Но ничто не могло поколебать недвижность той, что лежала на ложе.
— Да, да, — повторяла Розье, словно безумная, обращаясь к кому-то, кого здесь нет, — да, да, — мой муж, вот кто ушел как предвестник, чтобы застолбить место там, в царстве червей. Она умерла, не успев ничего такого мне оставить, что я бы так же крепко любила, и замуж не успела выйти, а грудь-то вон какая, да и кровь тоже — они напоили бы младенца молоком крепче вина. А что за ножка, да есть ли еще девушка в Генте, что могла бы похвалиться такой же? Ведь совсем как у статуй, взгляните сами, и это зароют в землю, а какие-то крабы-уродцы будут ползать сверху. Скажите же, вы, — обратилась она на сей раз к гостю, — да разве этакий ладный господин навроде вас не хотел бы иметь такую девушку у себя в доме хозяйкой?
— И полагаю, очень бы хотел! — ответил тот.
— Да, и тем не менее, — сказала Розье, — вам ее не заполучить!
И она нежно, ласково принялась поглаживать кудри и лицо дочери.
Гость Розье не отрывал от Гритье пристального и внимательного взгляда наблюдателя, который, казалось, не верит глазам своим.
Она увидела, как он встал, взял зеркальце, приложил к губам Гритье, взял ее за руку там, где пульс, положил свою руку ей на левую грудь, постучал ей по ладони и послушал.
— Что вы там делаете и кто вы такой? — спросила Розье со смутной надеждой.
— Я врач, — отвечал он.
— Врач! — вскричала Розье, сразу став почтительной и смиренной. — Господин врач, да правда ли Гритье умерла?
— Ничего не могу сказать, — ответил он.
— Делайте что должно, — отвечала она.
Гость приподнял голову Гритье, подложил под нее свою руку и подержал так.
— Давно ли, — спросил он, — ваш доктор решил, что эта девушка мертва?
— За три часа до вашего прихода, господин доктор.
— И сколько, он вам сказал, она уже мертва?
— Уже двадцать семь часов, — ответила Розье, просчитав на пальцах.
— И какая же, по его мнению, болезнь унесла ваше дитя?
— Апоплексический удар, какого он никогда не видал.
— Апоплексический удар! — улыбнувшись, повторил Поль. — Волосы-то еще теплые, — добавил он.
— Что вы сказали? — спросила Розье.
— Я сказал, что волосы еще теплые и этот цвет лица совсем не такой, какой бывает у мертвых. Я говорю, что ваш доктор, быть может, совершил ошибку.
— Как! — трепеща, сказала Розье. — Да точно ли вы врач?
— Да.
Розье вздрогнула от надежды и издевательски расхохоталась.
— Эко ведь, — сказала она, — вы говорите, что не уверены, будто Гритье умерла?
— Не уверен.
— Повторите.
— Совсем не уверен в этом.
Розье взяла его за руку и подвела к маленькому деревянному столику, покрытому навощенной материей, что стоял промеж двух окон. Она дрожала как осиновый лист; несколько раз раскрывала рот, пытаясь вымолвить что-то, и много раз проглатывала слова, так и не сказав их. Наконец она постучала по столу.
— Послушай, — сказала она, и плача и смеясь, пожирая собеседника глазами, — послушай, если эти слова не для того только, чтобы надо мною насмеяться, если ты не врешь, если спасешь этого ягненка, уже приготовленного мяснику, я отсчитаю тебе на этом столе, отсчитаю и золотом, и купюрами, и пятифранковыми монетами десять тысяч франков, слышишь ты, десять тысяч франков!
И старуха Розье разрыдалась, но уже совсем другими слезами — не теми, что были исторгнуты материнской любовью.
— Теперь ступай, — сказала она властно, подталкивая своего гостя к постели, — смотри, но смотри как следует! — И она погрозила ему кулаком. — И скажи мне, почему ты думаешь, что Гритье не умерла?
— Потому, — отвечал Поль, — что я вижу тут покой глубокого оцепенения, а не отвердение материи, из которой ушла жизнь.
— Если ты врешь, — сказала Розье, — ты подлец!
VII
Розье села у изголовья постели, а Поль — в ногах. Долго они оба вглядывались в Гритье, которая так и лежала не шелохнувшись.
Вдруг Розье поднялась. Она скинула со стола маленький сундучок, скатерть, распятие и обе свечи, придвинула стол к кровати, снова вставила свечи, поставила распятие на камин и сказала:
— Доктор, я убираю алтарь. Быть может, это принесет счастье ребенку.
— Есть у вас в доме хороший уксус? — спросил тот.
Розье замялась. Ответить стоило ей такого усилия, точно правду вырывали изо рта клещами. Покраснев, она сказала:
— Нет. Он был слишком крепкий, и мне пришлось напополам разбавить его водой, влив ее прямо в бутылки…
— И?.. — откликнулся Поль, словно хотел спросить еще о чем-то.
— Не спрашивайте больше, — умоляюще произнесла она. — Не могла же я такого предвидеть, — прибавила она, утопая в слезах, — но скажите, что вам нужно, за ценой дело не станет, я сбегаю и найду. Или вы не верите, что я могу бегать?
— Есть кое-кто, кто бегает быстрее вас.
— Кто же?
— Сиска.
— А трактир?
— Закрыть его надо на этот вечер, — ответил Поль, выходя за дверь и оттуда подзывая Сиску.
Сиска быстро поднялась наверх, топоча, как пахотная лошадь, и немного напоминая ее своей походкой.
Она встала перед доктором, который выписывал рецепт. Он протянул его ей.
— Иди, — сказал он, — к аптекарю Ван Беркелаару, это в пяти минутах ходьбы отсюда.
— Я его знаю.
— Дай ему этот рецепт. Если он ответит, что для приготовления нужно время, попроси его отдать тебе все ингредиенты, нужные для снадобья. Кстати, я это пишу внизу, под моей подписью. Не нужно красиво упаковывать, но принести поскорее необходимо. Беги.
— Дайте денег.
Розье нехотя полезла в карман и все медлила, не спеша отыскивать там кошелек. Доктор дал Сиске пять франков, и, ожидая ее, наполнил водой на две трети глиняный кувшин.
Не прошло и десяти минут, как вернулась Сиска. Доктор взял у нее из рук пакет с веществом, походившим на соль, которое он высыпал в кувшин; потом тем же образом опустошил содержимое одного флакона, потом другого, который, едва его откупорили, тут же распространил по комнате нестерпимый запах щелочи. Он размешал эту смесь обеими руками, ставшими после этого красными, почти кровавого цвета. Обе женщины чихали и кашляли.
— Найдите мне фланелевую ткань, — сказал он Розье.
— Мою нижнюю юбку, возьмите мою нижнюю юбку, мсье, — воскликнула Сиска.
— Да ведь юбка-то совсем новенькая, — возразила Розье.
— Не важно, мсье доктор, — сказала Сиска. — Берите!
И она вытащила из-под платья свою нижнюю юбку, порвав ее на куски прежде, чем Поль успел ей возразить.
— Добрый Боженька воздаст мне за это, — сказала она.
— Сиска, — сказал Поль, сам решивший в таких обстоятельствах быть для Сиски добрым Боженькой, — теперь найди мне все одеяла, какие только в доме есть.
— Мадам, дайте ключ от шкафа, — сказала Сиска Розье.
— Пойду сама найду, — отозвалась Розье, — они здесь, рядом с кабинетом.
Розье держала белье и предметы туалета в шкафу, ключ от которого не хотела доверять Сиске; там у нее лежала целая стопка и новых и старых одеял, числом десять.
— Теперь слушайте хорошенько, — вымолвил Поль, — сейчас вы разденете вашу дочь догола; сделав это, подложите под нее два одеяла, вымоченных в той смеси, что в кувшине.
— Но это мне их не испортит? — поинтересовалась Розье.
— Возьмите несколько кусков нижней юбки, это тампоны для растираний, будете окунать их в раствор и растирать тело Гритье целиком, с головы до ног. Ты, Сиска, три что есть сил, а когда устанешь, как и несчастная мадам, которая стоит здесь же, возьми еще одно одеяло, вымоченное в растворе. Набрось его сверху на тело поверх всего остального, оставив непокрытой одну только голову.
— Если только и надо растирать да трясти, чтобы она пробудилась… — промолвила Сиска, засучивая рукава до локтей и беря куски нижней юбки. — Давайте, мамаша, за работу. А вам, мсье доктор, лучше выйти, вам тут не место. Мы вас кликнем, когда покончим с этим.
— Если понадоблюсь, — сказал он, выходя из комнаты, — я буду стоять за дверью, на лестнице.
Уже стоя там, он услышал, как обе женщины расчихались и раскашлялись не на шутку. Розье говорила:
— Какая она холодная, бедная овечка.
А Сиска:
— Давайте же. Молодая хозяйка, червям вы еще не достанетесь, мы вас разбудим. Что, Гритье, вам из-за меня больно, а? Да ведь это для вашего же блага, милая хозяйка. Это как следует разгорячит вашу кожу, такую нежную, бедная дочурка Боженьки милосердного, зато уж она сама поправится.
— Ты слишком сильно растираешь, — говорила Розье, — так ее саму на кусочки разорвешь.
— Нет, мадам; я знаю, что задумал доктор: он хочет, чтобы к коже прилила кровь; чувствуете, как это крепко и как горячо?
— Это благодать, что он пришел! — говорила Розье.
— Благодать, и я так же думаю, — откликалась Сиска. — Вы устали, мадам?
— У меня силенок побольше, чем у тебя, — отвечала Розье.
— Вот малорослые худышки, — отвечала Сиска, — да они крепче железа. Растираем!
— Берегите лицо, — сказал доктор из-за двери.
— Уж конечно, — отозвалась Сиска, — а вам еще не время зайти! Смелей, мадам!
— Какая тяжелая, — сказала Розье.
— А по мне, так вовсе нет, — ответила Сиска, — хотя да… да нет… Как будет жалко, Господи Боже мой, если вы и вправду, а такая красавица, такая добрая, бедная молодая хозяюшка! Силы небесные! Иисус и Мария! Богородица наша! Верните нам ее, она ведь никогда не совершала плохого, была такой смиренной. Верните нам ее! Иисус! Мария! А уж я вам каждую субботу буду ставить по толстой свечке. Верните нам ее!
Розье снова зарыдала. Поверх шума, рыданий, слов Поль различил звук сильнейших растираний и сильно раскачиваемого тела. Он вдруг крикнул:
— Хватит! Теперь прикройте ее.
Это было сделано в мгновение ока.
— Я могу войти?
— Да, мсье доктор, — ответили обе хором.
VIII
Вдруг все треволнения сменились мертвым штилем. Розье и Сиска, еще даже не отдышавшись, встали, сложив руки и воззрившись на девушку, у которой они могли различить только длинные темные волосы, разметавшиеся по подушке во все стороны и обрамлявшие ее бледное лицо темным кругом.