Родничок литературного пробуждения я почувствовал в душе своей очень рано, еще в дошкольные детские годы. С каким-то особенным наслаждением я запоминал наизусть стихи, которые учил мой старший брат Сережа. В ритмике поэтических строчек я улавливал свою особую музыку, и это придавало моей памяти остроту и заинтересованность. Это уже потом, ученица средней школы, я узнал, что в своем детстве мама страстно любила поэзию. Моя бабушка, Настасья Никитична, будет нам, внукам, рассказывать о том, как наша мама, ученица церковно-приходской школы, спрятавшись от взрослых, читала французские и английские романы, а также стихи Пушкина, Лермонтова и Некрасова. Это продолжалось до полночи, пока дедушка не «вкатывался» в ее маленькую спаленку и не тушил молча пятилинейную керосиновую лампу.
Позже, когда я стану профессиональным писателем, то я твердо буду знать, что страсть к художественной литературе, особенно к хорошей русской поэзии, мне как бы генетически передалась от мамы.
Уже после войны, когда я вернулся в родительский дом в село Убинское Новосибирской области, куда по воле судьбы нам пришлось переехать из Тамбовской губернии после раскулачивания деда, я, теперь уже не помню, где достал сборник стихов Бориса Пастернака, который прочитал на одном дыхании и открыл для себя нового русского талантливого поэта. Я даже не заметил, как мама взяла со стола сборник стихов Пастернака и, уединившись на кухне, принялась его читать. Через час она вошла в горенку, где я лежал на кровати, и, тронув меня за плечо, сказала:
— Какой прекрасный поэт. А я ведь раньше его не читала. — Она положила сборник на подушку и добавила: — Я тут ногтем отметила один куплет, один мудрый и волшебный куплет.
Эта строфа, отмеченная ногтевой вдавленкой, меня буквально обожгла сегодня утром, когда я читал стихи. Вот они, полные глубокой мудрости и пророчества пастернаковские стихи:
О, если б знал, что так бывает,
Когда пускался на дебют,
Что строчки с кровью убивают,
Нахлынут горлом и убьют…
Я посмотрел в глаза мамы и удивился: такого мятежного огня в ее глазах я еще никогда не видел. Я встал с кровати, поцеловал ее в щеку и сказал:
— Это хорошо, мамочка, что стихи эти тебя потрясли. Теперь мне понятно, в кого я уродился.
Очень тяжелыми для меня были вторая половина 51-го и первая половина 52-го годов, когда я пытался устроиться в редакцию какой-нибудь московской газеты или журнала. После знакомства с афишей выступлений молодых московских поэтов, где значилась и моя фамилия, а также с пригласительным билетом на поэтический вечер студии поэтов Московского университета, руководимой в то время широко известным поэтом, лауреатом Сталинской премии Павлом Антокольским, меня бойко и твердо вводили к главному редактору и представляли чуть ли не как находку для их редакции. Но после представления заполненного «листка по учету кадров» все кончалось тем, что сотрудники секретариата предлагали мне позвонить им через «несколько дней». И я звонил, уже заранее зная, что ответ будет отрицательным.
На мое счастье летом 1952 года вышел приказ Министерства «просвещения» о введении в программу 9 и 10 классов средних школ новых предметов психологии и логики, но преподавателей для этих дисциплин в институтах еще не готовили. И тут мне повезло. Директор 122 московской школы, что находилась в пятидесяти шагах от памятника Пушкину (тогда он стоял на старом месте), Трофим Никитич Полищук, познакомившись с моим университетским дипломом и контрольным листком о сдаче вступительного экзамена по логике в аспирантуру МГУ, протянул мне чистый лист бумаги и твердо сказал всего несколько слов:
— Заявление напишите на мое имя. Будете преподавать логику и психологию.
С этого дня мы с директором стали близкими друзьями.
Эти же предметы я несколько лет преподавал еще в двух школах: № 73 на старом Арбате, откуда на театральный небосклон взошла звезда народного артиста Вячеслава Шалевича, уже в школьные годы отмеченного божественной печатью таланта, дружба с которым у меня продолжается всю жизнь, и в школе на Беговой улице, откуда вышла в мир советского кино и театра Людмила Крылова.
Параллельно с преподавательской работой в общеобразовательных и Московской юридической школах началась творческая работа в прозе и драматургии. За полвека непрерывного литературного труда мною написано шесть романов, несколько повестей, десятки рассказов и пьес, поставленных в драматических театрах страны и за рубежом. Причем почти все пьесы написаны мной по мотивам моих романов и повестей после обращения ко мне руководства театров с просьбой дать им право инсценировать только что вышедший роман или повесть. В этой «перелицовке» моей прозы театром я, как правило, отказывал: очень боялся «стряпни» окололитературных «жучков» и театральных дельцов.
Об этом я расскажу во 2-м томе своих воспоминаний.
Моим литературным дебютом была повесть «Сержант милиции», за которую я в 1955 году на Всесоюзном конкурсе художественной литературы о работе советской милиции получил премию. Конкурс проводился Союзом писателей СССР и МВД СССР.
Дебют был удачным. Крутые повороты в моей литературной судьбе начались с романов «Суд идет», «Черные лебеди» и «Матросская тишина».
Приступая к работе над воспоминаниями, я никогда не думал, что строки некоторых глав будут насыщены болью и слезами. Пришлось заново в подробных деталях пережить трагедию раскулачивания трудовой крестьянской семьи и ареста отца, малограмотного плотника, событий, которые роковой печатью легли на дальнейшие двадцать лет моей биографии.
Только в 1956 году, после посмертной реабилитации отца, в «личном листке по учету кадров» можно было не заполнять «позорную» графу о репрессиях ближайших родственников.
Дальнейшие удары судьбы будут описаны во 2-й книге. Но жизнь принесет и счастливые моменты: женитьба, рождение детей, встречи с интересными людьми, дружба с которыми мне придаст новые силы и новые духовные опоры.
Гениальный скульптор Евгений Вучетич; восьмикратный чемпион СССР по боксу Николай Королев; последний председатель товарищества передвижников, председатель АХРРА Павел Родимов; блистательный клоун и киноактер Юрий Никулин; народные артисты СССР Николай Черкасов и Василий Меркурьев; боевые генералы и маршалы Советской армии.
Несколько деловых встреч у меня было с маршалом Советского Союза Василием Ивановичем Чуйковым, который как действующее лицо вошел в мою документальную повесть и пьесу «Тысяча первый поединок».
С маршалом авиации Евгением Яковлевичем Савицким мне посчастливилось в составе группы писателей-фронтовиков провести месячную командировку в войсках ПВО страны, где мы дружески общались с «подъема» до «отбоя». Интересный и красивый человек. Герой войны и прославленный спортсмен-теннисист.
С маршалом артиллерии Василием Ивановичем Казаковым у меня было несколько деловых встреч и даже одно совместное выступление в День артиллерии и ракетных войск. И где бы вы думали? В магазине «Детский мир», где директором была подруга жены маршала со школьных лет.
Не мог без восхищения читать военные мемуары моего земляка и друга генерал-полковника, Героя Советского Союза Василия Митрофановича Шатилова, с которым, как издавна говорилось на Руси, мы дружили домами.
Навсегда останется в памяти встреча в Советском комитете ветеранов войны с генералом армии Героем Советского Союза Павлом Ивановичем Батовым и легендарным героем войны Алексеем Маресьевым, на которой нам, писателям-фронтовикам, написавшим книги о войне, они вручали удостоверения и Знаки почетных ветеранов комитета ВОВ.
Встречи с трижды Героем Советского Союза маршалом авиации Иваном Кожедубом были у меня хоть и короткими, но зато незабываемыми. Много и как интересно мне рассказывал о нем его ведомый, летчик-истребитель Сергей Макарович Крамаренко, который за сбитые им немецкие самолеты получил звание Героя Советского Союза и после войны стал генералом. С семьей генерала Крамаренко дружат моя жена и мои дети. Пожалуй, единственный из этого почетного списка героев войны, кто ныне здравствует и продолжает трудиться на боевом посту, возглавляя клуб Героев Советского Союза и Героев России, мой ровесник Сергей Макарович Крамаренко.
Пишу эти печальные строки, а душой возношусь в молитве: «Царствие вам Небесное, мои дорогие друзья. Вы заслужили не только славу, но и покой».
Библиография
1. Бабкин лазарет. Повесть и рассказ. М., «Правда», 1983 (Библиотека «Огонек»).
2. В графе «отец» — прочерк. Драма в 2-х действиях. (Отв. ред. Малашенко). М., ВААП, 1976 (отпечатано на ротаторе).
3. В графе «отец» — прочерк. Драма в 2-х действиях. (Отв. ред. М. Ефимов). М., ВААП, 1983.
4. В огне повенчанные. Роман. М., Воениздат, 1979.
5. В огне повенчанные. Роман. М., Московский рабочий, 1984.
6. В огне повенчанные. Высота. М., Патриот, 1995.
7. Высота. Роман. М., Воениздат, 1990.
8. Живая память. (Сборник рассказов). М., «Художественная литература», 1970. (Роман-газета, № 10).
9. Избранные произведения в 2-х томах. М., Воениздат, 1984.
10. Избранные произведения в 2-х томах. М., Воениздат, 1984.
11. Избранные произведения, т. 1. — 1983, т. 2. — 1984.
12. Крах миллионера. Пьеса в 2-х действиях. М., ВААП-Информ, 1986.
13. Круги замыкаются. Драма в 2-х актах. М., ВААП-Информ, 1979.
14. Крылья. (Очерки о передовых авиаторах). М., Изд-во ДОСААФ, 1971.
15. Крылья и цепи. Роман. М., Современник, 1979.
16. Крылья и цепи. Роман. Барнаул. Алтайское книжное изд-во, 1985.
17. Крылья и цепи. (Черные лебеди). Роман. М., Советская Россия, 1990.
18. Матросская тишина. (Роман и повесть). М., ПКФ «Динамит»; ПКФ «Печатное дело», 1994.