— Вроде все. Никого не забыли?
Он увидел глаза Сталина.
— Нам еще нужен нарком по делам национальностей. В нашей стране − наиважнейшее дело. Предложим этот пост товарищу Сталину-Джугашвили. Возражений не будет?
Жена Троцкого Наталья Ивановна Седова записала в дневнике:
«Я вошла в комнату Смольного, где увидела Владимира Ильича, Льва Давидовича, кажется, Дзержинского, Иоффе и еще много народу. Цвет лица у всех был серо-зеленый, бессонный, глаза воспаленные, воротнички грязные, в комнате было накурено… Мне казалось, что распоряжения даются как во сне».
Коллонтай сочла неудобным идти на заседание с сыром. Оставила свою долю в канцелярии вместе с консервами. На столе возле Ленина лежал отрезанный ему полумесяц сыра с приклеившимся сбоку обрывком свинцовой бумажки. Коллонтай поглядывала на этот кусочек и радовалась своей доле, рассчитывала, что угостится сыром дома после заседания. Но когда заседание окончилось, в канцелярии она не нашла ни сыра, ни консервов. Кто-то их «экспроприировал».
Ленин вручил Александре Михайловне Коллонтай удостоверение, отпечатанное на бланке Петроградского военно-революционного комитета: «Республиканское Правительство (Совет Народных Комиссаров) уполномочивает товарища А. Коллонтай народным комиссаром общественного призрения».
Американская журналистка Бесси Битти остановила Коллонтай в коридоре:
— Мне надо с вами обсудить, как будет организовано распределение сгущенного молока, полученного Красным Крестом из Соединенных Штатов.
И не без ехидства напомнила новому наркому о недавнем разговоре:
— Вы же так уверенно сказали, что не желаете становиться министром, потому что министры глупеют.
— А я действительно глупею, — ответила Коллонтай. — Но что делать? Нас так мало, а работы много.
Чаепитие в буфете Смольного
Из переполненного коридора слегка прихрамывавший лидер меньшевиков Юлий Осипович Мартов попал в буфет Смольного. Там была давка и свалка у прилавка. В укромном уголке он натолкнулся на Льва Борисовича Каменева, впопыхах глотавшего чай.
— Ну что же, стало быть, вы одни собираетесь нами править? — мрачно осведомился Мартов.
— А вы разве не с нами?
— Смотря по тому, в каких пределах и смыслах. Вот только что во фракции левых эсеров я убеждал всеми силами препятствовать вам установить диктатуру одной вашей партии…
Каменев рассердился:
— Ну если так — о чем же нам с вами разговаривать! Вы считаете уместным ходить по чужим фракциям и агитировать против нас.
— А вы уже считаете это неприличным и недопустимым? — перебил его Мартов. — Быстро! Стало быть, своим правом слова я не могу пользоваться в любой аудитории? Ведь если нельзя в Смольном, то нельзя и на заводе.
Каменев сейчас же смягчился и заговорил об успехе большевистского переворота: Временное правительство никто не поддержал.
— Так вы окончательно решили править одни? — вернулся Мартов к тому, что его больше всего волновало. — Я считаю такое положение совершенно скандальным. Боюсь, что, когда вы провалитесь, будет поздно идти назад.
— Да, да, — нерешительно и неопределенно выговорил Каменев, смотря в одну точку.
— Хотя… почему мы, собственно, провалимся?
— Я сейчас рассмотрел Владимира Ильича, — заметил Мартов. — И невольно подумал: «Как он постарел!» В нем нет ничего от того молодого, живого Ленина, которого я когда-то видел в скромной квартире в Женеве и в 1905 году в Петербурге. А сейчас это бледный изношенный человек с печатью явной усталости. Да, он дорого платит за свою победу. Не знаю другого человека, который бы двадцать четыре часа думал о власти.
— Ну, вы не первый это говорите, — недовольно заметил Каменев.
Мартов вдруг улыбнулся:
— Помните Марию Эссен?
— Еще бы, — кивнул Каменев, — не так уж много в начале века было членов ЦК − большевиков. Но она от нас отошла после первой революции.
— Она рассказывала, как вместе с Лениным в Швейцарии отправилась в горы. Они доехали на пароходе до Монтрё. Побывали в мрачном Шильонском замке, красочно описанном Байроном — «На лоне вод стоит Шильон». Решили подняться на одну из снежных вершин. Мария Эссен, захваченная красотой этих мест, поворачивается к вашему Владимиру Ильичу. Он сидит, крепко задумавшись, и вдруг выпаливает: «А здорово гадят меньшевики!»
Каменев, хорошо знавший Ленина, пожал плечами:
— Ну что тут скажешь!
Подошел возмущенный Глеб Бокий:
— Слышали, что заявил Плеханов? Георгий Валентинович выступил против нас! Он сказал: «Меня не радует, что пало коалиционное правительство Керенского и политическая власть перешла в руки Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Меня эти события огорчают. Несвоевременно захватив политическую власть, русский пролетариат не совершит социальной революции, а только вызовет гражданскую войну». И это говорит человек, которым мы восхищались!
Он повернулся к Мартову, спросил насмешливо:
— Ну что, меньшевики растерялись? Не ждали от нас такого успеха?
— Самое страшное, чего можно было ожидать, совершилось, — ответил Юлий Мартов, — Ленин и Троцкий захватили власть в такой момент, когда и менее безумные люди, став у власти, могли бы наделать непоправимые ошибки.
— И что вы намерены делать? — поинтересовался Глеб Бокий.
— В создавшейся ситуации? Умыть руки и отойти в сторону.
После первого заседания Совета народных комиссаров Владимир Ильич Ленин, который только что вернулся из подполья, чтобы возглавить правительство огромной страны, стоял в окружении соратников. Он, кажется, еще не сознавал, что отныне отвечает за все, что происходит в России… Забыв о большой политике, соратники делились житейскими заботами.
— В городе ужасно. Грязь, мерзость и запустение. Улицы загажены, экскременты, шелуха семечек. Трамваи не ходят; газет нет. Спасительный картофель все лезет вверх, сегодня фунт стоит уже рубль! А картофель — мерзлый, да земли на нем еще на гривенник.
— Я на поезде приехал. Вагоны нетопленные, окна выбиты, обивка со скамеек срезана мародерами-солдатами. В туалет зайти нельзя. Пассажиры прямо в окно справляют нужду. Представляете себе картину?
— Электричества нет. Сидеть в темноте при теперешнем настроении — это кошмар, хуже голода; даже не почитаешь. Кругом вооруженные грабежи, кражи; вчера толпа расправилась самосудом с двумя пойманными около нас ворами. Вообще самосуд начинает прививаться; он дает хоть какой-то ответ на общий вопль — найти где-нибудь защиту. Интересно, что в самосуде принимают участие многие интеллигентные по виду зрители и даже дамы.
— Вы не видели, как после штурма Зимнего по всему городу ошалевшие солдаты искали винные погреба. Мы пытались этому помешать. Бутылки разбивали и выкачивали паровыми насосами на улицу. Эти потоки текли по улице, смешиваясь с грязью и лошадиным пометом. И что же? Толпа с жадностью набрасывалась на грязную кровяную жидкость и хлебала ее прямо с земли.
Ленин не желал все это слышать. Жалобы на неустройство жизни его вовсе не интересовали. Не для того он брал власть, чтобы озаботиться уборкой улиц или туалетами в поездах. Он был больше озабочен выборами в Учредительное собрание, которое должно было установить форму правления в России и принять конституцию страны.
— Надо отсрочить, — предложил он, — надо отсрочить выборы. Обновить избирательные списки. Наши собственные списки никуда не годятся… Корниловцев, кадетов объявить вне закона.
Кто-то возразил:
— Неудобно сейчас отсрочивать. Это будет понято как ликвидация Учредительного собрания. Тем более что мы сами обвиняли Временное правительство в оттягивании Учредительного собрания.
— Почему неудобно? — возразил Ленин. — А если Учредительное собрание окажется кадетски-меньшевистски-эсеровским, это будет удобно? Надо разогнать Учредительное собрание. Вот теперь нам понадобится армия.
Ленин распорядился доставить в Петроград один из латышских полков, состоявший в основном из вчерашних рабочих.
— Мужик может усомниться в случае чего, а тут нужна пролетарская решимость.
К Сталину обратились два корреспондента петроградских газет. Отвели в сторону и попросили дать им интервью. Объяснили:
— Мы готовим большой материал под общей шапкой: «Откроется ли Учредительное собрание?» Задаем вопросы представителям различных партий. Нам сказали, что от большевиков лучше всего обратиться к вам. Как ваша партия поведет себя в отношении Учредительного собрания? Вы же по существу проиграли выборы.
Член ЦК партии большевиков Иосиф Виссарионович Сталин-Джугашвили в интервью высказался крайне осторожно:
— Если большевики окажутся в меньшинстве в Учредительном собрании, они останутся в нем для внутренней органической борьбы… Левые элементы Учредительного собрания, в том числе и большевики, не собираются срывать Учредительное собрание, что было бы неразумно и непатриотично.
Когда все разошлись, Сталин подошел к Ленину − поблагодарить.
— Я добра не забываю. И зла тоже, — зачем-то добавил Сталин.
Вполголоса по-свойски заметил:
— А все-таки видно, что Троцкий − не настоящий большевик. Правильно вы о нем когда-то отзывались. Как можно отказываться от власти, если предлагают? Большевик обязан взять власть, держать покрепче и никогда не выпускать ее из рук.
Усталый Ленин только хмыкнул:
— В одиночку власть держать и трудно, и опасно. Прежде всего нужен коллектив единомышленников. Хорошие товарищи.
Сталин не согласился:
— За товарищами тоже надо присматривать, а то свернут куда не надо. Природа человеческая не меняется. Не досмотришь, что у тебя за спиной делается, — предадут. Кому можно доверять?
Ленин пожал плечами:
— Я же доверяю и вам, и Троцкому, и Зиновьеву, и Свердлову, и еще множеству товарищей.
Сталин посмотрел на него не без сочувствия.
— Владимир Ильич, за эти месяцы я многому у вас научился. Но так огульно доверять всем… И позволять всем болтать что бог на душу положит? Нет, вы не правы! Это гнилой либерализм. Наша сила в единстве, в единомыслии, и пора положить конец дискуссиям. Кто не за генеральную линию, тот фактически уже вне партии… Извините, нельзя зевать и спать, когда стоишь у власти!