000 крестьян соседних сел, паломников, монахов, служителей и работников монастыря – все они стали защитниками обители.

Враг поначалу думал, что Лавра сама сдастся, – такая уверенность приходила оттого, что полякам было известно массовое неприятие населением Руси царя Василия Шуйского. Но, как всегда, они не угадали, пытаясь мерить нас своей логикой. Архимандрит монастыря Иоасаф, которому пришлось возглавить оборону Лавры, в ответном послании Сапеге дал понять, что защищают здесь православие и готовы верно служить государю, который на Москве будет:

«Знайте, что и десятилетний христианский отрок в обители посмеялся вашему безумству предложить нам оставить своего православного государя и покориться ложному царю, врагу и вору. Мы и за богатства всего мира не нарушим крестного целования».

Копии этого послания в виде грамот широко распространялись по Руси, возвращая дух и пробуждая уснувшее национальное самосознание русских.

Сложно представить, как защитники Лавры выжили, как вытерпели эту изоляцию, грозящую каждый день смертью, в каком непрерывающемся напряжении, физическом и духовном, они находились ежеминутно в течение почти полутора лет. Вот воспоминания одного из переживших осаду:

«В обители была страшная теснота. Многие люди и скотина оставались без крова… Жены рождали детей пред всеми людьми, и негде было укрыться со своей срамотой… И всякий смерти просил со слезами…»

Поначалу враг просто шесть недель палил по обители из 63 орудий. А в это же время вдоль монастырских стен ежедневно совершался крестный ход. Церковные службы порой прерывались залетавшими в храмы ядрами.

Особенную надежду враги возлагали на подкоп, но осажденным стало известно о нем, и двое посадских крестьян пробрались внутрь подкопа и взорвали его – погибли сами, но и врагу не дали совершить задуманное.

С этого момента Сапега решил уморить защитников крепости голодом. Запасы зерна там кончились, люди съели всех птиц и кошек. И при этом постоянно шли атаки, иногда в Лавру врывались войска неприятеля и их били простые крестьяне, монахи и стрельцы, а иногда сами лаврские совершали вылазки: то для того, чтобы атаковать лагерь противника, то за скотом – надо было что-то есть. С обеих сторон постоянно гибли люди.

При этом ни на мгновение в Лавре не прекращалась молитва. Летописец и очевидец событий, келарь Лавры Авраамий Палицын вспоминал, как девятого мая (по старому стилю), на праздник святителя Николая, архимандрит Иоасаф освятил придел Мирликийского Чудотворца в северном нефе Успенского собора, после чего последовало во всем «облегчение». А двадцать седьмого мая был ожесточенный ночной приступ противника, во время которого архимандрит Иоасаф с соборными старцами совершил молебен «О помощи на враги» в Троицком соборе. После отбития штурма в последовавшей вылазке взяли «панов и русских изменников 30 человек. И повелеша им в жернова играти; и тако работающе на братию и на все Троицкое воинство».

В каких-то атаках казалось, что спасти может только чудо – и оно происходило! Когда Сапега готовил третий решительный штурм Лавры, он задумал, что 12 000 человек будут атаковать крепость сразу с четырех сторон! Так и без того ничтожные силы гарнизона должны быть вконец раздроблены. Сигналом для атаки назначался пушечный выстрел, от которого начнется пожар в крепости, если пожар не возникнет, то второй выстрел, а если и тогда крепость не загорится, то третий. Все крестьяне и монахи – защитники Лавры – были вооружены. За стены был вынесен весь порох. Но шансов на успех сражения все равно практически не оставалось.

В результате случилось невероятное: сами нападавшие запутались в придуманной Сапегой системе сигналов. Одни отряды бросились на штурм после первого выстрела, другие – после последующих. В темноте порядки штурмующих смешались. В одном месте немецкие наемники услышали за спиной крики русских тушинцев и, решив, что это – вышедшие на вылазку осажденные, вступили с ними в бой. В другом месте при вспышках выстрелов польская колонна увидела заходящий на нее с фланга отряд тушинцев и также открыла по нему огонь. Артиллерия осажденных била по полю сражения, усиливая суматоху и возникшую панику. В результате сражение между осаждавшими перешло в жуткую кровавую резню друг друга. Численность перебитых составила сотни человек.

Осажденные были чудом спасены, но осада продолжилась. Следом за нападениями и голодом в монастыре началась эпидемия цинги:

«И умножилась смерть в людях, – повествует очевидец, – сорок дней стоял темный сумрак и злой смрад, усопших хоронили с утра до вечера сначала в могилы, а потом уже без разбору – в одну яму».

К концу шестнадцатимесячной осады монастырь представлял собой жуткое зрелище: почти обезлюдевшая крепость, которую защищали еле стоявшие на ногах живые мертвецы. Поляки, подъезжавшие к крепостным стенам, содрогались от ужаса при виде этих скелетов, обтянутых кожей, и того ледяного упорства, что снова и снова поднимало их в бой. В монастыре осталось менее 200 защитников, а из числа постриженных до осады осталось в живых только шесть монахов.

В конце концов 22 января 1610 года польские банды бежали, услышав о приближении главных сил русского царя. В районе Дмитрова поляки были настигнуты и разбиты русским отрядом. В результате Сапега привел обратно к Лжедмитрию II немногим более 1000 человек.

Защитники обители долгое время не верили в то, что осада закончилась. Лишь только через восемь дней в Москву с радостным известием был послан троицкий инок.

Посмотрите на лица этих героев. Вглядитесь в глаза защитников Лавры – стрельцов, священников и монахов; христиане и просто паломники, даже насильно постриженная в монахини царевна Ксения Годунова была во время осады в обители. Здесь собралась, по сути, вся Россия. То, что Россией и является. И Россия в устроенном для нее аду ценой огромной жертвы и вмешательством Божиим перемолола врага.

И только тогда пошел обратный отсчет Смутного времени. Постепенное освобождение нашей земли от интервентов началось с Лавры. Больше того: благополучное окончание осады сыграло ключевую роль в воскресении поникшего народного духа, который скоро сгруппируется в ополчения и выметет врага из Кремля и из страны.

По словам историка Карамзина:

«…дела, совершенные хотя и в пределах смиренной обители монашеской, людьми простыми, низкими званием, но высокими душою… стали основанием спасения всего русского государства».

Когда в 1619 году иерусалимский патриарх Феофан посещал Троице-Сергиев монастырь, он попросил о встрече с иноками, которые участвовали в сражениях. Ему представили нескольких монахов, и среди них был «зело стар и пожелтевший в сединах инок Афанасий». Патриарх спросил его:

«И ты ходил на войну и начальствовал над воинами?»

Афанасий показал патриарху рану на своей голове и сказал:

«Вот подпись латинян на голове моей, еще же и в теле моем шесть памятей свинцовых обретаются; а сидя в келии, в молитвах, возможно ли было найти таких будильников к воздыханию и стенанию? А все это было не по нашей воле, но по воле пославших нас на службу Божию».

ЯВЛЕНИЯ ПРЕПОДОБНОГО СЕРГИЯ

В эти страшные лаврские дни умерший почти 200 лет назад Сергий является монахам то наяву, то во сне постоянно – если читать хроники свидетелей осады Лавры, то эти явления кажутся даже какими-то будничными. Сами защитники монастыря будто ничуть не удивляются им. То ли люди были другого кроя – укорененные в вечности и другом мире не меньше, чем в мире материальном, то ли напряжение духовных сил утончало саму душу человека – скорее всего, и то и другое разом.

Основатель и первый игумен обители, Сергий является защитникам как таинственный соучастник боевых действий: дает советы, предупреждает о планах врага. А являясь врагам, грозит им наказанием. Всего Авраамий Палицын вспоминает около двенадцати таких явлений: трижды Сергий является пономарю Иринарху; дважды – архимандриту Иоасафу, а также (сначала явно, потом во сне) войску казаков-изменников и казачьим атаманам одновременно; и по одному разу – гетману Сапеге с польско-литовскими начальниками, братии монастыря, двум галицким казакам из стана изменников, монастырскому оборонному гарнизону и некоему больному насельнику обители[22].

Так, 23 октября, явившись пономарю Иринарху, когда тот сел отдохнуть после заутрени, Сергий приказал возвестить воеводам и ратным людям, что будет очень тяжелый приступ к Пивному двору, который находился вне монастыря, но чтобы они не ослабевали, а с надеждою дерзали. Приступ действительно систоялся и был успешно отбит.

Вот другое явление – архимандриту Иоасафу. Когда настоятель обители задремал во время службы в церкви, то увидел преподобного Сергия стоящим перед чудотворным образом Святой Троицы – святой молился со слезами, подняв руки к небу, а потом обратился к архимандриту:

«Брате, возстани, се время пению и молитве час, бдите и молитеся, да не внидете в напасть; Господь всесильный многих ради своих щедрот помилова вас и прочее время подаст вам, да в покаянии поживете».

А вот как однажды Сергия увидели враги, казаки Лисовского. Святой шел по поясу монастырской стены вместе со своим преемником святым Никоном. Они шли как два ярких светозарных старца: один кадил монастырь, а другой кропил святою водою – потом они обратились к казацким полкам и поносили их за то, что стеклись разорить дом Пресвятой Троицы. Некоторые из казаков и из поляков стреляли в старцев, но стрелы и пули отскакивали в самих стрелявших и многих из них ранили. Других врагов, гетмана Сапегу и польско-литовских начальников, Сергий жестко устрашает:

«Мольбу на вас злодeев сотворю Вышнему Царю, и вовeки осуждени будете мучитися в геонских муках».

Но чаще Сергий утешает, вдохновляет на битву и на молитву, как во втором явлении Иоасафу:

«Востани, не скорби, но в радости молитвы приноси, предстоит бо и молится Богу о обители и о вас Святая Пречистая Богородица и Приснодeва Мариа со аггельскими лики и со всeми святыми».

В следующую ночь сподобились видения многие монахи и миряне. Видели, как преподобный Сергий ходил по монастырю и будил братию, говоря:

«…идите, братии иноцы, немедленно во святую церковь и обрящете благодать».

А вот его слова к обороняющим монастырь:

«Что трепещете? Аще и никто же от вас не останется, не имать предати Бог святаго мeста сего, и не будет услышано во вразeх, яко „пленихом обитель Пресвятыя Троица”. Мужайтеся, не ужасайтеся! Рцeте же друг другу вси, яко нечисто живущеи во святем мeсте сем погибнут. Не нечистыми Господь спасет мeсто сие, но имени Своего ради без оружиа избавит!»

Слова Сергия чаще всего очень просты, деловиты и конкретны – он, будто заботливый хозяин, дает распоряжения, как поступить.

Роль «игумена Русской земли» в победе над осаждавшими монастырь и вообще в окончании Смутного времени таинственна и грандиозна. Ведь и на ополчение простого нижегородского мясника Козьму Захарьевича Минина-Сухорукого тоже поднял Сергий!

Козьма был благочестивым и молитвенным. Иногда уходил на молитву в свою специально для этого отведенную комнату. Однажды, когда он спал там, ему явился чудотворец Сергий и повелел собирать казну, нанимать ратных людей и идти на освобождение Московского государства.

Дальше началось нечто, чего человеческой логикой и мерой никогда не оценить. Козьма и сам недоумевал, как ему все то исполнить, и потому откладывал. Сергий являлся ему снова:

«Разве я не говорил тебе? Такова воля Божия – помиловать православных христиан и от шумного мятежа привести к тишине, потому-то я и велел тебе собрать казну и нанять ратных людей, чтобы они, с Божией помощью, очистили Московское государство от безбожных поляков и прогнали еретиков… Старшие не возьмутся за такое дело, но младшие начнут его, начинание их будет делом благим и придет к доброму завершению».

Дальше на фундаменте этого откровения Козьме строится Божий Промысл: мясника избирают всем городом в земские старосты. Вот его слова, сказанные раз в земской избе:

«Московское государство и прочие города, большие и малые – все разорены безбожниками, люди благородные, от вельмож до простых, – все побиты, жены их и дочери опозорены на глазах их и уведены в плен, и невозможно рассказать об этом бедствии. Говорят, что Москва и прочие города до сих пор заняты еретиками, завоевали поганые почти всю Российскую землю. Только наш город, по благодати Божией, сохраняется Богом, и мы живем так, словно ничего не боимся. Враги наши, поляки и литовцы, а вместе с ними и русские клятвопреступники, словно свирепые волки, разевающие пасти свои, хотят расхитить нас, как овец, не имеющих пастыря, и город наш предать разорению; мы же об этом совсем не заботимся и ни о чем не думаем».

Многие, слыша это, отходили, ругаясь. Как и предсказывал святой Сергий, молодые («младше») слушали охотнее, скоро соглашались и говорили своим:

«Что в нашем богатстве? Только на зависть поганым. Если они придут и возьмут наш город, разве не сделают они то же, что и в других городах?»

Потихоньку собралась казна ополчения, Минин сам отдал в нее почти все, что имел. Ратных людей приходило все больше, военачальником позвали зарайского воеводу, героя первого ополчения, одного из самых верных присяге людей в это время всеобщего «шатания» – князя Дмитрия Михайловича Пожарского.

Началась одна из самых славных страниц русской истории – освобождение от интервентов Москвы и всего государства силами собравшихся людей всех сословий. Вместо традиционного «Ура!» в полках, идущих на эту битву, часто слышался призыв «Сергиев! Сергиев!».

Кроме явлений и благословений святого Сергия, многие хроники тех лет сохранили память и о других разных чудесах: «Повесть о видении некоему мужу духовному», «Повесть о чудесном видении в Нижнем Новгороде», «Владимирское видение», видения в Лавре, описанные в «Сказании Авраамия Палицына».

Отчего чудес становится особенно много в пору испытаний? Так будет во все наши войны, так будет и в русскую революцию 1917 года, когда по всей стране массово станут самообновляться иконы и купола храмов, так будет во время Великой Отечественной войны, когда во время боев по обе стороны фронта замечали фигуру Богородицы или явления Креста на небе. Так происходит и теперь.

Может, во время потрясений Господь дает нам особенно сильные указания на Свое присутствие рядом? На то, что это потрясение надо понести, пережить, что оно не без Его Промысла. А еще чудеса в испытаниях вдохновляют на борьбу. И на молитву, на большее, чем прежде, упование на Бога, вверение разрешения беды в Его – и только в Его руки. В этом на самом деле корень и цель любого события в любой жизни: больше доверять Богу.

А еще чудеса в испытаниях укрепляют и утешают. Степень народного уныния этих лет отпечаталась и во фресках: расцвет апокалиптических сюжетов и разных манер изображений дьявола-змея. Покой, которыми дышали прежние росписи, уходит в прошлое.

Но не меньшее чудо – это то, на что становится способен дух человека в пору потрясений. И главное чудо этих лет – чудо воскресения страны – стало возможным благодаря одному человеку! Ни первого, ни второго ополчения, ни изгнания из Москвы интервентов, ни воскрешения угасшего народного самосознания не случилось бы без него.

ПАТРИАРХ ГЕРМОГЕН

Недавно у стен Кремля был открыт памятник патриарху Гермогену. Вглядимся в черты человека, сумевшего вывести страну из бездны, остановить все поглотившую вражду и вернуть России государственность.

Гермоген родился в Казани и в свое время крестил там тысячи татар. Великий миссионер оказался в смуту в Москве. Ему было тогда уже 76 лет. Лжедмитрий поначалу приблизил его, но, когда патриарх стал настаивать на принятии Мариной Мнишек православия, приказал сослать обратно в Казань. Приказ выполнить не успели по причине смерти самозванца.

Гермоген был ярым противником Семибоярщины и первым указал на будущего избранного царя Михаила Романова. Также патриарх повелел перенести из Углича в Москву мощи царевича Димитрия, своими воззваниями и проклятьями остудил восстание Болотникова, в течение нескольких лет сдерживал растущее в обществе бунтарство и войну всех против всех.

Было однажды и такое: толпа насильно вывела Гермогена из Кремля к Лобному месту. Кричали:

«Шуйский нас голодом морит (продуктов в Москве правда не хватало, тогда была осаждена Лавра, дороги на город перекрыты), побивает и топит нашу братию, дворян и детей боярских, и жен, и детей их втайне истребляет, и таких побитых уже с две тысячи!»

Ответ Гермогена взбешенной толпе – это какой-то экстракт государственного и религиозного чувства одновременно. Он говорил долго, а завершил словами:

«А вы, забыв крестное целование, немногими людьми восстали на царя, хотите его без вины с царства свести, а мир того не хочет, да и не ведает, да и мы с вами в тот совет не пристанем же. А что, если кровь льется и земля не умиряется, то делается волею Божиею, а не царским хотением».

Тот бунт был погашен.

После свержения Шуйского Гермоген остался единственным авторитетом для страны. Россия погружалась во все более беспросветный хаос. Польский король Сигизмунд пользуется этим, осаждает приграничный Смоленск и рассылает обращения к русскому населению, уверяя в них, что пришел не для пролития русской крови, а для прекращения Смуты и междоусобия. Московское боярство поддержало воззвания Сигизмунда и торжественно присягнуло его сыну – королевичу Владиславу, объясняя это тем, что у Москвы нет сил защищаться от польской интервенции.

Он настаивал, что лишь в одном случае благословит отдать русский трон поляку Владиславу – если тот примет православие:

«Если же он не оставит латинства, то будет на вас не благословение наше, а проклятие».

Боярам было не до того, они требовали от Патриарха новых, все более безумных, благословений. Тот отказывал. Один из бояр прямо сказал ему:

«Дело твое, Святейший, смотреть за церковными делами, а в мирские не следует тебе вмешиваться. Исстари так ведется, что не попы управляют государством».

Владиславу бояре присягнули без благословения Гермогена. Польские войска вошли в Москву и заняли Кремль, разоружив последние остатки русской армии. Скоро всем стало понятно, что Владислав – это ширма, а царствовать хочет сам польский король Сигизмунд, страстный сторонник унии.

Но положение Московского государства уже казалось совершенно безвыходным: поляки оккупировали Москву и осадили Смоленск. Шведы заняли Великий Новгород. Шайки иноземных авантюристов и своих «воров» разоряли Русь, убивая и грабя мирное население. Ожидаемый всеми королевич Владислав не принимал православия и не ехал в Россию.

Сторонников патриарха стали сажать в тюрьму, элиты поддерживали поляков.

Патриарх Гермоген сказал, что другого исхода нет, как только собрать всенародное ополчение, которое освободит Москву и все государство от поляков, а затем избрать Царя. Святитель начал писать грамоты, призывая русские города ополчиться для избавления святой Руси от бед.

«Что можно ожидать от поляков? Лишь окончательного разорения царства и православной веры! – писал Гермоген в одной из грамот. – Болит душа моя и сердце мое терзается… Я плачу и с рыданием вопию: посмотрите, как Отечество наше расхищается и разоряется чужаками!»

И эти грамоты изменили русскую историю. Только представим: государство лежит в руинах, смута победила не только на полях сражений, но и в сердцах людей. В Кремле – интервенты, на троне – поляк-иноверец. И кажется, только один человек в этом победившем хаосе верит в будущее воскресение России. Какой волей, внутренней силой, всепобеждающей верой надо обладать, чтобы «заразить» отравленную Смутой страну убежденностью в самой возможности возродиться, вернуть народ-отступник к вере, доказать снова, что «Богу возможно все» (Мф. 19:26), поставить под знамена и иконы полки людей и двинуть их на освобождение Отечества? При этом патриарх находился под невыносимым давлением, а позже – и под пытками.

Простые, но наполненные Святым Духом слова Гермогена возвращали народу веру в себя, а уничтоженной раздавленной России внушали чувство, что все поправимо.

«Первопрестольник Апостольской Церкви Святейший Гермоген Патриарх, – писали москвичи, – душу свою полагает за веру христианскую несомненно, а за ним следуют все православные христиане».

Изменники-бояре, видя, что по городам собирается ополчение, являлись к патриарху, требовали остановить рассылку грамот, благословить присягнуть Владиславу. Диалог Гермогена с боярами Мстиславским, Салтыковым, Андроновым и другими – потрясающий документ твердости исповедника-патриарха.

В какой-то момент Михайло Салтыков закричал Гермогену: «Я убью тебя!», выхватил нож из-за пояса и замахнулся на святителя. Патриарх осенил его крестом и спокойно произнес:

«Не страшусь ножа твоего, но вооружаюсь силою Креста Христова против твоего дерзновения. Будь же ты проклят от нашего смирения в этом веке и в будущем».

Салтыков упал в ноги святителю и просил у него прощения. Гермоген его простил. Когда первое ополчение двинулось на Москву, к Гермогену явились главные правители – поляки:

«Ты – первый зачинщик измены и всего возмущения. По твоему письму ратные люди идут к Москве!.. Отпиши им теперь, чтобы они отошли, а то мы велим уморить тебя злою смертью».

«Что вы мне угрожаете? – ответил патриарх. – Единого Бога я боюсь. Вы мне обещаете злую смерть, а я надеюсь получить чрез нее венец. Уйдите вы все, польские люди, из Московского государства, и тогда я благословлю всех отойти прочь. А если вы останетесь, мое благословение: всем стоять и помереть за православную веру!»

Русские люди разносили по всей земле слова патриарха. Потихоньку снова воспламенилась решимость, если надо, умереть за Родину. Во многих местах жители целовали Крест, чтобы стоять за Москву и идти против поляков.

Последний раз поляки дали патриарху выйти из Кремля в Вербное воскресенье 1611 года для обряда «вхождения на осле». После того объявили, что Гермоген лишен ими патриаршего сана, и заточили старца в подземелье Чудова монастыря в Кремле.

Первое ополчение захлебнулось в боях на Лубянке, в сражении на Сретенке был ранен князь Пожарский. В это же время король польский взял Смоленск – опять же, с помощью русского изменника. По сути, вся Россия сосредоточилась тогда в узком подвальном застенке Чудова монастыря, где морили голодом патриарха Гермогена. Последнее послание святителя было отправлено в августе 1611 года в Нижний Новгород. В этой грамоте старец посылал всем восставшим за Родину благословение и разрешение в сем веке и в будущем за то, что они стоят за веру твердо:

«А Маринкина сына не принимайте на царство: я не благословляю!»

Эта последняя грамота страдальца-Патриарха совершила великое дело. Воевода Алябьев переслал копию грамоты в Казань, оттуда документ переправили в Пермь. А нижегородский староста Козьма Минин (мы писали выше о том, что вместе с грамотами Гермогена ему было и явление святого Сергия) воззвал к народу: заложить все, жен и детей, ничего не щадить для спасения Отечества.

17 февраля 1612 года Гермоген скончался в заточении от голода. Копии его грамот продолжал рассылать новый лаврский архимандрит Дионисий. Он и благословлял второе народное ополчение Минина и Пожарского на битву на горе Волокуша под Сергиевым Посадом.

Победа второго ополчения была предрешена 4 ноября 1612 года. Тогда Минин и Пожарский взяли Китай-город. Это был день Казанской иконы Божией Матери, перед которой так много молился патриарх Гермоген – в прошлом казанский митрополит. Иконы, которая с самого своего явления в середине прошлого столетия стала знаком единения разных народов на огромном евразийском пространстве.

Как точно, что сегодня в этот день соединились два праздника: церковный – день Казанской иконы Божией Матери – и государственный, День народного единства. Выстраданного, вымоленного единства, хранить которое мы учились, выходя из Смуты. На несколько веков вперед осознав, что без этого единства – смерть России, а с ним и простые русские мужики, вооруженные чем попало, смогли изгнать из страны польское войско, одетое в шлемы и латы.

СВЯЩЕННОМУЧЕНИКИ СМУТЫ

Герб калужского городка Боровска до сих пор хранит память о подвиге иноков и защитников Боровского монастыря, которые были все перебиты ворвавшимися в крепость поляками. Здесь же погиб и герой осады Лавры – архимандрит Иоасаф. После снятия осады с Троицкого монастыря он ушел на покой в Пафнутьев-Боровский, в место своего пострижения, и здесь убедил всех встать на защиту святого места, но в отличие от Троицкой обители Боровская была взята 5 июля 1610 года интервентами. А причиной стала измена воеводы.

В Твери святой архиепископ Тверской Феоктист удерживал свою паству от измены царю Шуйскому. Но в 1608 году его предательски выдали свои же – он попал в плен к Лжедмитрию II. Бежал. В пути его настигли, долго пытали и бросили на съедение диким зверям. Его тело потом нашли – оно все было изранено и обглодано хищниками. Но до самого конца Смуты Тверь оставалась верна заветам своего архипастыря «стоять за Государево крестное целование». Когда в начале 1612 года во Пскове объявился третий Лжедмитрий, в Твери от него грамот и посланцев не приняли.

В возрождаемой сейчас Троице-Благовещенской пустыни, в глубине нынешней Вологодской области, многие укрывались в пору Смуты от войск интервентов. Но местный подвижник святой Ефросин в какой-то момент всем сказал бежать, предвидя, что войско захватчиков вскоре придет и в это место. Сам же вместе с иноком Ионой остался, не хотел нарушать обета жить и умереть в обители. Ворвавшись в пустынь (буквально на следующий день), поляки увидели Ефросина, молившегося перед крестом. Их интересовали монастырские сокровища – и подвижник указал им на единственное, по его мнению, сокровище: храм Богоматери. Тогда один из ворвавшихся ударил преподобного по шее мечом, рассек ему голову – но тот еще оставался в живых. Не найдя сокровищ, захватчики добили Ефросина, разбив череп чеканом. Инока Иону убили вместе с преподобным.

Великий Новгород. Шведы долго не могли взять здесь дом на Торговой улице, который обороняли протоиерей Софийского собора Новгорода Амос со своими друзьями. Не справившись с мужественными защитниками, шведы подожгли дом со всеми, кто в нем находился.

Псков. В Смутное время здесь жил преподобный Иоанн Псковский – малоизвестный святой, совершавший при этом удивительный подвиг: 22 года он жил в крепостной окружной стене Пскова, ел мало, молился и предупреждал грядущие на город беды. А от скольких оградил город своей молитвой!

Иринарх Ростовский – к нему в Ростовский Борисоглебский монастырь за благословением приезжали лидеры ополчения: Михаил Скопин-Шуйский, Дмитрий Пожарский, Кузьма Минин. Почти 30 лет Иринарх жил в затворе. Сохранились и место его подвига, и тяжелые вериги, которые он носил. В 1611 году к Иринарху пришел Сапега. О чем лидер интервентов говорил со святым, никто не знает, но обитель после этого разговора Сапега не тронул.

ПОНЯТЬ ПРИЧИНУ СМУТЫ

Попытки осмыслить причины Смуты начались сразу же после ее окончания. Переживший Смуту и интервенцию шведов в Новгороде дьяк Иван Тимофеев написал свою книгу-анализ «Временник»: в Смуте он винил само общество. Виновато оно было в «бессловесном молчании». В том же – в «безумном молчании» – винил народ и летописец осады Лавры Авраамий Палицкий.

Популярнейшей книгой века стал анонимный трактат «О причинах гибели царств». Его автор пытается вывести формулу идеального государства и понять условия, при которых это государство разрушается. Условия ясны:

«Хотя и не делаетца ничто на свете без воли и без суда Божия, совершение того суду Божия исполняетца за грехами и злобами человеческими, которые делают люди, розлучаяся з Богом».

Итак, «грехи» и «злобы» людей – вот главный источник «падения царств». Внешние причины – плохие власти, курсы валют, враги, экономика, климат… все что угодно – не способны разрушить страну, если в душе народа есть «духовные силы» к ответам на вызовы, а если их нет, то народ начинает винить кого угодно, кроме себя самого.

Спустя почти четыре столетия, в 1968 году, очень точно про эту причину «гибели царств» скажет Булат Окуджава:

Вселенский опыт говорит,

Что погибают царства

Не оттого, что тяжек быт

Или страшны мытарства.

А погибают оттого

(И тем больней, чем дольше),

Что люди царства своего

Не уважают больше.

Может, поэтому «Временник» Ивана Тимофеева требовал и запрета на введение иноземных обычаев. Ведь иноверцы в Кремле стали финалом, а началом было воцарение чуждых нравов, обычаев и законов в сердцах людей. Вечное русское увлечение Западом. А когда мечта элит сбывается и Запад приходит на русскую землю – происходит взламывание страны. Агрессия интервентов времен Смуты настолько глубоко врезалась в сознание русских людей, что еще долго сохранялась идея, высказанная в трактате:

«И то таково же не приносит доброго конца в государстве, коли обычаи иноземские в государстве приимают».

Про это же спустя несколько веков, тоже в стихах и тоже очень емко, скажет Грибоедов устами Чацкого:

Ах! Если рождены мы все перенимать,

Не лучше б у китайцев немного нам занять

Премудрого у них незнанья иноземцев.

Между Смутой XVII века и революцией 1917 года много общего, разница лишь, наверно, в степени обезверивания людей: сейчас, в XVII веке, люди все же худо, но ощущали себя православными. На этом ведь и сломалась польская экспансия – им стали сопротивляться тогда, когда пришло всеобщее осознание того, что интервенты могут принести с собой католичество. Именно поэтому призыв патриарха Гермогена нашел такой отклик. В ХХ веке этой закваски уже не было в народной душе, и ничто не остановило страну от полного разрушения.

В разгар Гражданской войны, 2 марта 1919 года, в Прощеное воскресенье, совпавшее с днем памяти святителя Гермогена, Святейший Патриарх Тихон после Литургии в храме Николы Явленного на Арбате напоминал народу слова святого Гермогена: «Спасение Руси – от Церкви Православной».

Сейчас Церковь вдохновляет народное ополчение, Церковь поможет стране увидеть причину Смуты в самих себе. Так начинается покаяние – у каждого человека и у целого народа. И оно стало первым шагом к освобождению.

В 1612 году на весь народ было наложено три дня поста и сугубой молитвы. Это было уже второе всенародное покаяние в истории Смуты. Первое 20 февраля 1607 года наложил патриарх Гермоген в Успенском соборе Кремля. Рядом стоял уже ослепший бывший патриарх Иов. Каялись в присяге Лжедмитрию, в своих грехах, в измене. Каялись перед Иовом, что позволили самозванцу отлучить его от престола. Так постепенно прорастало мучительное отрезвление, открывалось, что причина потрясений и падений страны – в собственных внутренних падениях народа.

Так Гермоген и Иов начали примирение России с Небом. Этот путь продолжат их преемники, и еще несколько поколений русских людей будут изживать последствия Смуты.

Установившийся после победы второго ополчения дух единения позволяет консолидироваться и собрать легитимный Земский собор. Накоротко столица переносится в Ярославль. Там проходит Совет всея земли, и в 1613 году он избирает нового царя и новую династию.

Глава 9РОМАНОВЫ. ИЗБРАНИЕ ЦАРЯ И ПОДВИГ КРЕПОСТНОГО

Концовка Смуты, словно исторический триллер, разыгрывается параллельно в двух точках России. Первая – это почти уцелевший Успенский собор Кремля, наверное, он единственный в Москве мог вместить всех выборных делегатов для Земского собора, 700–1500 человек.

Вторая – это крохотное село Домнино (в нынешнем Сусанинском районе Костромской области). Тогда здесь было родовое поместье Ксении Романовой (Шестовой), постриженной в монахини инокини Марфы, бывшей супруги влиятельного боярина Федора Никитича Романова. Он попал в опалу при Годунове, был так же, как и жена, пострижен в монахи, а сейчас находился в плену. Марфа и ее сын Михаил Романов скрываются от лихолетья Смуты здесь, в глуши, и даже не подозревают, что Мишу прочат в цари. Новость о том, что Земский собор остановился на его кандидатуре как ближайшего родственника прежней династии, придет сюда очень не сразу. А Михаил Федорович действительно приходился двоюродным племянником Феодору Иоанновичу, последнему русскому царю из Рюриковичей.

Все сословия страны со всех ее пожженных Смутой краев выбирали царя. Земский собор в Кремле начался 16 января 1613 года. Перед тем три дня участники собора держали строгий пост, чтобы «очиститься от грехов Смуты», – еще один явный признак живого осознания ее духовных причин.

Претендентов было много. И польский королевич Владислав, и шведский королевич Карл Филипп, и бояре, восходившие родством к Годунову и Шуйскому, и члены Семибоярщины. И даже Марина Мнишек! Но все эти кандидатуры – запятнанные кто изменой, кто связью с изменниками – реально не имели шансов. К Романовым тоже было много вопросов, но все решил авторитет Церкви. Лев Гумилев писал:

«Иерархи Церкви высказались в поддержку Романова, так как его отец был монахом, причем в сане митрополита, а для дворян Романовы были хороши как противники опричнины».

Итоговым документом Земского избирательного собора стала «Соборная клятва». Под ней стоит дата 21 февраля 1613 года. Клятва санкционирует восхождение на престол шестнадцатилетнего Михаила Федоровича Романова-Юрьева и установление в России династии Романовых.

Едва ли случайно этот день выпал на праздник Торжества православия, когда вспоминают победу над последней ересью на Седьмом Вселенском соборе. Тогда, казалось, христианство победило в мире. Это потом от христианства отколется католичество, еще позже от католиков отпочкуются протестанты, сами протестанты начнут делиться на сотни сект, вырождающихся в неверие.

В XVII веке история планеты уже выстроилась так, что судьба православия зависит от России. Если бы России не стало – а в Смуту ее и не стало, постепенно не осталось бы в мире этого самого чистого первоначального знания о Боге. Если бы Смута разрешилась утверждением поляков, то Россия стала бы католической, была бы стерта сама идентичность нашей нации. А следом за крушением православия в нашей стране, в мире не осталось бы больше православных церквей. Поэтому победа ополчения, изгнание интервентов и избрание новой династии – это победа Православия, это – его торжество.

Оно невозможно без легитимного лидера, который объединяет вокруг себя страну и удерживает ее от зла. На столетия вперед Промысл вверил Россию династии, которая началась с сына патриарха, а оборвется святым: царем-мучеником Николаем Вторым.

Этот триумф мог быть сорван. Польско-литовский отряд пытается отыскать дорогу к селу, чтобы захватить юного Романова. Им на пути попадается Иван Сусанин – местный крепостной, управляющий домнинской вотчиной. Отряд приказывает мужику показать дорогу к селу.

Сейчас маршрут через леса и болота, по которым он намеренно плутал с врагом, известны. Сусанин повел поляков в противоположную сторону, к селу Исупову, а в Домнино послал своего зятя Богдана Сабинина с известием о грозящей опасности. Михаил Федорович и инокиня Марфа нашли спасение в костромском Ипатьевском монастыре. А с Сусаниным поляки после жестоких пыток расправились – изрубили его «в мелкие куски» на Исуповском (Чистом) болоте или в самом Исупове.

Сусанин стал национальным героем на все времена. Даже в советскую пору сперва его вымарали из истории как пособника царизма, а потом реабилитировали с еще пущим размахом. Даже улица Сталина в Костроме была переименована в улицу Сусанина еще при жизни вождя! А на сцену Большого вернулась опера Глинки «Жизнь за царя» – правда, с другим названием – «Иван Сусанин».

На холме над Чистым болотом, на месте бывшей деревни Анферово, установлен в 1988 году памятный знак – огромный валун с надписью: «Иван Сусанин 1613». В местном Музее им. подвига Ивана Сусанина есть экспозиция «Они повторили подвиг Сусанина». В ней – рассказ о 58 «последователях» И. Сусанина. Самый знаменитый из них – Матвей Кузьмин, 84-летний Герой Советского Союза, который так же завел во время Великой Отечественной войны фашистов в засаду и был ими за это казнен. Памятник ему стоит на станции метро «Партизанская» в Москве.

Отношение к подвигу Сусанина в обществе стало чем-то вроде маркера народного состояния. Сомнения в нем втекали в массовое сознание одновременно с потерей людьми государственного чувства, ослаблением веры в Бога, доверия к царю, вместе с пленением чуждыми идеалами. То есть тогда, когда народ сам снова становился неспособен на подобный поступок, на жертву. Так было, например, в XIX веке, итогом которого станет революция ХХ. А потом, во второй половине ХХ века, послевоенная реабилитация памяти о подвиге Сусанина станет приметой национального возрождения и вырастания нового патриотического чувства. И снова откат: когда в перестроечную пору это чувство станет вырождаться, Сусанин останется лишь героем анекдотов.

Но любые споры о Сусанине бессмысленны. Есть факты: до сих пор цела и бережно хранится царская грамота от 30 ноября 1619 года – о даровании зятю Сусанина Богдану Сабинину половины деревни с «обелением» (отменой) всех податей и повинностей «за службу к нам и за кровь, и за терпение…», есть и другие документы.

Гоголь однажды вывел, почему в отношении к поступку Сусанина – квинтэссенция национального самосознания:

«Ни один царский дом не начинался так необыкновенно, как начался дом Романовых. Его начало было уже подвиг любви. Последний и низший подданный в государстве принес и положил свою жизнь для того, чтобы дать нам царя, и сею чистою жертвою связал уже неразрывно государя с подданным».

Символично, что на месте бывшего дома Романовых в селе Домнино стояла церковь Успения Пресвятой Богородицы. Ведь судьба Романовых и этого места во многом была решена тоже в Успенском соборе, только в Кремле. Церковь эта даже в советскую пору почти не закрывалась. А в 2004 году стала частью женского монастыря во имя Святых Царственных Страстотерпцев – царя Николая и всей царской семьи!

Сусанин мученически погиб за династию, которая оборвется тоже мученически. Кострому и теперь называют «колыбелью дома Романовых». Здесь, в Ипатьевском монастыре, до сих пор все дышит их присутствием. Тут стоит трон Михаила Феодоровича, который царь прислал сюда в память своего избрания на престол. Здесь фреска Михаила и его сына, будущего царя Алексея Михайловича. На территории монастыря – палаты Романовых. И даже привезенная сюда недавно мироточивая икона царя Николая II начала мироточить здесь особенно сильно!

14 марта 1613 года сюда под звон колоколов зашло посольство во главе с рязанским архиепископом Феодоритом. 16-летнему Романову и его матери объявили, что Михаил избран царем.

И начались уговоры! Целый день Михаил и мать отказываются. Феодориту все же удалось склонить инокиню Марфу к согласию – он уверил мать, что только воцарение ее сына успокоит страну.

19 марта Михаил Романов принимает скипетр и отбывает в Москву. Мать благословляет его чудотворной иконой Богородицы. О ней нужно сказать особо.

ФЕОДОРОВСКАЯ ИКОНА БОЖИЕЙ МАТЕРИ

Есть мнение, что написана она была самим евангелистом Лукой. И попала на Русь в XII веке. На самом деле версий обретения Феодоровской множество, но все они схожи тем, что икону чудесным образом обнаружил кто-то из князей близ нижегородского Городца на Волге, – там она, полагают, была главной святыней в монастыре, полностью уничтоженном полчищами татар. Икона тогда уцелела, после обнаружения была перенесена в Кострому и помещена там в храме Святого Феодора Стратилата, которого особенно сильно почитали в ту пору на Руси. Так она стала Феодоровской.

Другая версия рождения названия иконы описана в «Повести о явлении чудотворной иконы Феодоровской»:

«…видеша народи честную ону икону, и начаша поведати, глаголюще, мы вчера видехом сию икону, несому сквозе град наш воином неким, подобен той воин видением святому великомученику Феодору Стратилату, и тако свидетельствоваху народи».

Есть и другие предположения о возникновении иконы – но все они не спорят с тем, что во все времена она почиталась как великая святыня и особенно была близка к правителям нашей страны: например, по одной из версий Феодоровская была написана в 1164 году по заказу Андрея Боголюбского для Городецкого монастыря – потому что она очень схожа с Владимирской иконой, принесенной на Русь тем же Боголюбским. По другой – икону написали по заказу князя Ярослава Всеволодовича в 1239 году как дар к свадьбе его сына Александра Невского. А Феодор Стратилат был небесным покровителем князя Ярослава и многих других князей Мстиславичей.

Икону почитали как спасительницу Костромы от татарских войск в битве при Святом озере во второй половине XIII века и как особую покровительницу правящих династий. А после того, как именно этой иконой был благословлен в Костроме на царство царь Михаил Романов, ее почитание усилилось. В конце XVII века в честь этой иконы «неблагозвучное» отчество царицы Евдокии Лопухиной, жены Петра Первого, было изменено с «Илларионовна» на «Федоровна». Когда брат Петра, царь Иван Алексеевич, венчался с Прасковьей Салтыковой, имя ее отцу переменили с Александра на Федора.

Так родилась и утвердилась удивительная традиция: с конца XVIII века немецкие принцессы, выходя замуж за русских великих князей и принимая православие, получали отчество Федоровна. Мария Федоровна (жена Павла I), Александра Федоровна (жена Николая I), Мария Федоровна (жена Александра III), Александра Федоровна (жена Николая II) и Елизавета Федоровна – жена дяди последнего русского царя.

Став благословением на царство последнему Романову и, возможно, благословением на брак Александру Невскому, Феодоровская икона до сих пор почитаема еще и как покровительница всех венчающихся! Перед ней молятся о рождении детей у бездетных пар, о помощи в родах, о семейном благополучии, о невестах и женихах. Династия Романовых подарила нам эту «семейную» икону Богородицы. По ее благословению Россия снова замирялась, становилась семьей.

ЧТО ТАКОЕ САМОДЕРЖАВИЕ?

Чтобы понять, почему страна оказалась на краю гибели и так мучительно шла к избранию царя, надо понять природу русского самодержавия. А оно неотделимо от состояния народной души.

Русское самодержавие – это не про царя и даже не про его личность, хотя, конечно, фигура правителя всегда решает очень много. Русское самодержавие в большей степени – про народ, про его внутреннее состояние, про ту способность, которую Иван Ильин называл «умением иметь царя».

Это умение есть, когда в народе жив нравственный идеал, который должен воплощаться в царе. Если в народе нет этого нравственного идеала, то такой народ не способен «иметь царя и никакой правитель не будет ему годен».

Лев Тихомиров, публицист, прошедший в свое время путь от народовольца до монархиста, объяснял таинственную связь царя и народа через силу этого нравственного идеала:

«Если в нации жив и силен некий всеобъемлющий идеал нравственности, приводящий всех к готовности добровольного себе подчинения, то появляется монархия, ибо… для верховного господствования нравственного идеала не требуется сила физическая (демократическая)… а нужно только постоянное наилучшее выражение его, к чему способнее всего отдельная личность как существо нравственно-разумное».

Корень нравственного идеала есть Бог. Именно поэтому кто-то называл Евангелие «конституцией» самодержавия. В этом нравственном идеале – ключ к пониманию природы монархии и особенного русского самодержавия. Качества Бога исчерпывающе описаны в Библии. И они воплощаются в идеальном правителе. Но такое возможно только там, где народ верит в Христа и ищет Его. Монархии рухнут там, где не цари будут плохие, а где из обществ будет выветриваться этот «нравственный идеал», где будут забывать Бога и тем более изгонять Его.

С Богом же власть становится служением: царя – народу и Богу, народа – Богу и царю. Мы уже говорили выше, что именно в этой идее взаимного служения, а не в безграничной власти – уникальный смысл русского самодержавия. Безграничной власть становится как раз без Бога; тогда самодержавие превращается просто в абсолютизм: что хочу, то и ворочу. Тот же Тихомиров писал, что без религиозного начала единоличная власть – всегда диктатура.

Именно потому, что власть – это служение, в монархии правят династии. Во-первых, род – понятие сакральное, таинственное – древность намного тоньше, чем современность, осознавала связь потомков и предков, которые передают наследникам как свою святость, так и греховную поврежденность. В народе говорили: «Кровь – не водица». А во-вторых, подлинная и всеми ясно осознаваемая династийность страхует от искания власти и борьбы за нее тех, кто к династии не принадлежит. Больше того, династийность исключает даже согласие или несогласие на власть. Наследника престола не спрашивают, хочет он править или нет. Монарх смиренно подчиняется, как подчинился сейчас первый Романов – Михаил Феодорович.

Это судьба, которую не выбираешь, вверяя себя целиком воле Бога. Но возможно такое только тогда, когда саму эту волю Божию активно ищут всем народом во всех его сословиях. Если Бога в народной душе нет, то и описанный самодержавный идеал невозможен.

Лучшие минуты своей истории Россия, как и ветхозаветный Израиль, переживала тогда, когда породнялась и примирялась с Богом, когда умножалась вера, когда Отечество земное снова осознавалось как образ Отечества Небесного, а значит, и служение ему осознавалось, как часть подготовки себя к жизни вечной. Примерно так и происходит сейчас, в середине Смутного времени. Господь поставлял нам правителя, который вел страну к славе, потому что знал: слава эта Божия, а не человеческая.

И еще. Монархия – плод мироощущения, наполненного чувством иерархии. Сердце, которому открыт Бог, знает, что устройство мира строго иерархично – от Высшего к низшему. Так устроено Небо, где силы Небесные выстроены в иерархию от Бога, так же должна быть устроена Земля. Без чувства ранга, без ощущения и осознания этой иерархии, уходящей верхними своими этажами на Небо и в нем же укорененной, нет подлинной самодержавной монархии.

Но если Бог из жизни изгнан, то чувство ранга рушится. Как говорил герой Достоевского в «Бесах»: «Если Бога нет, то какой же я капитан?»

А следом за потерей природного естественного чувства ранга рушится все. В мире, отменившем иерархию (ее свержение – часть современной культуры постмодерна), невозможен тот самый нравственный идеал, потому что в мире без ранга само нравственное чувство в человеке расшатывается. И чем неустойчивее оно, тем извращеннее человек будет трактовать свободу.

Свобода без Бога становится свободой для греха, как и власть без Бога становится тоталитаризмом. Свобода для греха, как и тоталитаризм, – это на самом деле рабство.

Следом за греховным порабощением неизбежно идут внутренняя пустота, тьма и полная неудовлетворенность ничем. Может быть, именно в этом стоит искать причины всех революций и мятежей последних лет? В XVII «бунташном» веке раздавались первые громы будущей всемирной апостасии – отпадения от Бога, а в нынешнем ХХI она уже почти совершилась. Улицы когда-то христианских городов разрываются непрестанной манифестацией с требованием все больших свобод и «справедливостей» и погружением во все больший хаос, неравенство и рабство.

И дело не в том, что мир становится несправедливее и несвободнее, – как раз наоборот, мир за эти века стал свободнее, он научился уважать и беречь человека и его права, пусть и исказив это понятие! Мир стал комфортнее, местами – безопаснее, богаче и более открытым, но человека без Бога ничто не радует, и он восстает, протестует, борется за еще большие права, за еще большие свободы, за комфорт, за «свою политическую правду», за законы и с беззаконием, он борется с другими людьми, потому что в мире без Бога каждый сам себе голова и «правда».

Человек борется со всем, кроме греха. И поэтому грех побеждает.

Более невозможна подлинная (не декоративная, как в некоторых странах) монархия в мире, изгнавшем источник монархической власти – Бога. Потому что весь смысл монархии только в том, что она – часть Божественной иерархии.

Но можно ли считать в таком случае демократию – панацеей? И лучшим из строев для сегодняшнего человека, потерявшего связь с Небом?

БЫЛА ЛИ В РОССИИ ДЕМОКРАТИЯ?

Особенностью русской демократии этих лет была не компромиссная победа большинства над меньшинством, а евангельский принцип «Да будут все едино» (Ин. 17:21).

Русским парламентом самодержавной поры можно считать Земские соборы, особенно активные сейчас, в XVII веке – представительство выборных людей от земель, городов и местностей. «Земскими» эти собрания назывались в противоположность соборам церковным.

Представительство это было реальным, шли выборы достойных кандидатов из лучших в каждом сословии – и от дворян, и от крестьян, и от духовенства. Иван Грозный не раз собирал Земские соборы, а сейчас, на исходе Смуты, Земский собор и вовсе стал органом верховной власти. На нем выбирают нового царя.

Последний Земский собор этого периода соберется в 1684 году, чтобы решить вопрос о вечном мире с Речью Посполитой.

Эти соборы работали на принципе приведения всех частных мнений к общему – без исключения. Право «вето» было у каждого! В таком соборном «парламенте» справедливым не могло считаться решение, не учитывающее интересы всех до единого.

Корнями эта политика уходит в церковную идею соборности – то есть собранности вокруг Церкви – и в общинную психологию нашей жизни той поры: община с ее круговой порукой учитывала интересы абсолютно всех своих членов. Вся страна тогда была одной большой общиной, где каждому сословию отводилась своя роль и были предоставлены возможности, а соответственно им – и тягла.

Над Земскими соборами стоял авторитет Церкви, потому они не превращались в борьбу партий за свои интересы. Это была попытка соборно – едино – всмотреться в волю Божью о стране, и умом, укорененным в Писании и вере, найти лучшее решение. Полагают, поэтому у нас столетиями не создавалось предпосылок для политической борьбы. Из-за ее отсутствия нас часто обвиняют в отсутствии политической культуры. На самом деле это просто другая, выстроенная по евангельским шаблонам культура.

Не поняв этого, не сможем пояснить, почему попытки построить у нас демократию по заемным западным лекалам всегда терпели фиаско, а в худшем случае – оборачивались трагедией. Общинная психология, несмотря на разрушение общины, в сущности до сих пор не выветрилась из умов и душ.

Возможно, в России еще интуитивно живет представление о том, что «всякая власть от Бога» (Рим. 13:1). Значит ли это, что нынешняя демократическая идея народовластия в общем-то абсурдна? Возможно, нет. Но в греховных умах и руках демократия становится идеальной ширмой для манипуляции огромными массами.

Спустя несколько лет после кровавой Французской революции Наполеон скажет: «Каким прекрасным предлогом дурачить толпу была для всех нас свобода!»

Оказалось, что в мире, отменившем иерархию и изгнавшем Бога, никакой строй не будет в радость. В мире без Бога плесневеют любые отношения, институты и режимы.

Демократия и всеобщее избирательное право в мире, где победил грех, становятся площадкой для обмана человека, похищения его времени, втягивания его в политические войны, в постоянное принуждение занять какую-то позицию.

Демократия без Бога становится тлеющей гражданской войной. Как и любой строй без Бога разобщает, а не объединяет.

Русские демократические институты не умаляли единоличную власть монарха. И таким образом Земские соборы принесли немало пользы стране, а ограничивающие власть самодержца парламенты и «семибоярщины» – немало горя. Мы увидели это в Смутное время, когда бояре по совету интервентов строили в России республику, ограничив власть Шуйского и самого царя в «конституции Салтыкова»; увидим в будущем, ХVIII, веке, когда «Верховный тайный совет» князя Меншикова реально будет править при Екатерине I, Петре II и Анне Иоанновне и приведет страну к упадку; и в ХХ веке русской катастрофы.

На таких болезненных ошибках мы обучались тому, что большая и сложная Россия должна иметь сильную власть, а она возможна только при единоличном правителе.

Есть в православном богослужении традиционное прошение:

«Да тихое безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте».

Вот народное настроение русских всех веков: мы ищем тихого безмолвного жития, а не слежения за партийными борениями. А для тихого безмолвного жития, чтобы, согласно Аксакову, нам самим «не государствовать», нужна сильная единоначальная власть.

Может, в глубине нашей ментальности хранится ответ на вопрос, почему любой правитель – будь то генсек или президент – в народном сознании неизбежно становится в чем-то «царем». Еще белогвардейцы шутили в пору революции:

«Молот серп, если прочитать обратно, все равно получается престолом».

ВЕНЧАНИЕ МИХАИЛА РОМАНОВА НА ЦАРСТВО

Путь молодого царя из Костромы в Москву выглядит как путь на Голгофу. Он едет несколько недель в молитвенной тишине, останавливается во всех крупных городах, долго молится в Свято-Троицкой Сергиевой лавре, прежде чем через Спасские ворота проехать в Москву. По столице в тот день шел крестный ход с главными государственными символами и церковными реликвиями – так город и выходил навстречу избранному царю. После всего этого Михаил побывал в Архангельском соборе (у гробниц русских царей) и в первопрестольном Успенском соборе, где также молился перед святынями.

Каким пронзительным глубоким осознанием своего креста и своей миссии надо обладать, чтобы так, в молитвенном сосредоточенном напряжении всех сил, восходить на это служение.

Венчание на царство в Успенском соборе состоялось 11 июня 1613 года. В этом венчании патриарх Иосиф помазывает не только разные части тела царя, но и место будущей бороды юноши. Делал он это со словами:

«На браде и под брадою – печать Духа Святаго».

Может быть, и излишнее нововведение в обряд, но за этим – выстраданное всем народом желание самобытности, усталость от иностранцев, неприятие их. Борода понималась как часть национального, русского, своего. В этом «помазании брады» как бы обращение к Богу и ко всей будущей династии Романовых – не изменять себе и своей Родине. Быть русскими.

«СОЮЗНИКИ»-ШВЕДЫ ОСКВЕРНЯЮТ НАШ ВАЛААМ

Первые годы правления Романова схожи с нашими постсоветскими 90-ми. Их точно описал Костомаров:

«…смуты и полное расстройство всех государственных связей выработали поколение жалкое, мелкое, поколение тупых и узких людей, которые мало способны были стать выше повседневных интересов».

В стране еще полыхают костерки прежних пожарищ. Нет мирного договора с поляками, шведы – вообще-то призванные на Русь как союзники – занимают русские города, а новый шведский король даже претендует на русский престол. В мае 1613 года Тихвин поднял восстание против шведского гарнизона. Началась война русских со шведами – на нашей территории. Понемногу шведов вытеснили прочь с новгородских земель. Войска «союзников» осадили Псков, но город устоял, держался в осаде до заключения мирного договора в феврале 1617 года. Столбовский договор (Столбово – деревня в нынешней Ленинградской области) был подписан на крайне невыгодных для России условиях. Страна утратила не только выход к Балтике, но и множество исконно русских земель – они возвратятся под власть российской короны только во времена правления Петра I. Столбовский мир – лучшее напоминание о том, что союзников у России быть почти не может.

Выступая после подписания Столбовского мирного договора в шведском парламенте, риксдаге, лидер наших вчерашних союзников король Густав Адольф сказал:

«Одно из величайших благ, дарованных Богом Швеции, заключается в том, что русские, с которыми мы издавна были в сомнительных отношениях, отныне должны отказаться от того захолустья, из которого так часто беспокоили нас. Россия – опасный сосед… Теперь без нашего позволения русские не могут выслать ни одной лодки в Балтийское море».

Но яснее всего разность наших цивилизаций проявится в том, как шведы будут вести себя в русских святынях, оказавшихся на территориях, перешедших к ним. Став шведским, Валаам был лишен монастыря, который шведы разрушили буквально до основания, чтобы на его месте выстроить для себя дома. Валаамская братия была вырезана еще в разгар Смуты, в 1611 году. Видимых следов святыни не осталось – но мощи святых преподобных Сергия и Германа, первоначальников монастыря, хранились в глубине своих могил. Сохранилось предание, что шведы намеревались извлечь их из недр земли и предать публичному поруганию. Но когда решились на это, кощунников сразил лютый недуг. Какой – не уточняется. Но иначе трудно объяснить, почему на шведском Валааме в пору разрушения обители над могилой с мощами святых угодников была построена деревянная часовня! Лютеране-шведы вдруг стали почитать св. Сергия и Германа!

С этой построенной наскоро часовней под конец века, в 1685 году, был еще случай. Она начала разрушаться, а крест над могилой угодников был из дерева и тоже еле держался. И вот один из лютеран, живших в прибрежном поселке, решил (свидетелей не было, но сам он после рассказывал) снять этот ветхий крест каким-то образом. Друзья обнаружили этого человека только к вечеру – пойти домой сам он не мог, потому что тело его было покрыто страшными язвами и боль не давала двинуться с места. Товарищи отвезли его домой, и близким он все рассказал, что и где происходило, – так вспомнили, что в могиле под крестом похоронены святые Божьи угодники!

Страдающего язвами повезли обратно, на могиле он испросил прощение, и недуг его прошел. Вразумленный лютеранин не отрекся от своей веры, но осознал глубину своего поступка и стал почитать преподобных Сергия и Германа настолько, что своими руками обновил и крест, и часовню. И даже поселился невдалеке от развалин. Часовня, подновленная им, простояла до 1717 года – когда началось возрождение всей Валаамской обители по велению царя Петра I.

В историю с финном можно не поверить, но известны все его данные: потомство исцеленного по имени Куколя жило на Валааме до XIX века. Затем переселилось в Якимварский погост, в деревню Кумоля.

Эта земля знала и православных шведов. Вот история шведского короля Магнуса II, чей корабль разбился в 1371 году во время бури на Ладоге. Возможно, это был очередной военный поход за наживой в православные земли, такое происходило регулярно, но в тот раз корабль разнесло в щепки. Оставшись единственным выжившим, Магнус принял решение остаток своих дней посвятить Богу: он написал завещание, крестился в православие и принял великую схиму с именем Григорий… через три дня после пострига его не стало. Похоронен он был на Валааме, и могила его там есть, с памятным камнем.

МИР С ПОЛЬШЕЙ И СВЯТОЙ НИКОЛА МОЖАЙСКИЙ

В селе Деулино под Сергиевым Посадом в начале 1619 года был заключен мир между Русским царством и Речью Посполитой на 14,5 лет. Деулинское перемирие было тоже очень невыгодное для нас. Но страну надо было замирять. Сил воевать не было.

По этому мирному договору мы расстались с бесценными Смоленском, Рославлем, Черниговом и еще десятками городов и земель. Наша западная граница вернулась к границам времен Ивана III. А территория Речи Посполитой, наоборот, достигла максимального размера в истории – 990 тысяч квадратных километров. Король польский и великий князь литовский впервые стал официально претендовать на русский трон.

Кое-что поляки нам тоже вернули. Но любопытно, что в договоре среди возвращаемого упоминается икона святого Николая, захваченная в Можайске! Редкий и очень любимый Россией образ. Никола Можайский на иконе – объемный, почти скульптура. В одной руке он держит меч, в другой – сам город Можайск. Таким святого увидели в небе над городом еще, вероятно, в XII веке, когда Можайск был осажден врагами, а жители стали молиться Николаю Чудотворцу. Тогда он возник над собором в грозном виде – со сверкающим мечом и городом в знак своей защиты и покрова над ним. Враги в страхе бежали.

В Смуту икону видела здесь, то ли в Никольском соборе Можайского кремля, то ли даже на башне кремля над воротами, Марина Мнишек – и вспоминала о ней. По примеру Можайска, икону написали и разместили над воротами Никольской башни Московского кремля. Не только башня, но и идущая от нее Никольская улица напоминают об этой святыне, которая теперь сохраняется в Третьяковской галерее.

Через несколько десятилетий мы отвоюем у Польши все наши земли, а пока мы заплатили ими и этим худым миром за собственное безумие Смуты.

ОКОНЧАНИЕ СМУТЫ. ПАТРИАРХ ФИЛАРЕТ

Знаком конца Смуты стало возвращение из польского плена отца молодого царя Михаила – патриарха Филарета Романова. Его освобождают по плану обмена пленными согласно Деулинскому перемирию. На Горбатом мосту над речкой Пресней 14 июня 1619 года торжественно встречали Филарета.

Отец нового царя и двоюродный брат предыдущего царя Феодора Иоанновича Филарет Романов – человек, по которому эта страшная эпоха прошла беспощадным катком. Репрессированный и насильно постриженный в монахи Борисом Годуновым, Филарет с 1608 года был пленником у Лжедмитрия II – «тушинского вора». Там он вынужден был играть роль «нареченного патриарха», при этом представлял себя перед врагами самозванца как его «пленник» и не настаивал на своем патриаршем сане.

После прибытия Филарета в Москву прошла его торжественная интронизация, совершенная пребывавшим тогда в столице России иерусалимским патриархом Феофаном III.

Почти 25 лет патриарх Филарет был соправителем своего сына. За активность в светских делах бывшего боярина называли при дворе «Филарет Никитич» – ему принадлежит план умирения России, ее возрождения после Смуты. Потихоньку действуя по этому плану, люди восстанавливали все прежние связи внутри страны – казна снова начала пополняться налогами.

Филарет дал ход активному книгопечатанию, просвещению, открытию школ. Патриарх вел дипломатическую переписку, сам изобрел дипломатический шифр. Учредил Тобольскую епархию, которая стала центром религиозного просвещения Сибири. Он понимал, что делает русскими вошедшие в орбиту нашей империи недавно народы, – христианство.

Так, Гермогеном, последним патриархом Смуты, Россия была спасена. Филаретом, первым патриархом после Смуты, Россия была восстановлена.

Глава 10РУССКОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ

РОССИЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ ПОД РИЗУ ГОСПОДНЮ

Похожее состояние Россия переживала в 90-е годы XX века. Как грибы после обильного дождя, вырастают храмы по всей стране. Короткое охлаждение в вере в народном сердце прошло, соборы полны молящихся – так, через потрясения и вымоленное чудо умирения страны Господь вернул народу молитвенный строй жизни. И в этом тоже грустный урок: в чем Промысл любых потрясений. Этим примером дышит весь Ветхий Завет, вся история любого народа. Когда мы жили с Богом, у нас была великая Россия, когда мы Бога забывали, у нас начинались великие потрясения.

Но теперь, с утиханием Смуты, пишется новая бурная история русской святости. Стремительно прославляется невиданное прежде число святых.

Василий Мангазейский, Юлиания Лазаревская, Адриан Монзенский, Геннадий Костромской и Любимоградский, Герасим (епископ Пермский), Евфросиния Суздальская, Макарий Желтоводский, Прокопий Устюжский, Симон Блаженный, благоверный князь Юрий Всеволодович – считается, что он один из основателей легендарного святого Китежа, таинственного города, в котором воплотилась русская идея. Именами этих близких святых – некоторые были почти современниками – пополнятся русские святцы. В этом тоже Промысл: новые святые не только укрепляют веру в сердцах того поколения, служат ему духовными маяками, но и создают задел на будущее. Скоро настанет Петровская пора, когда канонизации почти прекратятся.

Именно этой, возрожденной горячей верой в народе, будет вызван казус будущего раскола. По сути, русский раскол – спор не только о том, как быть ближе к Богу, но и о внешних атрибутах святой жизни… значит, в ней все стало свято.

Важный символ русского религиозного возрождения, «возвращения Христа в Россию» – принесение сюда из Грузии Ризы Господней. В 1625 году ее передает нам шах Ирана Аббас I, захвативший Грузию.

Эта великая христианская святыня – та самая Риза, которую сняли с умирающего на кресте Христа и разделили между собой воины. Одна часть проделала путь из Иерусалима в Грузию, другая – в немецкий Трир. Из Грузии же Риза пришла в Россию. Она хранилась в Успенском соборе, а многие частицы ее оседали по семьям. Была и в семье Пушкина часть Ризы. Каждый год, 10 июля, в день принесения Ризы в Россию, Пушкин по семейному обету служил перед ней молебен. От сына поэта, Александра Александровича Пушкина, ладанка, вероятно, перешла к его внучке. В 1942 г. Елена Александровна умерла в Ницце. След пушкинской святыни потерялся.

Какие-то фрагменты Ризы сейчас рассыпаны по России. Что-то – в фондах Кремля. А десять лет назад в Ярославском историко-архитектурном музее-заповеднике «Спасский монастырь» была обнаружена частица Ризы Господней, считавшаяся утраченной в годы революции, – фрагмент, в 1650 году подаренный царем Алексеем Михайловичем ярославским купцам братьям Скрипиным за их заслуги. На деньги купцов содержалось ополчение Минина и Пожарского. Для хранения святыни Скрипины специально построили церковь Ильи Пророка, там частица Ризы и теперь.

После смерти в 1633 году патриарха Филарета на первосвятительский престол восходит энергичный патриарх Никон. Церковный расцвет становится еще более бурным. Это, наверно, в чем-то схоже с той религиозной весной, которую переживала наша Церковь после эпохи недавних гонений.

Кажется, Россия снова осознала свою миссию и переживает свои лучшие часы. Первая печатная Библия с первого в Москве печатного станка увидела свет в 1663 году. И в ней было изображение Государственного герба России и давалось его стихотворное «объяснение»:

Тремя венцами орел восточный сияет,

Веру, надежду, любовь к Богу являет,

Криле простер, объемлет все мира конца,

Север, юг, от востока аж до запада солнца

Простертыми крыльями добре покрывает.

Вот миссия страны: покрывать планету добром. И жить Верой, Надеждой, Любовью – то есть в полном единении с Богом. Наверно, одним из самых заметных примеров такой жизни в этом веке стал наш следующий царь.

ЦАРЬ-МОЛИТВЕННИК АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ «ТИШАЙШИЙ»

Распорядок дня следующего царя – Алексея Михайловича – известен, описан очень подробно в книге-исследовании «Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях» за авторством Ивана Егоровича Забелина. Читая ее, погружаешься в старинный русский быт той России.

Вот только небольшой фрагмент этой книги. Просто всмотритесь в этот ритм жизни ушедшей страны:

«Государь вставал обыкновенно часа в четыре утра. Умывшись, выходил в Крестовую палату. Духовник или крестовый священник благословлял Государя крестом, возлагая его на чело и ланиты, причем Государь прикладывался ко кресту и потом начинал утреннюю молитву; в то же время один из крестовых дьяков поставлял перед иконостасом на аналое образ святого, память которого праздновалась в тот день. По совершении молитвы, которая продолжалась около четверти часа, государь прикладывался к этой иконе, а духовник окроплял его святою водою.

Окончив крестовую молитву, Государь, если почивал особо, посылал ближнего человека к Царице в хоромы спросить о ее здоровье, как почивала? Потом сам выходил здороваться с нею в переднюю или столовую. После того они вместе слушали в одной из верховых церквей заутреню, а иногда и раннюю обедню.

С утра же рано собирались во дворец все бояре, думные и ближние люди „челом ударить Государю” и присутствовать в Царской Думе. Поздоровавшись с боярами, поговорив о делах, Государь в сопровождении всего собравшегося боярства шествовал, в часу девятом, к поздней обедне в одну из придворных церквей. Если же тот день был праздничный, то выход делался в храм или монастырь, сооруженный в память празднуемого святого. В общие церковные праздники и торжества Государь всегда присутствовал при всех обрядах и церемониях. Поэтому и выходы в таких случаях были гораздо торжественнее.

Обедня продолжалась часа два. Один иностранец рассказывает о царе Алексее Михайловиче, что он в пост стоял в церкви часов по пяти или шести сряду, клал иногда по тысяче земных поклонов, а в большие праздники по полуторы тысячи.

После обедни в комнате в обыкновенные дни Государь слушал доклады, челобитные и вообще занимался текущими делами. Заседание и слушание дел в комнате оканчивалось около двенадцати часов утра.

После – обедал, спал. До вечерни часа три. В вечерню снова собирались во дворец бояре и прочие чины, в сопровождении которых Царь выходил в верховую церковь к вечерне. После вечерни иногда тоже случались дела и собиралась Дума. Но обыкновенно все время после вечерни до ужина Государь проводил уже в семействе или с самыми близкими людьми. Во время этого отдыха любимейшим занятием Государя было чтение церковных книг, в особенности церковных историй, поучений, житий святых и тому подобных сказаний, а также и летописей. Оканчивая день после вечернего кушания, Государь снова шел в Крестовую и точно так же, как и утром, молился около четверти часа».

А теперь представим, каким внутренним умиротворением, каким ясным и покойным сознанием смысла своего существования, пониманием своего долга нужно обладать для того, чтобы жить в таком одновременно неспешном и сурово-аскетическом ритме. В нем живет сейчас вся страна. Царь прозван «Тишайшим», хотя был и жесток, когда требовалось, и прекрасно воевал.

В распорядке его дня какая-то неотмирность, кажется, он вовсе не занимается страной. Но парадоксально (а в вере, как и в истории России, все – парадокс), страна переживает неслыханный расцвет.

РОСТ БЛАГОДЕНСТВИЯ – ИТОГ РОСТА БЛАГОЧЕСТИЯ

За религиозным бумом следует экономический. Еще вчера уничтоженная Смутой – Россия к середине века становится процветающим государством. В ней – всеобщее изобилие.

Миф о лапотности русских придуман на Западе. Сейчас, в XVII веке, Россия – страна изобилия. Всего много и все дешево. Из-за избытка продукции у нас ведется широкая торговля на внешнем рынке. Мы вывозили за границу избыток хлеба, меха, жемчуг, тысячи пудов воска, патоки, меда.

Вот главные русские товары, которые в XVII веке были востребованными в мире.

Парусина. Ее делали из конопли, которая славилась высокой прочностью, отталкивала влагу, не портилась от морской воды. В эпоху парусного флота парусина являлась стратегическим товаром. Как и пенька, из которой делали прочнейшие канаты и веревки, а иногда даже доспехи.

Воск. До первой половины XIX века наш воск был в свечах всей Европы. Мы освещали Запад. В обмен на воск мы ввозили серебро и олово.

Драгоценнейший наш продукт – поташ (карбонат калия). В Европе его употребляли в стекольном производстве (чешский хрусталь, богемское стекло), в мыловарении, при выработке сукон и отбеливании тканей, в производстве пороха. Наряду с пушниной поташ считали одним из главных наших богатств.

Русский корабельный мачтовый лес. Многие европейские флоты были построены из русского леса.

И сами корабли. Уже в XVII веке мы ими торговали! И прекрасно их делали. В 1668 году русские судостроители построили на реке Оке первый крупный боевой парусный корабль – галиот «Орел». Он был первым чисто парусным военным кораблем, построенным в России. Кстати, на шпиле Адмиралтейства в Питере изображен именно он.

Тогда же появился «Cвятой Петр» – первый русский военный корабль, пронесший российский флаг в зарубежных водах. Галера «Принципиум» – в 1696 году это судно первым вышло в Азовское море, а в июне в составе российского флота участвовало в осаде турецкой крепости Азов. «Kрепость», 46-пушечный парусный корабль Азовского флота России, – первый русский военный корабль, совершивший в 1699 году переход по Черному морю и вошедший в Стамбул. Его девизом были слова «Бьют меня, но и подкрепляют». Петр I «Крепость» очень ценил и, когда корабль был уже не в строю, все равно хранил его «для славы, что был в Константинополе».

Все это показывает, что для нашего «большого рывка», вероятно, не нужно было петровского «окна в Европу» – оно уже давно стояло настежь. Стоило быть всего лишь равными себе.

Доходы населения сейчас, в XVII веке, – одни из самых высоких в мире! Уже в первой половине столетия рядовой поденщик получал полторы московских деньги, а ремесленник – две деньги в день. За них тогда можно было приобрести пять килограммов пшеницы, или около восьми килограммов ржи, или до одной четверти барана, что было в среднем намного выше, чем у английского поденщика.

В 1674 году средний дневной заработок рабочих по металлу составлял: для мастера – 57 копеек, подмастерья – 38 копеек, работника – около 10 копеек. В год (считая 250 рабочих дней в году) это составляло соответственно 145 рублей, 95 рублей и 25 рублей. Тогда это была одна из самых высоких оплат труда в мире. Ведь даже работник мог купить на свои деньги не менее 50 килограммов ржи в день, а уж мастер был очень зажиточным человеком.

Среди всех западноевропейских стран самая высокая оплата труда была в Англии. Но в России в этот период оплата труда была значительно выше. Если в 1667 году рядовой английский рабочий мог купить на свою дневную зарплату 6 килограммов зерна, то русский почти вдвое больше – 10–11 килограммов. Говядины английский рабочий мог купить вдвое меньше, чем русский. В целом уровень оплаты труда русского рабочего в XVII веке был в два раза выше, чем английского, и почти в три раза выше, чем французского рабочего. И, кстати, так было до самой революции.

ТЕРРИТОРИАЛЬНЫЙ РЫВОК: РОССИЯ ДОХОДИТ ДО ТИХОГО ОКЕАНА

Стремительный рост страны вдохновляет на выпуск второй «Книги Большого Чертежа» – подробного описания карты всей территории России и соседних государств. Впервые книгу создали в 1552 году по указу Ивана Грозного, а нынешняя, уже третья, редакция вышла в 1627 году.

Казачий атаман из Великого Устюга и торговец пушниной Семен Дежнев открыл реку Колыму, описал Чукотку и первым из европейцев прошел пролив между Азией и США. Он сделал это на 80 лет раньше, чем Витус Беринг. Именем Дежнева названы сотни улиц в России. В Якутске хранится память о нем и о его жене-якутке.

Казак Иван Москвитин достиг Тихого океана, открыл его побережье и Сахалинский залив. В устье реки Улья стоит памятный знак в честь Москвитина и его спутников.

Василий Поярков описал страну Даурию и вышел к Охотскому морю. (Село Поярково под Благовещенском – это в честь него.)

По всей стране вырастают новые города: Симбирск (1648 год), Нерчинск (1658 год), Иркутск (1659 год), Пенза (1663 год), Селенгинск (1666 год). В Братске сохранилась деревянная сторожевая башня укреплений города этого века!

В этом территориальном рывке можно увидеть будто снова ожившую для нас силу Божьего водительства, ведущего страну к исполнению своей миссии: просветить светом Христовой веры все концы земли.

Россия переживает и демографический бум – рост населения по темпам скоро обгонит все европейские страны. И даже бум строительства: дворец царя Алексея Михайловича в Коломенском называют восьмым чудом света. Сейчас он восстановлен.

ОСВЯЩЕНИЕ НОВЫХ ТЕРРИТОРИЙ: СВЯТОЙ СИМЕОН ВЕРХОТУРСКИЙ

Новые земли крестятся храмами, священниками-миссионерами и освящаются святыми. Святой Симеон Верхотурский в Смутное время пришел в Сибирь из Центральной России еще молодым человеком. В пору умирения России и ее неслыханного материального расцвета он показал новый тип святости – «опрощения».

Симеон вышел из знатной боярской семьи. Но, проживая в скромном селе Меркушино (около 53 километров от Верхотурья), скрывал свое происхождение. Жил как простой странник, ходил по окрестностям, благовествуя о Триедином Боге, о вечной жизни в Царстве Небесном. И так привел к вере целый народ – вогулов. Они же – манси.

И теперь в тайге, в 10 верстах от Меркушино, на берегу Туры, сохранился камень, на котором праведник молился за просвещение верой народов Сибири.

Народы просвещались – и так росла, зрела и крепла Россия. Отсюда, из сурового, непроходимого, бесславного, казалось, места. Человек, который по земным материальным меркам был «никем и ничем», «опростился» и вымаливал Божью славу и следующую из нее мощь огромной державы. Так продолжает работать главный духовный закон русской истории: материальное благополучие страны обеспечено жертвой посвятивших себя Богу людей, которые сами от любого материального благополучия отказались.

А вторая странная закономерность развития России описана апостольской фразой: «Сила Божья в немощи совершается» (2 Кор. 12:9). Казалось бы, мы создали страну, которой можем гордиться, создали культуру и пришли к достижениям, которые вызывают лишь гордыню. Но самая популярная русская фамилия – Смирнов. Это смирение воспитывалось в нас нашими потрясениями. И подвигами святых, которые оказывались рядом и учили нас.

Святой Симеон сегодня считается небесным покровителем уральской земли. А крещенный им немногочисленный народ манси все растет в численности и дарит известных представителей всей России. К манси, кстати, причисляют московского мэра Собянина.

НОВЫЙ ФЛАГ РОССИИ. ПОЧЕМУ ОН СВЯТОЙ?

Старейший из российских трехцветных флагов – «флаг царя Московского», под которым в 1693 году ходил Петр I в Белом море, сохранился! Желающие увидеть этот раритет могут посетить Центральный военно-морской музей в Санкт-Петербурге.

А, как считают историки, впервые полотно из трех горизонтальных равновеликих полос белого, синего и красного цветов, с золотым двуглавым орлом посередине упоминалось при Алексее Михайловиче «Тишайшем». То есть на паруснике «Орел», возможно, был уже этот флаг.

Напомним о смысле, который авторы флага вкладывали в эти цвета:

Белый – мир Божественный, чистота и правда.

Синий – мир Небесный, вера и целомудрие, символ нашей покровительницы Богородицы.

Красный – мир Земной, героизм, великодушие, державность.

В каждом цвете – посвященность Богу. Эти смыслы русского флага – знак того, что после потрясений Смуты Россия вернулась к пониманию смысла и цели своего существования, к вере в то, что вся страна – это удел Богородицы.

Трактовки цветов дополнялись и расширялись со сменой эпох, но в корне остались теми же и теперь. Сейчас мы читаем наш флаг так: белый – цвет свободы, а свобода – это ведь жизнь в Боге. Синий – по-прежнему целомудрие. Красный – цвет Любви.

Но отчего эти смыслы стали через какое-то время выветриваться?

Россия при Алексее Михайловиче де-факто – империя. Непобедимая, вернувшая себе многие утраченные земли, утраченное величие и утраченного в Смуту Бога. Крушение и чудесное воскресение страны у нас укрепило веру, объединило людей вокруг Церкви и царя. Ко второй половине XVII века при Алексее Михайловиче казалось, что мы переживаем лучшие свои годы.

Причем происходит это тогда, когда в мире набирает обороты отпадение от Бога. И в этом, возможно, тоже рука Промысла: Смутное время подарило нам иммунитет перед наступающим всемирным отпадением и вызовами «бунташного века», перед будущим восстанием против Бога на Западе.

Глава 11ПРОЩАНИЕ С ЕВРОПОЙ

РОЖДЕНИЕ ГРИГОРИАНСКОГО КАЛЕНДАРЯ

На могиле папы римского Григория XIII в Ватикане можно увидеть барельеф «Введение григорианского календаря». Это свершение увековечило имя папы во всех языках. Хотя кроме календаря и неуспешной борьбы с Реформацией – на годы его руководства католической церковью выпала кровавая Варфоломеевская ночь, после которой он велел отслужить благодарственный молебен Господу, – Григорий мало чем запомнился потомкам.

Григорианский календарь сменил календарь Юлия Цезаря – юлианский, по которому мир жил с 45 года до н. э. Целью папы Григория было приведение календаря в большее соответствие с тропическим годом. «Юлианский» год составляет 365,25 суток, и за 128,5 лет образуется погрешность в 24 часа, лишние сутки. Поэтому папа римский велел убрать накопившуюся за века погрешность летоисчисления, которая на тот момент, по расчетам, составила десять суток.

Примерно за век разница между юлианским и григорианским календарями увеличивается на один день. Сегодня между ними уже 13 дней. Время показало, что григорианский календарь тоже несет свои огрехи, но весь католический мир на него стремительно перешел.

Россия до революции жила по юлианскому календарю. А некоторые православные Церкви мира, включая Русскую, живут по нему до сих пор. Объяснение простое: все праздники церкви и дни памяти святых с IV века составлялись по нему. К каждому этапу церковной жизни, ко дню определенных праздников и святых за столетия надстроились свои традиции народной жизни – особенно аграрные, земледельческие. Весь ритм, все дыхание русского года было увязано с календарем и каждым его днем, наполненным смыслом и духовной глубиной. Разорвать такую связь можно было только насильно и хирургически, как это и произойдет после. Кроме того, через даты с нами говорит Бог – и в особые дни случаются особые вещи. В истории мы видели это много раз.

Юлианский календарь отлично согласовывается с апостольским правилом (а на этих правилах стоит вся Церковь) – что Пасху Христову надо праздновать после иудейской Пасхи, потому что Христа распяли на иудейскую Пасху. В это правило вложен очень важный смысл. Но григорианский календарь отверг это правило. Как отверг и авторитет Вселенского собора, который был прежде непререкаем. Ведь юлианский календарь был принят в качестве церковного на Первом соборе в Никее, в 325 году.

Гармония юлианского календаря еще и в том, что при всех его минутных неточностях в нем живо соответствие с солнцем и луной (у григорианцев – только с солнцем). А это важно при расчете переходящих и непреходящих праздников, дней постов и вообще всего уклада жизни Церкви[23]. Календарь – это огромная часть устоявшейся за века священной традиции, потеряв которую можно потерять и саму веру.

То, что рвущий с традицией григорианский календарь родился именно сейчас, в пору необратимых перемен в европейской душе, – это будто промыслительный знак нашего окончательного прощания с Европой. Теперь мы начинали жить еще и в разном времени.

ЭПОХА ПРОСВЕЩЕНИЯ. ИЗГНАНИЕ БОГА ИЗ ЕВРОПЫ

В 1648 году закончилась Тридцатилетняя война – вплоть до мировых войн ХХ века она оставалась самой трагической, крупной и беспощадной войной за всю историю Европы. Она стартовала с религиозных бунтов по всей Священной Римской империи (на территориях сегодняшней Германии), а завершилась постепенным устранением религии из мотивов принятия государственных решений и из жизни общества. Церковь больше не играла в европейских делах прежнюю роль. В политике экономические, династические, геополитические интересы стали значимее религиозных. Заключенный по итогам войны Вестфальский мир признавал равноправие между лютеранами, кальвинистами и католиками. Протестанты считали это своей большой победой.

А на исходе века, в 1688 году, в Лондоне свергают последнего короля-католика Англии Якова II.

Это назвали «славной революцией», которая была своего рода продолжением европейской протестантской революции. Яков за свое недолгое правление активно усиливал присутствие католиков во власти (даже папа римский его одергивал, мол, не стоит так резко действовать, но Яков не внял совету). Его свергла протестантская армия его же зятя – нидерландского правителя Вильгельма. «Билль о правах» 1689 года разрешит занимать английский престол только протестантам!

Из Англии по всей Европе пойдет «мамай» антикатолических репрессий. Орден иезуитов, который был вернейшим папским слугой, папской разведкой и главным миссионером католицизма, запрещают во многих европейских странах.

Это тоже итог «бунташного века». Начавшись с бунта против королей и режимов, он вылился в бунт против самого Бога – пока еще так не провозглашают, но отзвуки его слышатся в так называемой эпохе Просвещения. Есть мнение, что она началась тоже отсюда, из Англии, как раз после «славной революции». Хотя главные страницы этой эпохи напишутся в будущем, XVIII веке во Франции. При всех добрых плодах эпохи Просвещения (например, отмене рабства, формулировании – пусть с искаженным пониманием – прав человека, фокуса на науке, доступе к знанию самых разных слоев населения), именно Просвещение рождает несуществующую антитезу «знание – вера». Именно Просвещение начинает противопоставлять науку и религию. Именно оно начинает уверять, что вера слепа и глупа, а знание – умно и зряче. А следом пойдет открытая критика Церкви, традиции, морали.

Это Просвещение сделало новыми идолами рационализм и свободомыслие. Скоро французские просветители – Декарт, Вольтер, Дидро – станут «властителями дум». Вместо Библии теперь – культовые книги. Чего стоят только 35 томов «Энциклопедии» Дидро!

А ведь когда-то Церковь санкционировала науку. Когда-то Церковь сама вдохновляла и подталкивала ученых на то, чтобы исследовать творение Бога. Все первые университеты выросли из Церкви. Теперь мир перевернулся. Объявляется, что Церковь – первоисточник ошибок и суеверий.

Как и успешно набирающая силу Реформация, так и вся эпоха Просвещения вдохновлена бунтом против католиков. Во что бы то ни стало надо было отказаться от опостылевшей опеки Церкви. Но сознание людей еще очень религиозно, и трюки сродни сегодняшней клевете на Церковь в соцсетях не прошли бы. Нужно «богословское» оправдание изгнания Церкви из жизни. Так рационалистические идеалы рождают идею деизма: учения о том, что Бог лишь сотворил мир, а дальше ни во что не вмешивается. Божественного откровения не существует вовсе. Все в руках человека – это древнее, еще Адамово, заблуждение неизбежно приведет к атеизму (Дидро уже ни во что не верил) со всеми его кошмарами: от чудовищной по своим зверствам Великой французской революции до агрессивного либерализма и тоталитаризма ХХ века.

Миф «наука доказала, что Бога нет» рожден не большевиками, а эпохой Просвещения. Даже два приговора инквизиции этой поры – Джордано Бруно и Галилео Галилею – до сих пор приводят как аргумент против «непросвещенной Церкви». Хотя судили ученых совсем не за научные взгляды.

ЗА ЧТО СУДИЛИ ГАЛИЛЕЯ И ДЖОРДАНО БРУНО?

Эти два громких процесса инквизиции усиливают миф о противопоставлении науки и религии. И до сих пор являются любимым штампом для тех, кто хочет представить Церковь оплотом мракобесия, противницей прогресса. Эти шаблоны рождены именно нынешним веком и эпохой Просвещения. Но действительно ли эти ученые являются «мучениками науки»?

В Риме, на площади Цветов, где казнили Джордано Бруно, теперь стоит ему памятник. Стыдная и трагическая страница в истории католического Запада. Но казнили Бруно не за научные теории. Потому что он не был никаким ученым. Он был религиозным философом. За ученого его не держали ни коллеги – тот же Галилей, ни тем более Церковь.

А ученым был Коперник – он как раз исследовал гелиоцентрическую систему. Труды Коперника как раз использовал Джордано для своих стихотворных образных мировоззренческих теорий. Прежде чем совершилась казнь, следствие по его делу длилось 8 лет!

Каковы же были его взгляды? Во-первых, Джордано Бруно утверждал, что Бог не является Личностью, что он растворен во Вселенной, – таким образом, сам мир божественен. Это не новая ересь. Во-вторых, он исповедовал магический оккультизм, верил во множество существующих миров, даже проповедовал некоторые основы из древнеегипетских верований, к которым изрядно тяготел. То есть он был откровенным еретиком. А еретиков тогда сжигали. Такое было время.

В эту эпоху горячих религиозных войн в Европе шла настоящая война за умы и сердца людей. Мировоззрение утверждалось и пером, и мечом. И власть принадлежала тому, чья картина мира побеждала. Еретики во времена Бруно не были безобидными мыслителями «не от мира сего», которых инквизиция сжигала подряд для собственного извращенного удовольствия. Ведь если власть захватили бы, например, те, кому ближе были взгляды Ноланца (Ноланец – прозвище Бруно, от местечка Нола близ Неаполя), костры, скорее всего, продолжали бы пылать, как пылали они в XVI веке в Женеве, где протестанты-кальвинисты сжигали католиков-инквизиторов. Все это, безусловно, не приближает эпоху охоты на ведьм к жизни по Евангелию.

История с Галилеем еще проще. Его не казнили. После суда инквизиции он продолжал жить в уединении на своей вилле во Флоренции и получал от папы ежемесячную пенсию. Галилея никто не мучил на церковном суде, более того, не было никаких живописных фраз вроде «а все-таки она вертится». Судили его за то, что он обманул папу римского – между прочим, своего друга!

История начиналась так: прежде чем издать свой довольно скандальный труд «Диалоги», где поддерживаются и развиваются идеи гелиоцентризма, Галилей советовался с Урбаном VIII. Само осуждение Коперника было, по мнению Галилея, ошибкой, так как религия и наука должны иметь различные сферы компетенции – и это правильнее, хоть и отличалось от официальной точки зрения Ватикана.

Урбан VIII (по-дружески!) попросил Галилея в его сочинении поддержать «богословский» довод о том, что суть строения мироздания нельзя постичь научными средствами. Папа действительно был убежден, что любая научная (и астрономическая в том числе) теория есть на самом деле лишь гипотеза, и никак не может претендовать на большее, ведь человеческий разум по природе своей неспособен постичь Божественную сущность и Бога. На этом и сегодня стоят многие ученые.

Но вместо этого в труде Флорентийца (как еще называли Галилея) первенство осталось за идеями Коперника, мысли самого Урбана VIII были лишены всякой поучительности – и, словно в насмешку, их произносил некто Простак – ретроград и вообще вовсе не положительный персонаж.

После издания «Диалогов» Галилей предстал – нескоро и безо всякого нажима (останавливался в Риме в апартаментах друзей) пред судом инквизиции. В покаянном рубище он прибыл в доминиканский монастырь Санта-Мария-Сопра-Минерва (здесь незадолго до того судили Джордано Бруно, здесь же в будущем веке будут судить графа Калиостро). Там он стоял на коленях перед кардиналами. Ему был зачитан обвинительный приговор, из которого следовало, что он здесь «по тяжкому обвинению в ереси», а именно – в разделении ложного и противоречащего Священному Писанию учения, что Солнце находится в центре мира и не движется с востока на запад, а Земля движется и находится в центре мира. Галилей, встав на колени, произнес и подписал текст отречения от ереси и был прощен.

Книгу его запретили. По инерции был запрещен и научный труд, на который ссылался Галилей (правда, самого Коперника уже 80 лет как не было в живых). И, что интересно, до этого труд свободно печатали, но вот теперь Церковь и тогдашние богословы решили, что он противоречит Священному Писанию.

На своей вилле в нынешнем районе Флоренции Арчетри, после суда, Галилей прожил остаток жизни. Прожил верным членом церкви, молился сам и просил молиться за него своих близких.

При этом в эту пору даже протестантские лидеры приводили многие доводы против учения Коперника. Лютер так о нем говорил:

«Этот безумец хочет перевернуть с ног на голову всю астрономическую науку, но Священное Писание говорит нам, что Иисус Навин приказал остановиться Солнцу, а не Земле».

А как отнеслись к теории гелиоцентризма в России? Любопытно, что позиция нашей Церкви была близка словам Галилея. В России эта тема вообще не становилась предметом жесткой полемики. Единственные, кто последовательно, вплоть до революции, спорили с Коперником, – это старообрядцы. В остальном взгляд нашей Церкви и тогда, и теперь был близок взгляду самого Галилея, который говорил, что «Библия учит тому, как взойти на небеса, а не тому, как они устроены».

Но само определение «мученики науки», которым наградили Бруно и Галилея, очень красноречиво показывает, чье место в эпоху Просвещения была призвана занять наука, – место религии.

РУССКОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ РОЖДАЕТСЯ В ЦЕРКВИ

Пока на Западе вызревал миф о несуществующей оппозиции «наука – религия», в России Церковь основала первое в нашей стране высшее учебное заведение: Славяно-греко-латинскую академию.

Ее первыми преподавателями были два брата-монаха из Греции, Иоанникий и Софроний (Лихуды) – памятник им теперь стоит у бывшего здания Академии в Богоявленском переулке. Они прибыли в Москву в 1685 году по рекомендации восточных патриархов. В течение первых восьми лет братья преподавали грамматику, риторику, логику, математику, физику, иностранные языки.

Лихуды имели некоторое влияние и, похоже, доступ ко двору – и потому неизбежно попадали в водоворот бушевавших тогда в России идейных споров, течений и интриг. На братьев писали доносы, обвиняли то в ереси, то в шпионаже. По наветам братьев постоянно отстраняли от преподавания в академии, а в 1701 году Иоанникий и Софроний были сосланы в костромской Ипатьевский монастырь – «колыбель дома Романовых».

И это при том, что из учеников Лихудов образовалось целое поколение первых собственно русских ученых: Поликарпов, Феолог, Головин, Козма, Иов, Палладий Роговский. А из Славяно-греко-латинской академии, основанной Церковью, появились Московский государственный университет, Московская духовная академия, Санкт-Петербургский государственный университет и другие высшие учебные заведения России.

Тогдашний патриарх Иоаким создавал Славяно-греко-латинскую академию во многом для укрепления борьбы с польско-латинским влиянием. Все видели, что происходит на территории соседней и пока еще чужой Украины, где православные переживают небывалые гонения от католической Речи Посполитой и стремятся защитить себя.

На украинском острове Малая Хортица (Байда) на Днепре – «родина» Запорожской Сечи, там и по сей день видны следы крепости. Здесь начинается долгая – и славная, и бесславная – история запорожских казаков, их осознания себя как защитников православия, и воссоединения через них Украины с Россией.

РОЛЬ ПРАВОСЛАВНОЙ РОССИИ

Когда мир лихорадит, Россия свой бунт уже пережила. Смутное время в прошлом. Теперь становится понятен Промысл Божий: мы должны были иметь свой крепкий иммунитет перед вызовами «бунташного века», перед будущим восстанием против Бога на Западе.

Крушение и чудесное воскресение страны у нас укрепило веру, объединило людей вокруг Церкви и царя. Ко второй половине XVII века, при Алексее Михайловиче, казалось, мы переживаем лучшие свои годы.

Из благочестия растет благоденствие – все записки иностранцев о России этих лет показывают, насколько крепкая и до изобилия богатая страна у нас сейчас.

На таком контрасте с остальной планетой неизбежно русские ставят перед собой вопрос о роли России в мире. Мощная православная держава, еще вчера находившаяся на волосок от гибели, начинает себя осознавать как спасительницу христианства на планете.

Глава 12УКРАИНА – ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

УНИАТЫ РАСКАЛЫВАЮТ СТРАНУ

Украинский Запад и Восток – это проблема не Нового времени. Фундамент раскола закладывается уже сейчас, в XVII веке. Закладывается унией.

Униаты – это странный проект Запада на Востоке. Когда Ватикан понял бесплодность окатоличивания православных, он родил новый гибрид: католики греческого обряда. Церкви оставались православными, а подчинение их было папе римскому.

В брестском храме Святителя Николая 9 октября 1596 года объявляется Брестская уния (Брест – тогда был частью мощной Речи Посполитой). То есть доля православных храмов – и немалая – переходит в подчинение папе и служится в них теперь чуть-чуть по-другому. Хотя по сути – это тот же православный византийский обряд.

То, что не удалось католикам на реке Неве и на Чудском озере, в битве с Александром Невским; то, что не удалось им в Великом княжестве Литовском, которое по сути оставалось русским и православным; то, что не вышло после Флорентийской унии в 1439 году, которую в основной массе православные так и не приняли; то, что не удалось во время Ливонской войны, у них получилось здесь, в Бресте. Большая часть епископов Киевской митрополии во главе с митрополитом Михаилом (Рогозой) поддержали Брестскую унию.

Хотя собрались на Брестском соборе не все. В те же дни там же, в Бресте, проходил и другой собор – противник унии. Он был меньше, но зато под руководством архидьякона Никифора Кантакузина, представителя патриарха Константинопольского. Закончились два собора в один день, 9 октября. Друг друга осудили и отлучили. Но православное отлучение – действенно, а униатское, как и вся эта уния, – канонически несостоятельно. Восточные патриархи не признали гибридную церковь, и благодати в ней нет.

Зато второй, малый, собор, о котором известно меньше, позволил сохранить православие на Украине.

Есть у святителя Петра Могилы (известный православный просветитель этих земель) в дневнике запись о событии, показавшем безблагодатность униатской Церкви. Святитель Петр записал, что однажды во время службы, совершаемой униатским митрополитом, вино вместо того, чтобы претвориться в Кровь Христову, превратилось в обычную воду.

Но в католической Польше после объявления унии униаты получили колоссальную государственную поддержку. А на православных начались чудовищные по своему размаху гонения.

Польский король Сигизмунд III (тот самый, что мечтал воссесть на русском престоле и окатоличить страну) поддержал униатов во всем. Борьба с унией станет расцениваться как выступление против государства. Против духовных лиц, принимавших особенно активное участие в деяниях православного Брестского собора, были начаты гонения. Никифор Кантакузин был арестован и замучен в тюрьме! Интересна риторика против него, никогда не бывавшего в России: его называли московским шпионом.

Существует медаль, выбитая папой римским в память установления унии. В Риме тогда вышла целая повесть о «воссиянии нового света в странах полунощных». Но на самом деле «страны полунощные» погружались в кровавый мрак. Получившие власть над православными западные «христиане» пошли в очередной крестовый поход, против братьев по вере.

Православных священников били плетьми, сажали в тюрьмы, морили голодом, травили собаками, отрубали им саблями пальцы, ломали руки и ноги. На монастыри нападали толпы бесновавшейся черни, грабили и сжигали святые обители, монахов мучили и убивали.

Нередко православные храмы передавались католиками-помещиками в аренду иудеям, которые взимали плату за совершение богослужений и треб, а в случае неуплаты денег могли присвоить церковное имущество. Это только подстегнуло будущую волну еврейских погромов в этих землях.

Это они, униаты, начинают уверять свою паству, что она – никакой не русский, а отдельный украинский народ.

ИОСАФАТ КУНЦЕВИЧ – СВЯТОЙ… МУЧИТЕЛЬ

В этом полоцком епископе-униате будто воплотился некий экстракт униатских методов борьбы за «паству». Создатель «Истории России с древних времен» Соловьев писал, что Кунцевич – «человек страстный, фанатик, который поддерживал себя и унию средствами отчаянными». Причем фанатиком его считали не только в деле пропаганды унии, но и в деле насилия над православными. Историк Михаил Толстой считал, что Иосафат «среди всех униатов отличался бесчеловечной жестокостью». Его зверства пытался даже остудить польский канцлер Лев Сапега. Он писал:

«Не только я, но и все другие осуждают то, что отец владыка Полоцкий слишком жестоко начал поступать и очень надоел и омерзел народу как в Полоцке, так и всюду…»

Однажды православные Могилева не пустили в свой город Иосафата, а тот нажаловался королю. И Сигизмунд казнил руководителей восстания, наложил большой штраф на жителей и отобрал у них все православные церкви.

Кунцевич выхлопотал у короля грамоту на подчинение всех православных монастырей и церквей. Хотят ли того сами монахи и прихожане, не спрашивалось. По всей епархии были просто разосланы грамоты о «соединении церквей». Можно понять, почему такие «апостольские» методы не принимались.

Не раз Кунцевича спасали от бунта крестьян, не желавших переходить в унию. Так, в 1623 году в Варшаве состоялся сейм, на котором один из выступающих рассказывал о том, что молиться православным негде, так мало того, «в литовском Полоцке, тот же апостат-епископ, чтобы еще более досадить горожанам, намеренно приказал выкопать из земли христианские тела, недавно погребенные в церковной ограде, и выбросить из могил на съедение псам, как какую-нибудь падаль».

Вот еще фрагмент письма канцлера Сапеги, который вообще-то сам был сторонником унии, ее главному апологету, Кунцевичу:

«Говорите, что вольно вам неуниатов топить, рубить: нет, заповедь Господня всем мстителям строгое сделала запрещение, которое и вас касается… Когда насилуете совести людские, когда запираете церкви, чтоб люди без благочестия, без христианских обрядов, без священных треб пропадали, как неверные, когда своевольно злоупотребляете милостями и преимуществами, от короля полученными, то дело обходится и без нас; когда же по поводу этих беспутств в народе волнение, которое надобно усмирять, то нами дыры затыкать!.. Мы никогда в отечестве своем не имели таких раздоров, какие родила нам эта благовидная уния. Христос не печатал и не запирал церквей, как вы это делаете… Печатать и запирать церкви и ругаться над кем-либо ведет только к пагубному разрушению братского единомыслия и взаимного согласия. Покажите, кого вы приобрели, кого уловили своею суровостию, строгими мерами, печатанием и запиранием церквей? Вместо того, откроется, что вы потеряли и тех, которые в Полоцке у вас в послушании были. Из овец сделали вы их козлищами, навели опасность государству, а может быть, и гибель всем нам, католикам. Вот плоды вашей хваленой унии, ибо если отечество потрясется, то не знаю, что в то время с вашею униею будет!»

Кунцевич отвечал:

«Я же никогда никого к унии насилием не принуждал, такого никогда не было».

Некоторые историки и вправду считают его оклеветанной фигурой.

Осенью 1623 года Кунцевича убили в Витебске. История эта не красит православных и казаков, которые напали на его дом. Но понять их не сложно. Окровавленное тело Кунцевича поволокли через весь город и сбросили в Двину.

Польское правительство ответило на убийство Кунцевича репрессиями: около 100 человек было приговорено к смертной казни, город был лишен магдебургского права, с ратуши и церквей сняты были колокола.

При этом Кунцевича канонизировали в Католической Церкви, а его могила – в сердце католического мира, соборе Св. Петра в Ватикане. Папа восторженно прозвал его «апостолом единения».

МОНАСТЫРЬ ПРЕПОДОБНОГО ИОВА ПОЧАЕВСКОГО – «…И СВЕТ ВО ТЬМЕ СВЕТИТ»

Лавра преподобного Иова на западе Украины оказалась очагом православного сопротивления посреди униатства. Мы уже знаем, как один святой может изменить всю русскую историю. Преподобный Иов делает это же на западе Руси.

Почаевская гора стала известна еще в 1240 году, когда во времена татарского нашествия сама Пресвятая Богородица явилась на ней пастухам, причем в память этого оставила след Своей стопы, так и называющийся «Стопа Пресвятой Богородицы». С тех пор на этой горе стали подвизаться отшельники, на ней нашли убежище и монахи разрушенного при татарах Киево-Печерского монастыря.

Иов Почаевский родился около 1551 года в селе Угорники в Галиции. Уже в десять лет поступил послушником в Угорницкий монастырь (обитель в нынешней Ивано-Франковской области, ставшей потом одним из оплотов униатства). В двенадцать лет Иов принял постриг. А уже в 30 – великую схиму!

Даже только эти даты его биографии показывают, каких невероятных духовных даров был человек. И как приумножал эти дары с самого детства. А ведь к тридцати годам он не прожил и трети своей огромной 100-летней жизни.

Ревностный защитник православия в этих землях, князь городка Острог (в нынешней Ровенской области) Константин пригласил молодого Иова игуменом в Дубненский Крестовоздвиженский монастырь. И начался расцвет просветительской миссии двух союзников: Иова Почаевского и Константина Острожского. В типографии князя – а там трудился в ту пору наш первопечатник Иван Федоров – издается первая русская Библия, Острожская. Ее тираж по тем временам был колоссальный – 1000 или 1500 экземпляров, и около 350 книг сохранились до сегодняшнего дня.

Эта Библия вместе с другими переведенными и изданными Иовом трудами Отцов Церкви стали своего рода щитом православия в противостоянии католикам и униатам. Давление с их стороны на Иова было таким большим, что спустя 20 лет своего игуменства (ок. 1604 года) он, по примеру древних киево-печерских монахов, ушел на Почаевскую гору – желая усилить духовный подвиг, жил там простым монахом в пещере.

Вскоре братия Почаевского монастыря, разглядев в Иове подвижника, пригласила его стать игуменом. И начался расцвет Почаевской лавры: строительство церквей, открытие типографии, интенсивная просветительская деятельность[24].

Но самое поразительное в этом энергичном и постоянно находящемся под давлением недругов или обстоятельств человеке – тишина, которая была в нем и вокруг него.

Иов – из тех святых, кто настолько приблизился к Богу, что моментально от одного общения с ним люди сами приближались ко Христу. Видели, как, молясь в пещере, Иов начинал светиться неземным светом и светил в течение двух часов непрестанно. Вот еще случай: однажды, придя ночью на гумно монастыря, он увидел вора, который хотел взвалить себе на спину куль зерна. Преподобный помог ему поднять этот куль, но напомнил ему об ответе на Страшном суде Христовом. Потрясенный кратким словом святого, грешник упал ему в ноги с мольбой о прощении.

И эта тихая святость сделала неслыханное: сохранила здесь православную веру тогда, когда, казалось, она была окончательно задушена.

Сохранилась подпись Иова «Иоанн Железо, игумен Почаевский» под документом Киевского собора 1620 года, на котором осудили унию и постановили твердо стоять за православие.

Так навсегда Почаевская лавра останется «горячей точкой» духовной Украины, а иногда и земной. В 1675 году татары осадили Почаевский монастырь. На третий день осады, во время чтения акафиста, над монастырем явилась сама Царица Небесная. Татары пробовали пускать стрелы в божественное явление, но стрелы возвращались назад и поражали их самих. Тогда татары бежали.

В 1721 году Почаевским монастырем завладели униаты, доступ к мощам преподобного закрыли для верующих. Однако же через 20 лет чудеса преподобного заставили допустить к ним верующих снова!

Вот и теперь, когда страну потрясает раскол, на защиту Почаевской лавры встали тысячи казаков.

«И свет во тьме светит. И тьма не объяла его».

Этот блокпост православия несет свою службу здесь уже почти 800 лет.

Более того, Промысл устраивает сейчас, в XVII веке, так, что гонения стимулируют православных к единению. Образуются братства – островки веры посреди иноверия. Львовское и Виленское братства были основаны еще в XV веке. Крупнейшее из новооснованных – братство Киевское. Оно – еще одно сердце православия в Малороссии: через какое-то время в него вступят все запорожские казаки.

И хотя братство было создано без разрешения короля, запретить его не осмеливались, опасаясь казачества. Эта новая сила, казаки, подняла голову именно сейчас, сопротивляясь гонениям на православных. Так впервые была осознана новая миссия этого народа: казаки – защитники православия.

Восстание гетмана Богдана Хмельницкого приведет к тому, что Польша лишится половины Украины, а русские народы начнут воссоединение.

КАЗАКИ ПРИСОЕДИНЯЮТ МАЛОРОССИЮ К РОССИИ

Лихой вольный и воинственный народ из дикого Гуляйполя стал Христовым воинством и опорой православия не сразу.

Соединение разных казацких племен для отражения нападений хана произошло еще при Иване III, на верховьях Днепра и Дона. Русский царь тогда ставил им одно условие: хранить и защищать православие.

Но казакам на территории Украины было сложнее: оставаясь православным войском, они постоянно то сопротивлялись полякам, под чьей короной были в начале XVII века эти земли, то договаривались с ними. Условием одного из таких договоров был набег на русские земли – для поддержания польского короля Владислава. Предводитель запорожских казаков Петр Сагайдачный со своим 20-тысячным войском прошел разорительным рейдом, дошел до Москвы, где, соединившись с поляками, пролил немало крови единоверцев-москвичей в уличных боях. Это было в 1618 году. Тогда еще не окрепшая после Смутного времени Россия с трудом пережила этот московский поход запорожцев, в котором казаки также захватили и разорили Путивль, Рыльск, Курск, Елец, Лебедин, Скопин, Ряжск.

Этот поход кончился бесславным для нас Деулинским перемирием, по которому мы отдавали Речи Посполитой смоленскую и чернигово-северские земли (всего 29 городов). А казаки за это нападение на нас получили от польского короля льготы и… хорошие деньги: 20 тысяч золотых и семь тысяч штук сукна.

Спустя всего два года гетман Сагайдачный попросится на службу к московскому царю, но Михаил Федорович Романов сдержанно откажется от предложения.

Дальше, когда на польский престол вступил Владислав IV и началась война Речи Посполитой с Россией, следующий лидер казачества Богдан Хмельницкий так же успешно воевал против российских войск и в 1635 году получил даже от короля золотую саблю за храбрость. Почему же меньше чем через 20 лет Хмельницкий сам попросился под корону вчерашнего врага – России?

БОГДАН ХМЕЛЬНИЦКИЙ. «ВОЛИМ ПОД ЦАРЯ МОСКОВСКОГО, ПРАВОСЛАВНОГО»

Львовский университет вырос из иезуитского коллегиума (коллегии) – оплота католицизма на Западной Украине. Тем поразительнее, что, окончив это учебное заведение, Богдан Хмельницкий не отступал от православия, оставаясь горячим приверженцем этой веры. Сам он, правда, писал, что «…иезуиты не смогли добраться до самых недр» его души.

Может быть, близость с единоверцами, все острее ощущавшаяся с годами, может быть, неослабевающие притеснения от поляков и война с ними, а может быть, и личная трагедия сыграли ключевую роль в решении Богдана попроситься под власть русского царя.

Однажды польский пан ограбил его хутор, высек (или убил) сына и выкрал женщину, с которой Хмельницкий жил после смерти жены. Так началась стремительная война западнорусских казаков с поляками, в которой Богдан Хмельницкий призывает в союзники крымских татар, а после побед при Корсуне и на Желтых Водах, после успешной осады Львова триумфально и громко въезжает в Киев.

В самом начале 1649 года он вступал через Золотые ворота города, который приветствовал его перезвоном колоколов. По улицам декламировали тексты, в которых называли Хмельницкого Моисеем, Богом данным (игра слов с именем Богдан), освободителем православных от польской неволи.

Но ему нужны были сильные союзники. Первое письмо с просьбой о русском подданстве Богдан Хмельницкий написал царю в июне 1648 года, документ хранится в РГАДА (Российском государственном архиве древних актов).

Гетманство малороссийское просилось в Россию уже много раз. Всякий раз мы отказывали. Вот и сейчас не спешили принимать решение, несмотря на ходатайство самого иерусалимского патриарха, который просил Алексея Михайловича «о принятии Войска Запорожского под высокую государеву руку».

В начале 1649 года перед переговорной комиссией предстал «новый» Хмельницкий. Он говорил:

«Правда в том, что я маленький, незаметный человек, но Бог выбрал меня и отныне я самодержец руський … Я освобожу из польской неволи весь руський народ, если я воевал раньше за себя, то отныне я воюю за нашу веру православную… Польша згинет, а Русь будет процветать…»

Победы Хмельницкого при Желтых Водах и под Корсунем вызвали всеобщее восстание малороссийского населения Речи Посполитой против поляков.

Хмельницкий давно уже убедился, что гетманщина не может бороться одними своими силами. Но москвичи не спешили с ответом. Гетман держался, бился несколько лет, снова посылал запросы в Москву. Лишь 1 октября 1653 года у нас был созван Земский собор, на котором вопрос о принятии Богдана Хмельницкого с войском запорожским в русское подданство был решен… 8 января 1654 года в Переяславле (сегодня Переяславль-Хмельницкий) была собрана рада, на которой после речи Хмельницкого, указывавшего на необходимость для Украины выбрать кого-нибудь из четырех государей: султана турецкого, хана крымского, короля польского или царя русского и отдаться в его подданство, народ единодушно закричал: «Волим под царя московского, православного».

Для России это означало новый крест: войну с Польшей. И мы повели ее, вернув в союзе с казаками в границы нашего Отечества все отнятые у нас земли. К концу лета 1655 года большая часть восточных земель Речи Посполитой оказались под властью Москвы.

При этом Богдан Хмельницкий и царь Алексей Михайлович Романов никогда лично не встречались.

Казаки подарили миру само название страны «Украина» – так на картах этого, XVII века называют область расселения казачества.

Сложный и очень красивый в осознании своей миссии народ. Причем со всей своей предельной остротой эта миссия казаков – быть хранителем православия, православной армией – осозналась именно после воссоединения с Россией, страной, которая своей миссией на земле была так созвучна этой казацкой идее.

При этом наше породнение с малороссийским казачеством было мучительным.

После смерти Хмельницкого лидером края стал гетман Выговской, ставленник Польши. Он предал присягу царю, чтобы снова уйти под польскую корону. Это при нем стали плодиться дурные слухи о «москалях»: будто они алчные и бессердечные, погонят в Сибирь, местные обычаи заменят москальскими, велят крестить младенцев посредством обливания, а не погружения! Традиции этой антирусской информвойны на Украине были положены.

Выговского свергли свои же. Он бежал, потом вернулся, воевал со своим зятем, гетманом Павлом Тетерей, но был казнен поляками.

Его не спас даже успешный для него исход Конотопской битвы, которая была частью внутренней казачьей гражданской войны, но иногда представляется сегодня чуть ли не как украино-российская битва.

Русские войска здесь сильно пострадали. Но в бою нас обошли хитростью не украинцы, т. е. не казаки с польскими, литовскими и прочими наемниками. А… татары. Отряд князя Семена Пожарского (родственника героя Смутного времени) в погоне за татарами попал в хитро устроенную ими ловушку и был весь истреблен.

Это была страшная битва. Почти шесть тысяч человек русских было убито. Самого князя казнили на глазах хана и Выговского в ханской ставке. Есть описания, как перед смертью Пожарский (человек, носивший великую русскую фамилию и, вероятно, исключительного воспитания) обвинил Выговского в измене, глядя ему в глаза, а в лицо хану – плюнул!

Когда же Выговской выступал против русских самостоятельно, то даже при огромном своем численном превосходстве терпел неудачи. Рассказывают, больше всего казаки Выговского перерезали русских, когда те были в татарском плену!

Татары оказались и главными выгодоприобретателями в этой войне. Потому что Конотопом были ослаблены русские границы, и в августе 1659 года крымцы совершили походы на 18 русских волостей, сожгли почти 5000 усадеб и увели в плен больше 25 000 человек. В Москве царила паника. Город укрепляли и ждали, что татары вот-вот дойдут до столицы.

Конотопская битва – это трагедия гражданской войны. Свои бились со своими. Казаки Выговского вышли против казаков, оставшихся верными московской присяге. Когда в 1667 году был заключен мир с Польшей, на месте братской могилы казаков – а в одну могилу положили погибших с обеих сторон – поставили церковь в честь Сорока Мучеников Севастийских. Сейчас это большой Свято-Вознесенский собор, который по привычке и через 350 лет называют Сорокосвятской церковью.

После Выговского правил гетман Брюховецкий. Он подписал в 1659 году новый договор с Русским царством, который существенно ограничивал власть гетманов. А сама гетманщина раскололась на правобережную и левобережную, пропольскую и прорусскую, заложив фундамент раскола украинского общества на века вперед.

Уверив сначала Москву в верности, Брюховецкий потом изменил – полагают, из простой жадности. Москвичей при нем прозывали злодеями и почему-то жидами. Он изгнал русскую администрацию и решил переходить под турецкий протекторат. Но тут против него выступил правобережный гетман Петр Дорошенко. Полковники и казаки предали Брюховецкого, и по приказу Дорошенко он был растерзан толпой.

В какой-то момент глава русской внешней политики Ордин-Нащокин требовал лишить Украину русского подданства, так ему надоели измены казаков и тяжелая цена, которую платила Россия за это хрупкое единство. Только религиозность царя Алексея Михайловича не позволила ему сделать это – чтобы братский народ не оказался под магометанами или католиками.

Когда в 1667 году Россия подпишет с Польшей Андрусовское перемирие (по деревне Андрусово в Смоленской области), то несмотря на привлекательность этого договора для России (мы возвращали себе земли, потерянные в Смутное время, – Смоленск, Черниговщину и даже больше), раскол Украины был в нем закреплен юридически. Левый берег останется за русскими. Правый отойдет к Речи Посполитой. Левый берег, включая Киев, будет сближаться с Россией. Правый – погружаться в анархию гетманщины. Гетман Дорошевич превратит его в сплошной невольничий рынок. А в 1672 году впустит туда 300-тысячное турецкое войско, выступит в коалиции с турками и отдаст туркам на разграбление красавец-город Каменец-Подольский. Мальчики там будут отобраны в янычары, мирные жители частью уничтожены, частью захвачены в рабство, а все церкви – обращены в мечети. Там до сих пор действует Турецкий мост.

Посеянные на правом берегу в эти годы семена «самостийства и антимоскальства» потом взращивали соседи Украины: сперва Польша, затем – Австро-Венгрия, желая отрезать Украину от русского влияния. Поэт Тарас Шевченко в XIX веке опишет настроения казаков века XVII:

Ляхи були –  усе взяли,

Кров повипивали!

А москалі і світ божий

В путо закували.

«РОССИЯ, УКРАИНА, БЕЛАРУСЬ – ЭТО ЕСТЬ СВЯТАЯ РУСЬ…»

И все же наше воссоединение с Украиной, испытывавшее сопротивление западного мира, было органичным возвращением в семью братских народов. Просто вспомним несколько даров нашей общей цивилизации – святых и духовных достижений Белорусской и Украинской земли.

На Украине, в Киево-Печерской лавре – мощи первых монахов Руси, недалеко отсюда – мощи первых русских святых Бориса и Глеба. В 1130 году в белорусском Турове на Припяти появился первый наш столпник (удивительная форма подвига – стояние круглогодичное на столпе) св. Кирилл Туровский! Еще раньше там же, в Турове, была основана первая на этих землях христианская епархия. И создано так называемое Туровское Евангелие – самая древняя книга в Беларуси.

В XVI веке белорус из Полоцка Григорий Скорина стал первым русским книгопечатником. А позднее украинская ученость оказалась выше, чем московская. Потому что там Запад был близко, и православному духовенству на Украине приходилось оттачивать свои доводы. Это духовная образованность спасла нас, когда вера стала оскудевать к XVIII веку. Целая волна архиепископов с Украины стала лидерами тогда нашей церкви. Митрополит Дмитрий Ростовский, Петр Могила, Феофан Прокопович, Стефан Яворский и другие.

Вот так работает Промысл. От нашего воссоединения мы взаимно обогатились. Потому что мы – части одной цивилизации. Нам дорога Украинская земля, с которой мы сами начались. А для западной цивилизации это просто территория.

В католических интенциях Украина и Белоруссия проходили как partes infidelium – страны неверных. (из словаря: «figuratively, uncivilized or uncultured countries»). Т. е. уже тогда были рождены в лоне ватиканской Церкви эти ярлычные понятия: «цивилизованные» и «нецивилизованные» страны.

После того как Левобережная Украина соединилась с Россией, Правобережную Украину, как и Белоруссию, продолжали «оцивилизовывать» в Речи Посполитой.

Белорусский архиепископ той поры Георгий (Конисский) описывал, как:

«…Духовные и сильные мирскою властью гоняли православный народ, как овец, в костел или униатский храм. Во время самого чтения Евангелия входил в храм приказчик, бил народ плетью и гнал его, как скот из хлева… Детей били розгами пред глазами матерей, матерей – пред глазами детей… На моих глазах несколько раз секли девицу сперва розгами, потом шиповником, чтобы отреклась от веры, и – не отреклась. Женщину с грудным младенцем полгода держали в тюрьме, младенца она лишилась там же, а муж бит и замучен особо; ей самой жгли пальцы, чтоб отреклась нашей веры, и – не отреклась. Другая закована была в кузницу (железный ошейник) и удавлена».

Так мучительно исцелялись другие раны – нанесенные нашей общей цивилизации еще татаро-монгольским игом: разорительный татаро-монгольский рейд и его последствия способствовали нашему дистанцированию друг от друга. Но теперь разбитый на осколки народ снова склеивался. И с новой остротой вставал вопрос о нашей общей самоидентификации.

Кто мы? Огромная, растущая, успешная страна, чей корабль несется по истории со стремительно силой и скоростью. Зачем? И куда?

Мы народ, неспособный просто гордиться достижениями и победами своей цивилизации, если за этими достижениями нет каких-то предельных высших смыслов. А когда осознаешь эти смыслы, то и в достижениях умеешь видеть Крест и ответственность. Поэтому каждое такое достижение – что воссоединение с Малороссией в XVII веке, что воссоединение с Крымом в XXI, что многое-многое другое – заставляет нас ставить вопрос: для чего? Будто внутреннее ментальное чувство ответственности и непроговариваемое ощущение своей миссии заставляют не ликовать и пьянеть от успехов, а мучительно формулировать национальную идею, формулировать и спорить о ней.

Эта тяга нашего народа к складыванию идеологии или описанию русской идеи происходит не только от безразмерности нашей страны и ее великих и парадоксальных прорывов, которые сама природа человека стремится осознать. На самом деле поиск национальный идеи – это еще и напряженное всматривание народной души в Промысл Бога о России. Сейчас, в XVII веке, происходит первый из известных споров об этой идее.

Глава 13РУССКАЯ ИДЕЯ

ЛАТИНЯНЕ И ГРЕКОФИЛЫ

После Смуты, отрезвления, укрепления и возвращения утраченных земель в стране происходит примерно то же, что произошло с Россией после крушения СССР и разрушительных 90-х: возрождение национального чувства на фоне отторжения полюбившихся прежде иноземных идей.

Тогда, в начале XVII века, западные веяния были настолько сильны, что ко второй половине его – опротивели. С ними началась борьба – иногда с перегибами, но это нам так кажется по меркам сегодняшнего времени. Например, у бояр отнимались образа с итальянской живописью. Патриарх Никон в сердцах изрезал у царского родственника боярина Романова на куски ливрею, сделанную для прислуги по западному крою.

С культурными поветриями и обычаями Запада боролись жестко. Примерно так же, как через несколько десятилетий Петр I будет, напротив, их насаждать. Ох уж эта наша пассионарная тяга к крайностям, пределам во всем!

Многих клириков возмущала новая иконопись на западный манер. Протопоп Аввакум (будущий лидер раскольников) писал про образ Христа на новых иконах:

«…лице одутловато, уста червонная, власы кудрявые, руки и мышцы толстые, персты надутые, тако же и у ног бедры толстыя, и весь яко немчин брюхат и толст учинен, лишо сабли той при бедре не писано».

Так в России снова оживает никогда до конца не утихавший спор о путях, а главное – смыслах развития: о «русской идее» (тогда он еще так не формулируется).

Главные спорщики века – так называемые грекофилы и латиняне. Предтечи славянофилов и западников XIX века.

Еще в 40–50-е годы этого столетия при царском духовнике образовался «кружок ревнителей благочестия». Это и есть грекофилы. Они считали, что Церковь слишком отдалилась от греческого православия, что России надо вернуться ближе к родному ей греческому, византийскому благочестию. В этом они на самом деле не совпадали с будущими славянофилами. Потому что отрицали самостоятельный путь России в истории, рвали с идеей «Третьего Рима», предлагали быть ближе к Риму Второму. Идеолог грекофилов Епифаний Славинецкий называл Россию «богоизбранной невестой» и «Новым Израилем».

«Латинствующие» – это западники. Они утверждали, что наша духовная жизнь исчерпала себя. Вдохновлялись примером протестантского рационалистического Запада, требовали нового взгляда на все, в том числе и на Священное Писание.

Этот спор не был в то время праздным философствованием. Это была настоящая битва за массовое сознание, за влияние на умы, на самого царя. От выбора пути зависела судьба страны. Спор этот есть и теперь. Но верно ли выбирать между двумя этими путями в принципе?

Промысл дает России пройти и тем и другим путем. И сегодня мы можем увидеть результаты. Был ли хоть один из этих подражательных путей собственно путем России?

Латинствующие победят только в будущем, XVIII веке. После Петровских реформ и дворцовых переворотов империя окажется в руках иностранцев, равнодушных к России, ее традициям, тем более – вере.

Ну а пока – время грекофилов. Они становятся самым влиятельным движением русской мысли, поддерживаются царской властью, претендуют на формулирование официальной идеологии Русской Церкви, если такая идеология вообще может быть.

Грекофилы мало того что зовут вернуться к греческим корням нашей традиции, но еще формулируют доктрину о России как главной защитнице мирового православия. Во многом это они, грекофилы, вдохнули в царя и патриарха Никона мысль освободить Царьград от магометан, водрузить снова Крест на святую Софию. Это была мысль о России как Вселенском православном царстве, в котором Русская Церковь должна занять главенствующее место, а страна – стать «новым Израилем». Никогда, наверно, ни до ни после в нашей истории национальное и религиозное чувства – а они у нас всегда связаны – не достигали таких сложных высот, не ставили мессианских задач такого масштаба. Было ли осуществимо задуманное? Дело не в этом. Дело в том, что само формулирование таких целей говорит о состоянии государственной и народной души этого периода.

Сам царь Алексей Михайлович был убежденным грекофилом. В переписке с восточными патриархами он вполне определенно высказывал цель привести русскую Церковь в полное единение с греческой. Там же видны политические взгляды царя, его самоосознание как наследника Византии, защитника всего православия, который, быть может, освободит христиан от турок и станет царем в Константинополе. С Востока поддерживали планы царя. Так, в 1649 году патриарх Паисий, приезжая в Москву, на приеме у царя прямо высказал пожелание, чтобы Алексей Михайлович стал царем в Константинополе:

«…да будешь Новый Моисей, да освободишь нас от пленения».

Положение греков в Османской империи этой поры было правда плачевным. И в идее царя, конечно, присутствовало еще чувство прямой христианской обязанности защитить угнетаемых, гонимых братьев.

Немецкий философ Шубарт только в ХХ веке сформулировал:

«Русские имеют самую глубокую и всеобъемлющую национальную идею – идею спасения человечества».

Сил бы, может, на этот своего рода «православный крестовый поход» и хватило. Но подход грекофилов и их последователей был такой: чтобы возглавить мировое православие, надо приблизиться к нему. А наша Церковь слишком-де удалилась от греческих традиций. Так была спровоцирована церковная реформа 1653–1667 годов. Началось согласование наших книг с греческими.

Русская Церковь стремительно «огречивается»: патриарх переодевает духовенство в греческое платье. Правда, позднего образца – того, что греки стали носить уже после османского пленения. Так в русской Церкви появляются, например, камилавки – греческие духовные лица начали носить их при турках, сама форма восходит к турецкой феске, – и рясу с широкими рукавами, также отражающую турецкий стиль одежды. Вслед за греческим духовенством русские священнослужители и монахи начинают носить длинные волосы – греки их стали носить тоже только при турках, потому что длинные волосы в Османской империи были знаком светской, а не духовной власти. А при турках духовенство оказалось облечено и светской властью – империя наложила на них административную ответственность.

Следы этих больших перемен и великого духовного настроения эпохи остались на нашей земле и теперь.

АФОН И ИЕРУСАЛИМ НА РУССКОЙ ЗЕМЛЕ

Чудотворная Иверская икона Божией Матери – главная святыня Афонской горы. По преданию, когда икона сама исчезнет отсюда, значит, пришло время и инокам бежать, покидать гору. Наступают последние времена. Иверская икона, написанная рукой евангелиста Луки, оказалась одной из жертв последней византийской ереси – иконоборчества. Иконы тогда принимали за идолы, велели выбрасывать их из домов. В доме одной женщины в Никее воин ударил по этой иконе копьем, из нее полилась кровь. Щербинка видна и теперь. Было это в IX веке. Женщина, спасая святыню от поругания, положила ее на воды Средиземноморья. Спустя два века святыня явилась в огненном столбе у берегов грузинского Афонского монастыря. Святой инок, подвизавшийся там, Гавриил, пешком пошел по воде и принес икону в монастырь.

У кромки прибоя подле Иверского монастыря в том месте, где Гавриил выносил икону на сушу, забил источник чистейшей родниковой воды. Буквально в паре метров от моря бьет этот родник и теперь.

Утром икона была обнаружена над воротами обители. Предание сообщает, что так повторилось несколько раз, поэтому икону оставили у ворот и назвали «Вратарницей», или «Привратницей», а от имени обители – «Иверской».

В России к Иверской Богоматери относились с неслыханным благоговением. Афон к этому, XVII веку оставался уже последним осколком бывшей Византийской империи. Чтобы восстановить и как-то материализовать эту преемственность России и Византии, в 1648 году в Россию приносят список с Иверской иконы. Ее переписывали для нас монахи – в красках была тогда и святая вода, и даже частицы мощей.

Ее принесение в Москву стало колоссальным праздником и лучшим знаком преемственности нашей связи со Вторым Римом, к которому мы теперь тянулись.

Так завязалась особая таинственная связь Иверской иконы и судьбы нашей страны. От Иверской часовни на Красной площади начинаются все русские дороги.

Последний самый известный список с Иверской иконы Богородицы – это так называемая монреальская Иверская икона, написанная в 1981 году на Афоне греческим монахом Хризостомом. Икона непрерывно мироточила в течение 15 лет. Ее хранитель, чилийский иконописец Иосиф Муньос, связывал мироточение иконы с будущим воскресением православной России. В 1997 году Иосиф был убит, икона украдена. Россия воскресла.

Могила Иосифа Муньоса находится в Джорданвильском православном монастыре в Америке. Говорят, что во время похорон, несмотря на следы пыток на теле, от него стояло благоухание (хотя уже пошел девятый день). А спустя короткое время после погребения на могиле сами собой зажглись две свечи и горели невероятно долго.

После того как в Россию пришла главная Афонская святыня, здесь нужен был теперь и свой Афон. Валаам, который северным Афоном по сути уже и был, находился под шведами и в полном разорении. Патриарх Никон выбирает место поближе к Москве. На Валдайском озере он основывает Валдайский Иверский монастырь. Любимое детище пассионарного патриарха. Монастырь предполагалось строить на афонский манер. Даже облачение монахов должно было быть как у греков. Валдайское озеро было прозвано Святым, соседнее село – переименовано в Богородицкое. Построили все стремительно, года за четыре. Уже в 1656 году перенесли список чудотворной иконы сюда, на Валдай. Он и стал ей домом.

Представление о России как о новой Святой земле реализуется в строительстве здесь Нового Иерусалима (Новоиерусалимский монастырь восстановлен сейчас). Последний самый амбициозный проект патриарха Никона и царя Алексея Михайловича. Идея – на одном фрагменте земли воссоздать все святыни Святой Земли. Хорошую округу надо было выпросить у прежних владельцев – патриарх сделал это через царя. Прежние наименования изменили на новые, взятые из евангельских текстов. Холм, на котором строился монастырь, прозвали Сион. Восточнее насыпали Елеонский холм и поставили Елеонскую часовню. Есть здесь еще холм Фавор. Реку Истру переименовали в Иордан. Здесь был свой Гефсиманский сад и даже своя Вифания – небольшой женский монастырь, названный по городу, упомянутому в Новом Завете. Главный собор монастыря – Воскресенский – копия иерусалимского храма Гроба Господня. Его крыша-ротонда завершалась грандиозным шатром, что в то время было большой архитектурной дерзостью.

Название Новый Иерусалим дал месту сам царь, когда присутствовал на освящении первого храма здесь в 1657 году. Патриарх обожал новоиерусалимскую стройку. Трудился здесь наравне с рабочими: копал пруды, разводил рыбу, строил мельницы, разбивал огороды и плодовые сады.

Алтарь главного собора имел пять отделений с пятью престолами для всех пяти вселенских патриархов. Средний престол Никон предназначал для себя как наиболее авторитетного. Россия тогда была единственным свободным православным государством на планете. И единственным – таким сильным.

Можно ли считать Новый Иерусалим воплощением осознания русской святой миссии? Живым возрождением Китеж-града – святого русского города-рая на Земле?

Спустя века писатель Иван Шмелев сформулирует:

«Миссия, миссия России! Вот она, миссия – Бога найти Живого, всю жизнь Богом наполнить, Бога показать родине и миру. Иначе – смерть. Во имя сего – стоит дерзать, дерзать!»

Вот и дерзали! Но как этот вселенский идейный проект, символом которого стал Новый Иерусалим, надорвал страну? Как этот восхитительный монастырь станет и символом будущего раскола в России? Почему через короткое время после начала строительства друг царя патриарх Никон будет низвержен, а после здесь и погребен?

Как вышло, что великая цель и путь к ней, частью которого было и исправление ошибок в богослужебных книгах и церковных обрядах, привели к грандиозному расколу и чуть не ввергли страну в чудовищную религиозную войну? Как стремление отождествить русскую и греческую Церкви породит раскол в самой России?

Религиозную трагедию, которая загубит все планы на освобождение Царьграда и лучшие порывы этой поры национального возрождения и самосознания.

Глава 14РАСКОЛ

ЧТО ПРИВЕЛО К РАСКОЛУ?

В том, что именно «греческий проект» нашей Церкви стимулирует «справу книг», сознавался еще сам патриарх. В предисловии к «Служебнику» 1655 года под редакцией Никона утверждалось, что «желание прославить и восхвалить Русскую Церковь по всей вселенной» стало главной причиной исправления книг, т. е. Россия должна стать примером абсолютного благочестия и взять на себя исполнение обязанностей защитницы греческой, т. е. вселенской, православной Церкви.

Другой причиной были вошедшие в Россию малороссийские приходы. Ведь до того они были под юрисдикцией Константинополя, т. е. греков, потому в их церквях обряды сходились как раз с греческими и разнились с московскими.

Семена раскола были брошены давно. Еще сто лет назад, на церковном Стоглавом соборе с участием Ивана Грозного, спорили об обрядах, о беспорядках в Церкви, о нужде большего просвещения – для этого после Собора запустили религиозные школы и типографии, но и то и другое шло туго. Книги печатались без сличения с подлинником. Писцы тогда восстали против типографов, и их поспешили назвать еретиками. Народ сжег типографский дом.

Именно поэтому первопечатник Иван Федоров, которому теперь стоит памятник в Москве, напечатав в 1565 году «Часовник», вынужден был пуститься в бега. Бежал он, как сам написал после:

«…от озлобления, от многих начальник и священноначальник, и учитель, который на нас зависти ради многие ереси умышляли».

Во Львове он основал первую на территории Украины типографию, где в 1574 году выпустил «Апостол», а затем и «Азбуку» – первый печатный русский учебник.

Если вспоминать судьбу несчастного Максима Грека, святого монаха, присланного с Афона в Москву для переводов и исправления книг, – так его тоже назвали еретиком в какой-то момент и кинули в темницу!

Глупо и слепо было бы объяснять такие взрывы на народном солнце только непросвещенностью и обрядоверием. Непросвещенный и ограниченный только внешней – то есть мертвой – верой не способен на прорывы и достижения, которыми уже полнилась наша история. Мертвая вера рождает мертвую культуру и, лишая духовного зрения, делает тебя управляемым, по сути – рабом.

Но миф «о русском рабстве» легко разбивается о недавний факт конца Смутного времени, когда мы, мобилизовавшись, выдавили из страны инородную власть и, словно птицу феникс, возродили умершую русскую государственность.

Отчего тогда такие многовековые бурления из-за внешних, не значительных по сути, вещей? Откуда эти чудовищные обвинения, ссылки, тюрьмы, угрозы, бунты?

Может, в это стоит всмотреться не с осуждением и спешной оценкой, а как в еще одну русскую тайну? Тайну Народа-Слова. Народа, поверившего в Бога-Слово. И с тех пор относящегося ко всему написанному словно к части сакральной истины. Это ментально-трепетное отношение к слову не иссякало никогда: ни в советскую пору, когда главная газета страны даже своим названием – «Правда» – жала на этот народный нерв доверия ко всему написанному, ни в нынешнюю пору информационного шума и словесного спама соцсетей – мы все равно это все читаем, болеем, верим, спорим…

Мы – текстоориентированная нация, созревшая в религии Бога-Слова и помнящая, что «вначале было» именно Оно. Отношение к словам богослужений, которые люди прошлого с младенчества знали наизусть, было священным и благоговейным.

Потому еще, чтобы снова решиться на исправление слов и ошибок богослужебных книг, нужна была горячая убежденность, вера и личная смелость. Всем этим обладал патриарх Никон.

Он вышел из крестьян (на его родине в селе Вальдеманово в Нижегородской области стоит теперь ему памятник). Проявился он, когда епископом возглавлял новгородскую кафедру. Там у будущего патриарха были неслыханные власть и влияние. Он имел надзор за судопроизводством, обладал правом освобождать из темниц всех неправедно заключенных. Там он прославился своей широкой благотворительностью – во время голода ежедневно питал на архиерейском дворе сотни неимущих, устроил богадельни для увечных и престарелых… и не раз явил свой характер: однажды укротил там мятеж, не побоявшись пойти на бунтовщиков с крестным ходом.

Став патриархом, Никон имел большое влияние на молодого царя. Широкое и очень деятельное служение, строительство, реформы, беседы и деятельность в «Кружке ревнителей благочестия», который боролся за оживление религиозного чувства и строя жизни в просыпающейся после Смуты народной душе, а также сильный характер долго делали бесплодными любые интриги двора против Никона. Но, видимо, этот же сильный характер в какой-то момент затмил в патриархе чуткость к религиозному чувству народа. В горячем стремлении решить давно не решаемые вопросы исправления и унификации внешнего обряда перед Великим постом 1653 года он предписал совершать крестное знамение тремя перстами вместо двух, что противоречило Стоглавому собору 1551 года.

Никон пошел дальше. И на Московском соборе 1656 года всех крестящихся двумя перстами объявил еретиками и предал анафеме. Это стало спусковым крючком раскола.

В ЧЕМ СУТЬ ПРАВОК

Вот конспективно – 7 пунктов, перевернувших нашу историю:

1. Никон изменил число поклонов Великим постом и сказал креститься не двумя пальцами, а тремя.

2. Большая «книжная справа» заключалась в редактировании текстов Священного Писания и богослужебных книг.

3. Немного уточнили Символ веры. В одном месте убрали союз, в другом – время, в третьем исключили одно лишнее слово «Истиннаго» о Духе Святом.

4. Господа вместо «Ісус» велено было писать с двумя «и», что точнее.

5. Крестные ходы Никон распорядился проводить в обратном направлении (против солнца, а не посолонь).

6. Возглас «аллилуйя» во время богослужения стали произносить не дважды, а трижды.

7. Изменили форму креста: трисоставный восьмиконечный заменялся двучастным – четырехконечным.

Из важного – все! Некоторые правки едва ли что-то меняют в отношениях с Богом.

Более того, до определенного периода как на этой, так и на других правках не настаивали. Никто не торопил и не понуждал переходить сейчас же в новые обряды.

Почему же тогда небольшое изменение (даже само это предложение) погрузило страну в жесткий раскол, в волну жутких огненных аутодафе и старообрядческих самосожжений? И кто все-таки прав в этом споре? И в принципе, насколько точное для все этих событий слово «раскол»?

Ведь расколом чаще называют отпадение от Церкви из-за ереси, то есть искажения догматов, как это было в расколе христианской Церкви в 1054 году, породившем католичество; или в расколе католиков и протестантов. В нашем расколе не было спора из-за догматов и их искажения. В главном мы со старообрядцами и тогда оставались, и теперь остаемся едины. Наш раскол спорил лишь о внешних обрядовых вещах.

Но именно тяжесть последствий этого спора, принятых тогда анафем и запретов, лишь усиливших болезнь и трещины на народном теле, вызвавших с годами настоящее революционное движение с очагами по всей стране, заставляет считать слово «раскол» все же справедливым.

И, может быть, дело вовсе не в буквах, словах и некоторых обрядах, которые предполагалось скорректировать. А в той «неделикатности», с которой это делалось. Резкость реформаторов, нежелание объяснять, к чему все эти перемены, терзали религиозное чувство человека – а оно самое уязвимое. Любое обращение к нему – это всегда операция на открытом нерве.

Единственное, что всем было понятно: это – наше «равнение на греков». Но в простом народе давно утвердилось чувство о превосходстве русского благочестия над греческим, а московского – над киевским. Ведь греки подписали флорентийскую унию с католиками, Константинополь пал, а киевляне много лет жили под властью Литвы.

Более того, староверы поначалу не противились реформам. А их лидер протопоп Аввакум и вовсе был очень дружен с патриархом, входил с ним в один «Кружок ревнителей благочестия». Они только предлагали в исправлениях опираться на древнерусские рукописи, а Никон захотел брать все из греческих книг. Вскоре даже стал довольствоваться итальянскими перепечатками.

Вот что про это писал протоиерей Александр Шмеман:

«В том-то и вся трагедия, что, принимая „греческое”, в Москве уже не разбирались в качестве этого „греческого” – очень часто испорченного не менее русского… и слишком часто авторитетами оказывались подозрительные выходцы с Востока, искавшие в Москве милостыни или наживы и случайно попадавшие в учителя. Исправление книг было вдохновлено не столько возвращением к „духу и истине” православного богопоклонения, сколько стремлением к единообразию, и часто легкомысленным грекофильством.

Особенно роковой оказалась роль патриарха Никона. У него была почти болезненная склонность все переделывать и перелагать по-гречески, как у Петра впоследствии страсть всех и все переделывать по-немецки или по-голландски. Их роднит также эта странная легкость разрыва с прошлым…

Слишком много было сразу же наложено проклятий и анафем, слишком все проводилось приказом и указом… Но, что еще хуже – греческие книги, напечатанные в Венеции, оказывались часто подозрительными, „латиномудрствующими”… Это не значит, что правы были ревнители „старой веры”: Аввакум и ему подобные; но их смущало это огульное отрицание всего старорусского чина и обряда, это равнение по подозрительным киевлянам и не менее подозрительным грекам, многие из которых действительно учились в Риме и для этого на время принимали даже латинскую веру.

В простой форме тревогу раскольников можно выразить так: если все это священное и святое московское прошлое, если Третий Рим, последний оплот и надежда православия, оказываются, как утверждают „новаторы”, повинными в стольких ошибках и извращениях, почти в отпадении от истины, то не значит ли это, что истории приходит конец – и близ есть Антихрист».

Тема раскола – не обряды, а то, что из века в век будет повторяться в истории нашей страны: попытка свернуть нас со своей колеи. Попытка бесплодная, пустая, слепая, которая всегда кончается только одним: болезненным – иногда через потрясения и потери – возвращением в свою колею, к себе самим, к новому узнаванию себя.

А другая тема раскола – конец света. Она рождена тем же сакральным обостренным отношением к стране и осознанием своей миссии в мире.

Отсюда радикализм и самосожжения староверов? Правы ли были раскольники, что ухватывались за внешнее ценой потери единства Церкви? Едва ли. Но прав ли был патриарх, который однажды публично избил, сорвал мантию с епископа Павла Коломенского, а затем без соборного решения единолично лишил того кафедры и сослал как противника богослужебной реформы? Едва ли. Права ли была власть государственная и церковная, накладывая анафему на всех, кто крестится двумя перстами? Нет, не права. Эта поспешная анафема была отменена лишь Поместным собором нашей Церкви 1971 года.

Новые книги были лучше старых, исправнее, осмысленнее. Но то, как проводилась реформа – сверху, резво, надрывая самые тонкие религиозные чувства души, – посеяло раскол.

Рана эта кровоточит до сих пор – несмотря на снятие взаимных проклятий и каноническое воссоединение старообрядцев и православных.

Низвержение Никона только усилило внутренние шатания в стране. Патриарх на самом пике реформы, на самом пике своих успехов и церковного строительства, на подходе к реализации «греческого проекта» вдруг оставляет кафедру. Это одно из самых спорных событий в истории страны.

НИЗВЕРЖЕНИЕ ПАТРИАРХА НИКОНА

Никон – тот уникальный (для российской истории) патриарх, который получил от Алексея Михайловича наименование «Великий Государь». По сути, это было приближение патриарха к царскому званию, и не только на словах. Когда царь уезжал из Москвы – например на войну, оставлял Никона фактически главой правительства.

Элитам не очень нравилось возрастающее влияние Церкви на государственную жизнь. Хотя, как водится, при таких разговорах никакого влияния на государство у Церкви не было – а был лишь его мираж, выдаваемый боярами за почему-то большую угрозу, за амбиции властолюбивого патриарха. Привычное дело!

Никон и впрямь был очень неуступчив. Например, он принял в штыки Соборное уложение 1649 года, согласно которому доходы от эксплуатации монастырских вотчин поступали в государственную казну, а дела судов церковных стали передаваться в мирские суды. Были ли у патриарха основания для недовольства уложением? Конечно, ведь оно вело Церковь в подчинение к государству.

Здесь Никон был прав – он удерживал страну от будущей ошибки Петра, который скоро окончательно подчинит себе Церковь и сделает ее – свободную по сути – государственным ведомством. Это отразится на сознании и духе народа, что приведет через 200 лет к революции.

Так, с помощью бояр, постепенно холодели отношения царя и патриарха. Царь отменил некоторые распоряжения Никона, стал назначать священников и игуменов без согласования с ним. Они так не договаривались! В свое время успешный игумен Никон решился на уговоры царя взять патриарший жезл – лишь с тем условием, что царь не вмешивается в дела Церкви. Это вообще очень важное условие их сосуществования. Лишь свободная от опеки государства Церковь может являться в полном смысле совестью этого государства и нации.

Наконец, летом 1658 года между царем и Никоном произошел открытый разрыв.

Патриарх хорошо понимал, чем может закончиться этот конфликт. Память о Смутном времени была еще очень свежа. Он же уже видел, как общество, столь чутко и религиозно, столь трепетно и напряженно хранящее сознание своего мистического предназначения, даже на небольшие обрядовые правки ответило трагедией раскола. Можно только догадываться, какова была бы судьба страны и народа, если бы патриарх избрал путь открытого сопротивления, публичного обличения и жесткого противостояния светской власти.

После длительных молитвенных размышлений он выбрал единственно возможный для себя путь: незаконным притязаниям не подчиняться, в открытое противостояние не вступать. Утром 10 июля, после совершения Литургии и произнесения положенного поучения из бесед Иоанна Златоуста в Успенском соборе, он объявил вслух, что оставляет патриаршую кафедру, поставил к Владимирской иконе Божией Матери патриарший посох и в ризнице написал письмо царю.

Смущенный царь желал успокоить Никона, но их примирение никак не входило в планы боярской верхушки. Посланный Алексеем князь Трубецкой вовсе не имел расположения мирить патриарха с царем, и вместо успокоительных речей обрушил на первосвятителя град упреков. Никон обличил посланника в недостойных интригах, переоблачился и пешком отправился из Кремля. Народ его не пускал, плакал.

Патриарх уехал в свою любимую Новоиерусалимскую обитель, откуда прислал благословение управлять делами церковными митрополиту Питириму Крутицкому. От патриаршества Никон не отказывался. Так он становился как бы живым укором для тех, кто настраивал царя против первосвятителя.

В своих монастырях патриарх устроил житие образцовое и благочинное. Всех странников и богомольцев приказывал поить и кормить по три дня даром, в монахи принимал безвкладно.

Переписка с царем продолжалась. Причем теплая. Но почему окончательного примирения не состоялось – Бог весть. Вероятнее всего, начались влияния на царя.

В 1662 году решили Никона судить. Для суда над ним царю насоветовали пригласить еще двух восточных Патриархов – для легитимности и авторитета. Рекомендовал это царю епископ Иерусалимской церкви Паисий Лигарид. Считается, что Лигарид был тайным католиком. Его роль в низвержении патриарха – таинственная.

Есть такие люди, которые везде несут за собой интриги и бурю. Похоже, Паисий был из таких. Паисий – грек, но учился в Риме, хоть и в греческой коллегии. Там же его рукоположили во священника-униата. Он подвизался в католическом прозелитизме сперва у себя на родине, в Греции, потом в Константинополе. Но там попал под борьбу константинопольского патриарха с иезуитами и покинул страну. Иерусалимский патриарх постриг его в монахи и поставил митрополитом в Газе, но у себя в митрополии Паисий ни разу не появился. Вместо этого отправился в Валахию, где преуспел в дворцовых заговорах.

Преемник патриарха Иерусалимского отлучил Лигарида от Церкви. Но на Руси этого не знали. Доверяли ему как православному митрополиту. Именно к его авторитету и обращался патриарх Никон, который искал греческих помощников в своей «книжной справе». Слава Богу, Лигарид не успел поучаствовать в ней в полной мере – глядишь, дело пошло бы еще хуже. Приехал митрополит-расстрига в Россию только в 1662 году, уже в период распри между Алексеем Михайловичем и Никоном. Он и тут стал искусным царедворцем. Даже царя подкупил своей ученостью.

Элиты испрашивали его совета о Никоне – и Паисий ответил полным осуждением патриарха, который его вообще-то на Русь и пригласил. Известие о том, что Паисий Лигарид незаконно пользовался титулом митрополита, так как давно уже был лишен кафедры и даже анафемствован как еретик патриархами Константинопольским и Иерусалимским, пришло в Москву слишком поздно – 29 июля 1668 года. Патриарх Никон стараниями тайного католика был уже осужден и лишен сана на Московском соборе 1666 года, в котором Лигарид принимал непосредственное участие – был на всех его тайных совещаниях! Дальнейшая судьба этого человека теряется в Киеве, куда его отправил следующий царь, могила же его – в Киево-Братском монастыре.

КОМЕТА НАД МОСКВОЙ И БОЛЬШОЙ СОБОР 1666 ГОДА

Есть такая полулегенда о том, как Никон покидал Успенский собор последний раз. Вышел он тогда зимой, ночью. Садясь в сани, начал отрясать прах от своих ног, припоминая известные евангельские слова:

«А если кто не примет вас и не послушает слов ваших, то, выходя из дома или из города того, отрясите прах от ног ваших» (Матф. 10:11–15).

Стрелецкий полковник, наряженный провожать Никона, сказал: мы этот прах подметем! Никон ответил, указывая в небо на горевшую там комету:

«Да разметет Господь Бог вас вон той божественною метлою, которая является надолго!»

Комета тогда действительно была в небе. В Европе эта комета известна под именем кометы 1665 года. По нашему календарю она явилась 19 декабря 1664 года. Эта комета, вместе с кометой Галлея и кометой 1811 года – в тройке самых больших. На современников она произвела тягостное впечатление из-за огромного размера. Хвост этой кометы имеет длину в 20 миллионов миль.

Пророчество Никона сбылось. Страна входила – и очень надолго – в состояние раскола.

Собор 1666 года (в Успенском соборе Кремля) решил лишить Никона патриаршества и даже священства. Его обвинили в конфликтности, в том, что он оставил паству, не смирился и не стал каяться и прочем едва ли убедительном. Постановили сослать его простым монахом в Ферапонтов монастырь – это в нынешней Вологодской области.

В этой северной обители доживал опальный выдающийся патриарх – тихо, в действительном смирении и чистоте. Там его все почитали. Он много трудился: расчищал лесные участки, разрабатывал поле для посевов хлебов и овса. Толпы народа стекались к нему за благословением. За святого, судя по их переписке, почитал бывшего патриарха и царь.

Следующий царь, Федор Алексеевич, лично читал молитвы при гробе Никона в Новоиерусалимском монастыре, а после исходатайствовал у восточных патриархов разрешительные грамоты для него – то есть Никона «реабилитировали». В грамотах повелевалось причислить Никона к лику патриархов и поминать в таком звании открыто.

В следующем веке часть документов Большого Московского собора 1666 года – соборное определение о преступлениях Никона и соборную грамоту о извержении из священства Никона – никогда не печатали в составе официально издававшихся документов «Деяния Великого Московского собора 1666–1667 годов».

Собор осудил Никона, но оправдал его реформы. Старообрядцам, считавшим Никона антихристом, радоваться было нечему. Их на соборе предали анафеме. Больше того: Никон, будучи патриархом, разрешал служить и по старым, и по новым книгам, а собор 1666 года был категоричнее. Все старое пошло под запрет. В дальнейшем староверов стали называть раскольниками и преследовать. Сбылось пророчество Никона – разметало всех метлой.

Религиозный раскол очень скоро стал расколом государственным. Почему? Может быть, ответ подскажут судьбы двух самых известных староверов века.

ПРОТОПОП АВВАКУМ И БОЯРЫНЯ МОРОЗОВА

Небольшое село Григорово в Большемурашкинском районе Нижегородской области и теперь горячо хранит память о самом знаменитом своем уроженце: именем Аввакума тут названа площадь, здесь стоит ему памятник, на стене Дома культуры висит мемориальная доска, а в самом ДК работает выставка и ежегодно проходит аввакумовский праздник, собирающий староверов со всего мира.

Потомственный священник Аввакум Петров, наверно, один из самых беспокойных и горячих людей этого и без того беспокойного и горячего времени.

Он стал дьяконом в 22 года. В 24 – сельским батюшкой в нижегородском селе Лопатицы. Уже здесь в юном священнике разглядели всю ту строгую ревность, которая с годами разовьется до разрушительных границ. Он обличал своих прихожан за пороки, а священников – за плохое, неревностное служение. В какой-то момент за ним даже закрепилась слава экзорциста – к юному Аввакуму стали ездить на отчитки (чины изгнания бесов).

Есть в его биографии такой случай: когда во время исповеди пришедшей к нему «девицы, блудному делу повинной», в нем загорелся «огонь блудный», он «зажег три свещи и прикрепил к налою и возложил руку правую на пламя и держал, дондеже угасло злое желание».

Раз из деревни Лопатицы он прогнал артистов с пляшущими медведями. «Хари и бубны их изломал». Народная молва утверждает, что протопоп в ярости даже медведя ушиб. Отказался благословить сына боярина только за то, что у того была побрита голова.

В 1648 году Лопатицы посетил воевода царя Василий Шереметьев – герой Смутного времени, в прошлом слуга двух царей из первых Романовых, один из влиятельнейших людей страны. Ему пожаловались на самоуправство Аввакума. Они встретились, поговорили. А под конец Аввакум отказался благословлять сына именитого сановника Матвея. Шереметьев приказал бросить священника в Волгу, но Аввакум спасся.

Из Лопатицей его скоро прогнали. Он переселился в Юрьевец (в нынешней Ивановской области). Там стал строить те же порядки. И оттуда тоже его погнали, прибежал в Москву. Здесь он довольно скоро оказался близок «кружку ревнителей благочестия». При патриархе Иосифе он был деятелен и принимал участие в «книжной справе», то есть поначалу сам исправлял ошибки в богослужебных книгах, делал работу, против которой вскоре восстанет.

Когда в 1652 году патриарх Иосиф скончался, новый патриарх Никон, еще недавно бывший приятелем и единомышленником Аввакума, заменил прежних московских справщиков польскими книжниками во главе с Арсением Греком – ученым монахом из Салоник, который во всем был противоположностью горячего в своей ревности Аввакума. Арсений до прибытия в Москву, похоже, уже несколько раз менял веру – принимал то католичество, то, полагают даже, ислам – исходя из разных выгод. Такая гибкость убеждений и веры, конечно, резко контрастировала с пламенеющей преданностью вере у Аввакума.

В 1654 году протопоп Неронов, друг Аввакума, писал об Арсении царю Алексею Михайловичу:

«…отнюдь не дерзати святых книг таковым переводити… а ныне он, Арсений… живет у патриарха Никона в келии… а древних великих мужей и святых чудотворцев свидетельство отметает… Ох! Увы! Благочестивый царю! Стани добр!.. иностранных иноков, ересей вводителю, совет не принимай».

То есть ни Аввакум, ни его сподвижники поначалу не были против «книжной справы», но если они эту работу делали по древнерусским православным рукописям, то Никон опирался на греческие богослужебные книги. Древние харатейные (то есть на пергаменте написанные книги) новые справщики отвергли и довольствовались итальянским перепечатками. Аввакум же был уверен, что эти источники не авторитетны. В челобитной царю он критиковал Никона. Так начинался конфликт этих двух пассионариев века.

Его результатом стало требование Никона расстричь Аввакума, но в связи с заступничеством царя священник был только сослан в Тобольск. Дальше изгнание продолжилось: за Лену, в Даурию (нынешнее Забайкалье). Там он опять не поладил с местным воеводой Пашковым, тот его бил, а потом посадил в Братский острог. От голода умерли два его сына. Дальше Аввакума гнали до Нерчинска, Шилки и Амура. Когда через несколько лет священник вернулся в Москву, здесь все, включая царя, к нему питали уважение как к мученику.

Но тут он скоро опять стал все критиковать. Требовал восстановить прежние обряды. Царь почувствовал в этих обличениях энергию раскола – и опять сослал священника в Мезень, невдалеке от Архангельска, на Северном Ледовитом океане. Здесь он продолжал свою проповедь, рассылал послания, в которых называл себя «рабом и посланником Иисуса Христа».

Через два года Аввакума снова вернули в Москву. Это как раз был 1666 год, год собора и суда над патриархом Никоном. Тут была некрасивая ссора, видимо, вызванная ничуть не изменившимся характером священника. Аввакума в итоге расстригли прямо в Успенском соборе за обедней! Как описано в источниках, архиереи «опроклинали» его вдобавок, а он «проклинал сопротив» и предал противников анафеме. Бунтующего протопопа скрутили и заточили в Пафнутьев монастырь – «заперши в темную палатку, скованна, держали год без мала».

Этим не закончилось: последней дальней ссылкой и предсмертным пристанищем стал для Аввакума Пустозерск – в районе нынешнего Нарьян-Мара на северной реке Печоре. С 1667 года в земляной тюрьме эта несгибаемая личность провела 14 лет! Язык его не был вырезан, как у других ссыльных, – так что, несмотря на скудное питание хлебом и водой, Аввакум проповедовал прямо в тюрьме и писал оттуда грамоты, письма, воззвания и послания. Так, он писал к царю Федору Алексеевичу и критиковал отца его, Алексея Михайловича, также ругал и нового патриарха Иоакима… В 1682 году 61-летний Аввакум с приверженцами был сожжен по приказу государя в деревянном срубе в Пустозерске.

Аввакуму приписывают 43 сочинения. Во многих из них пламенеет его надрывный стиль речи: например, католиков он называл «римской блудней», а вот что писал своей богатейшей стороннице, московской боярыне вдове Феодосии Морозовой:

«Глупая, безумная, безобразная выколи глазища те свои челноком, что и Мастридия».

Так он призывал женщину, которая, по его мнению, недостаточно смиряет свою плоть, а надлежало ей по примеру преподобной Мастридии выколоть себе глаза, чтобы избавиться от любовных соблазнов.

Боярыня Морозова – удивительное лицо эпохи. Одна из самых влиятельных женщин той поры, родственница правящего дома Романовых и родственница боярина Глеба Морозова – богатейшего человека в стране и царского спальника. Спальники были самыми близкими к царю людьми, дежурили в его комнате, раздевали и одевали его, сопровождали в поездках.

Феодосия была уже второй женой Морозова. Ей было 17 лет, когда она выходила замуж, а ему – 54. Она рано овдовела, а до смерти ее мужа скончался и его брат, Борис Морозов, тоже очень состоятельный. В результате Морозова стала управлять грандиозным наследством. Ее дом в подмосковном имении Зюзино стал одной из первых роскошных усадеб России. Там ей служило до 300 человек, ездила она в дорогой карете, украшенной золотом и серебром, запряженной двенадцатью арабскими скакунами. Почитать Аввакума боярыня начала после его первого возвращения в Москву из ссылки в 1664 году. Феодосия Морозова вместе со своей младшей сестрой Евдокией (княгиней Урусовой) стали его духовными дочерьми.

Дом Морозовой стал своеобразным убежищем, за крепкими стенами которого находили защиту гонимые почитатели старых обрядов. С этого времени молодая вдова, слава о красоте и богатстве которой шла по Руси, посвящает себя подвигам благочестия. Непрестанная горячая молитва, аскеза – чтобы усмирить плоть, она носила власяницу. Широта благотворительности – бывало, со служанкой выйдут и весь мешок драгоценностей раздадут по Москве.

По сути, она стала главным спонсором старообрядцев. Но «добрый» духовный отец писал ей из ссылки:

«Милостыня от тебя истекает, яко от пучины морские малая капля, и то с оговором».

На Морозову пытались влиять. Царь увещевал ее через родственников. Но бесполезно: чем дальше, тем сильнее радикализировались ее взгляды. От решительных действий Алексея Михайловича долго удерживало заступничество царицы Марии Ильиничны.

Морозову вместе с сестрой арестуют уже после низложения патриарха Никона. Характер и нрав этой женщины показывает сцена допроса. К ней в дом по приказу царя пришел архимандрит Чудова монастыря (будущий патриарх Иоаким), а она даже не встала с кровати, отвечая на вопросы лежа.

Когда спустя время ее допрашивал в Чудовом монастыре сам патриарх Питирим, она также не хотела стоять и стрельцы держали ее силой.

Спустя годы, уже в ссылке, их с сестрой будут пытать на дыбе и уморят голодом – несмотря на заступничество бояр. О боярыне Морозовой царь Алексей Михайлович скажет: «Много наделала она мне трудов и неудобств показала».

РЕЛИГИОЗНЫЙ РАСКОЛ СТАЛ ГОСУДАРСТВЕННЫМ: СОЛОВЕЦКОЕ ВОССТАНИЕ

Соловецкий монастырь в ту пору был самой надежной цитаделью на всем Русском Севере. Еще недавно, в Смуту, крепость защищала свои волости от «литовских людей», поляков, остатков разгромленного в центре России тушинского войска. Братия здесь была вооружена. Так поступили, чтобы сократить гарнизон в 1657 году. Опрометчиво. Скоро эти стволы будут направлены против правительственных войск.

В 1657 году в монастырь пришли новые служебные книги. Их запечатали в монастырской казенной палате, а богослужение продолжали производить по старым. После собора 1666 года, осудившего старообрядчество, царь велел привести непокорную крепость в повиновение. В июне 1668 года на остров высадились стрельцы. Но встретили мощный отпор – по царскому войску палили из пушек! Это уже не просто разногласие о книгах, а кровавый мятеж.

Началось многолетнее «соловецкое сидение». Первые годы осада мятежного монастыря велась слабо – все же правительство рассчитывало на мирное разрешение. Но к 1674 году стало известно, что Соловецкий монастырь стал прибежищем для уцелевших участников разгромленных отрядов Степана Разина – лидера крупнейшего в истории допетровской России восстания, прозванного Крестьянской войной.

Это было уже серьезное преступление! Действовать армия стала решительнее!

В январе 1675 года в монастыре было принято решение не молиться за царя. Оказались среди монахов и такие, кто решения этого не поддержал, – их заперли в монастырскую тюрьму! Здесь, кстати, действие железного духовного закона: начавшие раскол неизбежно вскоре сами раскалываются внутри себя!

В январе 1677 года перебежавший чернец Феоктист сообщил царским войскам, что можно проникнуть в монастырь изо рва Онуфриевской церкви, и согласился ввести стрельцов через окно, расположенное под сушилом у белой башни, за час до рассвета, так как именно в это время происходит смена караула и остается только по одному человеку на башне и стене.

Монастырь пал. Начались казни иноков-раскольников. Здесь много мифологии. Одни описывают, как монахов жгли огнем, топили в проруби, подвешивали за ребра на крюках, четвертовали, заживо морозили во льду. И называют страшные цифры, что из 500 защитников монастыря в живых осталось лишь 14.

Другие историки с такими цифрами спорят, указывая на то, что даже в старообрядческих синодиках упоминается не более 33 имен «страдальцев Соловецких».

Так закончилось почти 20-летнее сопротивление монастыря. И может, и не дошло бы до страшного силового решения, если в какой-то момент соловецкая братия не решилась бы на настоящую революцию.

Судьба раскольников в веках плачевна. Поначалу они потеряли священство. Ни один епископ не ушел вместе с ними в раскол, в результате они лишились возможности участвовать в таинствах. Тогда одна часть старообрядцев сказала, что священства на земле больше нет, – и стала «беспоповцами». Другая часть сманивала и призывала запрещенных в служении или сбежавших священников и, перемазав их миром, принимала от них таинства, называясь «беглопоповцами». Так возникли две основные иерархии староверов.

Вглядываясь сегодня в старовера, трудно не умилиться и не восхититься этой горячей вере, сохраненной и пронесенной, словно свеча на ветру, через века потрясений, гонений и споров. Трудно не увидеть красоту этих хрупких, но несгибаемых людей, трудно не поразиться тому, как на всех континентах они сумели сохранить себя и Христа в сердце, живя небольшими закрытыми колониями. Как сумели, по слову Спасителя, «быть в мире, но не от мира», не смешиваться с планетой, все более отдаляющейся от верности Христу, не впустить ее в себя.

Удивительным образом и чудом Божьим (и, конечно, не без Его воли) староверы сохранили для нас… нас самих. Ту Россию, которая, казалось, давно скрылась под водой китеж-градского озера. Ту Россию, которая стала избранным домом Божьим.

Ревнители старого обряда среди нас – это важное свидетельство о благоговении перед святыней, напоминание о фундаменте, на котором и теперь стоит наша страна: на горячей вере и молитвенном строе жизни целых поколений русских людей.

Мученическая кровь и рабство у безбожной власти всех примирили. На исходе ХХ века раскол был уврачеван. На Соборе нашей Церкви 1971 года (в Трапезном храме Троицкой лавры) взаимные проклятия и анафемы были сняты.

КАК РАСКОЛ XVII ВЕКА ПРИВЕЛ К РЕВОЛЮЦИИ 1917 ГОДА?

Если выстроить логическую цепочку от событий этого века до крушения страны спустя почти три столетия, то удастся понять, насколько дорого нам стоила ошибка в религиозной – такой чувствительной – сфере нашей страны.

К концу XVII века в ответ на многочисленные мятежи и для прекращения проповеди ритуального самоубийства (в огне самосожжений погибли под 20 тысяч староверов) государство начало преследование раскольников. Те ожесточились еще больше. Россия погрузилась в вялотекущую, неуловимую гражданскую и, что самое страшное, религиозную войну без определения линий фронтов.

Народные восстания стали нормой жизни последних десятилетий века. Все они вдохновлялись в той или иной степени раскольниками. Крупнейшее восстание в допетровской стране – это бунт донского казака Степана Разина из черкасской станицы Зимовейская на Дону (сейчас станица Пугачевская в Волгоградской области).

Разин, как и его будущий земляк, лидер другого крупного восстания Емельян Пугачев, был старовером. Считается, что Разин поднял восстание из личной мести царскому воеводе, но первые успехи и многие сторонники вдохновили мятежника на то, чтобы распространить казацкий свободолюбивый демократический строй по всей России. В провинции, где симпатизировали староверам, он находил опору. Из таких мест к нему в отряд бежала и монахиня-расстрига Алена Арзамасская – русская эпическая амазонка, которую сравнивали с Жанной д’Арк и на ее примере учили советских школьников.

Разин и разинцы – удивительные фигуры нашей истории. Степан стал героем фольклора, а затем – и первого российского кинофильма. Он еще и первый русский, о котором на Западе была защищена диссертация (причем уже через несколько лет после его смерти). Даже сразу после революции первыми, кому большевики установили памятник на Лобном месте, были Разин «с ватагою»!

Разинские бойцы находили укрытия от царских войск в монастырях, у старообрядцев.

Спустя 10 лет раскольники активно участвовали в другой русской катастрофе – Стрелецком бунте 1682 года, в результате которого власть была передана царевне Софье Алексеевне и были перебиты все ее конкуренты – худородные Нарышкины. Тогда начался военный режим хованщины – по имени князя Хованского, лидера стрельцов, оставшихся контролировать после переворота Кремль и власть.

В это время в стране назревала вторая Смута – пуще первой. Почувствовав слабость правительства, старообрядцы решили, что наступил их час. Их активисты собрались в Москве из дальних скитов и проповедовали в стрелецких полках возврат к старой вере. Хованский их было поддержал.

В Третьяковской галерее хранится картина Перова «Никита Пустосвят. Спор о вере». Темпераментное громадное полотно описало реальные события, когда в Грановитой палате Кремля прошел открытый теологический диспут между патриархом Иоакимом с православным клиром и одним из лидеров староверов, суздальским священником Никитой Добрыниным, прозванным Пустосвятом. Спор этот свелся ко взаимному обвинению сторон в ереси и невежестве и, в конце концов, к ругани и чуть ли не драке. Это и показал на картине Перов. Тем не менее старообрядцы покинули Кремль с поднятой головой и на Красной площади объявили всенародно о своей полной победе.

После их ухода правительница заявила стрельцам:

«Чего смотрите: хорошо ли таким мужикам-невеждам к нам бунтом приходить, творить нам всем досады и кричать? Неужели вы, верные слуги нашего деда, отца и брата, в единомыслии с раскольниками»?

То есть Софья уловила, куда могут привести страну такие идеи.

Стрельцы отступились от старообрядцев, обвинив их в Смуте и желании восстановить их против царей, а вечером этого же дня расправились с Никитой Пустосвятом, обезглавив его прямо на Лобном месте, – первая совершенная здесь казнь! И что-то здесь надломилось, что-то сломалось в этот момент в стране. Сломалось мистически. Лобное место – образ Голгофы в России. Страны, подражавшей Святой земле и Небесному Иерусалиму. Голгофа – Лобное место считалось центром Святой Руси. То, что оно обагрилось кровью – это было свидетельство какого-то тектонического сдвига, предвестием потрясений во всей стране. Наступающего перелома.

И он начался: старообрядческая реакция только росла. Раскольники увлекали в бунт и дворян. Чтобы остановить это, царю Петру придется освободить дворян – только такой ценой они станут верными слугами и опорой престола против раскольников.

Но это необходимое, возможно, решение в будущем принесет еще больше вреда – началось колоссальное социальное неравенство в стране. Дворяне свободны, а привязанные к ним крепостные – по-прежнему нет. Следующий бунт, Пугачевский, будет реакцией как раз на это!

Так постепенно из года в год внутри страны будет расти революционное движение, а вместе с ним – умножаться социальное расслоение: отделение элит, которым за служение трону будут даваться все большие возможности от всех, кто не элита. Неравенство и несправедливость.

А порабощенная государством и Петровскими реформами Церковь будет все меньше влиять на народную душу – и душа станет отмирать. С учетом растущих противоречий в обществе все это вместе приведет к катастрофе 1917 года.

Из-за того, что многие монастыри стали центром раскола (как Соловки, например), собор 1681 года запрещает строить новые обители и постановляет объединять малолюдные. Это был удар по сердцевине Церкви и духовной жизни страны – по монашеству. Без питательной силы монастырей святость скудеет. Дальше, в будущем веке, этих ограничений для монастырей и монахов будет все больше, вплоть до полного запрета постригаться в монахи.

С другой стороны, страна теряет еще один важный источник силы духа – святых. Канонизации постепенно прекращаются. Первоначальная причина – все в том же слепом подражании грекам, которые канонизировать не очень спешили. Больше того – канонизации некоторых уже прославленных святых отменяются: так случилось, например, со святой Анной Кашинской, святыми Иоанном и Лонгином Яренскими, Герасимом, Галактионом, Игнатием Вологодскими.

Есть в Москве храм Св. Максима Юродивого. Святой блаженный Максим, канонизированный в 1698 году, – это последняя канонизация патриаршего периода (скоро патриархов вообще отменят). Следующая канонизация будет только через 60 лет, в 1757 году!

А ведь новые святые – это не только близкие ходатаи за нас перед Богом, но и свидетельство о том, что Церковь – живая, что кровеносные сосуды в этом огромном Теле Христовом, как называют Церковь, наполнены благодатью, рождающей новых святых. Новые святые – это всегда голос Церкви, говорящий: «Они – почти твои современники, и они смогли, значит, и у тебя получится».

В 1698 году будет Вторым стрелецким бунтом довершен начавшийся слом истории.

УТРО СТРЕЛЕЦКОЙ КАЗНИ – ПРОЩАНИЕ СТАРОЙ И НОВОЙ РОССИИ

Второй бунт стрельцов был попыткой реванша царевны Софьи. Она воспользовалась тем, что Петр за границей, и объявила, что Петр не является ее братом, произошла подмена. Летом стрельцы сместили своих начальников, избрали по четыре выборных в каждом полку и направились к Москве, чтобы возвести Софью на российский трон.

Бунт был раздавлен с особой жестокостью.

Казнь на Лобном месте над стрельцами – то был второй и последний случай, когда казнили на этой Русской Голгофе. На этот раз все было намного жестче, чем с Никитой Пустосвятом. Кровью была залита вся площадь. Петр I, говорят, лично отрубил головы пятерым стрельцам.

Всего было казнено около 2000 стрельцов (а, как утверждает история, бунтовщиков всего было 2200) – трупами, которые сознательно долго не убирали, была усыпана Москва.

Картина Сурикова «Утро стрелецкой казни» – мистическая. Кто-то верно сказал, что здесь встречаются друг с другом две России: уходящая и будущая, новая. 1 марта 1881 года, когда произошел еще один слом в нашей истории, расколовший ее на «до» и «после», – убийство императора Александра II, на выставке передвижников должна была демонстрироваться именно эта картина.

На этом полотне встречаются два наполненных какой-то одержимостью взгляда: глаза раскольника перед казнью – и глаза Петра. Мог ли любить новый молодой царь такую «святую Русь»? С этой одержимостью Петр развернул страну прочь от традиций предков и, по слову Пушкина, поднял Россию «на дыбы».

ПЕТР МЕНЯЕТ В СТРАНЕ ВРЕМЯ

Россия выходила из этого «бунташного» века, казалось, с прививкой от поклонения всему западному, со сформулированной национальной идеей, с новым самосознанием.

Ненадолго. Катастрофа раскола снова сбила с пути. Петр осознал потребность в жесткой, стремительной модернизации. И хотя окно в Европу уже было давно и до него прорублено, и флот строился до Петра, новый амбициозный царь решился одномоментно порвать с ненавистным ему прошлым. В далекую духовно, рационалистическую, уже довольно антицерковную протестантскую северную Европу и поведет страну царь.

Запад в России стал утверждаться с энергией недавних «книжных справ», как-то надрывно и законодательно: 29 августа 1699 года вышел указ сбрить бороды и носить французское платье! В этом же году было установлено праздновать Новый год с января. На европейский манер в России вводится и новый календарь с летоисчислением от Рождества Христова!

Главные часы страны на Спасской башне стали и главным символом начавшихся преобразований. Прежде куранты выглядели так: циферблат был поделен на 17 равных частей. Дело в том, что русские часы делили сутки на часы дневные и часы ночные, следя за восхождением и течением солнца так, что в минуту восхождения на русских часах бил первый час дня, а при закате – первый час ночи, поэтому почти каждые две недели количество часов денных, а также и ночных, постепенно изменялось. Это было пусть не столь просто и рационально, как в Европе, но по таким часам мы жили в большей гармонии с природой.

Один иностранный врач на русской службе ехидничал:

«У наших часов стрелка движется по направлению к цифре, в России же наоборот – цифры движутся по направлению к стрелке. Так как русские поступают не так, как все другие люди, то и произведенное ими должно быть устроено соответственно».

Но теперь все изменится. Наступают новые времена – точнее, в Россию приходит новое время. Петр на 30 подводах привозит из Голландии циферблат с двенадцатью цифрами. Время становится европейским.

ПОСЛЕДНИЙ ПАТРИАРХ СВЯТОЙ РУСИ

Последний дореволюционный патриарх Адриан правил Церковью десять лет, с 1690 по 1700 год. Могила его – в Успенском соборе.

С Петром патриарх не ладил. Поссорились они, когда Святейший отказался постричь в монахини жену царя – Евдокию. А когда глава Церкви заступился за приговоренных к казни стрельцов, царь публично оскорбил его.

Различия в представлениях о пути России у патриарха и царя были очевидны. Адриан, например, грозил сурово наказывать всех, кто курил табак, брил бороду и носил немецкую одежду. Петр же вводил это законодательно.

Другие, полезные, начинания царя – строительство флота, военные и социально-экономические преобразования – патриарх поддерживал.

В феврале 1696 года патриарха парализовало – есть в этом какой-то символ всего того, что произошло с Россией – с прежней Россией, с Церковью. Ее всю тогда парализовало.

Через четыре года Святейший умер. Петр решил на этот пост никого больше не назначать. Учредил Священный синод – что-то вроде министерства по церковным делам. То есть фактически Петр сам, как царь, возглавил Церковь. Конечно, это тоже была западная идея – похоже на то, как у англичан, но с русским своеобразием. Синод – то есть коллективное руководство Церковью, что вообще-то в нарушение канонов и правил святых апостолов – стал только русским экспериментом. Чем он закончился? Революцией 1917 года.

Он закончится тем, что спустя пару веков «народ-богоносец» пойдет сам уничтожать свои собственные святыни. Это станет возможным потому, что задавленная государством Церковь – станет восприниматься народом как государственное учреждение, что надрывало и коверкало саму свободную природу Церкви.

Церковь-«министерство» не переставала при этом хранить благодать, менять людей, рождать святых и нового человека, но с годами она все менее и менее вызывала доверие, потому что доверие утрачивало государство, аппаратом которого считалась Церковь. И на смену живому общению с Богом пришли исполнения правил и «ежегодные справки о причастии». Живая вера становилась мертвой и формальной – вот итог петровского решения подчинить Церковь себе.

Вероятно, не обладая религиозной чуткостью и не представляя, возможно, какие последствия у этого могут быть, царь заложил мину в будущее России. Лишившись живой свободной Церкви, страна рубила сук, на котором сидит: перекрывала источник созидательной благодатной энергии, которая в свое время и создала Россию, мобилизовывая народ на ревностное служение Земному Отечеству как образу Небесного.

А еще петровские преобразования положили конец надеждам на Вселенское православное царство, заставили надолго похоронить мысль России о своей христианской миссии в мире.

Образом этой миссии был Новоиерусалимский Воскресенский монастырь, символично делавший страну «новым Израилем». Страшным знаком крушения прежних надежд станет обрушение грандиозного купола Новоиерусалимского собора. Он падет в 1723 году, когда здесь уже будет совсем другая страна. Уже бесконечно далекая от Святого царства, каким ее мыслили строители этого монастыря.

А когда Россия отходит от выполнения своей миссии в мире, то падает. И крушение этого купола – это еще и будто тревожное предзнаменование будущего крушения страны.

МИССИЯ РОССИИ. В ПОИСКАХ РУССКОЙ ИДЕИ