Стрип продолжался, мой вкус в одежде и социальная жизнь налаживались, а Крис изысканно постригся и стал носить крутую одежду. Он даже ходил в ночные клубы. Его подруга Элисон преображалась вместе с ним и из тихой студентки расцвела в стильную сексуальную красотку на высоких каблуках и в тугих джинсах.
В одном из ранних эпизодов Капитан Клайд приходит к стоматологу, который не может взять в толк, отчего у пациента такие крепкие зубы, что их никак не просверлить. Блюдя подлинность, я сверялся с фотографиями моего собственного стоматолога мистера Пола за работой в операционной. На рисунках отражено не слишком отдаленное будущее стоматологического пыточного инструментария, разработанного экспертами, судя по всему, сугубо для применения психопатами в дурдомах с привидениями или в снафф-порно.
Вылетая на антипреступный патруль среди настоящих достопримечательностей Глазго, Крис любил беседовать сам с собой про последние передачи по телику и новые пластинки. Он ходил в местные магазины и швырялся автомобилями на знакомых улицах Ренфру, Клайдбэнка и Гована, а затем стал расширять свою территорию, включив в нее сначала центр Глазго, а затем и пригороды, – помимо прочего, у него было приключение в Северном море на нефтяной вышке, которую заняли супертеррористы. К счастью для Капитана Клайда, враги его, сколь ни были сильны, имели свойство разворачивать свои безумные прожекты планетарного могущества в непосредственной близости от съемной квартирки Криса Мелвилла в Хиллхэде. Психованный Квазар, наш школьный учитель, ставший чудовищем и питавшийся силой звезд, даже не стеснялся провозглашать: «СЕГОДНЯ ГЛАЗГО! ЗАВТРА ЛОНДОН! А СЛЕДОМ – ВЕСЬ МИР!» – без малейшего намека на иронию.
Сюжеты становились мрачнее и диковиннее – я пожирал и выплевывал материал в жестком еженедельном графике. Страницы газеты, которую читали старики, хронически безработные и прочие социально уязвимые члены общества, запестрели демонами, поедающими младенцев, и кровожадными ужасами с черепами вместо лиц.
В конце концов в 1982 году Капитан и сам пал жертвой полномасштабной одержимости дьяволом, после чего переродился и объявил себя Черным Мессией. Уже изготовившись уничтожить мир, он был спасен неколебимой верностью Элисон, убил самого дьявола, а затем рухнул с небес и скончался в объятиях любимой под напыщенный напутственный текстовый блок. Моя дождливая, исчерченная молниями сага о Падении и Искуплении совсем не походила на стрип о правдоподобном герое из местных, с которого все начиналось в 1979-м, и настала пора срочно искать себе другое занятие, уступить место на полосе синдицированным бескровным «Тому и Джерри» – что, несомненно, принесло облегчение травмированным читателям, которые снова могли заглядывать в телепрограмму, не боясь атаки сатанинских образов и взорванных скелетов. К наступлению вычурного оперного финала я уже исчерпал Капитана Клайда как идею и мечтал создавать новых, более современных героев.
Несмотря на все это, «Капитан Клайд» выходил три года. Я написал и нарисовал 150 еженедельных выпусков, а дисциплина приблизила качество моих рисунков и повествования к более профессиональному уровню.
Странно – или, может, не странно, – но я делал то, что люблю, и мне за это платили. Я по-прежнему писал «Старблейзер» для D. C. Thomson, денег хватало на регулярные поездки в лондонские экспедиции по одежным магазинам, на покупки музыкального оборудования, комиксов и сластей. Завтрак мой в те годы обычно состоял из мороженого «Арктик ролл» и экономичной упаковки чипсов со вкусом маринованного лука. В свой первый период фриланса – или «безработицы», как тогда выражались, – я этим питался каждый божий день и оставался тощим как карандаш. Мне по-прежнему недоставало ежегодного заработка, чтобы официально считаться лицом свободной профессии, а потому, говоря строго, я оставался безработным лузером на пособии, еще одной жертвой Тэтчер, очередным фактом статистики.
Неуспех «Near Myths» и других подобных журналов начального уровня – «Graphixus», «PSSST!» – вроде бы подтверждал, что, как ни прискорбно, рынок взрослых комиксов в Великобритании точнее всего описывается словом «несуществующий». Я все равно тогда уже играл в группе, и мы, назвавшись Mixers (это из «Заводного апельсина»), создали собственный фэнзин «Бомбы пошли, Бэтмен» с моими рисунками и коллажами. Наша журнальная мешанина – интервью с местными группами, рецензии на концерты, странноватые карикатуры, сюрреалистический юмор на грани политкорректности и гневные телеги – с любовью собиралась, печаталась и распространялась мною и ребятами из группы. В поисках любых выходов неугомонным творческим порывам мы влились в условное сообщество музыкантов, на которых повлияли Television Personalities, Byrds, Times, Сид Барретт, Swell Maps и Modern Lovers.
Наше безымянное облачное микродвижение продвигало рок-группу как стиль жизни, как бренд, предвосхищая «Фейсбук» и распространение подобного рода автомифологизации на все сферы сетевой жизни. Музыка была лишь одним из элементов шоу – наряду с одеждой, самопальными журналами и фотосессиями: создание карго-культа воображаемой жизни, где мы были звездами стадионов, а не местных кафе, где у нас было десять миллионов вопящих фанатов, а не полное отсутствие подруг и денег. В общем, мы создавали собственные журналы, одежду, пластинки, клубы и личные миры, полные смысла и магии, надеясь, что наша странность хотя бы привлечет к нам еще кого-нибудь.
Может, лучше было играть музыку. Мне нужно было зарабатывать и как-то отыскать себе место в этом невеликодушном мире. Не зная, куда сунуться, я бросил комиксы и сосредоточился на Mixers, однако провал бума взрослых комиксов семидесятых обернулся мраком, что предшествовал ярчайшей творческой заре, какую только видели комиксы. Выбирайте имена с осторожностью: «Near Myths», «Почти не́были», оказались ровно тем, что значилось на обложке. Их как будто почти и не было. Но по всей стране находились и другие такие же, как я, и они тоже искали выхода своему гневу и творческим замыслам – и находили комиксы.
Как нередко случалось в горемычные подростковые годы, едва я отвернулся, произошло нечто чудесное.
Случись у Супермена поллюция, затопил бы он мир неразрушимой суперспермой, способной проникать женщинам в животы и отыскивать там яйцеклетки?
Мы ответим «нет», если считаем, что инопланетная сперма Человека Завтрашнего Дня не станет искать женские яйцеклетки, и ответим «да», если полагаем, что криптонская суперсперма по природе своей способна оплодотворить кого угодно, включая кошек, собак, рогатый скот, лошадей и веселого кальмара, – в каковом случае у нас возникнут проблемы посерьезнее бессмертных сперматозоидов.
И еще вопрос: а Супермен ходит в уборную? И если да, как, интересно, выглядит его говно?
Слегка пугающий ответ гласит, что Супермен получает всю необходимую энергию и питание от солнца. Когда же он ест, его организм работает так эффективно, что перерабатывает всю пищу, не оставляя отходов.
Но раз его жопа не используется столетиями, она, значит, в конце концов запечатается?
Время покажет.
Первый пример поверки абсурдного логикой реального мира – рассказ 1971 года под названием «Человек из Стали, Женщина из Клинекса», где фантаст Ларри Нивен применил безжалостный здравый смысл к проблемам половой жизни Супермена. Рассказ Нивена повлиял на следующую трансформацию супергероя, который наконец взглянул в зеркало и в лицо зрелости.
И это случилось опять. Магическое заклинание, вспышка молнии, неотвратимый удар живительного вольтажа.
На сей раз волшебное слово прозвучало с отчетливым региональным британским акцентом, и очередная приливная волна воображения накатила дугой сквозь клавиши пишущей машинки молодого писателя из рабочих, жителя Нортгемптона – в шестидесяти семи милях к северу от Лондона по шоссе М1.
Алан Мур был самоучкой, амбициозным и яростно, блистательно умным, а величайшим трюком из его арсенала великих трюков была иллюзия совершеннейшей новизны, словно до его появления не было на свете никаких комиксов. Его колкие, внятные, самоуничижительные публичные высказывания («Я не говорю, что я мессия…») бежали вприпрыжку рука в руке с ослепительной самоуверенностью, которая обновила комиксы напрочь. Со своим поразительным обликом – шесть футов четыре дюйма, глаза горят, борода под пророков торчит во все стороны, густая шевелюра водопадом – для фанатов он стал могучим харизматичным вождем. Мур, по его собственным словам, превратился в «первую подружку Фэндома», и их роман развивался со всепожирающим пылом. Со времен Макгрегора и Энглхарта ни один писатель не становился средоточием такого внимания и предвкушения, но фанаты восторгались столь рьяно и некритически, что предшественники Мура вместе со всеми прочими были забыты во взрыве фотовспышки. Фанаты таяли, будто им льстило явление столь уверенного и смешного человека, будто оно подтвердило, что касательно потенциала комиксов они всю дорогу были правы.
Мур ближе всего подвел супергероя к реальности в комиксе «Марвелмен», выходившем в британском журнале «Warrior» с 1982 года. Стрип, жульнически подменивший приключения Капитана Марвела на полках британских газетных киосков, завершился в 1963-м, а теперь вернулся к жизни в тэтчеровской Великобритании, дрожа в холодном свете дуговых ламп. Беззаботный юнец Микки Моран стал Майком Мораном, немолодым женатым репортером, которого мучило неотступное подозрение, что некогда он был кем-то другим. Преследуемый таинственным словом, которое никак не вспомнить, Моран отправляется освещать антиядерную демонстрацию, приводящую на ум черно-белую неряшливость «Стального Когтя»[175], но обновленную под восьмидесятые, где есть «Гринэм Коммон»[176], «Трайдент» и «Уиндскейл»[177].
Морана похищают террористы, вталкивают в стеклянную дверь, и он видит слово «Atom