Судьбы моды — страница 5 из 9

Русское влияние на культуру, моду и искусство ХХ века

Прежде чем говорить о русском влиянии на мировую культуру и моду XX века, стоит обратиться к предыстории вопроса.

До реформ Петра Великого для Запада Россия была страной достаточно закрытой. Европейцы мало знали о ней, Россия мало знала о Западе. И только через прорубленное «окно в Европу» (я имею в виду город Петербург) в Россию проникло огромное влияние Голландии, Германии, Франции, Англии. Множество архитекторов, художников, скульпторов с Запада стали работать в России. Что очень важно, в России привились иностранные языки. Уже в конце XVIII века множество людей в России стали говорить по-немецки, по-французски, по-английски. Напомню, что в дворянских семьях изучали сразу три языка, кроме русского. Затем во Франции в 1789 году произошла революция. И именно в этот период множество французских аристократов бежало из Франции, спасаясь от «адской машины» — гильотины.

Петербург принял в то пору несколько тысяч французских эмигрантов. Многие из них прижились в России, выучили русский язык, обзавелись семьями и даже поступили на русскую государственную службу. В XIX веке контакты между Россией и Францией были огромные. Даже наполеоновская война не только не помешала им, а сделала еще теснее. Напомню о важном историческом факте: по окончании наполеоновской войны Париж три года подряд был оккупирован русской армией. Русские стояли в Париже, на Елисейских полях и учили французов говорить слово «быстро».

В русском языке после контакта с французской армией тоже появились новые слова. Мы их употребляем каждый день, забывая об их смысле. Приведу несколько примеров. Каждый из нас знает, что значит «шантрапа». Это французское выражение, что значит буквально «не будет петь». То есть к шантрапе относятся люди не годные даже к пению. А как насчет слова «шаромыжник»? Оно произошло от словосочетания cher ami — милый друг. Так французские солдаты обращались к русским крестьянам, когда просили яиц, хлеба и молока. Шаромыжником — для них был тот, кто хотел бесплатно получить что-то. Слово «шваль» трансформировалось от французского слова cheval — лошадь — это то, что оставалось на полях сражений с французской конницей. А как насчет знаменитой белорусской фамилии Машеров? Она произошла от ma cher — моя дорогая. Машеровы — незаконнорожденные дети французских солдат.

В XIX веке Париж стал центром торговли. Появлялись дома моды, салоны украшений, проходили замечательные международные парижские выставки. Например, выставка 1889 года стала знаменита тем, что специально как экспонат выставки была воздвигнута Эйфелева башня. Это был триумф человеческой мысли.

В конце 1890-х годов отношения между Россией и Францией были настолько сердечными, что Франция (в то время республика) и Россия (империя) подписали соглашение, которое называлось Антанта, что значит «теплая и нежная дружба». Русские ездили в Париж как к себе домой, французы ездили с такой же скоростью в Петербург и Москву. Улицы в Петербурге и Москве пестрели вывесками на французском языке о всевозможных модистках, парикмахерах, парфюмерных магазинах. Одним из главных языков России был французский язык.

Но вот началась Первая мировая война. Франция, как союзница России, поддержала ее во всех военных действиях.

Не удивительно, что еще накануне Первой мировой войны знаменитый русский импресарио, создатель такого мощного движения, как «Русские сезоны» в Париже, Сергей Павлович Дягилев, организовал во Франции крупные мероприятия русского искусства. Первым событием стала выставка русской живописи, вторым — русский концерт симфонической музыки, а третьим (в 1908 году) — концерт русской оперы с гастролями Федора Шаляпина и знаменитой тогда сопрано Фелии Литвин. Деятельность Дягилева в дореволюционные годы, до Первой мировой войны, была замечена французской элитой. Она не только помогала ему деньгами, но и своим участием пропагандировала его деятельность. Таким образом, русское искусство стало очень интересовать Париж, где всегда было принято приветствовать все новое.

В XIX веке русские часто соприкасались с французским искусством у себя на родине. Но французы не интересовались русским искусством, не зная его самобытности. В России не было ни одного идеологического лидера искусства, который мог бы показать, что русское искусство XIX века отличается коренным образом от европейского и превосходит его в качестве. Дягилев страшно не любил передвижников, считая, что их отношение к жизни — банально, что передвижники просто бытописатели, а не замечательные художники. Вот почему на выставки он передвижников не возил. Он говорил: «Париж грязи не потерпит». Париж жил тогда импрессионистами. В России же об импрессионистах не знали. Это пришло позднее.

Иными словами, Дягилев стал первой ласточкой, который принес русское искусство не только на сцены Франции, но и на сцены всей Европы. Он гастролировал в Берлине, Брюсселе, Монте-Карло, Вене и Будапеште. Это создало России огромную славу, и уже в предвоенные годы русский балет доехал до Рио-де-Жанейро, Буэнос-Айреса и Монтевидео. Кстати, там, в Буэнос-Айресе, Дягилев потерял своего главного исполнителя Вацлава Нижинского. Он впопыхах женился на венгерке Ромоле Пульской, обвенчался с ней, за что и получил увольнение из труппы в тот же день, когда Дягилев узнал об этом из телеграммы.

У Дягилева была еще одна знаменитость, величайшая балерина первой половины XX века Анна Павловна Павлова. Она была смешанного происхождения. Ее отец был караимом, музыкантом из Крыма, открывшим прачечную в Петербурге. А мать — прачкой. Анна родилась вне брака, поэтому долго не могли определиться с ее отчеством. Но ее музыкальные способности, доставшиеся от семьи, а также интерес к танцу, который проявился, как только она впервые увидела балет «Спящая красавица» на сцене Мариинского театра, создали из нее уникальную по тем временам балерину.

Дягилев использовал ее в первом сезоне. Но из-за трудностей характеров обоих гениев они не остались долго вместе в творческом союзе, и Павлова стала гастролировать одна. И если Дягилев совершил турне по Европе и Южной Америке, то Павлова исколесила весь мир. Не было города или столицы цивилизованного мира, куда бы ни ступила ножка превосходной балерины. Анна скончалась в 1931 году во время гастролей в Гааге, простудившись в результате аварии на железной дороге во Франции.

Анна Павлова подарила русскому балету мировой престиж. Вовсе не советский балет утвердил его. Когда после войны стал гастролировать Большой театр, он прошел по уже проторенной Анной Павловой дорожке. Балерина показала, что танцевать на пуантах можно. До этого никто не знал и не подозревал, что можно делать что-то подобное.

К началу Первой мировой войны Париж был уже абсолютно очарован стилем Дягилева. Этот стиль был в первую очередь связан с художниками, которые подарили всему цивилизованному миру новое видение красок. Знаменитым дизайнером по костюмам и художником по декорациям у Дягилева был Леон Бакст, родившийся в городе Гродно. Представьте, провинциалы из глубинки Российской империи своим искусством покорили и очаровали Париж. И уже в предвоенные годы создатели французской моды копировали шаровары Бакста, освободили женщин от корсета, утвердили моду на тюрбаны и прозрачные ткани.

Первая мировая война затормозила художественный контакт между Россией и Францией, потому что их разделяла воинственная тогда Германия.

И вот в 1917 году произошла Февральская революция, а затем и большевистский переворот, который все поменял в России. И те люди, которые считали себя художниками, элитой и которые были действительно на гребне волны, у власти, составляли ядро русской интеллигенции, русского дворянства, армии, купечества, промышленности, были вынуждены покинуть тогдашний Петроград. Все, что я рассказываю вам, это из первоисточников. Я жил в Париже 22 года и знаю все это от людей, переживших 1917 год.

Никто не думал, что революция продлится долго. Все думали, что мятеж большевиков продержится месяца два. И так как были патриотами, то отправились из Петрограда не за границу, а в Москву. Но волнения начались и в Москве. Всем пришлось перебираться в Киев, который на время стал столицей культуры России. Артисты и художники из Петербурга и Москвы поселились там. Но больше двух лет они и там задержаться не могли, перебрались сначала в Одессу, затем в Ялту.

Так начался великий исход. Никто из эмигрантов не хотел покидать Россию, это была их родина. Но большевики теснили. Начался красный террор, когда людей так называемого «буржуйского» происхождения должны были физически уничтожить. Поэтому оставаться на территории, контролируемой большевиками, никто не хотел.

В 1921 году, когда бегству пришел конец, русская интеллигенция, погрузившись на корабли Антанты, отправились в дальнее плавание. Первой остановкой был Константинополь. Есть было нечего, пить было нечего и продать было особо нечего. Многие из русских беженцев приехали с чемоданами, в которых были их платья. У некоторых имелись семейные драгоценности, иконы, кто-то привез самовар, а кто-то и собачку.

Русским эмигрантам пришлось столкнуться с тяжелой работой. Многие никогда физически не работали в России. Единственное, что требовалось тогда в Константинополе, это развлечения, которых не было во время войны. Русские стали открывать первые рестораны, блинные, чайные, пирожковые. А дамы, которые имели склонность к шитью, первые дома моды. Появились магазины по продаже комиссионных мехов и бриллиантов. Так как артистов среди приехавших было предостаточно, некоторые пошли на сцену. Они стали выступать с итальянским, русским репертуаром, пели в кокошниках, танцевали. Но все понимали, что этот город не любит западной культуры. Это была столица Востока, где балет и опера чужды. Артистам пришлось искать другое место.

К тому же турки оказались очень восприимчивы к красоте русской женщины. Они никогда не видели блондинок, а с голубыми глазами — и подавно. Разводы среди турецких подданных сыпались как из рога изобилия. И в конце концов группа одалисок, которых оставили их хозяева, подготовили петицию в мэрию города Константинополя. Ее подписали 136 женщин из гарема. Одалиски просили освободить город от нашествия варваров с Севера. В петиции было написано: «Эти фурии со светлыми волосами и голубыми глазами разрушают сердца наших мужей и отцов, разоряют наши семейные гнезда, уводят в свои объятия. Мы требуем выслать всех русских из Константинополя». Эмигрантам предложили в короткое время покинуть этот город из-за плохого поведения русских женщин.

Гражданская война еще не кончилась, и люди не знали, смогут ли они вернуться к себе на родину или им придется ехать еще дальше. Тогда несколько стран, решив помочь русским беженцам, стали выдавать им визы или вид на жительство. Среди этих стран были Чехословацкая республика (вновь родившаяся после распада Австро-Венгрии), Болгария (дружественная православная страна), Югославия (король которой учился в Петербурге в конце XIX века). В первую очередь давали визы образованным и интеллигентным людям. Европе нужны были педагоги, агрономы, инженеры, архитекторы, строители, специалисты по устройству заводов. И все те, кто обладал соответствующими дипломами, получили визу и вместе со своими семьями выехали в эти страны.

Франция, которая имела дружественное соглашение с Россией, предлагала только черную работу. Во время Первой мировой войны около трех миллионов французов было убито на полях сражений, рабочих рук не хватало. Во Франции в то время бурно развивалось машиностроение, знаменитые заводы Пежо и Рено. Там требовались квалифицированные рабочие. Русские знали французский язык, умели читать, были грамотными, и им предложили работу на заводах по сбору автомобилей.

Русские беженцы, собрав остатки былой роскоши, поехали в Марсель, а затем в Париж. Таким образом, в Париже оказалось 60 тысяч русских беженцев. Мужчины пошли на заводы или в таксисты — в столице Франции из 12 тысяч такси 7 тысяч водили русские. Таксист мог быть князем, графом, полковником и даже генералом (они имели водительские права, полученные еще в России в дореволюционное время). Женщины не могли прожить только на заработок мужа и пошли в дома мод на две главные профессии. Все, кто постарше и посмекалистее, — в портнихи. Те, кто помоложе и поинтереснее, — в манекенщицы. Таким образом, мамы шили, а девушки показывали моду. В Париже в 1930-е годы 30 процентов всех манекенщиц были русские девушки. Французы очень их любили, во-первых, за внешние данные, во-вторых, за воспитание.

Показы проходили для группы дам и сопровождались объяснением каждой модели. Манекенщица должна была рассказать, из чего шили это платье, как его надо носить, какому времени дня оно соответствует и чем оно хорошо. То есть ее обязанностью было и продать изделие. Таким образом, русские, знавшие несколько языков, продавали платья американским, английским, немецким или французским клиенткам.

Среди манекенщиц были совершенно удивительные женщины редкостной судьбы. Одна из них, знаменитая леди Абди, была родом из Самары, урожденная Ия Григорьевна Ге, племянница знаменитого художника. Она вышла замуж за границей за английского лорда Абди. Писатель Алексей Толстой описал ее характер в образе Зои в романе «Гиперболоид инженера Гарина».

Графини, княжны, работали манекенщицами во Франции. Не было ни одного парижского дома мод, где бы не работала русская красавица. Тогда манекенщицы назывались домашними манекенщицами. В каждом доме был стандартный набор от семи до двенадцати девушек, которые показывали модели каждый божий день по два, три, пять сеансов в зависимости от количества клиентов. Работа была каждодневной. Девушки приходили рано, надевали шелковые чулки, гримировались и ждали приема клиенток.

Те женщины, которые имели склонность к рисованию, решили открыть свои собственные ателье и дома мод. В 20–30-е годы XX века в Париже существовало более 20 русских ателье и домов мод, которые имели значительный успех. Некоторые из них продержались по 30 лет, а это в столице конкуренции — победа. Некоторые жили один-два сезона (в зависимости от того, как было организовано дело). Почти все они пострадали в 1929 году, когда разразился знаменитый кризис на Уолл-стрит, дефолт доллара. Многие американцы разорились, и их жены перестали приезжать в Париж за платьями. Многим русским домам моды пришлось закрыться.

Назову вам несколько примеров. Знаменитым домом русской эмиграции был Дом «Китмир», который организовала Великая княгиня Мария Павловна. Он существовал во второй половине 20-х годов XX века и имел эксклюзивный контракт с Домом «Шанель» на изготовление всех вышивок для моделей.

Другой знаменитый дом был Дом «Ирфе». Его основали представители княжеской фамилии Ирина и Феликс Юсуповы. Название дома составили из начальных букв своих имен — Ирина и Феликс. Упомянул бы еще Дом «Итеб». Если название прочесть задом наперед, получается Бетти — имя хозяйки Дома, баронессы Бетти, эстонского происхождения, родившейся в Петербурге. Подобных примеров большое количество. Многие из основателей домов прятали свою русскость под иностранными названиями, чтобы сделать их более экзотичными. Но существовали и названия типично славянские. Например, Дом «Шапка», который принадлежал княгине Путятиной. Или Дом «Мырбор», принадлежащий француженке, где модели рисовала великая русская художница Наталья Гончарова.

Успех этих домов был очень большой. Главной темой был осовремененный русский народный и дворянский, боярский костюм. Кокошники, двуглавые орлы, петухи, всевозможные вышивки, кружево и лен — все это увидела столица Франции. Вот почему, когда советские дома мод показывали в Париже свои коллекции, то они терялись. Им было невдомек, что в 1920-е годы русские эмигранты все это показали гораздо лучше и разнообразнее. Никто тогда не рассказывал о том, сколько русские эмигранты дали парижской моде. Это не проходили в школе, не изучали в институте.

Некоторые из знаменитых русских манекенщиц стали топ-моделями. Например, знаменитая княжна Натали Палей, дочка Великого князя Павла Александровича, дяди Николая Второго. Или манекенщица Людмила Федосеева, самая высокооплачиваемая модель в 1930-е годы. Их снимали в кино, их фотографировали на обложки журналов.

Хочу сказать еще об одном важном историческом факте. В 1932 году пулей русского эмигранта Павла Горгулова был убит французский президент Поль Думер. И отношение к русским резко изменилось с дружественного к крайне неприязненному. Сегодня об этом факте мало кто помнит. Почему душевнобольной Павел Горгулов, живший в Монте-Карло, приехал в Париж и организовал это покушение? Как выясняют сейчас историки, это была хорошо разработанная сталинская операция, направленная на дискредитацию русской эмиграции в глазах общественности. Русских слишком любили, а Сталину это не нравилось. Ему бы хотелось, чтобы они были изгоями, умерли с голоду, чтобы у них не одевались и их картины не покупали. Но вдова Поля Думера выступила в защиту русских. Она заявила, что это были не русские, а советские действия. Это немного исправило положение.

В 1930-е годы мощь русской культуры на Западе стала ослабевать. В 1929 году умер Дягилев, в 1931 году умерла Анна Павлова. Пару лет спустя ушел из жизни Никита Балиев, создатель знаменитой тогда труппы «Летучая мышь». Позднее скончался Федор Шаляпин. Таким образом, гордость русской эмиграции, которая составляла часть вершины мирового искусства, была уже не столь блестящей, как ранее.

В 1939 году началась Вторая мировая война. И русская эмиграция разделилась на две части. Одна из них поддержала Гитлера: многим казалось, немецкая армия освободит их от коммунистического режима. А вторая половина считала, что нападение на Россию — это нападение на их родину, и оказала поддержку Франции.

Русская эмиграция раскололась. Этот раскол увеличился в 1940-е годы притоком второй волны беженцев из советской России.

Долго в России существовало табу на разговоры о миллионах людей, попавших за границу. Их не вспоминали, не знали, кто был среди них. Русская эмиграция в 1950–1960-е годы стала стареть и умирать. Дома моды они уже не создавали, художники и артисты умирали.

И все могло бы пропасть, если бы в конце 1960-х не вспыхнул новый интерес к Дягилеву. Аукцион Сотбис в Лондоне провел распродажу сохранившихся в Париже костюмов и декораций по эскизам Гончаровой, Головина, Бенуа, Бакста, Ларионова и т. д. Эта распродажа была настолько успешной, что многие музеи мира купили сокровища, созданные русскими художниками, и поместили их в свои коллекции. Самая крупная коллекция русских костюмов из балетных сезонов Дягилева находится в Канберре в Австралии. Напомню, что Советский Союз не купил ни одного костюмчика. В 1968 году их интересовали другие проблемы, а уж никак не наследие Дягилева. Теперь все сожалеют об этом.

Интерес к России снова возник. Стали публиковать книги, снимать документальные фильмы, проводить исследования, посвященные проблемам русского искусства на Западе. Вновь возникло имя знаменитого иллюстратора моды Эрте, которого я лично знал. Он был большой знаменитостью в 1920-е годы и автором многих обложек для журнала Harper's Bazaar — ведущего модного журнала XX века.

Эта волна интереса дошла и до XXI века. На Западе постоянно проводятся художественные выставки и публикуются монографии, посвященные не только русским сезонам, но и влиянию русских артистов на их культуру — культуру каждой отдельно взятой страны.

Музей моды и текстиля в Париже

Парижу явно не везет с музеем моды. Будучи бесспорной столицей большой моды, до сегодняшнего дня Париж был лишен постоянной экспозиции, рассказывающей о взлетах и падениях французской моды на протяжении трех последних веков.

В настоящее время Париж обладает одновременно двумя грандиозными коллекциями старинных и современных костюмов: одна из них принадлежит городу Парижу и расположена во дворце Галлиера. Этот музей всегда назывался «Музеем моды и костюма», и он насчитывает около 40 тысяч единиц хранения. Открывшийся же в январе 1997 года на улице Риволи другой музей ранее назывался «Музеем искусства моды», но с 1997 года переименован в «Музей моды и текстиля», что заставляет его постоянно путать с Музеем моды и костюма и создает досадную неразбериху.

Коллекции вновь открытого музея менее обширны, чем фонды дворца Галлиера, и насчитывают 16 тысяч единиц хранения с упором на текстиль и ткани, их образцы и рисунки. Сегодня кажется странным, что обе коллекции не были объединены, более того, они почти в открытую враждовали и их отношения сходны с эпопеей Монтекки и Капулетти. Фонд дворца Галлиера, ранее находившийся в ведении музея истории Парижа «Карнавале», является из них более старинным, оттого его собрание одежды XVIII века несравнимо ни с чем в мире. Коллекция нового музея начала создаваться уже в послевоенное время стараниями мадемуазель Ивонн Деляндр, бывшей помощницы знаменитого историка моды Франсуа Буше. С энтузиазмом и усердием она собрала прекрасную коллекцию, сконцентрированную на моде XX века, так как заручилась поддержкой Мадлен Вионне, передавшей в это собрание около 150 платьев своего закрытого с началом войны престижного дома.

Другие крупные поступления пришли из домов «Баленсиага», «Шанель», «Скиапарелли» и «Алайя». Коллекция Ивонн Деляндр предназначалась первоначально для образовательных целей, в то время как коллекция дворца Галлиера — исключительно для исторических и тематических выставок, которыми тогда руководила не менее уважаемая директриса второго музея, мадемуазель Мадлен Дельпьер. Сосуществование двух коллекций, однако, не разрешало главной проблемы: отсутствия в Париже постоянной исторической экспозиции костюмов, наподобие той, что радует глаз вот уже много лет в Лондоне, в Музее Виктории и Альберта или коллекции в Палаццо Питти во Флоренции. Со смертью двух соперничавших великих «мадемуазелей» истории моды ситуация не улучшилась. При правительстве президента Миттерана тогдашний министр культуры Жак Ланг открыл уже в 1986 году, с большой помпой, Музей искусства моды, располагавшийся под высокой крышей Музея декоративных искусств на улице Риволи. Большие средства были потрачены для этого, казалось бы, необходимого проекта: столица моды Париж наконец-то обретает свой собственный музей моды, наделенный статусом национального музея.

Для создания экспозиции был приглашен аргентинский режиссер Альфредо Ариас, прославившийся своими спектаклями, а также шоу в «Фоли-Бержер». Выдающиеся декораторы и художники по костюмам занимались созданием этой впечатлявшей экспозиции. Среди них был Ростислав Добужинский, сын Н. В. Добужинского и Клоди Гастин. Музей тот, недолго просуществовавший, отличался изяществом своих манекенов, сделанных в соответствии с каждой эпохой, великолепными аксессуарами для платьев, которыми занималась Флоранс Мюллер, выгодным освещением и театральностью подхода. Увы, крутые лестницы и узкие галереи помещения затрудняли осмотр его пожилыми людьми; финансирование же музея, зависевшее от политических перестановок, висело на волоске. В конце концов эта расхваленная прессой выставка была закрыта. На месте ее прошли несколько спонсированных мероприятий — выставки к 40-летию Дома Диора, «Ив Сен-Лоран» и т. п.

В феврале 1995 года музей вообще был закрыт. Его управление переходило из рук в руки, и одно время на посту директрисы находилась Катель Ле Бурис, бывшая в Нью-Йорке помощницей легендарной Дианы Вриланд. Из-за этого музей был окрещен в парижских модных кругах «Далласом». Крах казался неминуемым, но вот новое правительство Франции решило вновь открыть музей, изменив лишь его название, веря в короткую память парижан. Тем не менее новая экспозиция, на которую было потрачено 95 миллионов франков, то есть около 20 миллионов долларов, разочаровывает.

Расположенная в перестроенной заново части Музея декоративных искусств, она пытается рассказать о связи геометрии и моды в последовательности, обратной хронологической, иными словами от наших дней до периода рококо. В сером и тускло освещенном двухэтажном помещении со стеклянными витринами странной конфигурации расставлены невзрачные, безголовые и безрукие портновские манекены, на которых развешаны дамские платья, словно в витринах сегодняшних магазинов. Забывая о том, что история моды не только часть эволюции декоративного искусства, но и род социальной науки, создатели выставки лишили представленные костюмы самого главного — их пропорционального силуэта и всех надлежащих в различные эпохи дополнений и аксессуаров. Так, первоклассное само по себе бальное платье на фижмах эпохи рококо представлено без кружевных ангажантов (оборок), ампирные платья без шалей, викторианские платья без воротников, перчаток, накидок и украшений, как будто картины без рам. Отсутствие каких бы то ни было шляп и обуви в экспозиции скудно компенсируется маленькой витринкой с пятью шляпками различных эпох и шестью парами обуви, зато в изобилии представлены чулки. Изредка на выставке попадаются два-три предмета мебели, хотя богатейшие фонды Музея декоративных искусств позволили бы, при желании, воссоздать реальную атмосферу прошлого. Посетители обескуражены. Не отражены социально-исторические потрясения, приведшие к сменам модных силуэтов — Французская революция, наполеоновские войны, Первая и Вторая мировые войны. В витринах демонстрируются диапроекции и хроникальные фильмы, сами по себе более наглядные и интересные, чем платья. Очень скудно представлена детская и мужская мода, зато в изобилии показаны модели Дома «Вионнэ», прекрасного, но, увы, не единственного в нашем веке. Отсутствие в новом музее моделей Дома «Ив Сен-Лоран» вызвало гнев его президента Пьера Берже, отказавшегося даже присутствовать на обеде в честь открытия.

Противостояние двух музеев продолжается: лишенный финансовой дотации города музей во дворце Галлиера был вынужден отменить готовившуюся выставку, посвященную авангарду в моде. Говорят, первый блин комом. В данном случае, второй — тоже.

Мода 1980–1990-х годов

Мода последнего двадцатилетия XX века развивалась в быстром, галопном темпе, носила интернациональный характер и не чуждалась заимствований из прошлого.

В начале 1980-х годов в мировые лидеры в экономическом плане вышли США и Япония и, соответственно, их влияние на мировую моду значительно увеличилось. Это время ознаменовано эклектичным переходом от стиля диско, сложившегося во второй половине 1970-х годов под влиянием музыкальных групп ABBA, Boney M и особенно фильма с участием Джона Траволты «Лихорадка субботнего вечера», к стилям «пират» и «винтаж». Винтаж в моде означает использование старой одежды или заимствование стилей прошлого, в основном 1950-х годов: нейлоновых платьев с нижними юбками. Молодежь 1980-х годов вновь открыла для себя Мэрилин Монро, ретроспектива фильмов с участием которой прошла в те годы в Париже, и Элвиса Пресли, знаменитого рок-певца. Первые рокеры появились в США уже около 1955 года, а их «возрождение» относится к началу 1980-х годов. Тогда в моду вернулись накрученные напомаженные коки у мужчин, джинсы Levi's 501, ботинки на толстой каучуковой подошве и куртки мотоциклистов. У девушек, кроме платьев 1950-х годов, популярны высокие прически, заостренные темные очки, обувь на шпильках. В Париже в моде Les Halles, торговый центр, построенный на месте «Чрева Парижа», воспетого Золя, а в Лондоне — улица Кингз-Роуд, где толпами слоняются панки, давая сфотографировать себя за фунт стерлингов.

Одним из основоположников «пиратской», достаточно андрогинной, моды был знаменитый в те годы английский певец Бой Джордж и его группа Culture Club. Его музыканты одевались, как рокеры-металлисты, в черную кожу с металлическими цепями, а сам Бой Джордж красил лицо, как японская гейша, носил африканские косички, длинные юбки и другие, заведомо «немужские» аксессуары. Обращение к элементам японской традиционной одежды было вызвано невероятным успехом таких токийских дизайнеров, как Иссеи Мияке, Йоджи Ямамото, Токио Кумагай. Эти создатели моды, свободные от западных традиций и европейских представлений об одежде, вводили в моду драпированные плиссировки, рельефные ткани и одежду с распашными элементами наподобие кимоно. Так возник эффект капустного кочана, или «навьюченности». Особенно японцам удавались трикотажные модели с использованием ярких однотонных цветов: горчичного, зеленого-электрик, ярко-розового, черного с красным В 1980–1990 годах практически все модницы мира исключили из своего гардероба цельнокроеные платья, заменив их юбками, рубашками (часто белыми, наподобие мужских, что было изобретением фирмы Comme des Garcons), жилетами, пиджаками, и шарфами. Силуэт женщин утратил линию талии и груди, так как японки последней похвастаться не могут.

Огромный успех фильма Милоша Формана «Амадеус» ввел в моду «старинные» украшения, жемчужные бусы, камеи и броши на лацканах пиджаков. Но главным явлением в развитии моды в 1980-е годы было пришествие подкладных плечиков, как у женщин, так и у мужчин, мода на которые с небольшими отклонениями продолжалась до 1991 года. Она обязана своему возвращению из арсенала модниц 1940-х годов двум парижским дизайнерам, одно время коллегам, Тьерри Мюглеру и Клоду Монтана. Увеличенные до размеров почти что подушек, они были особенно популярны в 1985–1989 годы, став новым визуальным центром человеческой фигуры.

Плечи даже подчеркивались иным цветом, или декоративной блестящей вышивкой блестками, шерстью, бисером. Это придавало женщинам довольно агрессивный, мужественный вид, что соответствовало модным дамским профессиям в те годы, когда среди них появились биржевые маклеры, банкирши, импресарио, владелицы галерей, директоры модельных агентств. Блестящим выразителем этого процветающего стиля времен холодной войны является телевизионный сериал «Даллас» с Джоан Коллинз, героиня которой своими агрессивными и нечеловеческими поступками восхищала обывателей, тем самым выражая настроения общества. Этот стиль могущественной и кричащей роскоши стал девизом творчества итальянского дизайнера Джанни Версаче.

Среди молодежи новинкой стал стиль «нью-вейв» («новая волна»), который упростил гардероб, ввел в моду короткие волосы, надыбленные гелем, белые носки и черный цвет, который стал лидером среди модников второй половины 1980-х годов. Известным кумиром этого направления был парижский дизайнер Жан-Поль Готье, использовавший много черного в сочетании с подкладными плечиками. Ему принадлежала также идея одеть мужчин в кружевные гипюровые юбки, что, естественно, не привилось, но нарушило зримый баланс сексуального равновесия. Другими заметными фигурами того десятилетия была итальянка Поппи Морени, француженка Шанталь Томас и англичанин Джон Гальяно, успешно дебютировавший тогда в Лондоне.

В конце 1980-х годов широко распространились компьютеры, появились первые мобильные телефоны и факсы. Новые технологии вторгались в жизнь и моду, заставляя людей визуально соответствовать новым реалиям. Так, самыми популярными застежками стали молния и липучка; сумки и карманы приобрели угловатые очертания, часто использовались пластифицированные поверхности под стать прямоугольной мебели белого или черного цвета от Habitat и Ikea, и моде жить в лофте (просторном чердаке) в большом городе типа Нью-Йорка, Гонконга или Токио.

В 1990-е годы ситуация на модном рынке в корне изменилась. Связано это было в первую очередь с двумя историческими событиями. Я имею в виду Кувейтскую войну 1991 года и падение Берлинской стены, ознаменовавшее окончание холодной войны. Брейк-данс, объемные подплечики, натуральные меха и борьба с коммунизмом разом стали неактуальными. Эйфорические настроения побратавшихся через зияющие дыры в Берлинской стене жителей Восточной Европы быстро сменились меланхолическим разочарованием. В медленно рассеявшемся тумане ужаса, навеянного сообщениями о злодеяниях режима Чаушеску, на горизонте показались ранее смутные очертания вполне крупных держав: Румынии, Югославии, Польши, Чехословакии, более мелких Албании и Болгарии и совсем уже громадного СССР, впрочем, вскоре вконец развалившегося. И вот на Восток потянулись колонны грузовиков «гуманитарной помощи» с мылом, маслом, аспирином и куклами, а Восток требовал к тому же и денег. Грустно вспоминать, но миллиарды марок и долларов были переведены в государственные банки восточно-европейских стран, а те, в свою очередь, с ними распорядились по-семейному. Дочки получателей этих сумм сейчас учатся в Швейцарии, а жены и вдовы отдыхают на Ривьере, даже летом проветривая на сиденьях Porsche свои норковые манто.

Все вышесказанное повлекло за собой затяжной финансовый кризис в Америке и Европе, и первой пострадала высокая мода. Многие парижские дома закрыли свои двери или сменили владельцев. Так случилось с мадам Гре, Андре Куррежом, Пьером Карденом, Пером Спуком, Жан-Луи Шеррером и Жаном Пату.

Итак, на фоне 12 % безработицы в западном мире мода стала немодной. Улицы мировых столиц заполонила «немодная молодежь» — в потертых вельветовых брюках, сваленных свитерах, шапках из искусственного меха и военных ботинках, особенно актуальных на фоне югославских гражданских войн.

Но бедность — не порок. Этот стиль пришел в Европу из города Сиэтла и стал именоваться «гранж», что можно перевести как «гумно» или «сарай». Выглядеть богатым и чистым в эпоху кризиса не позволялось. В начале 1990-х в Лондоне случались нападения на дам в меховых шубах. Их опрыскивали из баллончиков красной эмульсионной краской, символизирующей кровь убиенных зверьков. Сгинуло на время царство парикмахеров и визажистов, массажистов и любителей аэробики в стиле Джейн Фонды. В начале 1990-х годов мир вновь обратился к вечным ценностям — Дому и Семье. Рис, овощи и фрукты затмили своей домашней простотой дорогостоящие блюда ресторанов, а угловатая полированная итальянская мебель уступила место (подобно 1970-м годам) марокканским подушкам и турецким килимам, разбросанным по полу. Экологически чистое питание, романтическая мексиканская музыка, свечи и красное вино стали приметами нового стиля жизни. Стиль гранж вернул в моду забытое, но недавнее старое — потертые джинсы клеш, вытянутые свитера битников, обувь на платформе, искусственные шубы, бывшее в употреблении военное снаряжение и плащи «Болонья», теплое белье «антиспид», бусы хиппи и бородки клинышком у мужчин.

Сильно изменился канон женской и мужской красоты. Самой популярной манекенщицей стала «некрасивая» англичанка Кейт Мосс, оттеснившая на задний план фатальных красавиц Линду Евангелисту, Наоми Кэмпбелл и Клаудию Шиффер, заработавших, впрочем, на своей «звездной» внешности баснословный капитал. Экологически чистая мода заставила людей не только вновь полюбить хлопок и лен натуральных цветов, по совету итальянца Джорджио Армани, но и присмотреться к новым лицам манекенщиц — часто эмигранток из Восточной Европы, из Латвии и России с длинными светлыми волосами, водянистыми глазами и испуганным взглядом. Этот стиль внешности продержался до 2000 года.

Пока Париж приходил в себя от экономического спада, на модный ринг пришли дизайнеры из Бельгии, выпускники Королевской Академии художеств из Антверпена: Мартэн Марджиелла, Дрис ван Ноттен, Дирк Биккембергс и Анн Демельмейстер стали расхожими именами в стилизме и образовали новое направление второй половины 1990-х годов — гламурный минимализм. Причиной его возникновения следует считать декаданс конца тысячелетия, постоянное обращение к компьютерной технологии и интернету и оздоровление экономики в США. Пройдя в 1994 и 1995 годах через стадии неохиппизма и неодиско, это направление вернуло в моду цельнокроеные платья у женщин. Вообще интерес к женской фигуре, и в частности к талии и груди, связан с работами выдающегося парижского создателя моды Кристиана Лакруа, создавшего много платьев с корсетами, а также с феноменом Мадонны — считавшейся в 1990-е годы самой гламурной певицей и актрисой, отчасти имитировавшей Мэй Уэст, а порой и Мэрилин Монро.

С именем того же Лакруа связано важное направление моды 1998–1999 годов, называемое «историческим максимализмом». Вместе с новым артистическим директором Дома «Кристиан Диор» Джоном Гальяно и главой Дома «Живанши» Александром Маккуином они тщетно старались вернуть в моду кринолины, трены и турнюры. Победа оказалась за унисексом. Стирание внешних граней между полами, засилие американского влияния, начиная от «Макдональдс» до спортивных кроссовок, делает улицы городов мира схожими своей толпой. Серый, черный, темно-коричневый цвета стали в 2000 году основной гаммой, которая сочетается с расцветом возвращающихся в моду синтетических тканей из полимеров. Все больший разрыв чувствуется между модой подиума и модой улицы. Неспокойная жизнь больших метрополий, общественный транспорт и оглушительный ритм жизни заставляют людей одеваться практично и неброско. Никогда не останавливаясь, мода рвется вперед, сокрушая все убеждения и предрассудки на своем пути, унося нас в новое тысячелетие.

Ле фо па

Для тех, кто волею случая, не понял о чем пойдет тут речь — сообщаю, что «le faux pas» по-французски означает «неверный шаг». Именно его, милые дамы, следует опасаться в выборе вашего гардероба на все случаи в жизни. Не устану напоминать читательницам: демографическая ситуация в России теперь такова, что женское население в городах составляет 60 %, а в сельской местности и того больше. К чему эти цифры, спросите Вы?

А к тому, что мужчин в стране катастрофически не хватает (речь идет о 15 или 20 миллионах). А те, что встречаются еще порой на воле, по многим возрастным, внешним или внутренним критериям не рассматриваются читательницами этого журнала как возможный вариант. Оттого некоторые наши российские дамы теперь в погоне за «принцем на белом коне». К сожалению, увы, вовсе не существующим, так как этот редкий и благородный тип широкого аристократа был уничтожен в нашей стране дедушками читательниц.

Остались с тем, что осталось. Но и на этот, не самый чистокровный генофонд спрос есть, и пребольшой, и оттого, одеваясь, наши дамы стараются быть прежде всего манкими и привлекательными во все времена дня и ночи. Ведь никто, казалось, и не знает, где поджидает их это самое «счастье», и за каким углом? Смогла же известная балерина, в самолете, положив ноги на кресло своего будущего супруга, встретить свою новую любовь — многим ее пример кажется очень убедительным. Или вот украинская певица вышла же замуж за стриптизера, любовь зла!

Значит, не стоит вешать носа. Или пример иной: одна знакомая моей сестры даже мусор не выносит без костюма Chanel, хоть вынос мусора — дело прислуги, а не госпожи. На всякий случай, чтобы быть хорошо одетой в любой момент дня. Это и есть «ле фо па».

Во всем мире существуют более или менее четкие понятия о dress code, однако в начале XXI века, когда все постулаты прошлого века невольно поддаются ревизии, очень трудно определить, где начинается эта область недозволенного в одежде, это пресловутое «фо па». Конечно — соблазн, согласен, велик. В России теперь на счету 55 миллиардеров, а во Франции всего 25, и тут ничего не попишешь. Даже США теперь считают, что Россия начинает обгонять их по доходам и количеству нуворишей. Нельзя сказать, чтобы наши миллиардеры или миллионеры были людьми вкуса утонченного. Они избалованы деньгами, порой расточительны, привыкли к тому, что девы и дамы им во всем идут на уступки. Однако вкус — это понятие врожденное, как и музыкальный слух. Или он есть, или его нет, и ни за какие деньги его не купить. Отсутствие прирожденного вкуса дамы наши готовы заменить апелляцией к модным маркам. «Фо па»! Носить и смешивать в изобилии видимые постороннему взгляду названия марок не следует. Особенно оттого, что китайские, таиландские и турецкие производители заполонили наш внутренний рынок бесчисленными и дешевыми подделками и уберечься от них невозможно даже в очень дорогом «мультибрендовом» российском бутике — такова уж страсть к наживе.

Другая, самая типичная ошибка россиянки — одежда для путешествий. Порой диву даешься, на каких стразовых шпильках, с какими темными очками, уложенными в волосах вроде старорежимного кокошника или кички, в каких гипюрах и кружевах и с какими обнаженными животиками пассажирки ночных рейсов отправляются из Парижа в Москву! Но все начеку: вдруг он, мой безвкусный нуворюсс, окажется моим соседом по самолету, сядет рядом и соблазнится моими пошлыми накладными ногтями, моим макси-поясом, моими перекрашенными волосами. Желание утвердиться в социуме не благодаря своим знаниям, профессионализму или душевным качествам, а лишь благодаря внешним данным — и есть ужасное «фо па» современной России. Выигрышная, привлекательная внешность часто удел молодости, оттого начинается затем долгий процесс омолаживания ботексом и силиконом со всеми карикатурными последствиями, которые каждая из вас знает. Пример этому — некоторые наши телеведущие, известные актрисы и поющие парикмахеры.

Вот еще пример: так называемый «деловой стиль» в одежде, где условности очень важны. Единственное место, где этот стиль четко соблюдается, — судопроизводство. Юристы, прокуроры и адвокатессы стараются держать марку. Но что касается их секретарш. «Фо па» во всем. Дамы! Вот два примера для оживляжа: как-то я сделал пересадку в большом сибирском городе по дороге из Владивостока в Москву и в аэропорту зашел в бизнес-центр проверить почту на моем сайте. Встретила меня белокурая ундина в коктейльном платье из черного кружева и на черных атласных шпильках в стразах. Дело было в восемь утра. Час дня и место работы играют главную роль для выбора туалета. Важно помнить, что, открывая ноги, надо спрятать декольте, во избежание вульгарности, или наоборот. Или вот еще одна бытовая зарисовочка. Одна из моих многочисленных студенток из Литвы приехала с партнером в мэрию крупного порта с деловым визитом. Мини секретарш, их голые животики и глубочайшие декольте, яркая туземная раскраска лиц так смутили прибалтийского бизнесмена, что он усомнился, не ошиблись ли они адресом и попали ли точно в государственное учреждение а не в дом терпимости. Вопрос этикета тут стоит очень остро. Конечно, девочкам и чиновникам раздолье: соблазны и адюльтеры на каждом шагу, но за державу обидно! Недавно, во время мастер-классов в Париже, я повел «моих» дам — учениц — на рю Сен-Дени, где стоят гетеры, по многим внешним признакам одежды и по количеству пластических операций сильно напоминающие рублевских жен. Многие ученицы были смущены этим сходством и постарались назавтра исправиться. Иногда надо оттолкнуться от противного для привития вкуса.

Очень много ошибок, например, встречается во время приема гостей. Одно из «фо па» — снятие обуви с гостей и обязательное переодевание их в старые, безразмерные стоптанные тапки со словами: «Найдите себе что-нибудь!». Господа, мы ведь не в мечети, не в Японии и не в Финляндии. Если вам полы и ковры ваши дороже гостей — не принимайте дома, а приглашайте в ресторан. Но заставлять переодеваться дам и господ в «сменную обувь» — решительно неправильно. Гостьям, в свою очередь, не следует одеваться слишком богато или провокационно — это может задеть или унизить хозяйку — ведь она вас приглашает и должна быть «царицей вечера» во всем.

Одна из главных стилистических ошибок современной россиянки — выбор цветовой гаммы одежды. Несмотря на капризы ветреной моды, обреченной на моментальное забвение, единственной твердыней должен оставаться собственный стиль. Ведь элегантности никто не отменял. Старайтесь всегда в выборе цветовой гаммы отталкиваться от природой данных оттенков глаз, волос, румянца или губ. Эти тона должны находить отклик в ваших туалетах и аксессуарах, в ваших запахах, позах и манерах. Помните, что полная фигура выглядит смешно в обтянутой одежде, и если вы не готовы походить на изделие Микояновского мясокомбината, не носите ничего приталенного до прохождения курса похудательной диеты.

Огромной ошибкой этикета и погрешностью во вкусе является количество носимых одежд, украшений и аксессуаров. Хороший тон в XXI веке просит никогда не забывать о «less is more»: то есть, оценивающе взглянув на себя в зеркало, дама должна тотчас понять, что лишнее убрать (а вовсе не добавить). Для тех, кто сомневается в выборе цветовой гаммы и аксессуаров, самое элегантное и классическое — оставаться в черно-белой гамме, и тут проигрыша практически не бывает. В этом стиле очень преуспели грузинки — самые стильные и элегантные, на мой взгляд, женщины на территории бывшей империи. Среди городов России по количеству элегантно одетых дам лидирует Петербург, чья городская среда воспитывает и оттачивает вкус. И это видно и в творчестве петербургских модельеров. Меньше встретишь проявления изысканного вкуса в Москве — там доминирует купеческий стиль нуворишей, и тут ничего не попишешь.

В чем же наша беда? В отсутствии образцов хорошего вкуса и безукоризненных манер среди представительниц нашей политики, шоу-бизнеса или просто публичных фигур! Тут только все вспомнили о целесообразности существования аристократии как класса, к которому все всегда во все времена тянулись и которому подражали. Но я вовсе не безутешен! Уверен, что в течение ближайших 150 лет в России вновь появится новая родовитая аристократия, которой не надо будет объяснять ничего о нецелесообразности мобильного телефона на обеденном столе, о высоте каблука, о цвете колготок, о ногтях, о культуре речи, о смехе, о прямой спине, о взгляде, об улыбке, о вежливости и учтивости, и все вновь станет на свои места. Бог даст!

Бредить брендами

В России теперь модно бредить брендами. Каждый разумный человек знает, что носить одежду с узнаваемым логотипом — это удобная возможность для безвкусного человека скрыть свое неумение одеваться за известной маркой.

Сколько об этом было сказано, да только все не впрок! Когда человек не умеет одеваться — он нацепляет на себя вещи с крикливыми названиями марок и становится тем самым живой рекламой. Многие думают: предположим, я не умею одеваться, но раз Роберто Кавалли это выпустил, то это хорошо и мне пойдет! Наивная, детская мысль!

Конечно брендомания, как теперь модно эту болезнь называть, не нова. Ее зарождение приходится на 1857 год, когда в Париже возник первый Дом высокой моды Чарльза Фредерика Уорта. С тех пор иметь платье от Уорта, а потом и духи, и сумочки от него, стало делом чести для многих дам. У Уорта вскоре появились конкуренты — Дом моды «Пинга» (Pingat), ставший впоследствии Домом моды «Уоллас» (Wallace). К этому соревнованию за успех у публики подключились многие другие дома высокой моды. Назовем самые известные — «Дусе», «Дёйе», «Дреколь», «Ланвен» и «Пакен» (Doucet, Doeuillet, Drecoll, Lanvin и Paquin). О популярности у нас в России Дома «Пакен», свидетельствует строка из известной песни Изы Кремер: «Сначала — платье от «Пакена», потом белых юбок волна, потом кружева, словно пена, а потом уж, потом — Она». Как видно, бренды будоражили умы россиянок и в эпоху Серебряного века.

В чем же разница? В том, что грифы с названиями марок известных домов моды в прошлом пришивались шелковыми нитками вручную внутри корсажей, на сантюре, то есть на внутреннем пояске. Только знающие люди могли сразу внешне отличить модель Callots Soeurs от модели Boue Soeurs. Иными словами, грифы домов (современным языком говоря — логотипы) были спрятанными от внешних глаз. Одно время с ними даже боролись! Вот, например, американская таможня в 1920-е годы ставила высокие таксы таможенной пошлины на все ввозимые из Франции платья с грифами больших домов моды. А посему предприимчивые дамы спарывали их, чтобы таможенник не мог отличить французскую модель от американской, так как американская пошлиной не обкладывалась. Из грифов тех лет, которые были поистине легендарными, — «Пуаре» (Poiret) и позднее «Шанель» (Chanel), чье имя все еще будоражит умы и нынешнего поколения россиянок. В мире косметики бренды значили тоже очень много — особенно любили и любят вечное качество от «Герлен» (Guerlain) и, конечно, «Коти» (Coty), марка эта была фаворитом наших бабушек. Великая русская создательница моды Надежда Петровна Ламанова в разговоре со своей подругой, скульптором Верой Мухиной, чьи прекрасные памятники уничтожают в Москве сегодня, сказала однажды: «Я, наверное, скоро умру! У меня во флаконе осталась только одна капля «Коти». На дворе стоял 1940 год.

В советскую эпоху брендомания сошла на нет. Те, кто жил в те грустные годы, помнят, что модные вещи ценились более всего по стране-производительнице. На вопрос, что за сапоги на ногах у модницы, иная гордо отвечала: «Сапоги югославские!»

Считалось шиком иметь кофточку «румынскую лапшу» (вид трикотажа, связанного в полоску), польскую косметику, болгарскую дубленку, а о финской куртке и мечтать трудно было. Только звезды театра и кино могли себе позволить итальянское платье, французское белье, американскую синтетическую шубу.

Настоящим символом моды в 1960-е годы в СССР была Майя Плисецкая, которая имела настоящий костюм от «Шанель», и платья кутюр от «Кардена» (Cardin). Другие могли себе позволить только вещи из вторых рук. Так, Елена Образцова носила платья от «Ханае Мори» (Hanae Mori) — подарок из гардероба знаменитой сопрано Ренаты Тебальди. Народ о подобном и не мечтал.

Иное дело — бренды сигарет, напитков или джинсов — они были более доступными для всех. Помню случай — как-то в Паланге в начале 1970-х годов я был в кафе с аналитиком моды Марией Тер-Маркарян, и в меню кириллицей было написано: ликер «Суазверь». Имелся в виду коньяк Courvoisier.

Приблизительно тогда же, битломания в музыке привела в моду в СССР джинсоманию, а с ней огромный интерес на марки Lee, Wrangler, Levi Strauss и более дешевую их имитацию Super Rifle. Эти лейблы подделывали, а названия эти писали дома трафаретом на майках, иногда с ошибками. Однако в СССР в 1970-е годы все уже знали, что уровень жизни за «железным занавесом» выше, а одежда качественнее. Думаю, что начало советской брендомании и стало началом конца коммунистической системы. Даже дочь Л. И. Брежнева — модница Галина — предпочитала западные бренды в одежде отечественному «Москвошвею», а духи от «Ланком» (Lancome) импонировали ей больше, чем «Новая заря».

Предперестроечную эпоху тоже ознаменовала брендомания — почти в каждой квартире в СССР на кухне была коллекция пустых бутылок из-под западных спиртных или газированных напитков. Собирали даже пустые пачки из-под импортных сигарет, не говоря уже о пластиковых пакетах с иностранными надписями. Такие желанные пакеты продавали с рук в туалетах, парикмахерских или на вокзалах. Дома их заботливо мыли теплым душиком, подклеивали скотчем и носили до исступления — особенно пакеты со словами Marlborough или Beriozka.

Ситуация изменилась в 1990-е годы, когда массовый поток неликвида и лежалого товара хлынул на русский рынок. Стильными считались кооперативные магазины одежды или секонд-хенд. Вот тогда-то россияне и стали упиваться названиями пока еще незнакомых брендов. Тут тоже без курьезов не обходилось. В разговорах и даже в прессе встречались такие написания марок: «Гивенчи», «Ланвин», «Версасе», «Херме», «Галтье» и «Шанел». Многие из этих, неверно произносимых брендов были русской калькой с американизмов, пришедших к нам часто прямехонько с Брайтон-Бич, района Нью-Йорка, где наши бывшие соотечественники раньше оставшихся в СССР граждан открыли для себя европейские бренды и старались прочитать их на свой, одесско-американский лад. Ведь французский язык в советскую эпоху, по воле Министра культуры Екатерины Фурцевой, решено было в школах не изучать, о чем многие теперь жалеют.

Но вернемся к брендам в одежде. Соседние нам Турция и Китай, взявшись вдвоем за непосильную для отечественной легкой промышленности задачу — одеть нашу публику, — в целом успешно с ней справились. И наводнили рынок несметным количеством поддельной фирменной одежды, которая понравилась россиянам ценой и броскостью логотипов. Неудивительно, что люди, ранее с фирменными изделиями встречавшиеся мало, способны поверить в то, что фирменный товар может продаваться по дешевке на Черкизовском рынке.

Брендомания проникла даже в такую заповедную зону гардероба, как нижнее белье. Кажется, и видят-то его люди не так часто, но вот, с начала 2000-х годов, в моду из американских тюрем пришли спущенные чуть не до колен джинсы, в которых юнцы обязательно норовят хвастануть фирменными трусами. Одно время мир просто сходил с ума по логотипу Calvin Klein и если таких слов у вас на бедрах написано не было — вы просто-напросто «выходили в тираж» и никого не интересовали. Это был внутренний язык модного общества.

В Париже я часто вижу африканок — настоящих жертв брендомании. И сумка у нее Louis Vuitton, и маечка DG, и очки Dior, и джинсы Versace. А все это ведь дешевые подделки, дорогие мои! Да я и сам грешу: люблю на мосту в Венеции поздненько вечерком купить себе сумочку с логотипом известного бренда у эфиопа, дешево и сердито, непрочно, но первый месяц вид иметь будет! Если говорить серьезно, бренды брендам рознь. Лично я предпочитаю всегда марку Hermes, из-за ее неброскости, уникальным качествам и относительной классичности моделей. Конечно, и цены у них кусачие, но качество неоспоримо! Хотите мой прогноз? Теперешняя брендомания продлится еще долго, хотя многие бренды будут исчезать у нас на глазах и приостановить этот процесс уже никто не в силах. Друзья, знайте брендам меру!

Английский меланж

В Лондон я впервые попал в 1983 году. Тогда по Кингз-Роуд в Челси бродили сногсшибательные панки, осенние листья вперемешку с дождем пели нам что-то из Бриттена, двухэтажные красные автобусы вторили красным же классически унылым телефонным будкам.

Великобритания в воображении русских всегда была и будет «терра инкогнита». Не понять Англии и французам, это особая страна с островным инстинктом, причем очень развитым. Она в себе соединила в странном коктейле нечто безумно, авангардно модное и откровенно старомодное, причем совсем, казалось бы, отжившее на европейском континенте. Этот меланж и называется английской классикой или британским стилем. В мужской моде Англия всегда влекла Россию своим дендизмом. А в стиле жизни — экстравагантностью, манерами и языком, который в конце ХХ века прижился в России лучше французского. Мы много знаем о кухне всех стран — мир наполнен ресторанами итальянской, французской, японской, китайской кухни, и нигде днем с огнем не сыщешь ресторана английской кухни. Но это вовсе не значит, что мир не ест ростбиф, рыбу в кляре, пирог пастуха или не пьет английский чай.

Почти то же можно сказать и об английской моде — она удивительна и уникальна. Удивительна всегда новизной и свежестью своих идей, уникальна тем, что прививаются эти идеи в мире только после континентальной европейской обработки — французской или итальянской. Великобритания подарила миру моды английское платье XVIII века, мужской фрак, цилиндр, жокейскую шапочку, моду на рыжие волосы, Бо Браммелла и дендизм, шотландский стиль балморал, викторианскую чопорность, английский снобизм и колониальный стиль, египтоманию и любовь к Индии, Вильяма Морриса, английский костюм и моду на мужские котелки. Так вот, все это выше перечисленное стало традицией именно после «шлифовки» европейским лоском.

Хотя первая половина ХХ века в английской моде была не очень продуктивна, все же упомяну «Люсиль», знаменитый дом моды 1910-х годов, и ирландского капитана Эдуарда Молинё, одного из корифеев моды 1930-х годов. В эпоху Второй мировой войны мир союзников упивался прекрасными мелодиями Веры Линн, но все же в области моды реванш послевоенного времени взяла Франция, благодаря Диору, Бальмену, Фату и Баленсиаге. Однако в следующем десятилетии, в 1960-х годах, Лондон отыгрался сполна. Англичане имеют прирожденный талант быть одновременно очень элегантными и очень вульгарными. Пойди поищи в других культурах такой симбиоз утонченной роскоши и триумфального китча!

Вот именно таким хрестоматийным примером и является знаменитая Мэри Квант — дочь провинциальных учителей, родившаяся в графстве Кент 11 февраля 1934 года. Она была талантливой самоучкой в области моды, хотя и получила художественное образование в колледже Голдсмита. Ее стремительная карьера началась рано, в 1955 году, с первого маленького бутика Bazaar в Челси, который впоследствии сделал этот район Лондона очень модным. Мэри была замужем за Александром Планкетом-Грином, человеком эксцентричным и оригинальным. Мэри, как это вообще свойственно англичанкам, хотела всячески подчеркнуть свою оригинальность, торговала милыми шляпками и прославилась на весь мир своим изобретением — черным мини-платьем, которое она носила с черными колготками-лапшой и обувью с перепонкой на тяжелом каблуке. Ее знаменитая прическа «каре-боб» была воссоздана известным английским парикмахером, звездой того десятилетия, Видалом Сассуном. Впрочем, первенство многих открытий — вечный предмет споров. В соседней Франции изобретение мини-юбки связывают с Андре Куррежем, черных колготок — с Пьером Карденом, а маленького черного платья — с Коко Шанель. Не говоря уже о том, что каре задолго до Мэри Квант и Видала Сассуна носили дивы немого кино.

Легенда Мэри Квант гласит: однажды она увидела подругу за уборкой квартиры — та подвернула подол для удобства и тем самым подала ей идею создания мини-юбки. Однако отметим, что расклешенные юбки выше колен уже появлялись в моде в 1943 году. Но, видно, время тогда не пришло! Другой прототип мини, названных так, кстати, по автомобильной аналогии, можно видеть в коротких юбочках на цельнокроенных купальниках 1950-х годов. А в коллекции «Трапеция» 1958 года Ива Сен-Лорана для Кристиана Диора уже видна укороченная длина. Путаница и с датами. Очевидно одно: в 1960 году в США появились в продаже колготки, это совпало с изобретением противозачаточных таблеток. Эти две составляющие были, на мой взгляд, главными в предыстории создания мини, которые ну никак не могли появиться, если бы девушки продолжали носить чулки с поясами.

Мэри Квант объявляет годом изобретения мини 1965-й. Курреж уверяет, что это случилось в 1961-м, а в Общесоюзном доме моделей в Москве мини продемонстрировали в 1967 году.

1960-е годы в Лондоне были временем музыки «Битлз» и «Роллинг Стоунз», которые свели с ума все поколение. Успех британской моды распространяло и телевидение: в эпоху «холодной войны» был выпущен великолепный сериал «Мстители» с Дианой Ригг в главной роли — очаровательной рекламой лондонской моды. Эти годы подарили миру и английскую манекенщицу — топ-модель 1960-х годов Твигги. Длинноногая, нескладная девочка нового, молодежного типа, пришла на смену дамистым моделям прошлого. Успех Твигги был такой, что даже в Москве ей подражали: «русской Твигги» называли известную манекенщицу той поры Галю Миловскую.

И, наконец, последним из великих подарков того десятилетия были английские хиппи. Они привили не только любовь к длинным волосам, драным джинсам и безалаберному стилю жизни, но и уникальную ретро-моду на ампирные платья, бабушкины кружева и бусы, без которых Лондон 1969 года представить себе нельзя.

А Мэри Квант оказалась очень хваткой коммерсанткой. В 1966 году ныне здравствующая королева Елизавета пожаловала дизайнера орденом Британской империи. В 1967 году Квант заявила: «Хороший вкус — это смерть, а вот вульгарность — это сама жизнь!» Мэри открыла двадцать бутиков в Японии, ввела вновь в моду брюки-клеш, изобретенные ранее Эльзой Скиапарелли, но в Англии она ушла в тень — ее затмили дизайнеры нового поколения Зандра Роудз и Вивьен Вествуд. Одно время Квант прославилась своими канцелярскими товарами, которые я лично с радостью покупал на распродаже в ее любимом Челси еще в 1985 году. Но это не делает ее менее занятной страничкой в истории британской моды и стиля.

Стиль вчера, сегодня, завтра. Размышления на рубеже веков

Век на исходе. Его заключительные годы напоминают одновременно элегическое прощание с сотворенным гением XX века современным идеалом красоты и конвульсии рождения нового стиля. Стиля следующего века. Ничем, совсем ничем не похожего на предыдущий. Сто лет моды, прожитые последними четырьмя поколениями, создали самое главное в эстетической стилистике XX века — Новую Женщину. Ее появление на свет было результатом исторических дебатов и беспокойной борьбы за равноправие и эмансипацию. Стиль уходящего века сделал все возможное для того, чтобы уравнять женщину с мужчиной. С ожесточением отвергла красавица нового времени все атрибуты женщины-предмета, объекта мужского тщеславия и, отчасти, вожделения.

Девятнадцатый век — время кринолинов, турнюров, тугих корсетов и длинных шлейфов — был не только отражением викторианских вкусов, но и зеркалом социальных нравов той поры. Женщина-мать, женщина-хозяйка, создание, всецело экономически зависящее от своего супруга, лишенное права избирательного голоса, она была во многом хоть и прекрасной, но второстепенной половиной человеческого общества. Лишь борьба суфражисток за равноправие в социальной системе и великие реформы Императора парижской моды начала XX века Поля Пуаре, освободившего дам от корсета, подготовили внешнюю и внутреннюю почву для женской эмансипации, ставшей лейтмотивом жизненного кредо европейских и американских женщин в первую четверть XX столетия.

Война, как известно, всегда является переломным моментом в истории женской моды и всякого стиля. Первая мировая война послужила начальным и самым значительным толчком в создании нового стиля, дошедшего и до нашего времени. Именно в те труднейшие годы прекрасный пол начал совмещать профессиональную службу в госпиталях, армии, на производстве с семьей, заменяя подчас ушедших на фронт мужей, отцов и братьев. Именно в горниле 1914–1918 годов был выплавлен стиль новейшей эпохи: короткие практичные стрижки, замена корсета удобным комфортабельным бельем и практицизм повседневной одежды, позволившей женщине появляться в одном и том же платье и в пир, и в мир, и в добрые люди.

Последовавшая за войной грохочущая эпоха джаза и чарльстона, экономически успешные двадцатые годы позволили дамам открыть свои ноги и навсегда расстаться в повседневной жизни с длинным и сковывающим движения платьем. Тогда же женщины и достигли полной эмансипации, вступив в трудовую жизнь рядом с мужчиной. Гениальная Габриель Шанель и провидец Жан Пату подарили женщинам трикотаж и джерси, которые стали солиднейшей базой нового стиля. Занятость и суматоха каждодневной жизни обусловили появление в двадцатые годы первого компактного грима — макияжа, который можно было носить в сумочке на работу, сохранившегося в своей идее и до настоящего времени. Короткие стрижки «а-ля гарсон» были проще в уходе, чем сложные шиньоны из длинных волос эпохи модерн, и позволили женщинам жить более динамичной и деятельной жизнью. Загар, вошедший в моду в те годы, стал нормой в идеале красоты, и здоровое, ухоженное, спортивное и подтянутое тело уже тогда было прообразом новой эстетики.

Кризисные 30-е годы наградили женщин брюками клеш, химической завивкой-перманентом, красным лаком на ногтях и жакетами, скопированными из мужского гардероба. Идеал красоты Греты Гарбо и отчасти Марлен Дитрих помогли открыть лицо женщины, придать ему непередаваемый шарм и глубокую индивидуальность. Тогда же мир моды впервые обратил свои пресыщенные и постоянно жаждущие новизны взоры на славянскую красоту: девушку со светлыми волосами, высокими скулами и чуть раскосыми глазами.

Эмигрантки из России, облагородившие новую в то время профессию манекенщицы и фотомодели, ввели в предвоенные годы стиль свежей оригинальной красоты лица. Страницы ведущих журналов запестрели портретами русских красавиц: княжны Натали Палей, графини Лизы Граббе, княгини Надежды Щербатовой, леди Ии Абди и несравненной Людмилы Федосеевой, внесшей, вероятно, самый значительный вклад в новый образ Женщины.

Тревоги и страдания, упавшие на хрупкие женские плечи во время Второй мировой войны, еще больше укрепили новое сознание. Сознание необходимости жить, вдохновлять и всегда нравиться. Война оставила в гардеробе женщин подкладные плечи, структурную, отчасти мужественную одежду, обувь на платформе, при этом создав и новый типичный макияж, состоявший из обольстительно алых губ, высоко поднятых бровей и густых ресниц. Женственные реформы Кристиана Диора, создавшего в 1947 году «нью-лук», вернули дамам аромат романтической ностальгии и желание нравиться мужчинам в мирное время. Новые, эластичные корсеты стянули их талии, туфли на шпильках приподняли их фигуры, а ноги, обтянутые нейлоновыми чулками со швом, маняще дразнили сильный пол. Образы Софи Лорен, Джины Лоллобриджиды, Авы Гарднер, Лиз Тейлор и Одри Хепберн создали новый «гламур» — стиль непревзойденного шика и элегантности, ставший вехой в нашей культуре.

Молодежная революция 60-х годов, музыка Beatles и Rolling Stones, полеты женщин и мужчин в космос наградили дам мини-юбками, колготками и водолазками, а также высокими пластиковыми сапогами для прогулок на Марсе. Короткие стрижки и темный грим век с новой силой подчеркивали динамичность стиля эпохи твиста.

Хиппи с их длинными волосами, экзотической восточной вышитой одеждой, нарисованными на лице цветами и босыми ногами в корне изменили моду и стиль красоты в 1968–1969 годах, а последовавшее за ними увлечение стилем «ретро» вернуло женщинам моду эпохи их бабушек — элементы тридцатых и отчасти сороковых годов: брюки клеш, батники, безрукавки из джерси, юбки «макси» и платформы. Диско с блестящими тканями, пластиком, золотым лаком и музыкой АВВА и Bony М сделали фигуру манящей и обтянутой, а секс — нормой жизни.

Панки подарили миру черный цвет в моде 1980-х годов. Творцы моды Клод Монтана и Тьерри Мюглер вернули женщинам в самом начале этого периода подкладные плечи, а от японцев наши красавицы переняли манеру одеваться многослойно. Богатая мода восьмидесятых годов никак не соответствует стилю нынешнего времени. Крушение Берлинской стены и Кувейтский кризис ввели мир моды в период некоторого запустения. Из Америки пришел стиль «гранж»: трикотажные обвислые бесформенные одежды экологически чистых цветов. Наступило время неприбранных волос и невзрачного макияжа. Гламур вернулся в моду лишь в середине 90-х годов, в период возвращения стиля «диско». Минимализм, аскетические формы простых приталенных и длинных однотонных платьев лидировали в сезоне 1996 — начала 1997 годов, но пришедшие в мир парижского вкуса и элегантности англичане Александр Маккуин и Джон Гальяно повернули стиль конца XX века вспять — уверенно глядя в исторически далекую от нас Викторианскую эпоху, они пытаются заставить всех носить длинные платья, турнюры, корсеты, кринолины, «шпильки», шляпки, вуалетки и вышитые аксессуары в сочетании с натуральным мехом. Стиль этого времени, полностью вытеснивший аскетический минимализм прошлого, следует именовать «историческим максимализмом». Тем не менее подобная ретроспективная мода, питающаяся традициями и соками прошлого, никак не может ввести женщин в стиль XXI века: века Интернета, скоростей, единой Европы и новых технологий.

Дольче и Габбана

Этот мужской дуэт за годы своего существования стал не только всемирно известной маркой одежды, но прямо-таки нарицательным именем итальянской моды. Путь этой четы дизайнеров был стремительно успешным. Они впервые встретились в 1980 году, когда вместе работали в одном миланском ателье. Доменико Дольче — сицилиец, родившийся в 1958 году в маленькой деревне Полицци-Дженероза под Палермо в семье, владевшей небольшой швейной фабрикой. Его соратник Стефано Габбана родился в Венеции в 1962 году. Он, напротив, ранее не имел опыта работы в моде, а изучал графический дизайн. Их встреча и совместная работа позволили им создать собственный бизнес уже в 1982 году в Милане, но для поддержания финансового интереса дома они продолжали работать и для других марок. В октябре 1985 года они показали свою первую совместную коллекцию в Милане, а в следующем году к ним пришел уже первый успех, что позволило им открыть в 1987 году «шоу-рум» на виа Санта-Чечилия. Как часто бывает, успех к Дольче и Габбана пришел с Востока. При поддержке японской группы Касияма они начали работать в Японии, а в 1991 году открыли магазин в Гонконге и два года спустя в Сингапуре и Тайнее. Их стиль отличает страсть к средиземноморским традициям, близость к итальянскому кино. Все это не могло не понравиться в Нью-Йорке, где их знают с 1990 года. С тех пор вещи этого дома носят Мадонна, Настасья Кински, Изабелла Росселини, Деми Мур, Николь Кидман и многие другие звезды современности.

Массовый успех Дольче и Габбана связан с их парфюмерной линией, их джинсами, коллекциями нижнего белья, пляжных костюмов и очков.

Узнаваемость логотипа DG приводит к постоянному их копированию в странах третьего мира.

Валовой годовой оборот фирмы достигает нескольких сот миллионов долларов и красноречиво свидетельствует о мировом успехе.

В России Дольче и Габбана были восприняты с энтузиазмом и высоко стоят в рейтинге западных модных фирм, как в столице, так и в провинции.

Гардероб современного мужчины

Только настоящий джентльмен может умело составить свой гардероб. Внешнее в человеке — это то, что сразу бросается в глаза, и первое впечатление складывается из целого комплекса внешних деталей. И хотя оно бывает обманчиво, тем не менее, никогда не следует упускать возможности его произвести. Всегда надо помнить старый завет, что первого впечатления дважды произвести нельзя, и я сам чаще всего пользуюсь методом великого Джорджа Браммела, основоположника дендизма. Увидев реакцию публики на свой костюм, он мгновенно удалялся с вечера или бала, понимая, как важен при первом впечатлении хронометраж.

Вместе с тем, господа, не следует довольствоваться лишь первым эффектом, следует основательно продумать тактику повторных впечатлений, каковы бы ни были ваши цели. И в бизнесе, и в любви, увы, одежда играет роковую роль, оттого к выбору и поддержанию гардероба надо всегда относиться с полной серьезностью.

Годы и даже десятилетия правления большевиков в России трагически сказались на мужской моде в нашей стране и по части выбора мужского туалета, и по части его качества. Все же главной драмой, оставшейся нам в наследство от этого невеселого периода отечественной истории, явилось полное уничтожение индивидуальных носителей хорошего вкуса в мужской одежде. Это привело к нивелированию запросов и созданию ординарного стереотипа хорошо одетого мужчины, к которому многие прибегают и сейчас.

Важное отличие подхода к выбору одежды на Западе и в России заключается в том, что в Европе, где хороший вкус (вместе с хорошим генофондом) все еще не истреблен, большая роль отводится индивидуальным внешним особенностям каждого мужчины. Поясню, что выбор гардероба зависит чаще всего от возраста джентльмена, от его рода деятельности, особенности фигуры, цвета волос и глаз и, что немаловажно, его финансовых возможностей. Ни для кого не секрет, что русский обеспеченный мужчина сегодня тратит на наполнение или изначальное приобретение своего гардероба несравненно больше денег, нежели обеспеченный европеец. Это происходит оттого, что практически всех так называемых «новых русских» можно отнести к «нуворишам», классу, популярному во Франции в эпоху Второй Империи в 1850–1860-е годы, в Южной Америке во времена двух войн, а в Ливане и Объединенных Арабских Эмиратах постоянно. Сегодняшний русский покупатель, боясь попасть впросак из-за несостоятельности собственного вкуса, руководствуется чаще всего советами приказчика в модном магазине известной марки. Европеец же почитает дурным тоном купить все в одном месте и будет избегать написанных крупными буквами логотипов. Более приличным считается узнаваемость качественной или модной вещи по ее крою, цвету, ткани. Совсем уж по-пейзански выглядят заявления о цене того или иного предмета в вашем гардеробе. В вопросе выбора цвета в России часто отдают предпочтение черному, так как многим он помогает скрыть недостатки фигуры.

Вот тут-то и начинаешь понимать, насколько важна фигура. Конечно, в магазинах найдется одежда на любых «богатырей», однако хороший тон требует, чтобы вы не принадлежали к этой «былинной» категории. За фигурой надобно следить, помнить, что пополнеть гораздо дешевле, чем похудеть, при этом настоящий джентльмен не забывает, что пиво — это шампанское для бедных. Слишком мускулистое, так называемые «накачанное» тело тоже не лучшим образом выглядит в одежде. О таких господах сразу думают, что физические упражнения превалируют у них над интеллектуальным трудом, и таким образом они моментально выпадают из джентльменской подгруппы.

Для элегантного европейца натуральный цвет его лица диктует выбор расцветок в одежде. Напомню старую истину, что голубоглазым идут более всего серые и голубые тона, кареглазым — коричневые, розовощеким — гамма от красного до розового, блондинам — охристо-золотистые тона, а брюнетам — более яркие краски.

Несмотря на пришествие третьего тысячелетия, гамма цветов в деловых костюмах всегда остается сдержанной и темной. Конечно, это лишь в том случае, если вы хотите, чтобы ваши дела шли хорошо. Но широкое поле деятельности даже при самом консервативном костюме дают нам галстук — этот вымирающий элемент мужского гардероба — цвет однотонной рубашки, шелкового карманного платочка, камни или рисунок в ваших запонках. Самое благоприятное впечатление производят мужчины в очках (вовсе не темных), самое неприятное — мужчины с неухоженными ногтями и плохими носками, на которые тоже все обращают внимание. Блестящее дополнение к деловому костюму составляют важные аксессуары — перчатки, без которых джентльмен на улице не появится в плохую погоду, зонт, плащ и шляпа.

В России в мужском гардеробе лидируют итальянские тенденции, благодаря быстрейшему проникновению многих больших итальянских марок на отечественный рынок и их легкой узнаваемости, что потакает вкусам толпы. Последнее время стали заметно ценить в России и большие французские дома, дело осталось лишь за английскими. А ведь понятие «джентльмен» — чисто британское, и обращение к английской классике — твиду, полоске, шерстяному трикотажу, шотландской клетке — может невероятным образом обогатить ваш гардероб и создать ауру традиционной респектабельности.

Где и когда покупают европейцы? Самым излюбленным моментом для пополнения гардероба по-прежнему являются сезонные распродажи как больших, так и малых торговых фирм. Но чаще всего на распродажах не находится ни нужного размера, ни нужного оттенка. Оттого и необходимы регулярные «рейды» в магазины. Некоторые нерадивцы поручают все это своим супругам и пассиям. Однако следует все же обращаться в случае катастрофического отсутствия вкуса (и такое нередко встречается) к профессиональным стилистам или к «имиджмейкерам». Надо строго разделить деловую, домашнюю и одежду для отдыха. Ни один джентльмен в мире не будет дома носить спортивный костюм, а предпочтет свитер, пуловер или кардиган. Зато летом или на лыжах можно дать волю своей фантазии, невзирая ни на какие сословные предрассудки.

Качество вещей — самый главный признак хорошо одетого мужчины. А если вещь хороша — она живет у вас до десяти лет и более и выдерживает многие дуновения моды, когда стилистически относится к классике. Остро модные вещи, соответственно, менее живучи, и в силу их стилевых особенностей нельзя рассчитывать на их долговечность.

Важнее всего сформировать свой собственный стиль и «язык», которым вы будете пользоваться при выборе вашего внешнего облика. Сразу трудно выбрать его на всю жизнь, но следует неукоснительно работать в этом направлении.

Денди сегодняшнего дня может запросто обойтись семью деловыми костюмами, двумя дюжинами рубашек, двенадцатью парами обуви, четырьмя верхними пальто, дюжиной носок и тремя дюжинами галстуков для того, чтобы чувствовать себя вполне уверенно в любой обстановке. Для светского раута запаситесь необходимым смокингом, полудюжиной жилетов из шелка и четырьмя бабочками.

Для дома позаботьтесь о трех халатах, десяти свитерах и дюжине хорошего нижнего белья. Осталось продумать летний и спортивный гардероб — и вот оно, решение всех ваших проблем.

Не видя моих уважаемых читателей, трудно, ох как трудно дать мне им общий совет, и все же мы все должны понимать важность нашего джентльменского набора, стараться воспитать в России верный вкус и стараться не ударить лицом в грязь в этом тонком вопросе личного престижа.

Марина Прокопива — амстердамский феномен

Судьба Марины Прокопивы — яркий пример того, как молодое поколение русских стремительно познает и проникает в европейскую моду. В то время как монополия на отечественную моду в Москве сохраняется за двумя мэтрами старшего поколения, молодые и талантливые создатели моды находят себе место под солнцем на других берегах. В мире почти не найдется теперь ни одной школы моды, где бы не учился теперь студент из России, будь то парижские школы «Берсо» или «Эсмод», нью-йоркская «Парсон» или лондонский «Ройял Колледж». Стремление молодых русских попасть в большую западную моду связано в первую очередь с желанием узнать, увидеть и прочувствовать, что движет сегодняшнюю моду вперед.

Успех Елены Назаровой, сначала в Нью-Йорке, а теперь в Париже в Доме Жака Фата, так же как и Марины Прокопивы в Амстердаме — удивительные примеры того, что могут дать моде талантливые люди из России, обученные и воспринявшие новые идеи. Двадцатидевятилетняя Марина Богдановна Прокопива уверенно покоряет Амстердам. Ее оригинальные модели раскупаются японцами и австрийцами, голландцами и русскими. Молодая женщина редкой энергии, упорства и трудолюбия родилась 17 апреля 1968 года в Новороссийске, в семье, далекой от искусства моды. Ее казацкие корни с примесью волжских кровей подарили ей удивительную внешность: высокие калмыцкие скулы, азиатский разрез глаз. Нечто скифское есть в Прокопиве, кочевническое, залихватское. Ее талант к рисованию проявился рано, и в 10 лет Марина поступила в Новороссийскую художественную школу по классу рисунка, а в 17, одна-одинешенька, уже уехала в тогдашний Ленинград, поступила и закончила технологический институт. Только училась она там на Химическом факультете и стала инженером-технологом по бумаге. Но мода, далекая, закрытая, еще недавно неизвестная в России, влекла ее. Параллельно с Технологическим Марина училась два года в Мухинском училище на факультете конструирования одежды и искала свое счастье в мире театрального костюма еще в Ленинграде.

Жизнь сложилась иначе. В 1991 году Марина Прокопива эмигрировала в Голландию. Новая страна, трудный язык, непривычные стандарты поведения не сломили ее, и уже год спустя Марина стала создавать модели для частных клиентов, ставших поклонниками ее оригинального таланта. Поступив в 1993 году в Университет Амстердама, Марина овладела там голландским языком, нужным ей для работы в этой стране. Прибавьте к этому ее хорошее знание английского, и вы получите базовые ингредиенты формулы успеха Прокопивы.

Чего никогда не боялась Марина — так это учиться. Два года она провела в стенах амстердамской школы моды «Де Вестер», где познала сверхсекреты конструирования и кроя одежды. Ее талант был замечен и востребован голландцами. Марину приглашали создавать коллекции и быть стилистом модных показов различные фирмы в Нидерландах. В прошлом году она создала свою первую полную осеннюю коллекцию для дома «Линк-ателье» и занялась организацией своего собственного дела. Ее первые мужские и женские коллекции были представлены под маркой «Прокопива для Дома Коммитмент», а 25 марта 1997 года она уже открыла свой первый магазин «Прокопива» на одной из оживленнейших улиц старого Амстердама, Розенграхт.

Экзотичность и нетривиальное правописание ее имени способствует успеху. Марина оригинальна. Оригинальна во всем. Не глядя в прошлое, она мыслит лишь категориями будущего. Ее идолы и боги — Жан-Поль Готье, Джон Гальяно и Александр Маккуин — дают ей вдохновение и желание творить. В Марине Прокопиве есть что-то от скульптора — объем и формы ее моделей неординарно сочетаются с телом модели. Шесть портных работает сейчас на этот юный дом моды. Ее пайщиком, помощником и совладельцем является известный голландский закройщик, экстравагантный тридцатилетний Рон ван дер Акер. Верный приверженец идей Марины Прокопивы, он руководит исполнением ее моделей и готовит их к показам. Творческое кредо Прокопивы можно сформулировать как «минималистский унисекс» — она с легкостью одевает в юбки и платья мужчин, нивелируя различия, которые, по ее мнению, являются позором XX века. Марина — яркая сторонница женской эмансипации и жизнь ее в Голландии, где роль женщин в управлении обществом очень велика, способствует этому. Прокопива видит XXI век временем триумфа женщин над мужчинами, когда буржуазные границы внешних признаков полов будут окончательно разрушены, подобно Берлинской стене.

Среди создателей моды родом из России Марина, безусловно, одна из самых оригинальных. Ее работа еще не известна на Родине, но ее стиль уже проникает в авангардное общество Москвы и Петербурга. Голландское телевидение снимает о ее Доме репортажи, ею интересуется пресса. В интервью голландской газете «Троув» она сказала: «На Западе в течение последних 20 лет мода претерпела сильнейшие изменения, связанные с возросшей женской самостоятельностью. Вот почему одежда все более и более становится символом унисекса. И это не только моя идея и мысли, вы наблюдаете подобное и у других дизайнеров. В наши дни женщины начинают употреблять мужские духи». Марина Прокопива использует в своих творениях новые материалы — различные сорта рельефного винила, прозрачные органди, бархатные муслины, сорта ламе, а также металлические конструкции. Ее модели иногда называют модой «панк», но Марина никак не связывает это со стилем лондонской молодежи конца 1970-х годов, хоть и сегодня в Амстердаме панки все еще, а может быть и снова, не редкость. Еще коллекции прет-а-порте удобны в носке, просты и, как теперь принято говорить, базовые. Это безусловный стиль начала XXI века, и талант Прокопивы в этом смысле — важный вклад в развитие моды нового общества.

Рождественское

С детства встреча Нового года была счастьем всей нашей семьи. Рождества в СССР не справляли, но елку рождественскую ставили и украшали красивыми, часто старинными игрушками. Елки эти страшно сыпались, их иголки попадали в щели неплотно положенного советского паркета и потом долгие месяцы напоминали о прошедшем празднике. Мамины подарки я находил утром под подушкой, чаще всего это были гуашевые краски, я просил родителей об этом и был рад рисовать снова и снова. Торжественным был традиционный семейный выход к моей тетке Ирине Павловне на Новый год в старинную коммунальную квартиру в Орликов переулок на Садовом кольце. Там елка была меньше нашей и ниже. А украшали ее еще игрушками 1910-х и 1920-х годов, сделанными из ваты и бумаги. Мой папа родился в 1911 году, и я помню его рассказы, как важно было в царское время сделать елочные игрушки самим детям. В Самаре, где жила семья дедушки, они запирались от родителей в детской и, сопя, клеили и раскрашивали головки, домики и золотили грецкие орехи. Эти детские подарки на елку, их творчество были проявлением любви к прекрасному, ведь искусство было всегда лейтмотивом всей семьи.

Попав в 1982 году в Париж, я был поражен, как быстро французы выбрасывают рождественские елки — буквально на следующий день, 26 декабря, десятки, сотни елок выносились на обочины парижских тротуаров, ожидая машин мусорщиков. Сейчас уж не то! Кризис заставляет парижан экономнее расходовать денежки, елок покупают гораздо меньше! Редко когда мерцающую китайскими гирляндами елочку увидит прохожий в темных окнах парижских домов, но и такое бывает. Я лично очень часто украшаю живую елку в Париже старинными русскими игрушками, дождиком, бусами и шарами. Мне даже довелось раз в Петербурге увидеть у приличного антиквара на улице Марата коллекцию позолоченных и посеребренных игрушек середины XIX века — маленькие картонные кареты, лошадок, зайчиков, собачек, петушков и прочую сентиментальную живность. Купить мне это не удалось — их увезли в Царскосельский музей, слава богу, это сохранится там. Все мои праздники под елкой сопровождаются брызгами шампанского, запеченной с яблоками благоухающей индейкой, красной икрой и музыкой из «Щелкунчика», одного из моих любимых сказочно рождественских балетов Чайковского, оформлять который мне пришлось семь раз на самых разных сценах мира — от Японии до Риги, от Лас-Вегаса до Антверпена.

Наверное, самым замечательным и экзотическим русским Новым годом для меня был тот, что я справлял в русском доме в Южной Америке, в Чили. Много сезонов подряд мне было суждено быть декоратором в Муниципальной опере Сантьяго, и я познакомился там со многими русскими эмигрантами, поселившимися в этой благодатной стране на берегу Тихого океана в основном уже после Второй мировой войны. Так как декабрь в Южном полушарии приходится на самый теплый летний месяц, устраивать елку со снегом и снежинками там вовсе нелегко. В доме доктора Чернецова, куда для съемок русского Рождества для гламурного чилийского глянцевого журнала меня пригласила моя давняя приятельница Марина Эйсмонт-Бородаевская, елку поставили в саду рядом с пальмами! Нарядили красивыми игрушками и припорошили ватным снегом. А вот стол был накрыт самый изысканный. Одна из русских жительниц Сантьяго, бывшая харбинка Марина, приготовила настоящий русский стол с заливной рыбой, пирогами и расстегаями, кутьей и прекрасными, совсем уж забытыми в России старинными десертами. Водочка в стопочках из ледника и рождественские колядушки. Кому-то это описание покажется старомодным и сентиментальным в эпоху глобализма, а по мне — так это просто сохранение живых традиций. Вот с того-то дня я и полюбил русский рождественский стол и его удивительные рецепты, которые, к счастью, сохраняются в отдельных эмигрантских семьях по всему свету. Ведь нас можно изгнать из России, а вот Россию из нас изгнать никак нельзя!

А говоря о самых замечательных новогодних праздниках в Париже, хочется припомнить 2000 год — рубеж веков и тысячелетий. Брильянтами светилась в ту ночь старинная Эйфелева башня, эйфория праздника на Елисейских полях, тысячи людей с шампанским и фейерверки. Все ждали новогоднего подарка — евро, хотели его ввода и не знали, бедолаги, к чему этот необдуманный шаг приведет в европейской экономике. Но мы-то все празднично ждали, ели ложками черную икру, которую я привез прямо с Волги, пили шампанское из старинных русских бокалов мальцевского стекла 1830-х годов и смеялись, шутили и пели. А в праздничных шарах моей елки отражались свечи, старинные портреты и прекрасные лица очаровательных дам и гостей моего праздника в удивительном, романтическом Париже, который теперь уходил вместе с XX веком, с его модами, яствами, беззаботной жизнью и вечным праздником, который некогда был всегда с нами. Во всяком случае, в эпоху Хемингуэя.

День сегодняшний