— Вы сказали, что Диана была подругой Багдади, — заметила Франсуаз. — Она была подругой — или подругой?
Претор поднял глаза от убитой; чем-то она притягивала его взгляд гнома.
— Они трахались? — подсказала Френки.
— Об этом лучше у второй спросить, — ответил королевский следователь. — Той, что тело нашла. Сейчас в истерике бьется.
— Кто она?
— Люсинда Эйвенель. Пришла сюда, чтобы поговорить о Серхио. Вместе порыдать захотелось. Дверь была открыта, она заглянула — и увидела тело.
— И у нее появилась веская причина заплакать, — констатировал я. — Полагаю, Френки, нам пора поговорить с этой девушкой.
Люсинда Эйвенель курила, закинув ногу за ногу и поставив локоть на стол рядом с собой. Широкое лицо обрамляли песочного цвета волосы. Она подводила глаза ярко-синей мифрилью, губная помада казалась почти бесцветной. В правом ухе висела большая, но легкая золотая серьга, в левом ничего не было.
— Если девица только что билась в истерике, — произнесла Франсуаз. — То слишком быстро с ней справилась.
Люсинда посмотрела на меня не без интереса. Ее глаза скользнули по дорогому костюму, задержались на поясе с бриллиантовой инкрустацией, и наконец она встретилась со мной взглядом. Взор ее был живым, ищущим, и в нем читалось нечто, готовое перерасти в сексуальное приглашение.
То, что я испытал, глядя на нее, наверняка бы ее удивило. У меня создалось неприятное впечатление, будто я по-прежнему смотрю в глаза мертвой Дианы.
— Она не справлялась, — ответил я.
Я присел на стул напротив Люсинды:
— Где вы взяли наркотики?
Эльфийка поглядела на меня так, словно я начал ее кадрить; а она еще не решила, переспать со мной сразу, или немного поиграть. Поднялась и, подойдя к шкафу, раскрыла зеркальную дверцу. В ее пальцах появилась резная коробочка, в форме черепахи.
— Я нюхнула только два раза.
Это не были слова оправдания.
У меня начало складываться странное ощущение, что Люсинда видит во мне своего, в противовес претору и королевским стражникам.
— Вот зачем вы пришли сюда сегодня, — произнес я.
Приняв из рук Люсинды деревянную черепашку, я открыл крышку, вделанную в панцирь фигурки. Мне не пришлось принюхиваться, чтобы определить тип наркотика — алый гиацинт, довольно сильный, он был особенно распространен в таких полубогемных кругах.
Простой гоблин предпочел бы что-то более крепкое.
— Стражники даже не смотрели, чем я занимаюсь, — произнесла Люсинда, возвращаясь на табуретку. — Им ведь не обязательно знать, правда, маэстро?
— Почему вы зовете меня так? — усмехнулся я.
Она заговорщически улыбнулась; если можно говорить так о девушке, которая постоянно находилась в состоянии томного полусна.
— Не потому, что кажешься старше, — произнесла эльфийка. — Ты как раз то, что мне нравится. Молодой, сильный — не такой, как все эти сопляки, которые даже нос подтереть не умеют, чтобы щеки не испачкать.
Эльфийка слегка наклоняла голову, рассматривая меня.
— А, маэстро? Не знаю, есть в тебе что-то такое. Ум, огонь. Хочется идти за тобой, куда ни скажешь… В Соловушке это было. Пока не спился. А вот ты не из таких…
Люсинда положила на стол руку, явно рассчитывая, что я дотронусь до нее. Френки в ужасе переводила взгляд с меня на юную наркоманку.
— Ты знаешь, кто убил Диану? — спросил я.
— Нет… Кому она нужна? Наивной Дианочка была, глупенькой. Думала, Соловушка ее любит.
— А это не так?
— Он и бутылку-то не любил, в последнее время. Совсем плохой стал, наш Серхио. Почти ничего не писал. Только сидел, обнимет стаканчик, и ныл, что никто его не будет помнить, когда умрет.
— И ты его бросила?
Люсинда приняла этот вопрос спокойно.
— Еще раньше… Когда-то Соловушка хорошо писал. У меня от него дух захватывало, и сердце сжималось — сладко-сладко. Но не потому, что я была дурочкой какой, вроде Дианы.
Она посмотрела в сторону комнаты, где лежала ее мертвая подруга.
— Знаешь, маэстро, Серхио никогда в постели не был хорош. Башка у него хорошо работала, а вот все остальное… Потом и мозги сварились. Но стоило ему посмотреть на меня — и все, я была готова с ним столько, сколько он скажет. Вот как сейчас ты на меня смотришь…
У Френки из ушей пошел пар.
— Диана тоже с ним спала?
— Как подстилка… Неважно, пьяный он или трезвый. Дурочка она была, Диана наша, я уже говорила. Ложилась с ним, даже когда от него воняло. А воняло почти всегда.
— А что жена Серхио?
— Жена? — Люсинда хохотнула. — Та еще штучка. Ты ее не видел, иначе бы и не спрашивал. Половая тряпка и то красивее. Ни то, чтобы за собой проследить, там или подкраситься. Все только о нем думала — Серхио да Серхио. А Соловейчик-то видеть ее не мог. Потому в мансарду и переехал.
Она мечтательно посмотрела на кончик незажженной сигареты.
Странно, но эльфийка не осмеливалась закурить, словно чувствуя, что мне это не понравится.
— А хорошие деньки были, — сообщила она. — Я, Соловейчик наш, Диана, Зденек. Он нам свои стихи читал. Потом трахались — я, он и Диана.
— Втроем?
— Да, маэстро. Настоящий улет. Так его даже проще завести было. А потом я Дианку одну оставила — Соловейчик уже совсем стал не тот.
— А Лишка? Он участвовал в ваших играх?
— Зденек-то? Не. Тот никого, кроме Соловушки своего, не замечал.
Люсинда хохотнула.
— Я так думаю — если бы он и захотел с кем из нас перепихнуться, то с самим Серхио. Влюблен в него был, как баба. До сих пор ходит, ноет.
— Что скажешь об Элдарионе? — спросил я.
Я знал, что Дэйбрил принадлежит к тому типу мужчин, которые обычно нравятся женщинам — сильный, богатый. И в то же время достаточно ограниченный; это позволяло его содержанке чувствовать, что она много выше любовника.
— Дергар-то? Он ничего…
Люсинда посмотрела куда-то в пространство.
— В постели куда лучше Соловки был. Но нет в нем того, маэстро — огня. Не может так посмотреть, как ты смотришь, или Серхио, когда еще слава в голову ему не стукнула. Нет — с рогатеньким весело, но все не то.
— Он уверен, что Багдади успел закончить поэму.
— Соловейчик-то? Не смеши, маэстро. Соловка в последние месяцы даже написать в унитаз не мог, не промахнувшись. Не то, что поэму.
Она задумалась.
— Майкл, — сказала она. — Маэстро. Я вот в твои глаза смотрю, тону в них, и ничего не помню. Ты ведь тот, что все эти книги написал, верно? Конечно, у тебя и глаза такие. Даже Зденчик тобой восхищается, хоть и на Соловья нашего молился. Знаешь, маэстро. Как закончим мы тут, приходи ко мне. И девочку свою приводи. Она ничего. Развлечемся…
Я не счел необходимым рассказывать претору о резной шкатулке, которую нашел в шкафу с помощью Люсинды. Гном не любил, когда в его городе хозяйничали другие, и мне не хотелось лишний раз наступать ему на хвост.
Эльфийка спрятала черепашку в сумочку, полагая, что мертвой Диане наркотики уже не понадобятся. Я не стал отбирать их, и читать проповедь о том, как вредно нюхать порошок алого гиацинта. Я знал, что это ни к чему не приведет.
Чувствуешь себя скверно, когда видишь человека, которому невозможно помочь. Но это лучше, чем терять время, пытаясь изменить неизбежное.
Дом был выкрашен в темно-зеленый цвет — большое, двухэтажное здание с деревянной горгульей. Он погружался в древесные кроны, так, что самой крыши почти не было видно; особняк прятался в них, словно кошка, засевшая в кустах.
— Неплохое место для спившегося поэта, — заметила Франсуаз, выходя из конного экипажа. — Почему он жил в грязной мансарде, имея такой дворец?
— Тому есть две причины, — ответил я. — По крайней мере, пока я вижу две. Посмотри на этот дом, Френки. Что ты можешь о нем сказать?
Перейдя через улицу, я подошел к калитке и дотронулся до кнопки звонка.
— Спокойствие, — ответила Франсуаз. — Сад ухожен. Стабильность. Благопристойность. Мои тетушки были бы счастливы, выйди я замуж и поселись в таком особняке.
— Для мятежной души поэта, лживое мещанское благополучие. Видишь ли, им всегда надо против чего-нибудь бунтовать. Это делает их знаменитыми. А главное, как прозорливо гласит пословица — ломать не строить.
Никто не отвечал на мой звонок; или же никто не хотел.
— Ты сказал, две причины, по которым осленок-поэт уехал отсюда. А вторая?
— Мне кажется, это элементарно, Френки. Здесь живет его жена.
Девушка подошла ко мне и моему снаряду для тренировки пальца — звонку.
— Лора Морвинг, третья дочь лорда Дарнуэлла, — продолжал я. — Вышла за Серхио, когда он был в самом расцвете, и еще не блевал по утрам в подушку. Расстались мирно, без скандала, даже не развелись официально. Очень богата и влиятельна в Санта Хаване, хотя и не унаследовала магический талант отца.
Я посмотрел вверх, на окна.
— Мне это не нравится, — сказал я.
— Тебе все не нравится. Вдруг ее просто нет дома. Для черной вдовы самое время закатить веселую пьянку.
— Экипаж на месте.
— Может, коляска его.
— Нет! Только взгляни на ладно. Красивое, дорогое — но в то же время строгое, сдержанных тонов, как и этот дом. Соловей не мог ездить ни в чем подобном. Если ты вспомнишь, какой образ жизни он вел, то поймешь — его экипаж не должен блестеть лакированными дверцами. Серхио скорее катался в чем-то грязном, облупленном, с покривленной осью.
— Значит, она не хочет открывать.
— Не думаю. Взгляни на дверь, Френки. Здесь два замка и засов. Заперт только верхний.
— И?
— Женщина, которая живет в таком доме и ездит в таком ландо, не станет устанавливать на дверь лишние замки. А если они ей нужны, будет запирать все.
— Этому тоже может быть объяснение.
— Согласен. И мы его поищем.
Я вынул из-за манжеты длинную отмычку и вставил в замок.
— Майкл! — воскликнула Франсуаз.
— Что? — спросил я.
— Ты собираешься вломиться в чужой дом только потому, что хозяйка забыла запереть его на все задвижки?