Сватовство шкипера. Рассказы — страница 1 из 4

В. В. ДжекобсСватовство шкипера. РассказыСобрание сочинений в 2-х томах. Том 3 (дополнительный)Издание второе, исправленное и дополненное

Сватовство шкипера(роман)

ГЛАВА I

На шхуне "Чайка", принадлежавшей капитану Вильсону, только что закончилась в Нортфлите погрузка цемента для Бритльси. Каждый вершок в трюме был загружен. Цементная пыль придавала бородатым лицам моряков свирепый вид, что совершенно не соответствовало их настроению, и эта же пыль в виде заправки примешалась к многочисленным составным частям вкусного паштета, жарившегося к обеду. Когда вымыли палубу, и шхуна снова стала чистенькой и нарядной, штурман подумал о собственном туалете. Стояло жаркое майское утро, и к разгоряченному добродушному лицу штурмана прилипли крупинки цемента, забившиеся в усы, в бороду и в волосы. Юнга принес деревянную чашку с теплой водой и положил рядом на поручни кусок желтого мыла и полотенце. Штурман с довольной улыбкой следил за приготовлениями, потом снял рубаху, подпоясался подтяжками и старательно, с шумом и плеском начал мыться. Трижды сменил воду благодетельный дух — кстати, находившийся в том возрасте, когда не особенно заботятся о собственной чистоте, пока штурман не был вполне удовлетворен. Докрасна натерев лицо и шею полотенцем, он спустился в свою каюту, чтобы переодеться. Он вернулся на палубу, пообедав в одиночестве: шкипера не было на борту. Команда тоже отобедала, и матросы лениво курили.

Штурман набил трубку и молча курил.

— Я поставил капитанский обед в духовую, сэр, — проговорил повар, высовывая голову из камбуза.

— Ладно, — ответил штурман.

— Странно, куда это капитан девался в такое время, — продолжал повар, не обращаясь ни к кому, но искоса поглядывая на штурмана.

— Да, странновато, — подтвердил штурман, бывший, очевидно, в добродушном настроении.

Повар вышел из кухни и, вытирая мокрые руки о грязные парусиновые штаны, подошел поближе и растерянно поглядел на берег.

— Он самый лучший шкипер, с каким я когда-либо плавал, — медленно проговорил он. — Не заметили ли вы, сэр, что он что-то расстроен в нынешний рейс? Я ему говорю, когда он собрался на берег, что у нас нынче к обеду паштет, а он говорит: "Ладно, Джо", да таким голосом, как будто я сказал "картошка" или "вареное мясо", или "хорошая погода", сэр!

Штурман покачал головой, выпустил огромный клуб дыма и лениво следил за его исчезновением.

— Мне в голову приходит: не насчет ли нового груза он старается, — проговорил толстый старый моряк, подошедший к повару. — Поглядите, до чего он стал наряжаться. Капитан парохода — и то похуже будет!

— Куда там, капитану парохода, Сэм, — подтвердил третий матрос, который подошел поближе, ободренный мирным видом штурмана. — Не думаю, чтобы он за новым грузом ходил. Цемент хорошо оплачивается.

— Он не насчет груза… — послышался тонкий, но уверенный голос.

— Ты убирайся, — проворчал старый Сэм, — Мальчишка, а вмешиваешься в разговор старших. Еще чего не хватало!

— Куда же мне убираться? Я на судне везде могу быть, — захорохорился юнец.

Матросы только было двинулись к нему, но поздно! Дремлющее чувство дисциплины проснулось в штурмане, и он вскочил, разъяренный.

— Ах, вы!.. — крикнул он. — Посмотри, пожалуйста, на эту чертову команду — все как один человек тут! Пожалуйте в кают-компанию, джентльмены, не угодно ли вам рюмочку коньяку да по сигаре. Весь сброд с кубрика расселся тут и сплетничает о шкипере, как кучка прачек. И курят еще, черт их дери, курят! Нет, когда шкипер вернется, пусть поищет себе новую команду или нового штурмана. С меня хватит. Порядки, как на барже! Юнга — единственный настоящий моряк из вас всех. — Он свирепо зашагал взад и вперед по палубе.

Повар исчез в камбузе, а два матроса засуетились у бака. Маленький виновник всей этой бури, вовсе не желавший попасть в нее сам, спрятал свою трубку в карман и стал оглядываться, не найдется ли работы.

— Иди сюда! — строго приказал штурман. Мальчик подошел. — Что это ты сейчас сказал насчет нашего шкипера?

— Я сказал, что он не из-за груза ходит на берег, — ответил Генри.

— Много ты знаешь! — отрезал штурман. Генри почесал ногу, но промолчал.

— Много ты знаешь! — повторил штурман совсем безнадежным тоном. Генри почесал другую ногу.

— Чтобы я больше не слышал твоей болтовни о делах твоего начальства, — сурово проговорил штурман. — Слышишь?

— Есть, сэр, — смиренно ответил юнга. — Конечно, это не мое дело…

— Что не твое дело? — небрежно спросил штурман.

— Шкиперские дела…

Штурман отвернулся взбешенный, и, услышав заглушённый гогот из кухни, подошел туда и смотрел прямо повару в глаза минут пять. За этот короткий промежуток времени он успел открыть, что кухня была самой грязной дырой под солнцем, а повар — грязнейшим из существ, когда-либо готовивших еду. Поделившись своими открытиями с поваром и доведя его до полнейшего отупения, штурман отошел и снова напустился на матросов. Когда они отвечали, он ругал их за нахальство, когда молчали — за тупоумие; наконец, одержав над ними полную победу, сошел вниз, а рассерженные матросы, убедившись, что он не вернется, обрушились на Генри.

— Будь ты моим сыном, — проговорил Сэм, тяжело дыша, — я бы тебя лупил до бесчувствия.

— Будь я вашим сыном, я бы утопился, — весьма резонно ответил Генри.

Отец Генри неоднократно имел возможность убедиться, что Генри был достойным сыном своей мамаши, а мамаша обладала язычком, который славился не только во всем Уэппинге, но даже пользовался известностью в отдаленном Лаймхаузе.

— Нечего искать дисциплины на судне, где шкипер не позволяет пальцем тронуть юнгу, — сумрачно заметил Дик. — И для малого это плохо.

— Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне, ребята, — обидно-покровительственным тоном проговорил Генри. — Я прекрасно сумею сам о себе позаботиться. Вы видели разве когда-нибудь, чтобы я пришел с берега такой пьяный, что пытался бы, влезть в трюм, не открыв люка? Разве это я купил пачку фальшивых билетов? Разве это я?..

— Нет, вы только послушайте, — и Сэм побагровел от гнева. — Пусть меня повесят, но я его…

— А не ты, так я ему покажу! — зарычал Дик, для которого фальшивые билеты были больным местом.

— Юнга! — заорал штурман, высунувшись из кают-компании.

— Иду, сэр! — и Генри вежливо откланялся. — Извините. Я, к сожалению, не могу больше остаться с вами. Нам со штурманом надо кое о чем побеседовать.

— Придется мне уходить на другое судно, — проговорил Дик вслед маленькой юркой фигурке, сбегавшей по трапу в кают-компанию. — Я никогда еще не был на судне, где юнга делает все, что ему вздумается.

Сэм покачал головой и вздохнул.

— А ведь, кроме этого, на судне все так идет, что лучше и желать нечего.

— Что с ним будет, когда он вырастет? — Дик даже растерялся при мысли о всех возможностях.

— Нехорошо по отношению к мальчику так его распускать. Ведь одна добрая порка в неделю и ему принесла бы пользу, да и нам, пожалуй, тоже.

Генри спустился в каюту и ждал, что скажет штурман.

— Где шкипер? — спросил тот, прямо приступая к делу.

Генри обернулся и взглянул на маленькие стенные часы.

— Ходит взад вперед по улице в Гревзенде, — ответил он предупредительно.

— Ты, кажется, стал ясновидящим, — покраснев, проговорил штурман. — А зачем он там ходит?

— Чтобы увидеть, как она выйдет.

Штурман, очевидно, с трудом сдерживался.

— А что он сделает, когда она выйдет? — спросил он.

— Ничего, — убежденно сказал "ясновидящий". — А чего вы ищете? — беспокойно спросил он, видя, что штурман встал с сундука и, подняв крышку, роется в нем.

— Веревку, — прозвучал ответ.

— Ну, зачем же вы меня спрашивали? — слезливо заторопился Генри. — Ведь я сказал правду! Он ничего не сделает. Он никогда ничего не делает, а только глядит.

— Ты что хочешь сказать, будто ты меня не морочишь? — крикнул штурман и схватил Генри за шиворот.

— Идите, посмотрите сами, — сказал Генри.

Штурман выпустил его и растерянно уставился на мальчишку, припомнив внезапно тысячу странностей, которые он подметил в шкипере.

— Иди, приведи себя в порядок — строго приказал он. — И помни: если окажется, что ты меня дурачишь, я с тебя шкуру сдеру.

Юнга не заставил себя просить. Он вылетел на палубу и, не обращая внимания на издевательства матросов, начал мыться и одеваться с тщательностью, какой у него никогда в жизни никто не подмечал.

— Что случилось, паренек? — спросил повар, которого любопытство так и разбирало.

— О чем вы говорите? — с достоинством спросил Генри.

— Да вот… моешься и всякое такое… — простодушно сказал повар.

— А ты разве никогда не моешься, грязная свинья? — деликатно спросил Генри. — Ты, наверно, думаешь, что твоя стряпня тебя делает чистеньким?

Повар сжал кулаки и, не замечая плагиата, пробурчал что-то насчет того, что пусть его повесят, но…

— Мы со штурманом выйдем прогуляться, Сэм, — заметил юнга, натягивая фуфайку. — Пожалуйста, будьте повнимательней и не балуйтесь тут. Ты можешь помочь вот ему чистить сковороды, если тебе нечего делать. Только не слоняйся без дела.

Появление штурмана помешало Сэму выразиться по-настоящему, и он, вместе с остальными, молча смотрел, как те двое сошли на берег. Видно было, что Генри шел, гордо подняв голову. Но относилась ли его гордость к спутнику или к собственной умытой персоне, — нельзя было разобрать.

— Полегче!.. Иди тише, — пропыхтел штурман, вытирая раскрасневшееся лицо платком. — Куда ты так несешься?

— Если мы не поспешим, мы можем опоздать, — возразил Генри, — и вы будете говорить, что я все врал.

Штурман больше не возражал, и они продолжали быстро шагать, пока не дошли до маленькой тихой улицы на окраине Гревзенда.

— Вот и он! — и Генри торжествующе указал на фигуру мужчины, медленно прогуливавшегося в конце улички. — Она там в школе, учительницей, что ли. Вот они выходят.

Из домика в отдаленном конце улицы показалась маленькая девочка с книжками и связкой нот, а за ней высыпали другие девчушки, разбегавшиеся попарно и по трое в разные стороны.

— Есть хорошенькие, — заметил Генри, одобрительно поглядывая на проходивших девочек. — А вот и она идет! Не могу сказать, чтобы лично мне она была очень по вкусу.

Штурман с большим интересом разглядывал приближавшуюся барышню. Он увидел хорошенькую девушку, с милыми серыми глазами, ярким румянцем, вызванным, может быть, шкипером "Чайки", который на почтительном расстоянии следовал за ней и старался изо всех сил скрыть свое смущение при виде неожиданно появившихся моряков.

— Алло, Джим, — небрежно проговорил он.

— Алло! — с деланным удивлением сказал штурман. — Кто бы мог подумать, что вы окажетесь здесь!

Шкипер, не удостаивая ответом это лицемерие, пристально глядел на Генри, пока с приветливо ухмылявшегося лица мальчика совершенно не стерлась улыбка.

— А я тут гуляю потихоньку, — медленно проговорил шкипер, обращаясь к штурману.

— Ну, до свиданья, — пробормотал тот.

Шкипер кивнул головой, повернулся и продолжал свою "тихую прогулку" в таком темпе, что штурману стало жарко от одного его вида.

— Ему придется приналечь, чтоб догнать ее, — глубокомысленно заметил штурман.

— Он ее не догонит, — сказал Генри. — Он никогда ее не обгоняет. А если и обгонит, так только пройдет да глянет на нее одним глазком. Вечером он пишет ей письма и никогда их не посылает.

— А ты почем знаешь?

— Потому что я заглядывал ему через плечо вечером, когда ставил посуду в шкаф.

Штурман остановился и пристально посмотрел на своего юного, но подающего большие надежды спутника.

— Пожалуй, ты и через мое плечо иногда заглядываешь? — спросил он.

— Да вы никогда никому, кроме своей жены, не пишете, — небрежно заметил Генри. — Вот только еще иногда своей матушке. По крайней мере, я других писем не видел.

— Ты скверно кончишь, дорогой мой, — глухо проговорил штурман. — Скверно, очень скверно…

— Просто не пойму, куда он их девает, — продолжал Генри, не задумываясь над своим мрачным будущим. — Ей он их не дает. Наверно, у него не хватает смелости. Ух, до чего жарко!..

Они снова спустились к реке, и штурман нерешительно задержался у дверей маленькой пивной, приоткрытая дверь и посыпанный песком пол приглашали прохожего зайти.

— Ты бы справился с бутылкой джинджера?[1] — спросил штурман, поддавшись соблазну.

— Нет, — коротко ответил Генри. — не справлюсь. Я уж лучше выпью то же, что вы для себя заказали.

Штурман улыбнулся, вошел первым, заказал "освежающего" на двоих и подмигнул хозяину пивной, когда этот весельчак налил полпинты пива в квартовую кружку и подал Генри.

— Вы бы сдули пену, сэр, — заметил трактирщик, когда Генри, мрачно заглянув в кружку, кивнул штурману и погрузил свое маленькое лицо в оловянную махину. — Ведь иначе у вас все усы будут в пене.

Мальчик поднял лицо и, вытирая губы рукой, пристально посмотрел на обидчика.

— Если только усы от этого не станут рыжими, ничего! — спокойно ответил он. — А потом, едва ли от этих помоев может что-либо статься…

Он быстро вышел, и штурман за ним. Хозяин так и остался стоять, вытирая одной рукой прилавок, а другой машинально поглаживая свои рыжие усы.

И пока он придумывал подходящий ответ, те двое уже окончательно скрылись из виду.

ГЛАВА II

Шкиперу Вильсону было жарко и от быстрой ходьбы и от злости. Он продолжал погоню, но те несколько минут, которые он потратил на милую болтовню со своим помощником, оказались для него роковыми. Он и прежде часто отмечал с большим сожалением быстроту походки своей "жертвы", особенно в те минуты, когда он почти набирался храбрости, чтобы заговорить. Сегодня он только успел увидеть, как она исчезла в палисаднике маленького домика, и как-будто нарочно изо всей силы застучала в дверь. Она скрылась в доме в тот момент, когда он подошел к калитке.

— Черт подери штурмана! — пробурчал шкипер. — И юнгу, — добавил он, очевидно, желая быть вполне беспристрастным.

Он бесцельно и медленно пошел вперед. Дома кончились. Дорога переходила в лужайку с тенистыми деревьями, окруженную терновыми изгородями. Шкипер прошел несколько шагов вдоль изгороди, нервно ощупал какую-то записку в кармане куртки и остановился.

— Я должен ее увидеть и поговорить с ней, — пробормотал он. — Иду!

Медленно он вернулся к дому, с бьющимся сердцем, со стесненным дыханием подошел к двери и чуть слышно, так сказать, шепотом, постучал. Стук был настолько слабый, что, прождав довольно долго, шкипер решил, что его не услышали, и снова поднял колотушку. Но дверь внезапно открылась, и колотушка, выскользнув из его пальцев, с такой силой грохнулась о доску, что он сам испугался.

Пожилая седоволосая женщина в эту минуту открывала дверь. Она вздрогнула и вопросительно посмотрела на моряка.

— Капитан Джексон дома? — спросил тот, совершенно растерявшись от удара колотушки.

— Кто? — переспросила старушка.

— Капитан Джексон, — повторил моряк, покраснев.

— Здесь такого нет, — ответила женщина. — А вы уверены, что вам нужен именно капитан Джексон?

— Н-нет… я… я не совсем уверен, — откровенно ответил друг Джексона.

Старая женщина пристально посмотрела на него.

— Не зайдете ли вы? — медленно спросила она и, не дав ему опомниться, прошла вперед в комнаты.

Шкипер последовал за ней, чувствуя себя лисой, приглашенной в курятник. В дверях он остановился и смущенно уставился на молодую девушку, поднявшуюся ему навстречу.

— Этот господин спрашивает какого-то капитана Джексона, — проговорила старушка, обращаясь к девушке. — Я думала… он… он не вполне уверен, Джексон ли… Может быть, он принес какие-нибудь известия, — неожиданно заключила она.

— Не думаю, мама, — сказала девушка, глядя на предприимчивого мореплавателя далеко не благосклонно. — Здесь нет никакого капитана Джексона, сэр!

— А вы давно его ищете? — спросила мать.

— Много лет, — сказал шкипер, не задумываясь.

Старушка сочувственно вздохнула.

— Не присядете ли? — попросила она.

— Благодарю вас, — и шкипер уселся на кончик дивана.

— Вы вполне уверены, что такова его фамилия? — холодно спросила девушка.

— Как будто вроде Джексона, — пробормотал навязчивый посетитель робким, тихим голосом. — Может быть, Блексон или даже Спексон. Ручаться не могу…

Старая женщина поднесла руку ко лбу.

— Может быть, вы принесли весточку о моем бедном муже? — сказала она наконец. — Мы потеряли его несколько лет назад, и когда вы спросили о моряке, я подумала, может вы что-нибудь знаете…

— Ах, мама, этот господин ищет совсем другого человека, — сказала девушка. — Ты только мешаешь ему идти искать капитана Джексона.

— Если он искал его столько лет, — мягко возразила старушка, — то какие-нибудь несколько минут ничего не изменят.

— Ну, конечно! — Вильсон тщетно старался придать своему голосу твердость. — Когда вы говорите "потеряли", сударыня, вы подразумеваете, что он пропал без вести?

— Вот уже пять лет, — и старушка сложила руки на коленях. — Как давно вы ищете капитана Джексона, сэр?

— Семь лет, — сказал шкипер, сам удивляясь своему спокойствию.

— И вы, конечно, не потеряли надежды?

— Пока буду жив, не потеряю, — ответил шкипер, пристально разглядывая ковер.

— Вот и я так, — энергично подтвердила старушка. — А какой неожиданностью будет, когда вы его, наконец, встретите!

— Для них обоих, — добавила девушка.

— Пять лет исполнилось в мае — 20 мая, — продолжала старушка, — с тех пор, как я в последний раз видела моего бедного мужа. Он…

— Этому джентльмену совершенно неинтересно слушать все это, мама, — вмешалась девушка.

— Наоборот, очень интересно, сударыня, — смело возразил шкипер. — А, кроме того, когда я буду искать бедного Джексона, я могу случайно встретить, и другого.

— Ах, кто знает, кто знает! — вздохнула старушка. — Один человек уже ищет его, — мистер Гловер, будущий муж моей дочери.

Наступила долгая пауза. Наконец, шкипер, собрав весь свой запас вежливости и христианской кротости, проговорил медленно:

— Надо надеяться, что он его найдет.

— Все, что в человеческих силах, он делает, — продолжала старушка. — Он по профессии коммивояжер и много разъезжает по делам.

— А вы пробовали давать объявления? — спросил шкипер, мужественно стараясь поддержать в себе бескорыстный интерес.

Старушка покачала головой и нерешительно взглянула на дочь.

— Это бесполезно, — тихо проговорила она, — это совершенно бесполезно.

— Конечно, я никоим образом не желаю вмешиваться в ваши дела, — сказал Вильсон. — Но я в течение года бываю во многих портах, и если вы думаете, что я могу быть чем-нибудь полезен в ваших поисках, я был бы очень рад, очень счастлив принять в этом участие, если вы мне только укажете, кого искать.

Старушка явно колебалась, как будто и желая и боясь открыть какую-то тайну.

— Видите ли, мы его потеряли при довольно странных обстоятельствах, — сказала она, снова нерешительно поглядывая на дочь. — Он…

— Я совершенно не хочу вмешиваться в это, сударыня, — мягко прервал шкипер.

— Не имеет смысла давать объявления, — вдруг произнес звонкий голос девушки, — потому что мой отец не умеет ни читать, ни писать. Очень вспыльчивый и резкий человек, он пять лет тому назад ударом свалил с ног одного человека и думал, что убил его. С тех пор мы о нем ничего не знаем.

— Он, наверно, был очень сильный, — заметил шкипер.

— У него что-то было в руке, — и девушка низко опустила голову над шитьем. — Но он вовсе не убил человека. Тот через два дня уже встал на работу и совершенно даже не сердится на отца.

— Он может находиться где угодно, — заметил шкипер, как будто обдумывая что-то.

— Наверно, он там, где есть корабли, — проговорила старушка. — Я уверена в этом. Видите ли, он сам много лет был капитаном шхуны, так что он, во-первых, просто не мог бы жить вдали от воды; а во-вторых, он только там и может заработать себе на пропитание, если он не ушел в море, чего я не думаю.

— Торговые рейсы, вероятно? — спросил шкипер, глядя на изображение нескольких маленьких суденышек, плававших по морю.

Старушка утвердительно кивнула головой.

— Это его суда, — подтвердила она, следуя за взглядом шкипера. — Вот только никто из художников не мог ему угодить; он был недоволен облаками. Наверно, в Англии не найти человека, которому труднее было бы угодить по части облаков.

— А как он выглядел? — спросил Вильсон.

— Я достану вам его портрет, — поспешно сказала старушка, вставая и выходя из комнаты.

Девушка у окна с горшками герани прилежно шила. Шкипер, желая показать, что чувствует себя совсем свободно, три раза тихонько кашлянул и уже совсем было собрался что-то сказать насчет погоды, но она отвернулась к окну и совершенно погрузилась в рассматривание чего-то на улице. Шкипер снова уставился на облака и смотрел на них даже с большим неудовольствием, чем сам пропавший хозяин.

— Этот снимок сделан как раз перед его исчезновением, — сказала старушка, входя в комнату и протягивая Вильсону фотографию. — Можете его оставить у себя.

Шкипер пристально посмотрел на портрет крепкого бородатого старика, лет шестидесяти, потом аккуратно спрятал карточку во внутренний карман и встал.

— А если я случайно натолкнусь на него, — медленно проговорил он, — как его фамилия?

— Гиссинг, — сказала старушка, — капитан Гиссинг. Если вы встретите его и скажете, что ему нечего бояться и что его жена и дочь Эннис просто умирают с тоски по нем, я буду вам бесконечно благодарна.

— Я сделаю все, что могу! — горячо воскликнул шкипер. — До свиданья!

Он пожал руку старушке и, вытянув руки по швам, нерешительно взглянул на Эннис.

— Когда вы будете в Гревзенде, капитан, мы будем рады видеть вас у себя и знать, как вы поживаете, — сказала она, открывая дверь.

Шкипер поблагодарил. Задержавшись у калитки, он украдкой взглянул на окно. Но девушка снова склонилась над шитьем, и он быстро пошел прочь.

Пока он попал на корабль и уселся за поздний обед, волнуясь и радуясь, что может что-то сделать для мисс Гиссинг, он совершенно забыл, что она обручена с другим человеком. Но когда он вспомнил об этом, он отодвинул тарелку, сжал руками голову и погрузился в глубокую меланхолию. Он вынул фотографию из кармана и пристально стал разглядывать ее, ища сходства между отцом и дочерью. Сходство было.

— Нравится вам ЭТОТ человек? — спросил шкипер, передавая портрет штурману, с любопытством смотревшему на него.

— Это ваш друг? — осторожно спросил штурман.

— Нет.

— Ну, откровенно говоря, он мне не особенно нравится, — ответил штурман. — Откуда это у вас?

— Мне дали, — сказал шкипер. — Он пропал без вести, и я должен найти его, если удастся. И вы тоже смотрите в оба.

— А где вы будете его искать?

— Всюду, — ответил шкипер. — Мне сказали, что он, вероятно, находится в каком-либо портовом городе. Если вы тоже будете искать его, я сочту, это за особое одолжение.

— Конечно, я постараюсь, — ответил штурман. — А чем он занимается?

— Не знаю, — сказал шкипер. — Но он уже пять лет, как пропал без вести, и я обещал сделать все возможное, чтоб найти его.

— Наверно, его друзья беспокоятся? — спросил штурман.

— Да.

— Я всегда полагал, что женщины гораздо больше волнуются в таких случаях, чем мужчины, — продолжал штурман.

— Ближе принимают к сердцу, — заметил шкипер.

— Лицо как будто не дурное, если его разглядеть получше. — И штурман, совершенно сбитый с толку, еще пристальней вгляделся в портрет. — Мне кажется, что где-то я видел кого-то очень похожего, — барышню, как будто, — но только не помню, где именно.

— Наверно, женщину с бородой, на ярмарке, — отрезал шкипер.

Разговор был прерван появлением Генри, который, увидев карточку в руках у штурмана, тотчас же особенно аккуратно стал ставить масло в шкаф. Скосив глаза, он увидел, что штурман держит карточку кверху ногами, и сразу сообразил, как это может ему пригодиться. Поэтому он чинно смотрел в сторону, убирая со стола, но мысленно занес штурману в дебет его странное поведение.

— Юнга! — позвал внезапно капитан.

— Есть, сэр! — с готовностью отозвался Генри.

— Ты, кажется, сообразительный малый, — сказал шкипер. — Возьми-ка вон ту карточку.

Генри просиял. Он иронически глянул на штурмана, взял у него карточку и внимательно выслушал те же инструкции, какие были даны штурману.

— Можешь отнести карточку на бак и показать всей команде, — закончил капитан.

— Команде? — удивленно повторил Генри.

— Да, команде. Разве я недостаточно ясно сказал? — удивился шкипер.

— Очень ясно, сэр, — подтвердил Генри. — Но ведь они только запутают дело. Подумайте: толстый Сэм, и кок, и Дик!

— Делай, что тебе говорят! — раздраженно сказал шкипер.

— Есть, сэр! Но только они ко мне начнут приставать со всякими вопросами: кто он, да зачем он вам понадобился?

— Ты покажи им карточку и скажи, что первый, кто его найдет, получит от меня два соверена.

Юнга взял карточку, еще раз пристально разглядел ее и, мысленно решив взять приз в этой игре, отнес портрет в кубрик. Толстый Сэм объявил, что видел этого человека дня два тому назад в Попларе; повар знал его в лицо лучше, чем собственную мать, а Дик уже много лет как был знаком с одним из самых старых и уважаемых обывателей Плимута. Генри вернулся к шкиперу, сообщил ему все это и робко предложил, не поискать ли сначала в Гревзенде.

В полночь подняли якорь и медленно пошли вниз по реке. Гревзенд совсем затих, и на спящих улицах мерцали светлые точки фонарей. "Чайка" медленно прошла мимо. Большой пароход впереди подал предупредительный сигнал лоцманской лодке и, замедлив ход, когда маленькое суденышко скользнуло от берега навстречу ему, на некоторое время рассеял меланхолию шкипера, задев за бушприт "Чайки". Пока шкипер справился окончательно с бедой и выпил чашку горячего кофе, Гревзенд исчез за поворотом, и добровольные поиски могли начаться!

ГЛАВА III

До Бритльси шли четыре дня, и все эти дни шкипер, погруженный в тихую грусть, всю работу предоставил штурману. От этого меланхолия охватила всех остальных. А когда энергичный штурман конфисковал концертино толстого Сэма, на баке часто стали раздаваться по его адресу нелестные замечания, — конечно, когда его не было поблизости.

В сумерки "Чайка" вошла в устье небольшой реки, на которой стоит старинный городок Бритльси. Дневная работа была закончена. Несколько рыбаков с трубками в зубах прохаживались по набережной, а из маленькой таверны доносились шумные крики, каким-то таинственным образом напоминавшие команде о том, что на неё была возложена обязанность искать капитана Гиссинга. Даже самые решительные из матросов не думали, что найдут его тотчас же, и именно в этом кабаке. Но Сэм сказал, что чем раньше начать поиски, тем лучше. И, кроме того, кто знает: может быть, он тут-то и сидит и ждет, чтобы его отыскали?

Немного погодя, они сошли на берег, но в первом кабаке их поиски были безуспешны. Нашли они там только весьма вспыльчивого старика, который, рассерженный пытливыми взглядами повара, резко спросил его, не потерял ли он что-нибудь, а если он, т. е. повар, что-либо потерял и полагает, что старик сидит на потерянном, то не будет ли он добр прямо так и сказать. Повар, ответив подобающим образом, вместе с остальными двинулся вдоль набережной к следующей таверне. Здесь им еще меньше понравилось, и Дик объявил, что пиво тут хуже, чем в первой, и что никто из обитателей города не станет тут тратить деньги. Поэтому они направились еще дальше. Но не успели они закончить и половину своих исследований, как пивные закрылись.

— Настоящий роман, — глухо проговорил Сэм, когда его вытолкнули из последнего кабака и за его спиной безнадежно прогромыхал болт. — Куда же теперь?

— Назад на корабль, — ответил Дик. — Пошли!

— Н-не п-пойду, пока не н-найду его, — торжественно проговорил Сэм и отодвинулся от протянутой руки Дика.

— Тебе его не найти сейчас, Сэм, — насмешливо заметил повар.

— А п-почему? — Глаза у Сэма были словно стеклянные. — Мы ведь пошли его искать…

— Потому что темно, — сказал повар. Сэм презрительно захохотал.

— Идем! — и Дик снова ухватил его за руку.

— Я пошел искать кап-капитана, кап-питана искать… — повторил Сэм. — Я без него не вернусь…

Он пошел, шатаясь, по дороге, а оба его друга, которым простые правила морской жизни не позволяли оставить товарища в таком состоянии, побрели за ним, ворча и ругаясь.

Около получаса они шли за ним по тихим улицам города, и Дик с трудом сдерживал свое нетерпение, когда толстый матрос время от времени наклонялся и тщательно осматривал пороги дверей и другие подходящие места, где мог бы скрываться пропавший человек. Наконец, он остановился перед маленьким домиком, прошел несколько шагов, вернулся и вдруг решительно пошел прямо к двери.

— Держи его, кок! — заорал Дик, обхватив Сэма за пояс.

Повар обнял толстяка за шею и вдвоем, тяжело дыша, они оттащили его от двери.

— Теперь ты пойдешь на борт, старый дурак! — крикнул Дик, потеряв терпенье. — Хватит с нас твоих штук!

— Пус-сти, — бормотал Сэм, отбиваясь.

— Не смей трогать колотушку, слышишь! — угрожающе сказал Дик.

— Он вон там! — и Сэм хитро подмигнул на дом.

— Иди назад, старый дурак! — повторил Дик. — Тебе нельзя ничего пить крепче молока.

— Подержи мой пиджак, кок! — вдруг с неожиданной суровостью проговорил Сэм.

— Не дурачься, Сэм! — попросил повар.

— Подержи мой пиджак, — высокомерно крикнул Сэм.

— Ведь ты же знаешь, что никакого пиджака на тебе нет, — умоляюще сказал повар. — Разве ты не видишь, что это фуфайка!

— Ладно, держи меня, пока сниму ее, — обиженно сказал Сэм.

И вопреки собственному здравому смыслу, повар стал поддерживать толстого матроса, пока тот раздевался. Дик стоял и ждал, а когда Сэм, наконец, стал тянуть тесную фуфайку через голову, он оттолкнул повара, схватил бедного толстяка и медленно завертел его по мостовой.

— Повернись три раза и лови кого можешь, Сэм, — жестко сказал он. — Садись, садись, пожалуйста!

Он пустил его на мостовую и вместе с коком пошел вперед, предоставив Сэма его судьбе. Обернувшись в последний раз, они увидели, как высокий толстый матрос, у которого голова и руки запутались в фуфайке, тщательно старался высвободиться из нее, изворачиваясь и жалуясь в выражениях, которые, даже будучи профильтрованы через толстую фуфайку, не теряли своей точности и необычайной выразительности. Наконец, он сдернул фуфайку, свирепо отшвырнул ее в сторону, затем снова поднял и, засунув под мышку, зигзагами пошел к кораблю.

На следующее утро он не совсем хорошо помнил, что случилось, но, смутно чувствуя какую-то обиду, обращался с Диком и коком подчеркнуто холодно, пока им не пришлось начать работу. Выгрузка цемента — вещь нелегкая, и толстый Сэм охотно смягчился, когда повар позвал его в камбуз и угостил чашкой холодного кофе, оставшегося на следующее утро после шкиперского завтрака. Повар вымыл чашки и, предпочитая пыльную палубу кухонной жаре, пошел туда чистить картошку. Эта работа особенно располагает к размышлениям, и мысли повара невольно вернулись к капитану Гиссингу и лучшему способу отыскать его. Ясно было, что карточка должна была сыграть значительную роль в поисках. Поэтому повар оставил картофель и спустился вниз за карточкой. Он нашел ее на полочке в шкиперской каюте, вышел на палубу и спустился на берег.

От первых трех человек, с которыми он заговорил, повар не получил никаких сведений. Все они с интересом рассматривали карточку, высказывали о ней свое мнение, по большей части мало лестное, но единогласно признавали, что в Бриттльси никого похожего нет. Повар уже совсем было решил бросить эту неблагодарную работу и вернуться на судно, когда увидел старого рыбака, стоявшего у перил.

— Добрый день, друг, — проговорил повар.

Старик вежливо вынул изо рта короткую глиняную трубку, кивнул головой, снова сжал трубку зубами и уставился на море.

— Видели вы когда-нибудь человека вроде вот этого? — спросил повар, показывая портрет.

Старик снова терпеливо вынул трубку и, прищурясь, стал пристально вглядываться.

— Удивительно, как это научились делать такие штуки, — дрожащим голосом проговорил он. — Ничего подобного не делали, когда мы с вами были мальчишками.

— Да, с тех пор многое изобрели, — невольно согласился повар.

— Раньше все больше маслом писали или карандашами, — продолжал старик задумчиво.

— А вы видели кого-нибудь похожего на этого? — нетерпеливо спросил повар.

— Ну, конечно, видел. Я сейчас собирался вам это сказать. Дай-ка припомнить, как это его фамилия?

— Я не знаю его фамилии, — соврал повар.

— Я бы узнал ее, если б услышал, — медленно проговорил старик. — Ага! Ага! Я уже вспомнил!

Он радостно похлопал себя по голове и подмигнул повару подслеповатыми, блестящими глазами. У меня память такая же хорошая, как была, — благодушно продолжал он. — Иногда я забываю что-нибудь. Но скоро вспоминаю. И матушка моя была такой до самой смерти, а она дожила до девяноста трех лет!

— Господи! — прервал беспокойный повар. — Как фамилия, фамилия?

Старик замолчал.

— Провались она совсем, — сказал он озабоченно. — Вот я и забыл… Но я припомню… Она всплывет сама.

Кок минут десять подождал, но ничего не дождался.

— Не Гиссинг ли? — спросил он, наконец.

— Нет, — ответил старик. — Да ты не торопись… Я уж припомню…

— Когда? — сердито спросил повар.

— Может, минут через пять, а может, и через месяц, — уверенно ответил старик. — Но вспомню я непременно.

Он взял карточку у приунывшего повара и, очевидно, пытался помочь своей памяти.

— Джон Денн — вот его фамилия! — внезапно воскликнул он. — Джон Денн!

— Где он живет? — торопливо спросил повар.

— В Гольборне, — ответил старик, — в маленьком местечке, в семи милях отсюда.

— А вы уверены, что это тот самый? — дрожащим голосом спросил повар.

— Уверен, — твердо проговорил тот. — Он приехал сюда лет пять тому назад, а потом поругался со своим хозяином и уехал в Гольборн.

Повар, весь красный, поглядел на шхуну. Там, в облаке белой пыли, шла разгрузка, и как будто его отсутствие прошло незамеченным.

— Если они захотят есть, — пробормотал он, очевидно, намекая на людей, бегавших по палубе, — то им придется самим изготовить себе обед. Вот и все! Не выпьешь ли со мной кружечку, старина?

Старик, не колеблясь, согласился. Попользовавшись от щедрот повара, он проводил его через весь город, указал дорогу в Гольборн и, убедившись, что повар на правильном пути, вернулся к своему излюбленному посту.

Повар шел, насвистывая, и с удовольствием думал о том, как будет поражена остальная команда, когда она узнает, как ему повезло. Мили три он шел без остановки, пока маленькая вывеска не привлекла его внимания. Он увидел небольшую харчевню у самой дороги. У дверей, на деревянной скамье сидел толстый хозяин, дожидаясь посетителей. Повар с минуту поколебался, затем медленно подошел и, усевшись на скамье против хозяина, заказал кружку пива.

Хозяин лениво встал, вошел, тяжело ступая, в дом и осторожно вынес пенящуюся кружку пива.

— Хлебните глоточек! — вежливо предложил повар.

Толстяк кивнул головой и исполнил его просьбу.

— Не выпьете ли со мной кружечку? — сказал повар, быстро заглянув в кружку, которую ему подал хозяин. — Эту можете оставить себе, — прибавил он.

Толстяк налил еще кружку пива и, со вздохом усаживаясь на прежнее место, начал разговор.

— Гуляете на свежем воздухе? — спросил он.

Повар кивнул.

— Только не ради удовольствия, — важно заметил он. — Я тут по делу.

— Да, вот такие, как вы, и загребают, денежки, — вздохнул хозяин. — А я за весь день только и продал эти две кружки. Далеко идете?

— В Гольборн, — последовал ответ.

— Знаете там кого-нибудь?

— Ну, не совсем, — ответил повар. — Не могу сказать, что я с ним знаком. Мне там нужен человек по имени Денн.

— Вы немногого от него добьетесь, — сказала хозяйка, которая подошла послушать, о чем говорят. — Он очень замкнутый человек, очень…

Повар прищурил глаза к победоносно ухмыльнулся.

— Этот человек что-то скрывает, — продолжала хозяйка. — Никто не знает, кто он, откуда он взялся, и он никому ничего не желает говорить. А если человек так себя ведет, то можете быть уверены, что что-то неладно… Я, по крайней мере, уверена.

— Он очень груб и страшно ругается, — прибавил хозяин.

— Ага! — сказал повар. — Ну, меня-то он ругать не станет.

— Вы что-нибудь про него знаете? — спросила хозяйка.

— Да, немножко… — ответил повар.

Хозяин наклонился к жене. Та с готовностью поспешно подставила ухо, и повар ясно услышал какое-то слово, вроде "шейка". Хозяйка, с любопытством взглянув еще раз на повара, отошла к двум возчикам, потребовавшим пива. Разговор стал общим, и было ясно, что возчики вполне разделяют мнение хозяина и хозяйки насчет м-ра Денна. Они со страхом посмотрели на повара и, угостив его пивом, робко и почтительно предложили довезти его до Гольборна.

— Я уж лучше пешком пойду, — сказал повар, поглядев на повозки. — Мне хочется войти в город потихоньку, спокойно осмотреться кругом, пока я примусь за дело.

Он отдыхал еще некоторое время, пытаясь избегать хитрых вопросов хозяйки. Телеги отъехали, скрипя и трясясь, и повар, скромно позавтракав сыром с хлебом и закурив трубку, снова пустился в путь.

— Ты погляди, как он идет, — сказал хозяин своей жене.

Они оба смотрели вслед повару.

— Ага! — согласилась она.

— Настоящая ищейка! — выразительно продолжал хозяин.

— Ты только посмотри на него. Я сразу понял, кто он, как только его углядел.

Повар продолжал идти, не зная, как любовались его походкой. Он подумал только, что глупо было так свободно говорить обо всем. Впрочем, он ведь ничего не сказал. А если люди хотят делать неверные выводы, — пусть их!

В таком настроении он вошел в Гольборн. Это была маленькая деревушка, состоявшая из одной улицы, трактира и церкви. В конце улицы, перед маленьким чистеньким домиком с аккуратным палисадником, стояла, разговаривая, небольшая кучка людей.

— Что-то случилось, — подумал повар, разглядывая крестьян с таким же интересом, как они его. — Где живет мистер Денн, мальчик?

— Вон там, сэр, — ответил мальчик, указывая на дом, где стояли люди. — А вы и есть сыщик, сэр?

— Нет, — отрезал повар.

Он прошел к дому и открыл маленькую калитку. Все взволнованно зашептались, когда он подошел к двери и постучал.

— Войдите, — прорычал свирепый голос.

Повар вошел и осторожно прикрыл за собой дверь. Он очутился в маленькой комнате, единственный обитатель которой, старый человек весьма неприветливого вида, сидел в кресле с газетой.

— Что зам нужно? — спросил он.

— Мне нужно видеть мистера Денна, — волнуясь, ответил повар.

— Я мистер Денн, — выжидающе ответил тот.

Сердце повара упало, так как, за исключением бороды, мистер Денн не больше походил на карточку, чем сам повар.

— Я мистер Денн, — повторил старик, бросая на повара свирепые взгляды из-под густых бровей.

Повар слабо улыбнулся. Он попытался подумать, но под взглядом старика все мысли испарились из его головы.

— Правда? — наконец, выдавил он из себя.

— Я слышал, что вы меня искали, — продолжал старик, продолжая повышать голос до настоящего рычания. — Вся деревня знает это, а теперь, когда вы меня отыскали, какого черта вам от меня нужно?

— Я боюсь, что вышло недоразумение, — пробормотал повар.

— Ага! — заревел Старик. — Хороший сыщик, нечего сказать! Да я против вас, подыму дело, я посажу вас в тюрьму и лишу всех прав и полномочий.

— Это все ошибка, сказал повар. — Я вовсе не сыщик.

— Идите сюда, — проговорил старик, вставая. Повар прошел за ним в маленькую комнату.

— Вы не сыщик? — спросил старик и кивком велел ему сесть. — А вы знаете, что разыгрывать сыщика, не будучи таковым, серьезное преступление? Останьтесь здесь, пока я приведу полицейского, слышите?

Повар прошел за ним в маленькую комнату.

— Ага! — свирепо осклабился старик. — А я думал, что останетесь. Роджер! — громко позвал он.

И прежде, чем растерянный повар с "Чайки" успел опомниться, что-то застучало по лестнице, и в комнату спокойно вошел бульдог. Это был прекрасный породистый пес, в котором, по крайней мере, статей двенадцать могли привлечь внимание знатока. Но бедный кок заметил только превосходно сохранившиеся зубы.

— Стереги его, Роджер, — сказал старик, снимая с полки шляпу. — Не давай ему двинуться.

Пес понятливо заворчал, уселся ярдах в двух от повара и с большим любопытством стал его разглядывать.

— Ей-богу, мне очень жаль… — начал повар. — Не оставляйте меня одного с этой собакой, сэр не уходите!

— Он не тронет вас, пока вы не двинетесь!

У бедного повара голова шла кругом. Он попытался найти приятные слова.

— Я бы хотел, чтоб вы остались, — дрожащим голосом проговорил он. — Право, мне никогда еще никто так не нравился с первого взгляда как вы.

— Пожалуйста, без наглости, — строго заметил старик. — Стереги его, Роджер!

Роджер радостно зарычал, как пес, который, наконец, нашел подходящую работу. Его хозяин, еще раз предупредив повара, что будет, если тот пошевельнется, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Повар слышал, как хлопнула выходная дверь, а затем наступила тишина, которую нарушало только тяжелое дыхание Роджера. Некоторое время собака и человек сидели спокойно, смотря друг на друга. Затем повар, облизнув сухие губы, приветливо щелкнул языком, на что Роджер ответил рычаньем, встал и выразительно зевнул.

— Бедный Роджер! — дрожащим голосом произнес повар. — Бедненький старый Роджи! Добрый старый песик!

Добрый старый песик подошел немного поближе и пристально стал разглядывать дрожащие от страха ноги повара.

— Кошка! — сказал вдруг повар, охваченный гениальной мыслью. — С-с-с… кошка! Бери ее, пес, бери!

— Г-р-р-р… — ответил Роджер угрожающе. Дрожащие конечности, очевидно, обладали неотразимой привлекательностью для него, и он, подойдя еще ближе, стал их громко обнюхивать.

В совершенном ужасе повар беспомощно уставился на чудовище. Затем он осторожно вынул из кармана свой складной нож и с отчаянием, порожденным страхом, внезапно изо всех сил ударил пса ножом. Прежде, чем тот успел огрызнуться, повар снова вытащил нож и опять погрузил его в шею пса. Тот издал дикий вой и, до конца верный долгу, попытался схватить повара за ногу, дернулся раза два и перестал дышать.

Все это случилось с такой быстротой, что повар, машинально вытирая нож о скатерть, не только не отдал себе сразу отчета в своем преступлении, но даже подивился своей отчаянной храбрости. Но потом, когда он сообразил, что к обиде, за которую вспыльчивый мистер Денн хотел мстить при посредстве правосудия, прибавилась еще ответственность за убитого бульдога и испорченный ковер, он решил немедленно бежать. Он прокрался к боковой двери, сложил нож, пополз по саду, перелез через изгородь и, повернувшись спиной к месту страшного преступления, побежал вовсю.

Он пересек два поля и выбрался на дорогу тяжело дыша и изредка оборачиваясь назад.

Дорога шла в гору. Он бежал, пока не добрался до вершины холма, где, задыхаясь, упал на землю, повернувшись лицом по направлению к Гольборну. Через пять минут он вскочил и продолжал бежать, так как из Гольборна выскочило несколько человек, побежавших ему вдогонку по дороге.

Некоторое время он бежал по дороге. Затем, сообразив, что его преследователи могут воспользоваться повозкой, он перескочил через изгородь и помчался по полям. Ноги его подкашивались, и он не бежал, а спотыкался, но продолжал мчаться, пока не скрылись все следы погони.

ГЛАВА IV

Оказавшись в безопасности, хотя бы на время, но преследуемый воспоминаниями о своем преступлении, повар сначала вымыл в ручье лицо и руки, а потом смыл все следы преступления со своего ножа. Затем он снова пошел вперед, пока не дошел до другой дороги. Он попросил проезжих подвести его, вытянулся во весь рост на возу с соломой и взволнованно осматривал окружающую местность. Миль через шесть воз остановился перед уютной фермой, и повар, отдав возчику две из оставшихся у него монеток, пошел куда глаза глядели, блуждая, пугаясь угрожающей погони, путаясь среди маленьких полянок, поворачивая то направо, то налево, как взбредало на ум. С наступлением ночи он очутился, измученный и голодный, около какой-то деревушки. Понимая всю силу телеграфа, который несомненно интересуется его пребыванием в окрестностях, повар приткнулся за заборчиком и просидел так, пока огни в окнах домов не перебрались из нижнего этажа в верхний[2], а потом и совсем погасли. Тогда он с величайшими предосторожностями вылез и стал искать убежища на ночь. Он подошел, наконец, к двум домикам, расположенным за полмили от деревни. Около одного из домиков стоял деревянный сарайчик. Он показался повару самым подходящим убежищем. Довольный тем, что обитатели дома спали, повар вошел во двор, на цыпочках прокрался к сараю, нащупал задвижку и открыл дверь. Внутри было темно, как в яме, и тихо. Вдруг что-то зашуршало. Послышался звук протеста и негодования. Повар наступил на камень и чуть не упал, но вовремя схватился за перекладину, с которой, вдруг со страшным кудахтаньем и криком слетело штук пятнадцать разбуженных кур. Немедленно весь сарайчик наполнился хлопаньем крыльев. Обезумевшие куры дико бились у ног повара, пытавшегося снова уйти. Но в дверях он попал прямо в объятия человека, прибежавшего из коттеджа.

— Я его поймал, Полли, — крикнул он и ударил повара палкой. — Я его держу!

Снова он ударил повара палкой и, очевидно в третий раз собирался это сделать, но тот, обезумев от боли, с размаху отшвырнул его так, что он покатился. Но он тотчас же вскочил на ноги и с помощью своей жены, задержавшейся, очевидно, чтобы надеть нижнюю фланелевую юбку и принять более приличный вид, повалил повара на землю и придавил коленом. Из соседнего коттеджа пришел человек, очень хладнокровно отыскал на поваре незанятое место, поставил туда свое колено и спросил, в чем дело.

— Кур ловил — задыхаясь, ответил первый. Я как раз вовремя услышал.

— Я вовсе не трогал твоих кур. Я не знал, что там куры, — задыхаясь под двойной тяжестью, прохрипел повар.

— Запри его, — горячо посоветовал второй человек.

— Сейчас, сейчас, — сказал первый. — Эй ты, вор, лежи смирно!

— Встаньте! — чуть слышно прошептал повар. — Встаньте, а то вы меня задушите.

— Веди его в дом, свяжи его на ночь, завтра утром мы его отведем в Винтон, в полицию. Это опасный тип, — сказал сосед.

Так как они боялись отпустить повара, то понесли его на руках на кухню, где женщина зажгла свечу. Затем она открыла ящик и, к ужасу повара, стала доставать оттуда ярдов двадцать толстой веревки.

— Самое лучшее — привязать его к стулу, — посоветовал сосед. — Я помню, мой дедушка рассказывал нам, как они поймали и привязали так грабителя с большой дороги.

— Пожалуй, это лучше всего, — рассудила женщина. — Ему и удобнее будет на стуле, хоть он, конечно, не стоит того.

Они подняли обессиленного повара, усадили его в тяжелое дубовое кресло и затянули веревками так, что он еле дышал.

— Дедушка говорил, что он привязал разбойника к стулу, а потом стукнул его как следует по черепу палкой, — задумчиво сказал сосед, разглядывая повара.

— Тогда были очень свирепые нравы, — быстро сказал повар, прежде чем кто-либо успел заговорить.

— Чтоб спокойнее сидел, — продолжал сосед, слегка смущенный молчанием хозяев.

— Я думаю, что и так ладно будет, — сказал хозяин и тщательно ощупал путы пленника.

— Ежели ты утром зайдешь, Петтит, мы займем тележку и свезем его вместе в Винтон. Я думаю, что за ним много всяких делишек накопилось.

— И я так думаю, — подтвердил Петтит, когда повар вздрогнул. — Ну, доброй ночи!

Он пошел домой, а муж с женой, еще раз тщательно осмотрев повара и предупредив его о последствиях всякой попытки к бегству, потушили свечу и ушли спать.

Долгое время бедный повар сидел в какой-то сонной апатии, смутно удивляясь, с какой легкостью он перешел от преступления к преступлению, и обдумывал, какое наказание грозило ему за оба. Сверчок пел на печи, мышка пискнула на полу.

Совершенно обессилевший от усталости и волнения, повар крепко уснул.

Он проснулся внезапно, пытаясь соскочить со стула и попрыгать на одной ноге, чтоб прогнать судорогу. Когда он сообразил, в каком положении находится, он бешено забился, чтобы высвободить сведенную судорогой ногу. Наконец, ему удалось стать на ноги и, как улитка, со стулом на спине, он медленно стал перемещаться по кухне. Сначала он думал, только о судороге, но когда она прошла, у него мелькнула дикая мысль о бегстве. Согнувшись под тяжестью стула, он подошел к двери, и после нескольких попыток ему удалось, наконец, ухватить задвижку зубами и открыть дверь. В течение пяти минут он переместился через весь сад. К счастью, калитка была открыта, и он вышел на дорогу.

Этот путь стоил ему таких усилий, что он уселся снова в свое кресло и стал подсчитывать свои шансы. От страха у него выросли крылья, правда, очень примитивного устройства, и как только он дополз до места, где его никто не мог слышать, он стал спиной к дереву и изо всех сил начал колотить стулом о ствол. Ему удалось отбить таким образом одну заднюю ножку, и когда он снова захотел сесть, пришлось балансировать, как в цирке. До самого рассвета этот несчастный возился со стулом, и первый солнечный луч застал его сидящим посреди дороги, на стуле, конечно. Он проклинал капитана Гиссинга и все связанное с ним. Вдруг он услышал приближающиеся шаги и, не в силах повернуть голову, с трудом встал и оглянулся.

Прохожий сразу остановился, и, изумленно разглядывая необычайную комбинацию из человека и стула, в страхе отступил назад. Издали он, очевидно, принял повара за любителя природы и теперь не мог решить, чудовище ли это, или просто привидение.

— Здорово, товарищ, — уныло сказал повар.

— Здравствуйте. — И прохожий отступил еще дальше.

— Наверно, вам кажется странным, что я так вот сижу, — попытался весело улыбнуться повар.

— Я ничего подобного в жизни не видел — осторожно произнес прохожий.

— Я и не думаю, чтобы вы могли видеть: ведь я — единственный человек в Англии, который может это проделать.

Прохожий заметил, что это весьма вероятно.

— Я это делаю на пари, — сказал повар.

— А-а-а, — обрадовался тот, — на пари! А я-то думал, что вы с ума спятили. Сколько пари-то?

— Пятьдесят фунтов, — ответил повар. — Я прошел так от самого Лондона.

— Господи помилуй! — удивился тот. — Чего только люди не выдумают! И далеко вам еще идти?

— До Оквилля. (Повар где-то слышал это название во время своих странствований.) По крайней мере, я собирался дойти туда, но теперь решил, что это все-таки слишком. Не будете ли вы так добры перерезать эту веревку?

— Нет, нет, — с упреком проговорил прохожий. — Не бросайте теперь пари. Ведь осталось каких-нибудь семнадцать миль.

— Нет, придется бросить, — с грустной улыбкой проговорил повар.

— Не сдавайтесь, — участливо сказал тот. — Подбодритесь немного, и вы сами потом будете смеяться, когда вспомните, как вы чуть не проиграли.

— Разрежьте веревку! — повар весь дрожал от нетерпения. — Я уже заработал сорок фунтов, тем, что дошел сюда. Если вы разрежете веревку, я пришлю вам десять из них.

Прохожий колебался. Врожденная любовь к спорту боролась в нем с жадностью.

— Жена у меня и семья большая, — проговорил он, наконец, вынул складной нож и, поддерживая повара одной рукой, разрезал его путы.

— Благослови тебя бог, друг! — сказал повар, пытаясь выпрямить свою согнутую спину.

— Меня зовут Джек Томпсон, — проговорил его благодетель. — Джек Томпсон из Винчгета. Там вы меня и отыщете.

— Я уж пришлю вам не десять, а двенадцать фунтов, — пообещал благодарный повар. — И стул тоже можете взять себе.

Он горячо пожал прохожему руку и, освобожденный от страшной ноши, быстро пошел по дороге. А его наивный соучастник, взваливший на плечи кресло, встретил по дороге правомочного хозяина этого кресла и выслушал от него несколько довольно резких определений своих умственных способностей.

Не зная, сколько времени придется идти, повар, несмотря на усталость и голод, сразу помчался со всей быстротой, на какую только был способен. Он бежал в течение часа и только тогда решился спросить у встречного пахаря, куда идет дорога, и выклянчил у него маленькую, очень-очень маленькую часть его завтрака. Потом он увидел с холма море и, стараясь не терять из виду этого друга детства, он по нему так пытался отыскать дорогу в Бритльси. В полдень он выпросил в каком-то коттедже остатки еды и с новыми силами двинулся в путь. В десять часов вечера он добрел до Бритльси и тихонько прокрался по набережной на шхуну. На палубе не было ни души, но в кубрике горел свет, и, осторожно заглянув в люк, повар спустился по трапу.

Генри, игравший в поддавки с Сэмом, вздрогнул, поднял голову и опрокинул доску.

— Господи, помилуй! Кукки! — ахнул Сэм. — Где же ты пропадал?

Кок, слабо улыбаясь, махнул рукой в неопределенном направлении.

— Всюду, — устало сказал он.

— Баловался ты, вот что! — строго заметил Сэм.

— Баловался! — выразительно повторил повар. — Б а л о в а л с я!

Он прямо задыхался от избытка чувств и, тщетно пытаясь найти подходящие слова, махнул рукой на Сэма. Затем, не слушая его настойчивых расспросов, он повалился на койку и заснул, как убитый.

ГЛАВА V

"Чайка" снялась с якоря в 4 часа ночи. В половине четвертого повара разбудили, чтобы заставить его помочь. Через четверть часа его снова разбудили, а без десяти четыре стащили с койки и попытались увещеваниями пробудить в нем чувство долга. Повар, не открывая глаз, повалился на койку, как только те отвернулись, и хотя его дважды стаскивали, он в том же сомнамбулическом состоянии брел назад к койке и снова засыпал.

Наконец, он проснулся, когда "Чайка" отошла миль на тридцать от Бритльси и шла под крепким ветром. Штурман любил такой ветер, и лицо его светилось довольством, пока он не заметил сгорбленной фигуры повара, тихонько пробиравшегося на бак.

— Кок, — заревел он, — марш сюда, ленивая скотина! — Где ты пропадал?

— Я был в беде, сэр, — робко ответил повар. — Вы даже не поверите, в какую беду я попал, чтобы сделать шкиперу одолжение.

— Ты мне не ври! — загремел угрожающе штурман. — Где ты был? Отвечай немедленно!

Повар, все еще слабый от пережитых волнений, прислонился к кают-компании и начал свой рассказ, сопровождая его выразительной жестикуляцией. Постепенно лицо штурмана приняло багровый оттенок, он стал дышать учащенно и громко и даже ошибся курсом. Польщенный таким сочувствием, кок еще красноречивее стал излагать, свои злоключения.

— Ну, хватит, — вдруг сказал штурман.

— Я еще не дошел до самого скверного, сэр, — возразил повар.

— Если ты еще хоть секунду будешь мне врать, я сломаю тебе шею, — резко крикнул штурман. — Ты пьянствовал два дня, вот и все!

— Я говорю истинную правду, сэр, — серьезно сказал повар.

— Ты подожди, пока шкипер выйдет! — и штурман погрозил ему кулаком. — Если бы не штурвал, я бы тебе сам показал, милый мой.

Шкипер вполне разделял мнение штурмана относительно приключений повара и с непоколебимой жестокостью вычел двухдневный заработок из его жалованья. И в кубрике повару повезло не больше, хотя вся команда восхищалась его уменьем сочинять невероятные истории, переходя в своем восторге всякие границы.

Всеобщее недоверие стало постоянным источником огорчений для бедного кока. Он, воображавший, что предстанет перед всеми в роли необычайного смельчака, теперь ходил с унылой физиономией, что остальные, как опытные в таких делах люди, приписывали похмелью.

"Чайка" прошла Нортфлит, по дороге в Россергайт, где надо было сдать небольшой груз. Каждый раз, когда мимо проходила патрульная лодка, поведение повара становилось подозрительным. Перед тем, как сойти на берег, он долго колебался, а когда, наконец, решился, то вышел с видом независимым, словно какой-нибудь Дик Терпин или Роберт Макэйр[3].

В сырое неприветливое утро "Чайка" вернулась в Нортфлит. Всю ночь шел сильный дождь и черные облака низко висели над водой. Погрузка должна была начаться не раньше следующего дня, и после обеда Генри со штурманом многозначительно переглянулись, когда шкипер взял свою фуражку и сошел на берег. Он направился в Гревзенд и, не обращая внимания на непрестанный дождь, не спеша стал прохаживаться мимо магазинов, заглядывая в окна. У него зародилась романтическая мысль: встретит ли он там Эннис Гиссинг? Был день, когда в школе не бывает послеобеденных занятий, и ему казалось. вполне естественным, что она в такой день будет гулять по Гревзенду. Часа в четыре, промокнув насквозь, он увидал всю тщету своих ожиданий и, совершенно безутешный, выпив кружку пива в каком-то кабачке, пошел на корабль. По пути ему пришлось посторониться, чтобы пропустить какую-то барышню, и он, больше по привычке, заглянул под зонтик и тотчас же виновато отодвинулся, встретившись с мисс Гиссинг. Она замедлила шаги.

— Добрый вечер, — смущенно пробормотал шкипер.

— Добрый вечер, — ответила она.

— Скверная погода, — заметил шкипер, держась почтительно на расстоянии трех ярдов.

— Отвратительная, — согласилась мисс Гиссинг. — Бр-р-р…

— Я то не особенно обращаю на нее внимание, — сказал шкипер.

— Вы, наверно, очень промокли, — заметила мисс Гиссинг. — Вы, вероятно, хотели зайти к маме?

— Да, я собирался, — радостно соврал шкипер.

— А я иду за покупками, — сказала она. — До свидания!

Она весело кивнула ему, и шкипер, приподняв фуражку, повернулся и пошел отдавать визит. Он несколько раз оборачивался, но мисс Гиссинг лучше знала мужчин, чем шкипер женщин, и ни разу не повернула головки.

Через четверть часа Вильсон был у цели и, тихонько постучав, стал стряхивать капли дождя с фуражки. Дверь открыл незнакомый человек и, не выпуская задвижки, вопросительно смотрел на шкипера.

— Миссис Гиссинг дома? — спросил тот.

— Нет, ее сейчас нет, — ответил незнакомец.

— Я подожду ее, если разрешите, — сказал шкипер, действуя по какому-то наитию.

Незнакомый человек, нерешительно пропустив его вперед, запер дверь и вошел с ним вместе в маленькую гостиную. Шкипер, сам удивляясь своей храбрости, уселся без приглашения и стал вытирать брюки носовым платком.

— Боюсь, что миссис Гиссинг задержится, — сказал, наконец, тот, другой.

— Ничего, я немного подожду, — ответил шкипер, который просидел бы тут с удовольствием хоть целую неделю.

Он вытер усы и бородку носовым платком и разгладил их пальцами. Незнакомец сердито следил за этими манипуляциями и недовольно разглядывал моряка.

— Я не мог бы передать миссис Гиссинг то, что вам нужно? — спросил он минут через пятнадцать.

Шкипер покачал головой к в свою очередь стал разглядывать своего визави. Тот был весьма недурен собой, с нафабренными усиками и массивной булавкой в светлом шелковом галстуке. Он был в длинном сюртуке, и светло-желтые башмаки подчёркивали его маленькую ногу. Прошло еще с четверть часа.

— Сырой день, — проговорил шкипер, чтобы как-нибудь завязать разговор. Тот согласился и прибавил, что, вероятно, сырость сильно задержит миссис Гиссинг, после чего разговор снова смолк, пока звук шагов и щелканье ключа не заставили их подняться.

— Вот и она, — мягко заметил шкипер. Тот ничего не ответил, решив, очевидно, что появление мисс Гиссинг было само по себе достаточным опровержением. Он тоже был не в болтливом настроении.

— А что, мамы нет? — удивленно спросила мисс Гиссинг, входя. — Как мило с вашей стороны, капитан, что вы ее так долго ждете!

— О, не беспокойтесь! Это ничего! — Шкипер действительно считал, что его не за что благодарить.

Она поздоровалась с другим и ласково улыбнулась Вильсону.

— С вами ведь мы уже виделись, — проговорила она. — Очень, очень мило, что вы подождали маму. Вы, наверно, очень промокли. А это мистер Гловер… капитан Вильсон.

Мужчины обменялись приветствием, и шкипер с тоской почувствовал себя лишним. Мисс Гиссинг пошла снять пальто и шляпу и вернулась, приветливо улыбаясь. Разговор стал общим, причем мужчины передавали все реплики через мисс Гиссинг, как через телефонный аппарат.

— Половина шестого, — спохватилась внезапно, мисс Гиссинг. — Вам нужно попасть на поезд в шесть тридцать, мистер Гловер?

— Необходимо, — огорченно сказал тот. — Дела, сами понимаете.

— Выпьете чашку чаю перед отъездом? — спросила мисс Гиссинг.

Она стояла перед мистером Гловером, и шкипер, все больше и больше чувствуя себя лишним, встал и пробормотал, что ему пора идти.

Но мисс Гиссинг вдруг сделала ему предостерегающую гримаску и покачала головкой. Он — так растерялся, что мистер Гловер обернулся, не понимая, в чем дело.

— Вы тоже выпьете чаю, капитан? — с вежливой улыбкой, как ни в чем не бывало, проговорила мисс Гиссинг.

— Спасибо, — ответил шкипер, снова усаживаясь на свое место. Мысли его путались, и он молчал, пока девушка накрывала на стол и готовила чай.

— Настоящее чаепитие, с гостями, — весело заметила она, усаживаясь за стол. — Вам один кусочек сахару, мистер Гловер?

— Два, — обиженным голосом сказал тот.

Она вопросительно посмотрела на шкипера, раскрыв щипчики.

— Пожалуйста, положите сами, — смущенно проговорил шкипер.

Мистер Гловер презрительно улыбнулся и слегка поднял брови. Мисс Гиссинг положила один кусок и передала ему чашку.

— Иногда я кладу один кусок, иногда два, иногда и три, — проговорил капитан, стараясь сгладить свою глупость. — Я не привередлив.

— У вас, вероятно, очень легкий характер, — снисходительно заметила мисс Гиссинг.

— Очевидно, просто нет своего мнения, — резко сказал мистер Гловер.

— Зато о других вещах у меня очень определенное мнение, — ответил шкипер в таком тоне, что мистер Гловер нахмурился, очевидно, размышляя, о каких "других вещах" идет речь.

Оба они были отнюдь не расположены разговаривать, и чаепитие прошло бы в мрачном безмолвии, если б не хозяйка. В десять минут седьмого мистер Гловер поднялся с большой неохотой и объявил, что ему нужно идти.

— Дождь уже почти прошел, — ободряюще сказала мисс Гиссинг.

Мистер Гловер вышел в переднюю, взял палку и шляпу и простился с хозяйкой. Затем он снова подошел к двери и посмотрел на шкипера.

— Нам с вами не по дороге? — спросил он учтиво.

— М-мм… нет, — ответил шкипер.

Мистер Гловер с треском нахлобучил шляпу и, отрывисто поклонившись, прошел за мисс Гиссинг в переднюю и ретировался.

— Надо надеяться, что он вовремя поспеет к поезду, — заметил шкипер, следя вместе с мисс Гиссинг в окно за лихорадочной поспешностью мистера Гловера.

— Надеюсь, — сказала она.

— Мне очень жаль, что вашей матушки не было дома, — после длинной паузы сказал он. — Да, я боюсь, что вам было очень скучно.

Шкипер уныло вздохнул и подумал: "Делает ли мистер Гловер так же часто глупые замечания, как я?"

— А ему далеко ехать? — спросил он о Гловере.

— В Лондон, — коротко ответила Эннис.

Она все еще стояла у окна и смотрела на дорогу с выражением, похожим на озабоченность.

— Ну, мне пора идти, — сказал шкипер, решив, что дольше оставаться невежливо.

Эннис медленно пошла за ним в переднюю.

— Как жаль, что у нас нет зонтика, чтобы дать вам, — сказала она.

— О, пустяки! — возразил шкипер. — Я почти просох.

— Просохли? — И Эннис положила свою маленькую ручку на его рукав. — Боже, да вы насквозь мокрый! — огорченно сказала она. — И как я могла допустить, чтоб вы в таком состоянии сидели все время!

— Рукав хуже всего, — заметил шкипер. — А здесь все в порядке, — и он провел рукой по куртке.

— Это хорошо, — вежливо заметила Эннис.

— М-да… А тут вот не совсем. — И он выжал отворот. Эннис слегка дотронулась до куртки.

— Вы совершенно промокли, — строго сказала она. — Нельзя было сидеть в таком мокром костюме. Погодите минутку, я принесу вам пальто моего отца.

Она легко взбежала по ступенькам и вернулась с толстым длинным бушлатом.

— Так вы не промокнете, — сказала она, после того как шкипер, отнекиваясь, наконец, стал надевать бушлат. Она подержала ему другой рукав и удовлетворенно следила, как он застегивал пуговицы доверху. Потом она открыла дверь.

— Вы передадите привет вашей матушке? — сказал шкипер.

— Конечно. Она будет очень жалеть, что ее не было дома. А вы здесь долго пробудете?

— Дня три.

Эннис задумалась.

— Завтра она уходит, — сказала она лукаво.

— Я послезавтра буду в городе по делу, — ответил шкипер. — Если вас не стеснит, я загляну. До свидания!

Он смущенно протянул ей руку и подумал: "Не слишком ли далеко я зашел!" Когда дверь за ним закрылась, он засунул руки в карманы капитана Гиссинга и в глубоком раздумье пошел домой. Медленно и ясно различные события дня восстанавливались в его мозгу, и он стал думать вслух.

— Она знала, что матери нет дома, когда встретила меня. Она знала, что тот парень там. Но почему же?.. Эх, просто ссора влюбленных! — вдруг с горечью проговорил он. — Нарочно кокетничала со мной, чтоб ему досадить. Завтра, когда мамаши не будет, он непременно явится.

Он вернулся на корабль совсем расстроенный и, отказавшись от чая, приготовленного услужливым Генри, сменил платье и сел покурить.

— Вы промокли, однако, — сказал штурман. — Кто вам дал пальто?

— Приятель оставил его мне, — ответил шкипер. — Тот самый капитан Гиссинг, которого я просил искать, помните?

— Помню, как же, — подтвердил штурман.

— Так вы скажите команде, что премия увеличена до пяти фунтов, — шкипер глубоко затянулся трубкой.

— Если награду поднять до пяти фунтов, то кока повесят за убийство, — заметил Генри. — На команду нечего надеяться, сэр, совершенно нечего.

Шкипер даже не удостоил его ответом. На баке новость вызвала необычайное оживление.

— Ну, теперь я возьмусь за дело, — торжественно объявил Дик. — Пять фунтов стоят того!

— Надеюсь, тебе не придется вытерпеть то, что я вытерпел, — сочувственно заметил повар.

— Что нам необходимо, — сказал толстый Сэм, — это такая штука, как у людей в городе… Как это они называются?

— Извозчики! — подсказал повар.

— К черту извозчиков! — рассердился Сэм. — Такая штука, в которую входит много людей.

— Трамваи, — подсказал внимательный повар. — Но как же ты будешь таскать повсюду за собой трамвай, Сэм?

— Если бы меня кто-нибудь спросил, кто ты, я бы сказал, что ты идиот, — нетерпеливо отмахнулся Сэм. — Я говорю о таком, куда люди вкладывают свои деньги.

Повар начал было: "Автома…", но Генри махнул рукой, чтоб он замолчал.

— А что это тебе взбрело в голову? Почему ты просто не скажешь? — спросил Дик.

— Потому что не могу вспомнить это слово, — сердито сказал Сэм. — Вот, куда входит много людей, и вносят паи.

— Ты думаешь: "синдикат?" — спросил Дик.

— Ну да, вот именно! — с облегчением сказал Сэм.

— А нам-то что с того? — спросил Дик.

— Мы составим синдикат, — сказал Сэм, — и поделим деньги, когда найдем пропавшего. Ведь подумай, Дик, как тебе будет досадно, если ты выследишь этого человека, а я приду и вытащу его у тебя из-под носа…

— Попробуй только, — свирепо сказал Дик.

— А ты правильно придумал, Сэм, — сказал повар. — Я присоединяюсь к синдикату.

— И ты бы лучше присоединился, Дик, — посоветовал Сэм.

— Ну нет, — сказал Дик. — Мне нужны все пять фунтов.

— Ведь мы будем работать против тебя: я и кок, и юнга, — озабоченно сказал Сэм.

— Го-го! — вставил Генри, — уж не думаешь ли ты, что я тоже вступаю в это дело? Нет, нет!

— Так? Ну, ладно. Значит этот, как ты сказал, Дик?

— Синдикат, — повторил Дик.

— Синдикат, стало быть, — это я и кок. Дайте нам вашу руку, кок!

Таким неофициальным путем было основано "Акционерное общество поисков капитана Гиссинга". "Синдикат" стал совещаться в уединенных уголках, держась в стороне от товарищей.

Сэм и кок потратили целый шиллинг на детективный роман под названием "По следам", и их жизнь сильно оживилась вошедшей в нее авантюрой.

Весь следующий день шкипер ожесточенно работал на погрузке шхуны и проявил просто лихорадочную энергию в послеобеденные часы, когда он мысленно представлял себе своего соперника наедине с Эннис. Но после чая у бедного шкипера наступила реакция, и участливый штурман постепенно узнал все, что можно было рассказать. Услыхал все и Генри.

— Хорошо, что шхуна принадлежит вам, — сказал штурман. — Вы можете идти куда угодно. А если вы найдете отца, она, может быть, откажет тому парню.

— Я не для того хочу его найти, — возразил шкипер. — Я просто хочу оказать ей услугу.

На следующий день он сошел на берег после обеда, сопровождаемый украдкой брошенными взглядами матросов, которым Генри успел кое-что рассказать. Предварительно он подстриг бородку в парикмахерской, а потом пошел к миссис Гиссинг.

Она очень обрадовалась ему и, узнав, что команда тоже ищет ее мужа, дала ему вторую карточку пропавшего капитана.

— Мисс Гиссинг здорова? — спросил капитан, приняв ее приглашение выпить чашку чаю и увидев, что она накрывает только на двоих.

— О, да, она уехала в Лондон — сказала миссис, Гиссинг. — Там у нее друзья.

"Мистер Гловер", — подумал капитан Вильсон.

— Я вчера встретил тут одного из друзей, — сказал он вслух.

— Ах, да, мистера Гловера, — подтвердила старуха. — Он очень милый, не правда ли?

— Замечательный, — нерешительно подтвердил шкипер.

— Он для нее на все готов, — сказала любящая мать. — Просто трогательно, как он о ней заботится.

— И скоро свадьба? — спросил капитан.

Он знал, что такой вопрос для сравнительно мало знакомого человека довольно бестактен, но не мог сдержаться.

— Только, когда найдут моего мужа, — грустно вздохнула старушка. — Она не хочет идти замуж до того.

Шкипер откинулся в кресле и, отодвинув тарелку, погрузился в глубокие размышления о том, что он услышал. Сначала все это показалось ему достаточным основанием, чтобы не искать капитана Гиссинга, но он с негодованием оттолкнул эту мысль и решил сделать все, что только можно. Целый час он слушал скучноватые разговоры старушки. Наконец, — так как никаких признаков Эннис не было, — молча простился и вернулся на корабль.

ГЛАВА VI

К великой радости повара следующий рейс "Чайки" был направлен в Кокльмут, маленький порт на западном побережье, с остановкой в Баймуте. Кок объявил Сэму, что с его души свалилась большая тяжесть, ясно подчеркнув этим, что "синдикат" во всяком случае должен был верить его рассказам. Они оба проводили большую часть времени в камбузе и, в стороне от "жадных, только и думающих о деньгах", строили грандиозные планы за чисткой картофеля и мытьем посуды. Роман "По следам" оказался замечательной книжкой, и они почерпнули оттуда много ценных сведений, хотя их очень угнетала мысль, что Генри, очевидно, добрался до этой книжки и даже отметил чернильным карандашом наиболее поучительные места.

Синдикатчики первыми сошли на берег в вечер их прибытия в Баймут. Они решили, что единственное место, где отставной моряк может проводить вечера, это — трактир. Поэтому они решили обыскать все кабаки подряд.

— Самое скверное, — сказал Сэм, когда они медленно шли в город, — это выпивка. Стоит мне выпить пять-шесть кружек, и все мне кажутся точь-в-точь похожими на капитана Гиссинга.

— Мы пить ничего не будем, — сказал повар. — Мы сделаем, как тот парень в книжке. У тебя есть с собой полшиллинга?

— Зачем? — осторожно осведомился Сэм.

— Необходимые расходы, — любовно оттеняя каждый слог, произнес повар.

— Значит, с каждого приходится по три пенса? — подозрительно посмотрел на него Сэм.

— Нет, по полшиллинга, — возразил повар. — А знаешь, что мы с ними сделаем?

— Выкладывай, денежки, — сказал Сэм, вынимая монету из кармана. — Где твои?

Кок показал свою монету и Сэм, разочарованный в людях после того, что он прочел в детективном романе, испытующе попробовал ее на зуб.

— Мы не можем просто так ходить по кабакам и ничего не пить, — сказал повар. — Вот мы и будем продавать шнурки для ботинок, как тот человек в книжке. Понял теперь?

— А почему бы сначала не попробовать того, что подешевле? — проворчал Сэм. — Измерять следы или подслушивать всякие там разговоры. Ты, Кукки, вечно выдумаешь что-нибудь, что стоит денег.

Повар молча смерил его презрительным взглядом. Сэм вначале выпрямился, потом стал ругаться, и, наконец, потребовал деньги назад.

— Не валяй дурака! — резко сказал повар. — Предоставь все мне!

— Да, чтоб потом меня привязали к стулу этими самыми шнурками для ботинок, — раздраженно съязвил Сэм.

Повар сделал вид, что не слышит, и стал разыскивать обувной магазин. Магазин оказался поблизости. Повар направился прямо туда и купил на шиллинг шнурков. Недовольный Сэм следовал за ним.

— Что мне говорить? — отрывисто спросил он, когда они вышли из лавки и повар повесил ему через руку полдюжины шнурков.

— Ничего не говори, — ответил повар. — Просто входи и протягивай людям шнурки. А если кто тебе предложит выпить, — отказывайся.

— Да, как бы не так! — проворчал Сэм.

— Ты обойди все кабаки около Хай-Стрит, а я пойду с другой стороны. И, знаешь, если у тебя будет все время такой веселый вид, как сейчас, ты заработаешь кучу денег.

— Он еще раз предостерег Сэма насчет выпивки и пошел. Толстый матрос, чувствуя сильное отвращение к своему новому занятию, взял шнурки в руку и направился к маленькой, но шумной таверне в соседнем переулке. Народу там было полно, и у Сэма сжалось сердце, когда он вошел и согласно инструкции повара стал протягивать свои шнурки посетителям. Большинство не обратило на него никакого внимания. Только один красноносый морской офицер поставил свой стакан на стойку и стал пристально рассматривать шнурки, поползшие по его широкому рукаву. Когда он установил связь этих шнурков с Сэмом, он сказал несколько строгих и почти неоспоримых слов и больше уж не обращал на Сэма внимания.

В следующем баре Сэм встретил благодетеля, который купил у него весь его товар. Толстый матрос был совершенно не подготовлен к такой доброте и стоял, нелепо уставившись на покупателя, еле сдерживая желание как следует выругаться.

— Ничего, ничего, — добродушно сказал "благодетель". — Можете меня не благодарить!

Сэму не трудно было послушаться его, и, совершенно взбешенный, он пошел в ближайшую лавку покупать еще шнурков. Наученный горьким опытом, он спрятал запас в карман и, держа в руках несколько пар, вошел в ближайшую по пути таверну.

Там тоже было полно, но он протолкался вперед и, предлагая свой товар, тщательно смотрел, нет ли где капитана Гиссинга.

— Убирайся! — закричала на него хорошенькая служанка, как только увидела шнурки.

— Ухожу, мисс! — И бедный Сэм побагровел от стыда. До сих пор служанки в барах обращались с ним очень приветливо, а там, где его уже знали, ему обычно даже говорили "сэр".

— Что, товарищ, плохи дела? — спросил кто-то, когда Сэм собрался идти.

— Умираю с голоду, сэр! — ответил Сэм, не задумываясь.

— Присаживайтесь! — И новый друг Сэма сделал знак служанке, все еще враждебно глядевшей на моряка.

Сэм уселся и мысленно порадовался, что запрещение пить не распространяется на угощение. Его благодетель подошел к стойке и заказал что-то. В благодарном взгляде Сэма мелькнула усмешка, когда его новый друг вернулся к столу не только с кружкой эля, но и с половиной хлеба.

— Покушайте это, — сказал тот и протянул толстому Сэму хлеб. — Справитесь с этим, получите еще!

Сам он сел против моряка и, попивал большими глотками эль, с доброй улыбкой смотрел, как будет есть голодный матрос. Он с удивлением заметил, что "умирающий с голоду" сначала деликатно погрыз корочку, а потом маленькими, очень-очень маленькими кусочками стал жевать мякиш.

В течение нескольких минут Сэм, уставившись одним глазом на кружку эля, а другим на дверь, пытался играть свою роль. Потом он встал и, бормоча какие-то благодарственные слова, сказал, что отнесет этот хлеб жене и детям.

— Вы не беспокойтесь о своих детишках, — сказал благодетель, ставя на стол пустую кружку. Вы покушайте это, а с собой я вам дам еще два хлеба.

— Сердце у меня слишком полно благодарности, — сказал Сэм, подвигаясь к двери. — Еда даже не идет в горло.

— Он хочет сказать: "Желудок полон", — послышался вдруг строгий, но очень молодой голос, слишком хорошо знакомый несчастному моряку.

Он обернулся и увидел Генри, выглядывавшего из-за загородки, а рядом с ним — ухмыляющуюся рожу Дика.

— Он был сегодня у нас на корабле в обед, — продолжал юный мучитель, взбираясь на самую загородку и показывая пальцем на Сэма, растерянно опустившегося на стул. — Мы накормили его замечательным обедом, а потом он возьми да и уйди в одежде одного из наших ребят.

— Это чистая правда, товарищи, — подтвердил восхищенный Дик, кивая посетителям.

— Ограбил одного из наших ребят — Сэма, — продолжал Генри, — самого хорошего, самого доброго парня, который когда-либо жил на свете.

— Настоящий молодец, ей-богу, — подтвердил Дик.

— Тот такой высокий, красивый человек, — продолжал Генри, — и этот парень сидит в его одежде.

Посетители пристально разглядывали Сэма, а тот сидел, разинув рот, слушая красноречивые, но несколько неуместные похвалы себе. В каждой толпе всегда находятся люди, добровольно взявшие на себя обязанность исправлять всякое зло, и один из таких субъектов тотчас же предложил вернуть платье его законному владельцу.

Его предложение было с восторгом принято, и человек двенадцать окружило злополучного Сэма.

— Пожалуйста, выйдите, господа! — торопливо попросила служанка.

Они вышли в переулок, таща за собой Сэма, который отбивался, как сумасшедший, и чуть не сбил с ног трех проходивших солдат. Из них двух звали Мерфи, а третьего О'Салливан[4]. Поэтому произошел настоящий бунт, для подавления которого понадобились три полисмена и ночной сторож. Сэм, обрадованный возможностью удрать, видел только начало свалки и не обернулся, пока между ним и остальными не оказалось около полумили.

Он не хотел изменять повару, но считал, что обстоятельства оправдают его, если он выпьет кружку пива. Потом он медленно стал прохаживаться взад и вперед по улице, раздумывая, продолжать ли ему поиски или вернуться на шхуну. Побродив полчаса, он решил, не отступать перед наглостью Дика и юнги, остановился перед первоклассным рестораном и вошел туда. Несколько хорошо одетых мужчин, резко отличавшихся от вульгарных посетителей первого кабачка, увидев Сэма, неодобрительно покачали головами, но не рассердились. Сэм хотел уже уйти, когда вошел высокий чернобородый человек.

— Плохая работа, — сказал высокий человек, глядя на шнурки.

— Да, сэр, — униженно подтвердил Сэм.

— Но вид у вас такой, как-будто вы здорово кормитесь с этого дела, — строго заметил бородач.

— Это только так кажется, сэр, — грустно покачал головой Сэм, направляясь к двери.

— Пьете, наверно, — сказал тот.

— Нет, сэр, — ответил Сэм.

— А когда вы ели в последний раз?

— Вчера утром, сэр, — грустно сказал Сэм, незаметно выковыривая языком из зуба кусок хлебного мякиша.

— Погодите, я сейчас закажу вам чего-нибудь. — И бородач отошел к стойке.

Сэм улыбнулся и уселся на скамью. Он слышал, как его новый друг заказал кружку пива, и уже приготовился сказать что-нибудь очень дружеское, выжидательно вытерев рот ладонью. Но кровь застыла у него в жилах и нижняя челюсть отвалилась, как у покойника, когда он увидел, что бородач несет пол каравая хлеба.

— Вот, братец, — ласково сказал он Сэму. — Разделывайтесь-ка с этим поскорее!

Сэм взял хлеб, снова забормотал что-то о жене и детях, которым надо отнести хлеб, и попытался уйти.

— Скушайте этот кусок, а для детей и жены я вам дам два целых хлеба, — сказал благодетель.

Хлеб выпал из дрожащих рук Сэма и покатился на пол. Кто-то поднял его и, обтерев рукавом, снова подал Сэму.

— Не стесняйтесь, — сказал бородач, отхлебнув пива. — Кушайте.

— Я… я сначала хочу накормить детей, — дрожащим голосом сказал Сэм.

— Сейчас же съешьте хлеб или я позову полисмена, и вас арестуют, — повысил голос бородач. — Вы, кажется, просто жулик. Где ваше разрешение на торговлю?

Сэм, совершенно взбешенный, откусил кусок хлеба и попытался проглотить его. Он налил воды из графина и, запивая каждый кусок, съел за пять минут столько же кусочков хлеба.

— Ешьте все! — строго приказал благодетель.

— Не буду я есть! — рассердился вдруг Сэм. — Пусть меня черти поберут, не буду!

Тот встал и подошел к двери.

— Зайдите-ка сюда на минуточку, констебль, — спокойно сказал он.

Дверь внезапно отворилась, и Сэм, все еще держа кусок хлеба, увидел Дика и Генри. Они посмотрели на него и грустно покачали головой. Высокий человек с бородой опустился на стул и стал хохотать до слез, когда Сэм, поняв ловушку, в которую лопался, швырнул хлебом в юнгу и бросился вон. Возмущенный до бешенства, он решил никогда в жизни больше не возиться со шнурками для ботинок и отшвырнул их далеко в сторону.

— Алло, Сэм, — окликнули его с противоположного тротуара. — Что-нибудь удалось?

Сэм безмолвно покачал головой.

— Да ты, верно, пил. — И повар, подойдя, пристально поглядел на него.

— Нет, не пил, ответил Сэм.

Вдруг у него мелькнула нехорошая мысль, и он взял повара за локоть.

— Послушай, кок, вон там есть пивная, — сказал он дрожащим голосом, — и там сидит старик, в котором я что-то не уверен. Может, ты сходишь и взглянешь на него?

— А какая пивная? — спросил наивный повар.

Сэм, злорадствуя, повел его к месту своих мучений, и, когда тот вошел, стал подслушивать у дверей.

— Отчего они не говорят громче? — сердито проворчал он.

Гул голосов едва достигал его уха. Как он ни старался, он ничего не мог разобрать, и уже хотел было приоткрыть дверь и заглянуть, как раздался дикий взрыв хохота. За ним последовал другой, такой, что стекла пивной задрожали, и физиономия Сэма расплылась в умиротворенную, блаженную улыбку, когда он представил себе то, что происходило внутри.

— Довольно, — повышался слабый голос повара. Снова взрыв смеха. Сэм ухмыльнулся еще шире.

— Да вы меня уморите! — дрожащим голосом сказал повар.

— Тебе не хуже, чем мне, миленький, — удовлетворенно сказал про себя Сэм.

Раскаты смеха усилились, и Сэм с изумлением услышал, что и повар присоединился к ним. Он совершенно растерялся. Вдруг голос повара отчетливо произнес:

— Бедный, старый Сэм! Бедный парень! Да я бы все на свете отдал, чтобы только присутствовать при этом!

Сэм внезапно выпрямился и, затаив дыхание, отошел на цыпочках от дверей. Крадучись, пошел он по улице. Позади него гремел хохот из окон бара; голова у него шла кругом, и только одно казалось ему непреложным: надо сначала уничтожить "синдикат", а потом кока! Он вернулся на борт, в пустом кубрике забрался на свою койку и забылся крепким сном, настолько крепким, что другие, вернувшись через час, не могли его никоим образом разбудить, пока догадливый Генри не швырнул в него ломтем хлеба. После этого никому не пришлось спать, потому что каждый берег свою собственную шкуру.

ГЛАВА VII

Поиски в Баймуте продолжались без помощи Сэма. Он предпочитал все время, пока "Чайка" там стояла, быть на борту, чтоб не встречать на берегу веселых людей, желавших, во что бы то ни стало купить шнурки для ботинок. С Диком и юнгой он совершенно не разговаривал, и только в Кокльмуте он соизволил принять от повара немного табаку для трубки.

Кокльмут — маленький, тихий городок на валлийском берегу. Когда большое судно входит в крохотную гавань, все жители высыпают на берег, а шкиперы маленьких суденышек выглядывают из своих кают и громко спрашивают, куда оно идет. И даже, когда концы уже отданы и судно пришвартовывают, они навязчиво пытаются вмешаться и помочь.

— Здесь нам его не найти, кок, — говорил Сэм вечером, когда "синдикат", сидя на палубе, задумчиво созерцал редкие огни, вспыхнувшие в сгустившихся сумерках. — Пустяковый городишко!

— У меня и вообще-то нет никакой надежды его найти, — подтвердил кок.

— Если б я не боялся, что его найдет Дик, — злобно сказал Сэм, — или юнга, я бы совершенно бросил это дело, кок.

— Если кто его отыщет, так, это сам шкипер, — понизив голос, сказал Сэм, когда Вильсон прошел мимо них на берег. — Он пойдет в полицейский участок с портретом и спросит там. Что же нам после этого остается делать?

Сэм долго качал головой и ничего не говорил, а потом вместе с коком пошел на берег и допился до безнадежного пессимизма. В таком состоянии он всех прощал и, почувствовав себя очень скверно, тут же сделал завещание, причем оно заключалось просто в отдаче Дику ножа, а Генри — семипенсовой монеты. Проснувшись утром, он с таким трудом "отменил" свое завещание, что было ясно, как низко иногда может пасть человек.

Но чудесный, ясный день немножко улучшил его настроение, особенно после завтрака. Веселый звон надтреснутого колокола в маленькой церкви и две девушки с молитвенниками, прошедшие по набережной, напомнили ему, что было воскресенье. Шкипер, у которого в последнее время завелись новые привычки, послушался зова колокола. Штурман пошел прогуляться мили за три от набережной. Команда расположилась на палубе, следя за поваром, готовившим обед, и изредка помогая ему. Только после обеда все нарядились в воскресное платье и пошли на берег.

Первым пошел Дик, предусмотрительно захватив карточку пропавшего капитана, предназначенную для всех. Сначала он направился в город. Но запертые лавки и безлюдные улицы раздражали его, и он вернулся в гавань. Тут он завязал разговор с пожилым, солидного вида, человеком и после общих фраз, сначала о погоде, затем о табаке, вытащил карточку и заговорил о капитане Гиссинге.

— Да, я как будто видел человека, очень похожего на этого, — медленно сказал старик, пристально разглядывая карточку.

— Где? — быстро спросил Дик.

— Не скажу, чтобы это был тот самый, — медленно продолжал тот, возвращая карточку. — Но если это не он, то, наверное, его брат.

— Где же? — нетерпеливо повторил Дик.

— Да я не знаю, стоит ли вмешиваться, — ответил незнакомец. — Ведь это вовсе не мое дело.

— Если вот такой кругляш поможет… — начал Дик.

— Поможет! — улыбаясь сказал человек, пряча мзду в карман. — Он живёт у бухты Пиготта, — выразительно сказал он.

— А где она находится? — спросил Дик.

Тот обернулся и показал вдаль. Там, за грязным пустырем, начиналась дорожка, ведущая на вершину скал.

— Идите по этой дороге все прямо и прямо, — сказал он.

— А далеко? — спросил Дик.

— Да, знаете, одним далеко, другим близко, — тоном оракула произнес незнакомец. — Ну, скажем, мили три… А, может быть, и шесть…

Дик заметил, что лучше, если бы мили три.

— Ну, скажем, около шести, — снисходительно улыбнулся старик. — Прощайте, счастливого вам пути!

— Прощайте, друг! — И Дик пошел вперед, прямо через пустырь к дорожке.

К несчастью, Сэм и повар, которые вышли просто пройтись и совсем не намеревались искать капитана Гиссинга, издали были свидетелями разговора. Они догнали старика и путем перекрестных вопросов установили причину поспешного ухода Дика.

— А где это место? — спросил Сэм.

Вы идите за ним следом и попадете туда с ним одновременно, — посоветовал старик.

Забыта была спокойная прогулка, и оба на почтительном расстоянии последовали за ничего не подозревавшим товарищем. День был жаркий, и тропинка, шедшая по самой круче скал, очевидно, ускользала от внимания местного муниципального совета. Никого не было видно; только несколько овец, щипавших короткую травку, пугливо бросились в сторону, да чайка скользнула в воздухе.

— Нам нужно попасть туда до него, — сказал Сэм, осторожно ступая по узкой тропке.

— Он увидит нас, если мы пойдем по берегу, — возразил повар.

— А по этим камням быстро не пойдешь, — сказал Сэм. — И потом, какой смысл нам поспеть туда, чтобы как раз увидеть, как он найдет капитана?

— Надо подождать какой-нибудь оказии, — заметил повар.

Сэм что-то проворчал.

— И как только что-нибудь подвернется, сейчас и воспользоваться, — не обращая внимания на ворчанье, продолжал повар.

Они продолжали идти, хотя Сэм и жаловался горько на жару и непрестанно вытирал мокрый лоб.

— Смотри, он спускается к берегу, — вдруг сказал, кок. — Ну-ка, Сэм, приналяг, и мы его обгоним.

Толстый Сэм старался изо всех сил, но, дойдя до места, где Дик исчез из виду, бросился в траву, пыхтя, и отдуваясь. Внезапный возглас повара поднял его на ноги.

— Идем скорее, Сэм, — воскликнул он. — Смотри, он идет купаться.

Сэм пододвинулся к краю скалы и посмотрел вниз. Прямо под ним лежало маленькой кучкой платье, а Дик шагал по песку к воде.

— Пойдем скорее, — повторил нетерпеливо кок. — Мы теперь обгоним его!

— Вот я бы смеялся, если бы кто-нибудь украл его одежду. — злорадно сказал Сэм.

— Нам бы хорошо было, — сказал повар. — Мы бы могли спокойно поискать Бухту Пиготта.

Он взглянул на Сэма и прочел в его взгляде страшное намерение.

— Нет, нет, — поспешно сказал он.

— Не украсть, кок, — стал искушать его Сэм. — Не украсть, а просто спрятать под камнями.

Секунд шестьдесят боролся повар с соблазнителем.

— Да ведь это просто шутка, кок, — весело сказал Сэм. — Дик первый хохотал бы, если бы это была не его, а чужая одежда. Давай бросим жребий, кому прятать.

Он подбросил пенни в воздух и, ловко прикрыв рукой, протянул повару.

— Орел, — робко сказал тот.

— Решка! — весело крикнул Сэм. — Ну-ка, живее, кок!

Кок беспрекословно спустился вниз и, спрятав платье под гальками и песком, боязливо взглянул на море и быстро взобрался на скалу к своему восхищенному соучастнику. Молча они пошли дальше.

— Поделом ему, — сказал повар после недолгого молчания. — Он не хотел войти в "синдикат"

— Он пожадничал и захотел все себе, — строго заметил Сэм.

— Может, ему это послужит уроком, — елейно ответил повар, — Я запомнил это место, на случай, если он не найдет платья. Ведь не всякий поступил бы так.

Еще с час шли они между скал и внезапно увидели маленькую рыбачью деревушку, расположенную на берегу крохотного залива.

У каменной пристани стояло на якоре несколько маленьких суденышек, а по набережной, сильно стесненные воскресной одеждой, чинно прогуливались взад и вперед ребята.

— Вот, наверно, это и есть, — сказал Сэм. — Ну, кок, гляди в оба.

— Как называется это местечко, земляк? — спросил Сэм и выжидательно уставился на старого рыбака, проходившего мимо.

— Каменный берег, — ответил тот.

У Сэма даже лицо вытянулось.

— А далеко до бухты Пиготта? — спросил он.

— До чего? — спросил старик и даже вынул трубку изо рта от изумления.

— До бухты Пиготта, — повторил Сэм.

— Вы хотите сказать, что вы ищете бухту Пиготта? — спросил старик.

— А почему бы нет? — отрезал Сэм.

Вместо ответа, старик хлопнул себя по ляжкам я залился тоненьким старческим смехом.

— Перестанете ли вы гоготать? — с достоинством спросил повар.

— Да я не гогочу. — И старик еще пуще засмеялся. — Они ищут бухту Пиготта, Джо, — сказал он, обращаясь к одному из подошедших рыбаков.

— Вот так штука! — Джо расплылся от удовольствия. — Вы издалека идете?

— Из Кокльмута, — ответил Сэм сердито. — В чем дело?

— Да ведь такого места и нет, — сказал старик. — Это просто в наших местах такая поговорка.

— Такая что? — растерянно спросил Сэм.

— Поговорка такая, — объяснил тот, переглядываясь с остальными.

— Не понимаю вас, — сказал повар. — Как это бухта может быть поговоркой?

— Понимаете, это название пошло от одного здешнего человека, которого звали капитан Пиготт, — медленно стал рассказывать один из рыбаков. — Чудной он был парень и однажды на него нашло какое-то затмение. Где это было, Дэн, в Южной Америке, что ли?

— Как будто там, — сказал старик.

— Он решил, что открыл новый остров, — продолжал рыбак, — высадился на берег, на материке, водрузил союзный флаг и назвал это место в честь себя самого бухтой Пиготта. По крайней мере, так рассказывали его матросы, когда они вернулись домой. Теперь, когда на кого-нибудь находит затмение, мы говорим, что он ищет бухту Пиготта. Это просто у нас такая поговорка.

И рыбак снова рассмеялся. Сэм, с сожалением осмотрел его высокую фигуру и крепкие мускулы, повернулся и пошел прочь, догоняя повара, который уже взбирался на скалу. Наверху они остановились и оглянулись: рыбаки внизу все еще весело смеялись.

Они сделали крюк в добрые две мили, чтобы ради личной безопасности избегать встречи с Диком. Разговор не клеился, и уныло они тащились по пыльной дороге с пересохшими губами и ноющими ногами.

Часов в семь они вернулись на "Чайку" и, ласково поздоровавшись с Генри, уговорили его дать им чаю.

— А где Дик? — как бы мимоходом спросил Сэм, попивая чаек.

— Не видал его с самого обеда, — ответил юнга. — Я думал, не с вами ли он.

Сэм покачал головой, допил чай и, усевшись с поваром на палубе, с наслаждением вдыхал вечерний воздух. Оба так устали, что часов до девяти сидели, не двигаясь, а потом, бросив прощальный взгляд по тому направлению, откуда должен был появиться Дик, они спустились в кубрик и легли.

Лампу они оставили гореть к великой радости Генри, читавшего книгу. Когда где-то в городе часы пробили десять, они обменялись испуганным взглядом, беспокоясь за Дика. Им было очень уютно и тепло на койках, и обоим пришло в голову: не слишком ли эгоистично они поступили. Полчаса спустя Генри обернулся от стука: что-то мягкое прыгнуло на палубу и зашлепало по трапу в кубрик. В следующий миг испуг Генри сменился возмущением и он с укоризной, достойной самой миссис Грэнди[5], воскликнул: "Дик!" и еще раз: "Ди-ик!".

— Заткнись, — сердито крикнул Дик и, отдуваясь, бросился на койку.

— О, господи, вот ужас!

— Я тебе удивляюсь! — строго сказал Генри, стаскивая с койки одеяло и закрывая обессиленного матроса. — Где твой стыд, Дик?

— Если ты скажешь хоть слово, я оторву твою паршивую башку! — яростно зашипел Дик. — Если бы у меня не было стыда, я бы пришел домой днем. Ох, что было, что было!

— А где твоя одежда? — спросил Генри.

— А черт ее знает! — огрызнулся тот. — Я оставил ее на берегу и пошел искупаться, а когда вернулся, она исчезла. Я с трех часов дня сидел на этих проклятых холодных камнях и ни одной живой души не видел. Первый раз пошел искать капитана Гиссинга и уж, конечно, в последний раз.

— Ага, ты вот зачем ходил! — сказал Генри. — Говорил же я вам всем, что вы, ребята, с этим делом вляпаетесь в историю!

— Ты что-то чертовски много знаешь для твоих лет, — проворчал Дик.

— Только помни: ни слова не говори об этом Сэму и повару.

— А почему? — спросил Генри.

— Потому что я так хочу, — свирепо огрызнулся Дик, — Вот и все!

— Может, они уже знают, — спокойно ответил Генри. — По-моему, Сэм подслушивает со сна.

Дик встал и тщательно прислушался у каждой койки, спят ли его товарищи. Еще раз предупредив Генри, что за болтовню он будет жестоко наказан, Дик повалился на койку и заснул мертвым сном. Он молчал весь следующий день. Но каково было его изумление, когда в четверг утром он нашел свое платье на палубе, в грязной оберточной бумаге! Он рассказал об этом Сэму и повару и проникся большим уважением к обоим, когда увидел, что они совершенно не смеются над ним. Они не только не улыбнулись, но даже и не высказали особенного сочувствия, апатично слушая его рассказ. Как только он смолк, они оба сразу задремали, не двигаясь с места. И этот маневр они оба повторяли каждый раз, когда речь заходила о приключениях Дика.

ГЛАВА VIII

"Чайка" стояла в Кокльмуте еще дня три, и Дик за эти три дня успел узнать, прогулявшись двенадцать миль, что такое бухта Пиготта. Эта вторая неудача могла бы на него подействовать весьма сильно, но, когда он лег спать, перед ним мелькнула блестящая мысль, и заснул он спокойно.

— Я вот думал, Сэм, — сказал он утром, — что нехорошо было с моей стороны не вступить в синдикат. Надо было мне присоединиться к вам.

— Ну, и радуйся, — сказал Сэм.

— Но лучше поздно, чем никогда, — продолжал Дик, обращаясь к повару, подошедшему к ним. — Я хочу указать вам, как найти капитана Гиссинга.

На лице повара отразилось изумление и благодарность.

— Я знаю наверняка, что он живет в одной деревушке, у так называемой бухты Пиготта, недалеко отсюда, — продолжал Дик. — Если вы, ребята, захотите пройтись нынче вечерком, вы его, наверное, найдете, получите по две монеты каждый, а одну дадите мне.

— О-о-о! — только и мог произнести Сэм, совершенно ошеломленный этой наглостью.

— Но ведь это будет нечестно по отношению к тебе, Дик, — вмешался повар. — Мы не хотим тебя обидеть. Пять фунтов — твои.

— Они мне не нужны, — серьезно сказал Дик. — Я хочу наказать себя за жадность. Если вы оба пойдете туда и найдете его, я буду просто считать это одолжением с вашей стороны.

— Ну, ладно, мы пойдем! — с деланной радостью сказал повар.

— Дик — сердечный человек. — обратился Сэм к повару. — Нам, пожалуй, нужно выйти сейчас же после чаю.

— Дай, пожму твою руку, Дик! — горячо сказал повар.

— И я, — присоединился Сэм, тряся руку Дика. — Ты, Дик, молодец, вот и все!

— Хороший парень, — любезно подтвердил кок.

— Мы выйдем сейчас же после чаю, если ты достанешь нам флаг, Дик.

— Флаг? — спросил Дик, — Какой флаг?

— Ну, как же? — удивленно взглянул на него Сэм. — Американский флаг, конечно! Какой же смысл идти в бухту Пиготта без флага? Как же ты не знаешь этого, Дик? А сам ходил туда вчера вечером!

Он спокойно стоял, ожидая ответа, и сделал удивленное лицо, когда Дик свирепо затопал по трапу вниз. Сэм даже притворился, будто думает, что Дик пошел вниз за флагом, и, осторожно просунув голову в люк, крикнул, что, если он не найдет флага, то его можно будет заменить купальными трусиками. Впрочем, эти слова он охотно бы взял назад, увидев лицо Дика за обедом.

Когда они снова вернулись в Нортфлит, весь интерес к поискам исчез. С одной стороны, взрослым было не особенно приятно подвергаться непрестанному издевательству со стороны Генри, а с другой стороны, рассуждая здраво, они видели, как маловероятен успешный исход дела. В кают-компании настроение было тоже пессимистическое, и тон задавал штурман.

— Ведь это совершенно против здравого смысла, — сказал он, обсуждая со шкипером положение дела. — Нечего надеяться найти его. Послушайтесь моего совета, оставьте все это и продолжайте спокойно делать рейсы между Бритлси и Нортфлитом.

— Не желаю, — упрямо ответил шкипер.

— Ведь это жестоко — охотиться за стариками только потому, что у них седые бороды. А кроме того, вы увидите: кто-нибудь из команды попадет в переделку.

— Говорите, сколько влезет, все равно, я не обращаю внимания, — ответил шкипер, спускаясь к крану мыться.

— Вот, вы опять идете прихорашиваться, — продолжал штурман. — А зачем? Ради чужой невесты! Как ни верти, а ничего не поделаешь. Все к этому сводится!

— Когда мне понадобятся ваши советы, я вас спрошу, — ответил шкипер и, чтобы скрыть свое смущение, стал яростно вытираться.

Он молча оделся, сошел на берег и, предусмотрительно оглянувшись, направился к Гревзенду.

Единственным отрадным явлением его мрачной жизни было школьное расписание, и он благословлял точность, с которой учительский персонал выходил из школы в четыре часа.

Но в этот день его радость была преждевременной. Дети давно уже разошлись, а Эннис Гиссинг нигде не было видно. Шкипер недоумевал. Он ходил взад и вперед мимо школы. Половина пятого, пять… Он прождал до шести, — к величайшему любопытству местных дам, следивших за ним в окна, — и уже собирался уйти, как вдруг увидел Эннис, шедшую навстречу ему.

— Вы вернулись! — сказала она, здороваясь с ним.

— Да, только что, — подтвердил он.

— Ничего не узнали о моем отце?

— К сожалению, ничего, — ответил шкипер. — А вы сегодня что-то поздно.

— Да, запоздала, — ответила она.

— У вас очень усталый вид, — нежно проговорил шкипер.

— Да? А я совсем не устала. Я просто осталась пить чай у мисс Граттен. Мамы нет дома, так что я не торопилась.

— И сейчас нет дома? — спросил шкипер.

Мисс Гиссинг весело кивнула. Дошли до угла, и она остановилась.

— Я еще не пойду домой, — сказала она. — Мне хочется погулять.

— Надеюсь, вы хорошо пройдетесь, — сказал Вильсон после небольшой паузы, во время которой он обдумывал, осмелиться ли ему предложить проводить ее.

— До свидания. — И он протянул ей руку.

— До свидания, — сказала Эннис. — Если вы захотите зайти и подождать маму, она будет очень рада вас видеть.

— А там есть кто-нибудь, кто впустил бы меня? — спросил Вильсон.

— Мистер Гловер, наверно, там, — сказала Эннис, пристально глядя на дорогу.

— Я… я лучше зайду в другой раз, — растерялся Вильсон. — Но мне кажется, что…

— Что вам кажется? — спросила она.

— Ничего, — ответил он. — Я… А, вы… вы далеко идете гулять?

— Не особенно, — ответила она. — А что?

— Вы, вероятно, предпочитаете идти одна?

— Мне все равно, — ответила Эннис. — Вы можете пойти со мной, если хотите.

Они повернули и молча пошли рядом.

— Что вы хотели только что сказать? — спросила Эннис, когда молчание стало тягостным.

— Когда? — опешил Вильсон.

— Когда я сказала, что мистер Гловер у нас дома, вы сказали, что вам кажется… — Она, не докончив, посмотрела на него каким-то странным взглядом.

— Мне… мне показалось… Я думал, — начал он и с внезапной решимостью договорил, — я думал, что вы захотите поскорее пойти домой, раз там мистер Гловер!

— Я не понимаю вас, — холодно прервала Эннис. — По-моему, вы очень невежливы.

— Простите, — робко сказал Вильсон. — Я, право, очень виноват…

Снова они смолкли и повернули с большой дороги на тропинку. Тропинка была очень узкая, и Эннис шла впереди.

— Я бы отдал все, чтобы отыскать вашего отца, — серьезно сказал Вильсон.

— Ах, как я хотела бы, чтоб вы его нашли! — воскликнула Эннис, смотря на него через плечо.

— Кажется, мистер Гловер делает все, что только возможно, — продолжал Вильсон.

— Я очень хочу видеть отца, — с внезапной горячностью сказала Эннис, — страшно хочу! Но лучше бы кто-нибудь другой нашел его, а не мистер Гловер.

— Но ведь вы выйдете замуж, когда его найдут? — сказал совершенно ошеломленный Вильсон.

— Да, если мистер Гловер найдет его, — тихо подтвердила Эннис.

— Неужели вы хотите сказать, — шкипер взволнованно схватил девушку за руку, и она не противилась, — неужели вы хотите сказать, что вы не выйдете замуж за этого Гловера, если он не найдет вашего отца?

— Да, — сказала Эннис. — Мать так переживает из-за отца. Я считаю, это самое важное — нийти его, так что я обещала…

— А если кто-нибудь другой найдет его? — запинаясь, пробормотал Вильсон и, не обращая внимания на посевы, пошел рядом с ней.

— Тогда, — весело сказала Эннис, глядя на него, — тогда я не выйду замуж. Вы это хотели спросить?

— Нет… не совсем… — сказал Вильсон. — Я хотел сказать, что…

— Смотрите, — прервала Эннис, внезапно останавливаясь у поворота. — Смотрите, какой чудесный вид отсюда на реку, не правда ли?

— Замечательный… — пробормотал Вильсон.

— Это мое любимое место, — добавила Эннис. Вильсон решил запомнить это.

— Особенно, когда мистер Гловер сидит у вас дома, — опрометчиво добавил он.

— Мистер Гловер был очень мил, — строго сказала Эннис. — Он был очень добр по отношению к маме и очень старался найти отца.

— Ну, я надеюсь, что он его не найдет, — сказал Вильсон.

Эннис повернулась к нему и пристально посмотрела на него.

— Очень мило с вашей стороны! — еще строже сказала она.

— Я сам хочу его найти, — сказал Вильсон, пристально глядя на реку. — И вы отлично знаете, почему.

— Мне надо домой, — проговорила Эннис, не пытаясь опровергнуть это утверждение.

Вильсон почувствовал, что храбрость начинает покидать его, и попытался намекнуть на то, чего сказать не решался.

— Я хотел бы, чтобы вы вели себя со мной, как с мистером Гловером, — быстро сказал он.

— С удовольствием! — быстро ответила Эннис, причем она не могла справиться с улыбкой, дрожавшей в уголках ее рта и блестевшей в ее глазах.

— Я полюбил вас с первого раза, как увидел, — с внезапной решимостью сказал Вильсон.

Бедная мисс Гиссинг совершенно не приготовилась к такой атаке. Карты были раскрыты, и она, краснея и конфузясь, ничего не ответила.

— Я целыми днями ходил по той улице, где школа, потому что вы были там, — продолжал Вильсон. — Я иногда даже думал: неужели дети этого не замечают?

У мисс Гиссинг щеки стали совершенно алыми.

— Если вам доставит удовольствие, могу сказать, что они отлично все заметили, — сердито сказала она. — Недавно мне даже пришлось оставить без обеда одну девочку, чтобы внушить ей, что молчание — золото!

— Я не виноват, — пробормотал Вильсон. — придется вам оставлять хоть всю школу без обеда, а я не оставлю и не разлюблю эту улицу. А что сказала ваша ученица?

— Не вернуться ли нам? — холодно прервала Эннис, молча повернула и пошла за Вильсоном.

Оба молчали, пока не дошли до лужайки. Вильсон остановился и прямо, честно поглядел в глаза Эннис. Мисс Гиссинг минуточку стойко выдержала взгляд, но сдалась и опустила глаза.

— Вы ко мне и к мистеру Гловеру будете относиться одинаково? — тихо спросил Вильсон.

— Н-нет, — сказала Эннис и, робко подняв на него глаза, улыбнулась.

Его сразу как будто осенило и, схватив ее за руку, он попытался притянуть ее к себе.

— Нет, — сказала Эннис, резко отодвигаясь, — это было бы нехорошо.

Вильсон сразу струсил, боясь, что зашел слишком далеко.

— Что было бы нехорошо? — спросил он невинным тоном. Но крохотная зловещая искорка, сверкнувшая в глазах Эннис, сразу дала ему понять, как нечестны его слова.

— Простите, — смиренно пробормотал он.

— За что? — в свою очередь, совершенно непонимающим тоном спросила Эннис.

Вильсону уже надоели обиняки и околичности, и он решил идти напрямик.

— За то, что я пытался поцеловать вас, а потом сделал вид, что не понимаю, о чем вы говорите, когда вы сказали, что это нехорошо!

— Капитан Вильсон! — ахнула мисс Гиссинг. — Я… я совершенно не понимаю вас.

— Нет, понимаете, — спокойно возразил Вильсон. В глазах мисс Гиссинг снова блеснул зловещий огонек, но тут же она закусила губу и отвернулась, чувствуя, что совершенно не в силах проявить к этому грешнику всю строгость, какую он заслуживает.

— Вы, наверно, первый раз говорите с девушкой о таких вещах, — сказала она, наконец.

— Да, — подтвердил Вильсон просто.

— Вам необходима практика, — презрительно бросила мисс Гиссинг.

— Вот, именно, — горячо подтвердил Вильсон. Он снова попытался приблизиться к ней, но она остановила его взглядом.

— Только не с девушкой, которая наполовину обручена с другим человеком, — сказала она, ласково глядя на него. — Это нехорошо!

— А он знает, как обстоит дело? — сказал Вильсон, намекая на благополучно отсутствующего Гловера.

Мисс Гиссинг кивнула головкой.

— Ну, значит, тогда ничего нехорошего нет! — сказал Вильсон.

— А по-моему, есть! — и Эннис протянула руку.

— Я хочу с вами проститься, — стойко проговорила она, и мы не увидимся, пока мой отец не будет найден. А если его найдет мистер Гловер, мы совсем не увидимся! Прощайте!

Шкипер взял ее за руку и, сам удивляясь своей храбрости, притянул ее к себе. Она слегка сопротивлялась, но он нагнулся и не без ее содействия поцеловал краешек ее шляпы. Эннис вырвала руку и легко побежала по лужайке, остановилась у поворота, помахала шкиперу рукой и исчезла. Шкипер кивнул ей в ответ и победоносно взглянул на лошадь, наблюдавшую за ними через забор, пошел в Нортфлит, чтобы убедить павшую духом команду продолжать поиски капитана Гиссинга.

ГЛАВА IX

К великому огорчению и удивлению шкипера, Эннис сдержала свое слово. Правда, она никак не могла помешать ему встречать ее после занятий и провожать домой. Все ее попытки разбивались о его непоколебимое и невозмутимое упрямство. Тогда она стала брать с собой домой какую-нибудь из своих учениц, а когда и это не помогло, прибавила еще нескольких. День, когда она вышла из школы в сопровождении четырех маленьких барышень, был последним днем, в который Вильсон пытался ее проводить. Он мог идти только сзади или впереди. Разговор велся строго научный, а девочки смотрели на него чрезвычайно понимающими глазами.

Поиски продолжались все лето. Во всех портах недоумевали, глядя на матросов "Чайки", которые бродили с таким видом, будто что-то потеряли. У всех у них была какая-то отрешенность во взгляде, а кок, вложивший в дело капитал (при покупке шнурков), стал совсем человеком не от мира сего.

В начале сентября шхуна очутилась в Айронбридже, маленьком городке, расположенном в устье реки Либбен. Как всегда, расспросы шкипера ни к чему не привели. Айронбридж был так мал, что в нем ничего нельзя было спрятать. Но так как день был чудесный, то Генри, очень не любивший помогать команде при разгрузке, получил разрешение сойти на берег, чтобы купить кое-что для кухни и, кстати, посмотреть, нет ли где капитана Гиссинга.

Он блаженно зашагал по дороге, пренебрежительно глянув через плечо на облако пыли, висевшее над "Чайкой". Все вокруг казалось ему новым, неисследованным, и он жаждал приключений.

В самом городке было мало интересного. До введения железных дорог он был богатым портом, с большой торговлей. Теперь его улицы спали и верфь опустела. Кроме "Чайки", в гавани стоял еще один маленький баркас, с которого выгружали кладь два человека при помощи корзины с блоком и ручной тележки. Тишина подействовала и на Генри. Выпив скромно полпинты пива, он зажег трубку и, заложив руки в карманы, пошел по узенькой главной улице. Скоро он подошел к пустынной базарной площади. Тут, собственно, город кончался, и дальше стояло несколько больших особняков, окруженных садами.

"Нет, Лондон получше, — подумал Генри, глядя через высокую кирпичную стену на фруктовые деревья. — Ведь тут все словно мертвые".

Он вскарабкался на стену и тихонько присвистнул. "Взрослое" тяготение к пиву еще не совсем заглушило в нем ребяческую страсть к яблокам. Он был скрыт от дома ветвистыми деревьями и почти помимо желания спрыгнул в сад и стал набивать карманы яблоками. Кругом было так тихо, что наш юнга совсем осмелел и, подражая любимому герою — краснокожему вождю, он, крадучись, поскольку шесть-семь фунтов яблок в карманах позволяли это, ловко пробрался меж деревьями к большой беседке и заглянул туда. Там не было ничего, кроме стола и двух грубых скамей. Генри, осторожно озираясь, вошел и, усевшись на скамью, надкусил яблоко.

Но вдруг он понял опасность своей позиции: по дорожке зашуршали шаги, все больше и больше приближавшиеся к беседке. Молча, с быстротой, которой позавидовал бы любой индеец, Генри юркнул под стол.

— Сиди тут, негодная девчонка! — произнес женский голос. — Ты не выйдешь отсюда, пока не будешь знать все реки наизусть!

Кого-то втолкнули в беседку, дверь захлопнулась, и послышался скрип ключа. Шаги стихли, и наш растерянный храбрец сообразил, что он попал в совершенно нелепое положение и что вся его жизнь, так сказать, зависела от того, насколько громко завизжит девочка, когда увидит его.

— А мне все равно! — произнес упорный голосок. — Не хочу учить реки, не хочу, не хочу!

Девочка сидела на столе и сердито ворчала.

В пылу отчаяния бедный Генри, не рассчитав движения, повернулся так неловко, что с размаху стукнулся об стол головой.

— Ах! — послышалось сверху.

— Не бойтесь, я вас не трону. — И Генри робко выглянул из-под стола.

— Ого! — растерянно сказала девочка. — Мальчишка!

Генри встал и почтительно уселся поодаль, смущенно закашлявшись, когда увидел, что взгляд девочки направлен прямо на его карманы.

— А что у тебя в карманах? — спросила она.

— Яблоки, — мягко проговорил Генри. — Я их купил в городе.

Девочка протянула руку и, взяв два яблока, внимательно рассмотрела их.

— Ты испорченный, нехороший мальчик, — серьезно сказала она и откусила кусок яблока. — Вот мисс Димчерч тебе задаст, когда придет!

— Кто это мисс Димчерч!

— Учительница, — коротко ответила девочка.

— А здесь разве школа? — спросил Генри.

Девочка только кивнула: рот у нее был полон.

— А мужчины здесь есть? — с деланным безразличием спросил Генри.

Девочка покачала головой.

— Ты здесь единственный мальчик, — весело сказала она. — Вот мисс Димчерч тебе задаст!

— Успокоенный Генри небрежно откинулся на спинку скамьи и доверчиво улыбнулся.

— Я не боюсь старый дев! — сказал он спокойно, вытаскивая трубку и набивая ее.

Глаза девочки восторженно блеснули.

— Я бы тоже хотела быть мальчиком. — Жалобно сказала она. — Тогда и я бы не обращала на нее внимания. А ты матросский мальчик?

— Матрос, — поправил Генри. — Да!

— Я люблю матросов, — дружелюбно сказала девочка. — Хочешь, откуси кусок от моего яблока!

— Не стоит. Спасибо, — торопливо сказал Генри, — у меня тут есть чистое.

Девочка надменно вытянула шейку и свысока посмотрела на юнгу. Но он на нее не смотрел, и она снова принялась за яблоко.

— А как тебя зовут? — спросила она.

— Генри Х'Аткинс, — сказал он отчетливо, вспомнив, как ему приказывали выговаривать букву "h" в школе[6]. — А вас как?

— Гертруда Урсула Флоранс Гаркорт. — И девочка совсем выпрямилась, выговаривая свое длинное имя. — Мне не нравится фамилия Аткинс.

— Не нравится? — спросил Генри, стараясь не обнаружить обиды. — А мне вот не нравится ни Гертруда, ни Урсула, ни Флоранс. A уж Гаркорт хужее всего.

Мисс Гаркорт отодвинулась на несколько сантиметров и гордо забарабанила пальцами по столу.

— А мне все равно, что тебе нравится, — сказала она.

— Мне нравится имя Герти, — с видом знатока промолвил Генри, глядя на маленькое, красное от гнева личико. — Герти, по-моему, очень красиво.

— Так меня всегда называют, — небрежно бросила мисс Гаркорт. — А ваш корабль плавает по океану?

— Да, — сказал Генри. (Однажды их, действительно, занесло в открытое море, так что он считал, что не соврал.)

— А сколько раз, — сказала Гертруда Урсула Флоранс Гаркорт, подвигаясь к нему, — сколько раз вы дрались с пиратами?

Она совершенно не оставляла ему выхода. Если бы она спросила просто, дрался ли он с пиратами, он честно ответил бы "нет", хотя трудно произнести это слово, когда на вас смотрят взволнованные синие глаза, полные любопытства.

— Я забыл. Не то шесть, не то семь раз, — сказал Генри Аткинс, — кажется, только шесть!

— Расскажите нам все, что вы знаете, — сказала мисс Гаркорт взволнованно.

Генри откусил кусок яблока и начал рассказывать. К счастью, любовь к авантюрным романам здорово помогла ему: материала для рассказа было больше чем достаточно. Он бился с вражескими судами так, как не снилось ни одному адмиралу и ни одному пирату. Пираты, конечно, неизменно уничтожались самыми разнообразными способами, и добродетель торжествовала над пороком. Мисс Гаркорт слушала, затаив дыхание, и с восторженным ужасом хватала Генри за рукав своими крохотными, не слишком чистыми пальчиками в особенно жутких местах рассказа.

— Но ведь ты сам никогда не убивал человека? — спросила она, когда он окончил свое повествование. В ее голосе послышалось легкое, совсем почти незаметное недоверие, которое Генри счел абсолютно незаслуженным.

— Не могу точно сказать, — коротко отрезал он. — В пылу боя, — и он гордо повторил еще раз, в пылу битвы никогда нельзя знать наверняка!

— Ну, конечно, нельзя! — подтвердила мисс Гаркорт, очевидно, раскаиваясь в своем недоверии. — Вы очень храбрый!

Генри покраснел.

— А вы уже офицер? — почтительно продолжала мисс Гаркорт.

— Н-не совсем, — сказал Генри, искренно жалея в данную минуту об этом.

— Если вы поторопитесь и поскорее сделаетесь офицером, я выйду за вас замуж, когда вырасту, — сказала мисс Гаркорт, мило улыбаясь. — Если вы захотите, конечно!

— Я бы очень хотел, — твердо сказал Генри. — Я говорил неправду, когда сказал, что мне не нравятся ваши имена.

— Тогда нечего было врать, — строго, но не сердито сказала мисс Гаркорт. — Я больше всего на свете не люблю врунов.

Бедный Генри почувствовал жестокие угрызения совести, но, сообразив, что до свадьбы он успеет покаяться, снова повеселел. "Реки Европы" упали на пол и были окончательно позабыты, когда топот ног и шум голосов в саду напомнил новым друзьям, где они находятся.

— Перемена! — сказала девочка и, отодвинувшись от Генри на самый дальний край скамьи, подняла книжку. — Темза, Сена, Дунай, Рейн.

Четкие шаги остановились у двери, ключ повернулся в замке. Дверь приоткрылась, и мисс Димчерч отскочила, удивленно ахнув. За ней штук тридцать маленьких девочек, не понимая ее изумления, жадно старались рассмотреть, что делалось в беседке.

— Мисс Гаркорт! — страшным голосом сказала начальница.

— Здесь! — ответила мисс Гаркорт, заложив пальцем книгу, чтоб не потерять места.

— Как вы смеете быть здесь с этим человеком?

— Я не виновата. — И мисс Гаркорт попыталась придать голосу самый жалобный оттенок. — Вы меня заперли, а он уже был тут.

— Почему вы меня не позвали? — спросила мисс Димчерч.

— Я не знала, что он тут. Он был под столом, — возразила мисс Гаркорт.

Мисс Димчерч обернулась и ужасным взглядом пронзила Генри, который, растерянно держа в руке потухшую трубку, соображал, нельзя ли проскочить мимо грозной особы. Мисс Гаркорт, затаив дыхание, смотрела во все глаза на отчаянного истребителя пиратов и доверчиво ждала, что произойдет нечто необычайное.

— Он крал мои яблоки! — трагически произнесла мисс Димчерч. — Где учительница гимнастики?

Учительница гимнастики, высокая, красивая девушка, стояла за ее спиной.

— Уберите этого отвратительного мальчишку, мисс О'Брайен, — приказала начальница.

— Не беспокойтесь, — произнес Генри, стараясь говорить спокойно, — я уйду. Отойдите. Я не хочу причинять зла женщинам.

— Уберите его, — повторила начальница.

Мисс О'Брайен, довольная, что может проявить свою силу, вошла и, расправив плечи, остановилась перед Генри в позе, весьма похожей на ту, в которой юнга видел посетителей бара, собирающихся выкидывать Сэма.

— Послушайте, — сказал он, побледнев. — Вы это бросьте. Я вас не хочу обижать.

Он спрятал трубку в карман и встал. Но учительница гимнастики обхватила его своими гибкими крепкими руками и подняла с полу. Хватка у нее была прямо стальная, и бедный Генри в ужасе услышал, восторженный гул юных голосков, когда она понесла его по саду, причем из его карманов падали яблоки, отмечая пройденный путь.

— Я буду брыкаться, — свирепо прошипел Генри (совершенно забывая, что обе его ноги были в плену), когда увидел бледное, растерянное личико Гертруды У. Ф. Гаркорт.

— Брыкайся, пожалуйста, — ласково сказала мисс О'Брайен и, подняв его на вытянутых руках вместо гирь, проделала несколько гимнастических упражнений в назидание своим ученицам.

— Если ты еще здесь покажешься, негодный мальчишка, я отдам тебя полисмену, — строго сказала мисс Димчерч, замыкавшая шествие. — Откройте ворота, девочки!

Ворота раскрылись, и Генри, полумертвый от стыда, был вышвырнут на дорогу прямо под ноги повару, которого послали в поиски за ним.

— Что такое, Генри? — в полном недоумении — сказал кок, отступая перед невероятным, зрелищем. — Что ты делал тут?

— Он крал мои яблоки, — строго сказала мисс Димчерч, — и если я еще раз поймаю его здесь, я велю его выпороть!

— Совершенно справедливо, сударыня! Надеюсь, он никого не обидел? — спросил повар, совершенно неспособный понять весь ужас положения Генри.

Мисс Димчерч захлопнула ворота и оставила наших моряков на мостовой. Повар пошел назад в город, а за ним последовал совершенно уничтоженный Генри.

— Хочешь яблочко, кок? — спросил он вдруг, вынимая из кармана остатки добычи. — Я тут приберег специально для тебя замечательное.

— Нет, спасибо, — сказал повар.

— Оно тебя не укусит, — обиделся Генри.

— Да, но я его тоже не укушу, — ответил остроумный кок.

Они молча продолжали идти, но на базарной площади Генри вдруг остановился перед маленькой таверной.

— Пойдем, я угощу тебя пивцом, старина, — дружелюбно предложил Генри.

— Нет спасибо, — снова сказал повар. — И вообще, Генри, ни к чему эти старания, ты меня на это не поймаешь!

— В чем дело? — вспыхнул юнга.

— Ты сам знаешь, — таинственно проговорил повар.

— Нет, — не знаю, — Генри сделал наивные глаза.

— Да то, что я даже за шесть кружек пива, все равно, не буду молчать и все расскажу ребятам, — весело сказал кок. — Ты не дурак, Генри, да и я тоже не из дураков!

— Вот хорошо, что ты мне это сказал, — фыркнул обиженный юнец, — а то по твоей толстой, глупой роже никак не догадаться.

Повар снисходительно улыбнулся. На борту он предоставил своему юному спутнику самому выпутываться перед шкипером. Но объяснения, которые давал Генри, были в конец испорчены ребячливым поведением кока. Тот, рассевшись на баке, изображал мисс О'Брайен, причем роль Генри исполнял старый пробковый пояс, и кок при малейшем появлении неповиновения со стороны пояса шлепал его что было сил и при этом завывал тоненьким голоском, очевидно, думая, что в точности подражает Генри. После нескольких таких взвизгиваний шкипер пошел на бак узнать, что случалось, и вернулся, ухмыляясь так широко, что чувствительный Генри чуть было не навлек на себя хорошей порки за инсубординацию и непочтение к старшим.

ГЛАВА X

Следующий рейс был из Айронбриджа в Сторвик. "Чайка" медленно шла по залитой лунным светом реке, а за ней, все больше отставая, плыл пробковый пояс, выброшенный чьей-то сердитой рукой.

Генри сильно изменился в последние дни. Вместо вечной болтовни, которой он всегда изводил команду, он стал высокомерным и сдержанным. Он мысленно выдавал мисс О'Брайен замуж за страшного силача с деспотическим жестоким характером и придумывал объяснения с мисс Гаркорт, которые были столь сложны и оригинальны, что в одной главе их не рассказать. И эти мечты, — может быть, напрасные, — все же спасли его от грубости и вульгарности команды "Чайки".

Любовь раскрыла ему новые горизонты, и он с грустью и нежностью следил за сердечными делами шкипера. Кроме того, он читал сам себе вслух, стараясь приобрести элегантное произношение и выговаривая букву "h" с таким придыханием, что у него заболело горло. Он с такой силой выдыхал "h" в разговоре, что штурман не выдержал и объявил ему: "Если ты будешь еще фыркать мне в физиономию, я тебе надеру уши!".

Солнце заливало алым блеском колокольню, когда "Чайка" бросила якорь в Сторвике. Узкие, пропахшие рыбой улочки были еще совсем пусты, и только по откосу к порту спускалось несколько сонных пассажиров, поджидавших маленький пароходик. Он уже пыхтел у дамбы, выбрасывая из двух труб густые клубы черного дыма в чистый утренний воздух.

Пока "Чайка" медленно и осмотрительно подходила, чтобы бросить якорь, город стал просыпаться. Появились моряки в широких штанах и облегающих фуфайках. Они медленно спускались к набережной и молчаливо-сосредоточенно смотрели на воду или гулко орали, подавая советы другим морякам, вычерпывавшим воду ржавыми ковшами из маленьких лодок. После долгих и противоречивых советов "Чайка", наконец, добилась от этих зевак точных указаний насчет дна и благополучно стала на якорь.

Груз был совсем невелик, и часов около трех, разгрузка была кончена. Убрав судно и вымывшись, вся команда спустилась на берег, позвав с собой Генри, который, разумеется, холодно отклонил предложение.

Шкипер был уже на берегу, и юнга после нескольких острот штурмана насчет яблок тоже решил уйти.

Сначала он бесцельно бродил по городу, заложив руки в карманы. Лето кончилось, но несколько отдыхающих горожан еще гуляли по берегу, пытаясь у грязной дамбы вдохнуть чистый морской воздух. Лениво разглядывая гуляющих, наш юнга шел да шел пока не очутился в соседней деревушке Оверкорт. Тут дамба кончалась двумя лесенками. Одна вела вниз, к пляжу, другая — вверх, к дороге в скалы. Для людей, не желавших никуда идти, заботливый муниципалитет поставил длинную скамью. На нее-то и уселся Генри и стал со снисходительностью пожилого человека смотреть, как легкомысленное юное поколение играло на песке. Так сидел он и лениво смотрел, как какой-то старик шел по пляжу к ступенькам. Лестница скрыла его от взгляда Генри. Но вскоре над поручнем показалась жилистая рука, а за ней суконная кепка, внезапно заинтересовавшая Генри, которому под кепкой почудилось прочно врезавшееся в память лицо с карточки, стоявшей в кубрике.

Не подозревая о диком волнении, охватившем мальчугана, старик присел рядом с ним, чтоб отдышаться.

— Нет ли… нет ли у вас… нет ли у вас этого… ну… спички? — дрожащим голосом спросил Генри, пытаясь говорить спокойно.

— Ты чересчур молод, чтобы курить, — сказал старик, оборачиваясь и разглядывая его.

Несомненно, в любое другое время любому другому человеку Генри ответил бы весьма невежливо. Но, поняв, сколь многое зависит от его вежливости, он сдержал себя.

— Я нахожу, что куренье успокаивает, — проговорил он серьезно, — особенно, когда устанешь или расстроишься.

Старик посмотрел на него с нескрываемым удивлением, и суровая улыбка мелькнула в уголках губ, заросших седой бородой.

— Если бы ты был моим сыном, — сказал старик, вытаскивая из бокового кармана истертые старые часы, — знаешь, что я бы с тобой сделал?

— Вы бы не позволили мне курить! — В голосе Генри была слегка натянутая веселость.

— Да, именно, — сказал старик и поднялся.

— А сколько лет вам было, когда вы начали курить? — спросил юнга.

— Да около твоих лет, наверное, — медленно произнес старик. — Только я был побольше тебя, много больше. А такому сморчку, как ты, вовсе не следует курить.

Генри бледно улыбнулся и подумал, что пять фунтов будут заработаны честно.

— Не хотите ли вы трубочку? — спросил он, вынимая кисет.

— Убирайся! — внезапно вспылил старик. — Когда мне понадобится твой табак, я сам у тебя попрошу.

— Не обижайтесь, — поспешно сказал юнга. — Не обижайтесь, пожалуйста! Я просто дешево купил табак, а наши ребята говорят, что меня надули. Вот я и хотел, чтобы вы его попробовали и сказали свое мнение.

Старик минутку колебался, затем снова уселся рядом с ним на скамейку, взял щепотку табаку и испытующе понюхал его. Потом он вынул маленькую глиняную трубку из кармана и медленно набил ее табаком.

— Курится, как следует, — сказал он, сделав несколько затяжек.

Он откинулся на спинку скамьи и, полузакрыв глаза, стал медленно курить, с наслаждением завзятого курильщика, для которого трубка стала редким и недоступным удовольствием. Генри с большим интересом рассматривал его потертое платье и сапоги, заплатанные во многих местах.

— Приезжий? — спросил старик любезно.

— Со шхуны "Чайка", стоит вон там на якоре. — И Генри махнул рукой в сторону Сторвика.

— Ага, — проговорил старик, и снова смолк, глубже затягиваясь трубкой.

— Мы тут пробудем несколько дней, — продолжал Генри, украдкой разглядывая старика, — потом назад.

— В Лондон? — спросил старик.

— Нет, в Нортфлит, — небрежно ответил Генри. — Мы идем оттуда.

Лицо старика слегка передернулось, и он выпустил большой клуб дыма.

— А ты там живешь?

— Нет, я живу в Уэппинге, — сказал Генри, — но Нортфлит я тоже хорошо знаю. И Гревзенд. Вы когда-нибудь бывали там?

— Никогда! — резко отчеканил старик. — Никогда!

— По-моему, замечательный городок, — сказал Генри. — Мне он нравится больше, чем Уэппинг. Мы ушли оттуда вот уже скоро год. А наш шкипер тоже здорово любит Гревзенд. Он ухаживает за одной барышней, которая там в школе учительницей.

— В какой школе? — спросил старик.

— Да ведь вы, все равно, не знаете города, — хитро усмехнулся Генри. — Это школа для девочек.

— Я знал когда-то человека, который там жил, — медленно и осторожно проговорил старик. — А как фамилия учительницы?

— Позабыл, — зевая, сказал Генри.

Разговор не клеился, и оба лениво смотрели как дети, наигравшись вдоволь, медленно расходились с пляжа по домам. Солнце зашло, и в воздухе потянуло холодком.

— Ну, я пошел домой, — сказал старик. — Спокойной ночи, паренек!

— Спокойной ночи и вам также, — ответил воспитанный Генри.

Он следил за все еще крепкой фигурой старика, когда тот медленно поднялся на ступеньки, и, дав ему отойти на некоторое расстояние, осторожно последовал за ним. Пройдя мимо скалы, старик вышел на дорогу, и юнга проследил, как тот, не останавливаясь, дошел до маленького двора. Не замечая своего преследователя, тенью скользнувшего за ним, старик открыл дверь маленького грязного домика и вошел. Тень нерешительно остановилась; потом тщательно осмотрев и запомнив место, быстро и бесшумно исчезла.

Генри помчался по самой короткой дороге в Сторвик и, вприпрыжку прилетев на шхуну, вскочил на палубу, подбежал сзади к повару и изо всех сил хлопнул его по спине. Прежде чем тот успел обернуться, он подскочил к Сэму и, охватив, насколько мог, обеими руками талию доблестного моряка, тщетно пытался сдвинуть его с места и закружить в дикой пляске.

— Он сошел с ума, — сердито сказал Сэм, стряхнув с себя юнгу. — Что случилось, оголтелый?

— Ничего! — восторженно крикнул Генри. — Все благополу-учно!

— Еще яблоки нашел? — с ехидной улыбкой спросил повар.

— Совсем не яблоки, — горячо запротестовал Генри. — У вас в голове не умещаются две мысли сразу. Где шкипер? Я должен сообщить ему что-то важное, от чего он сам, может быть, затанцует!

— А что? — в один голос спросили Сэм и кок, даже побледнев.

— Только, пожалуйста, не волнуйтесь! — Генри предостерегающе поднял руку. — Тебе, Сэм, это вредно потому, что ты толстый, а у кока голова очень слабая. Все узнаете в свое время!

И Генри пошел на ют, оставив тех двоих теряться в догадках о причине его радости. Быстро сбежав вниз по трапу, он шумно ворвался в кают-компанию и встретил взгляды шкипера и штурмана многозначительной, как ему казалось, улыбкой. Те удивленно уставились на него, и шкипер, бывший в исключительно скверном расположении духа, приподнялся в кресле.

— Ты где был, негодный мальчишка? — строго спросил он.

— Так, смотрел, — ответил Генри, еще больше улыбаясь при мысли о перемене, которая произойдет в шкипере, когда он услышит потрясающую новость.

— Это уже второй раз ты пропадаешь, черт знает куда, — свирепо загремел шкипер. — Не знаю, что мне мешает задать тебе хорошую взбучку, такую, чтоб ты всю жизнь помнил!

— Ладно, — сказал Генри, слегка обескураженный. — Когда…

— Не смей мне противоречить, негодный лентяй, — строго крикнул шкипер. — Марш спать!

— Я хотел… — начал Генри, пораженный этим приказом.

— Иди сдать! — повторил шкипер, вставая.

— Спать? — Лицо мальчугана совершенно вытянулось. — Спать в семь часов?

— Я тебе покажу, как шляться! — И шкипер обратился к повару, сходящему вниз. — Кок!

— Есть, сэр, — коротко бросил повар.

— Уложи этого мальчишку в кровать, и немедленно!

— Есть, сэр! — ухмыльнулся повар злорадно. — Ну, Генри, пойдем!

Бледный, с высокомерным видом, который при других обстоятельствах мог бы произвести немалое впечатление, Генри последовал за коком, бросив последний умоляющий взгляд на шкипера.

— Его надо уложить спать, — сказал повар Сэму и Дику, стоявшим рядом. — Он плохо себя вел!

— А кто велел? — живо спросил Дик.

— Шкипер, — ответил повар. — Он велел нам уложить его в кроватку.

— Не стоит беспокоиться, — сухо сказал Генри, — я и сам лягу.

— Какое же беспокойство? — елейно сказал Сэм.

— Это просто удовольствие! — искренно подтвердил Дик.

У трапа Генри остановился. Ему совершенно не хотелось спать, но он зевнул и потянулся.

— Пора спать, — укоризненно сказал Сэм и, схватив его своими толстыми ручищами, поднял и передал повару, стоявшему внизу, причем подал он его ногами вперед, что бедный кок сразу почувствовал на своем животе.

— Надо бы его выкупать сначала, — проговорил Сэм, очевидно, взявший на себя ведение дела. — А затем сегодня понедельник, и ему следовало бы надеть чистую ночную рубашечку.

— A его постелька готова? — заботливо осведомился повар.

— Постелька в порядке. — И Дик пригладил одеяла.

— Уж мы его сегодня купать не будем, — сказал Сэм, обвязывая себе вокруг пояса полотенце вместо передника. — Слишком это сложная штука. Ну, Генри, иди ко мне на ручки!

При помощи других он усадил мальчика к себе на колени и, несмотря на его отчаянное брыканье, стал его раздевать. Повар торопливо и настойчиво попросил прежде всего стащить с жертвы сапоги, после чего, как сказал Дик, просто удивительно, до чего стало легче справляться с ним.

Потом они вымыли мальчику лицо мылом и губкой и уложили его на койку, почтительно ухмыляясь штурману, когда тот, просунув голову в люк, довольным взглядом охватил всю сцену.

— Что, юнга спит? — спросил он нарочито строгим тоном, увидев, как Генри брыкается руками и ногами, пытаясь задеть своих мучителей.

— Спит, как ангелочек, сэр! — почтительно доложил Сэм. — Не хотите ли спуститься и посмотреть, сэр?

— Бог с ним! — ухмыльнулся штурман.

Он ушел, и Генри не оставалось ничего другого, как закрыть глаза и отвечать полным молчанием на шутки команды. С самого первого его поступления на шхуну его, по строгому приказанию шкипера, никогда не наказывали, и он во всю пользовался этим преимуществом. Но теперь его положение сильно поколебалось, и он заскрежетал зубами при мысли об издевательстве, которому подвергся.

ГЛАВА XI

Генри твердо решил не сообщать о своем открытии. Это было, конечно, довольно дорогой роскошью, но он решил пойти на это и через много месяцев, — а может быть, и лет, — рассказать шкиперу, как много тот потерял из-за своей невероятной жестокости. И, немного успокоенный таким планом, Генри уснул.

Но его решение была менее твердым, когда он встал, стало ослабевать с каждым часом. Шкипер, совершенно забывший о событиях вчерашнего дня, был в прекрасном, добродушном настроении, и Генри несколько раз повторял себе, что пять фунтов остаются пятью фунтами. Когда пробило десять, он уже не мог больше выдержать и с полным сознанием важности своего открытия направился к ничего не подозревающему шкиперу.

Но прежде, чем он успел открыть рот, он заметил, что на набережной творится нечто невероятное, и, всмотревшись, увидел повара, мчавшегося на всех парах вниз. Он ходил за зеленью, а теперь в невероятном волнении толкал прохожих и ронял кочаны капусты, мчась к шхуне.

— Что это случилось с коком? — недоумевающе спросил шкипер.

Все бросили работу и уставились на приближающегося кока.

— Что случилось? — резко спросил шкипер, когда тот, грузно прыгнув на палубу, подбежал к нему и что-то профыркал ему в ухо.

— Что-о-о? — не сразу понял шкипер.

— Капи-тан… Гис-синг! — задыхаясь выговорил повар, с трудом переводя дух. — Там, за углом…

Шкипер, взволнованный не менее кока, спрыгнул на дамбу и помчался вдоль набережной, резко отстраняя каких-то почтенных горожан, которые пытались удержать кока и расспросить, а чем дело.

— Наверно, вы ошиблись, — сказал шкипер, когда они дошли до узенькой улочки. — Да не мчитесь же так. Мы соберем толпу.

— Если это не он, то это его брат-близнец, — сказал кок. — Ага, вон он! Вон тот человек! — Он указал на вчерашнего знакомого Генри, который, засунув руки в карманы, ходил без остановки взад и вперед по улице.

— Вы идите назад, — торопливо сказал шкипер. — Лучше даже бегите. Тогда эти глазеющие болваны пойдут за вами.

Кок исполнил приказание. Зеваки, решив, что он, очевидно, более сумасшедший из двух, и скорее наделает беды, побежали за ним. Шкипер перешел дорогу и медленно стал приближаться к своей добыче.

Он раз прошел мимо и, оглянувшись, незаметно всмотрелся в старика. Сходство было неоспоримое, но шкипер несколько секунд продолжал идти вперед, не зная, как ему поступить. Потом он остановился, обернулся и подождал, пока старик дошел до него.

— Добрый день, — проговорил он весело.

— Добрый день. — приостановился старик.

— Я попал в затруднительное положение, — сказал шкипер, улыбаясь. — Мне надо передать кое-что одному здешнему человеку, и я никак не могу его найти. Может быть, вы мне сумеете помочь?

— А как его фамилия? — спросил старик.

— Капитан Гиссинг, — проговорил шкипер.

Старик вздрогнул, и лицо его внезапно покрылось жуткой бледностью.

— Никогда не слыхал о таком, — проворчал он сердито и попытался пройти мимо Вильсона.

— Никто здесь о нем не слыхал, — сказал шкипер, идя рядом со стариком. — В этом-то и затруднение.

Он подождал, но ответа не последовало. Старик, нахмурюсь, быстро шел вперед.

— Он, кажется, скрывается, — продолжал шкипер, — и если он вам когда-нибудь попадется, вы ему, пожалуйста, скажите, что его жена и дочь Эннис ждут его вот уже пять лет и что он поднял всю эту историю совершенно напрасно из-за человека, который здоров и весел, как я. Прощайте!

Старик внезапно остановился и, схватив протянутую руку шкипера, задышал глубоко и часто.

— Сказать ему… что… тот, тот человек жив? — дрожащим голосом произнес он.

— Вот именно, — мягко проговорил шкипер и отвернулся, увидев, как передергивалось лицо старика.

Оба замолчали, и потом шкипер тихо сказал:

— Если я привезу вас домой, я женюсь на вашей дочери Эннис.

Он положил руку на плечо старика, и старик безмолвно последовал за ним.

Медленными шагами они направились к гавани. Молодой моряк все время говорил, а старый жадно слушал каждое слово. У почты Вильсон внезапно остановился.

— Как вы думаете: не послать ли телеграмму? — спросил он.

— По-моему, это самое правильное, — поспешно проговорил старик и вошел вслед за Вильсоном на телеграф.

Он внимательно смотрел, как Вильсон рвал бланк за бланком и задумчиво грыз прицепленный карандаш, ища вдохновения. Капитан Гиссинг был человек малограмотный и почтительно относился ко всякому, кто был занят сложной процедурой писания. Он молча следил за шкипером, но когда пятый бланк маленьким комочком покатился по полу, он поднял брови.

— Видите ли, я не могу придумать, как бы получше написать, — виноватым тоном проговорил Вильсон. — Мне, понимаете, не хочется, чтобы было чересчур уж внезапно.

— Да, правильно, — согласился старик, и снова стал внимательно следить за шкипером, когда тот, наконец, с торжественной улыбкой стал что-то быстро писать на бланке.

— Ну как, придумали? — спросил старик.

— Как вы находите такую штуку? — и шкипер прочитал вслух: "Ваш отец горячо обнимает вас обеих".

— Прекрасно! — пробормотал капитан Гиссинг.

— И не слишком внезапно, — сказал шкипер. — Тут не говорится, что я нашел вас. Вообще, ничего, только намек! Я очень доволен!

— И по праву, — подтвердил капитан Гиссинг, которому все в данный момент казалось замечательным.

— О, господи, до чего они будут рады, бедненькие! Мне просто совестно им на глаза показаться.

— Ерунда! — сказал шкипер и весело хлопнул его по плечу.

— Вам сейчас нужно выпить кружку доброго виски, вот что!

Он повел его в соседний бар. Немного погодя, команда шхуны, с напряженным любопытством глазевшая на берег, увидела приближавшуюся пару. Оба моряка курили огромные сигары в честь необычайного события, и капитан Гиссинг, перед тем как взойти на борт, остановился и в теплых словах выразил свое восхищение "Чайкой".

Команда бросила работу и выжидательно смотрела на идущих по палубе моряков. На лице кока играла благодушная хозяйская улыбка, а Генри стоически старался подавить свое огорчение.

— Вот этот человек, — капитан Вильсон положил руку на плечо повара, — вот этот человек отыскал вас, капитан. Один из лучших молодцов, с которым я когда-либо ходил в море!

Покраснев от похвалы, но чувствуя, что вполне заслужил ее, повар крепко пожал протянутую ему руку капитана Гиссинга, и тот, уже раз отступив от традиций судовладельцев, поздоровался за руку со всей командой, не исключая растерянного юнги.

— Да я ведь видел этого мальца раньше, — удивленно сказал старик. — Мы с ним даже болтали вчера. Я сегодня затем и пришел в Сторвик, чтобы опять найти его.

— Нет, пусть меня повесят! — удивленно воскликнул шкипер. — Он ведь обыкновенно соображает все в один миг. Где же были твои глаза, Генри?

Обиженный и взбешенный юнга не удостоил шкипера ответом. Вся команда смотрела на него злорадными глазами.

По знаку шкипера повар спустился с ним в каюту и, вернувшись на палубу, был встречен торопливыми расспросами. В ответ он только похлопал себя по карману, а затем вытащил оттуда пять золотых монет. Сначала все рассыпались в поздравлениях, а затем Сэм слегка кашлянул и начал:

— Разве тебе не хотелось бы быть в нашем синдикате, Дик?

— Что-о-о? — спросил повар, быстро пряча деньги.

— Я его спрашиваю, не жаль ли ему, что он не присоединился к нашему синдикату, — повторил Сэм, стараясь говорить спокойно.

Повар поднял обе руки, как бы безмолвно призывая всех в свидетели этой невероятной наглости.

— Нечего, нечего смотреть, — сказал Сэм. — Два с половиной фунтика — вот, что мне нужно, и лучше давай сейчас, пока ты их не потерял.

Тут повар обрел дар речи и, обращаясь к благодарной аудитории, состоявшей из Дика и Генри, произнес пламенную речь в защиту священных прав собственности. Никогда в жизни он не был так красноречив и изобретателен, и когда он закончил прекрасной тирадой о правах и неприкосновенности личности, называя Сэма толстым пройдохой, он решил, что дело его выиграно.

— Два с половиной, два с половиной, — отчеканил Сэм.

Кок провел языком по пересохшим губам и снова начал говорить еще более пространную речь.

— Два с половиной фунта, — еще настойчивей заявил Сэм. — Я не знаю, конечно, что ты сделаешь со своими десятью шиллингами, а я свои отдам Дику.

— Почему же ты не отдаешь Сэму деньги? — горячо вступился Дик.

— Потому что синдикат провалился, — ответил кок. — И вообще, синдикат был синдикатом, только когда мы искали капитана вместе. Если синдикат…

— Ну, хватит! — нетерпеливо прервал Дик. Отдай парню его деньги, вот и все. Все знают, что вы с ним были на паях. Мне просто совестно за тебя, кок! Вот уж никогда бы и не подумал, что ты способен на такую проделку.

Задачу решили простым делением, причем Дик взял остаток, который причитался Сэму, и намекнул повару довольно прозрачно, что может и ему оказать ту же услугу. Но повар был глух и нем ко всяким просьбам и, гордо отказавшись пойти на берег и выпить чего-нибудь, мрачно ушел в камбуз.

В обед от Эннис пришла телеграмма, а на утро получилось от нее письмо, которое шкипер прочел вслух счастливому отцу. Он читал письмо не совсем плавно, глотая некоторые фразы и куски фраз: очевидно, он думал, что они не очень интересны для старика и слишком касаются его, Вильсона, лично.

После этого все занялись погрузкой и капитан Гиссинг, засучив рукава и сняв куртку, тоже помогал, несмотря, на протесты.

К пяти часам трюм был загружен и люки закрыты. В кают-компании оба капитана и штурман неторопливо распивали чай.

— Снимемся часа в три? — спросил штурман.

Шкипер Вильсон утвердительно кивнул.

— Да, снимемся около трех, — повторил он, — и прямо в Нортфлит. Всех матросов позову на свадьбу, а вы, Джим, будете шафером.

— А Генри — маленьким пажом, в белых атласных штанишках. Он будет поддерживать невестин шлейф. — Штурман даже фыркнул, мысленно представив себе эту картину. Все расхохотались, кроме Генри, который как раз внес кипяток и с плохо сдержанной презрительной улыбкой слушал эти издевательства. Через полчаса шкипер и штурман пошли на берег, чтобы уладить кой-какие дела, и оставили старика в каюте, с трубкой в зубах. Матросы тоже пошли угощать друг друга пивом, чтобы окончательно загладить все недоразумения. На шхуне остался один Генри.

— Ты останешься на корабле, юнга, — сказал шкипер, сходя на набережную.

— Есть, сэр, — совсем уныло ответил Генри.

Шкипер и штурман пошли вдоль берега и завернули на главную улицу. Шкипер добродушно пожал плечами, увидев свою команду в полуоткрытую дверь таверны. Очевидно, это был пример, достойный подражания, и в следующем трактире штурман выпил портвейна вместо своего любимого виски в честь торжественных событий. По этому же поводу он спрятал трубку в карман, взял предложенную сигару и последовал за своим начальником.

— Есть здесь хороший портной? — спросил шкипер, оглядывая улицу.

— Зачем? — удивился штурман.

— Я хочу достать платье для капитана Гиссинга, — ответил тот. — Не может же он в таком виде показаться своей семье.

— Отчего же вы его не взяли с собой? — спросил штурман. — Как теперь быть с меркой?

— Он, наверное, и слушать не захотел бы ни о чем, — ответил шкипер, останавливаясь в глубоком раздумье перед витриной, где стояли три восковые фигуры. — Он очень уж гордый человек. Но если я куплю платье и принесу, ему трудно будет отказаться.

Он вошел в лавку и попросил показать мужские костюмы. По совету штурмана он попросил показать еще несколько костюмов. Потом, опять по настоянию штурмана, он — спросил, все ли это, что у них имеется, и, получив утвердительный ответ, стал снова перебирать все костюмы. Очень трудно было выбрать костюм по мерке для отсутствующего, но шкипер и штурман честно перемерили все пиджаки, пока штурман не уронил горящую сигару в рукав одного из пиджаков и нашел ее гораздо медленнее, чем того требовал портной. Тот совершенно потерял терпение и потребовал, чтобы они взяли этот костюм.

— И отлично, — сказал штурман, когда они вышли с пакетом из лавки. — Ведь попорчена только подкладка. Я с самого начала остановился именно на этом костюме.

— Так отчего же вы сразу не сказали? — удивился шкипер.

— Вышло дешевле, — подмигнул штурман. — Держу пари, что если бы мы сразу остановились на этом, он бы заломил цену вдвое.

Уже совсем стемнело, и, купив фуражку и кое-какие мелочи, оба под управлением штурмана взяли курс на таверну.

— Спешить нам некуда, — проговорил штурман, с облегчением складывая покупки на стул. — Ну, капитан, вы каким ядом желаете отравляться на сей раз?

ГЛАВА XII

Если бы были другие времена, если бы телеграф не был изобретен, капитан Гиссинг спокойно сидел бы на "Чайке" и без дальнейших приключений был бы благополучно доставлен к своим родным. Но должно было случиться, что телеграмма капитана Вильсона попала в руки миссис Гиссинг как раз в тот момент, когда мистер Гловер, терпеливо выслушивавший весь вечер ее скучные разговоры, собирался уходить. На него эта телеграмма произвела не менее потрясающее впечатление, чем на жену отыскавшегося капитана, и он ушел на вокзал, терзаемый ревностью и досадой. Всю дорогу он измышлял, как бы вырвать у своего соперника награду, и когда поезд подошел к Фенчерч-Стрит, он составил небольшой, но весьма ядовитый план, чего нельзя было ожидать от человека, большая часть жизни которого протекала в безупречном обществе разнообразных образчиков дамских чулок. Полчаса спустя он уже сидел в грязной меблированной комнате своего друга на Вальворс-Роде.

— Вы должны сделать мне одолжение, Тиллотсон, — сказал он плохо вымытому, нечесаному обитателю комнаты.

— С наслаждением, — ответил мистер Тиллотсон, засовывая руки в карманы и грея спину у ниши в стенке, фальшиво прикидывавшейся камином и украшенной красными бумажными розами. — Конечно, если смогу, сами понимаете.

— Очень, очень большое одолжение, — продолжал Гловер.

Мистер Тиллотсон сказал, что ему это доставит еще больше удовольствия.

— Я никого, кроме вас, не хочу просить, — сказал коварный Гловер. — Если все окончится благополучно, я куплю вам у Литхэма и Робертса то, о чем вы меня просили.

— Все наладится. — И Тиллотсон сразу повеселел. — Погодите минуточку. Если горничная дома, я попрошу ее принести нам чего-нибудь выпить.

— Собственно говоря, надо рассказать вам все по порядку, — начал Гловер, когда, наконец, маленькая бутылка виски и стаканы стояли перед ним на столе. — Я буду краток.

Он закурил трубку и рассказал внимательному Тиллотсону всю историю своей любви.

— Вы себе на уме, Гловер, — проговорил восхищенный Тиллотсон, когда тот кончил. — А я-то недоумевал, почему это вы так шикуете последнее время. Впрочем, — добавил он глубокомысленно, — вы никогда не были болтуном и вертопрахом.

— Я считаю, что надо свои дела держать про себя, — сказал Гловер.

— И этот лодочник нашел старикашку, — сказал Тиллотсон, повторяя выражения Гловера. — Но я не вижу выхода, Гловер.

— Я хочу убрать от него старика, — сказал тот. — Если я не мог его найти, то пусть никто его не найдет. И вы должны мне помочь.

— Поехать в Сторвик, завязать его в мешок и утопить? Так, что ли? — спросил Тиллотсон. блестяще оправдывая свою репутацию остряка, признанную за ним знакомыми барышнями.

— Вы можете завтра выехать? — нетерпеливо спросил Гловер.

— Я свободен, как птицы небесные, — задумчиво сказал Тиллотсон. — Только никто мне не бросает крошек для пропитания.

— Значит, я могу на вас рассчитывать, — сказал Гловер. — Я так и полагал. Нет ничего лучше старого друга, когда находишься в затруднении.

Мистер Тиллотсон скромно согласился.

— А вы не забудете насчет Литхэма и Робертса? — добавил он.

— Разумеется, нет, — уверил его Гловер. — Видите ли, мне не хочется самому показываться там. А я хочу, чтобы вы привезли старика в Лондон, и тут я уж сам найду его на улице, случайно, совершенно случайно.

— Не знаю только, как это сделать, — сказал Тиллотсон.

— Давайте, встретимся завтра утром у Ватерлоо в десять минут девятого, — предложил Гловер, допивая стакан виски. — Мы попробуем, во — всяком случае.

Он пожал руку другу и, следуя за ним по деревянной лестнице, проговорил что-то насчет пользы раннего вставания и ушел в свою контору, чтобы приготовиться к завтрашнему дню.

Утром он пришел на станцию и сел в вагон первым, а мистер Тиллотсон явился с той необычайной пунктуальностью, которая дает человеку возможность прыгнуть в поезд на ходу за секунду до того, как паровоз разовьет полную скорость.

— Я уж боялся, что не попаду, — запыхавшись, проговорил мистер Тиллотсон. — А здорово вышло! Как будто я пришел сюда с семи часов.

Его друг что-то проворчал, и так как в купе, кроме них, никого не было, он тотчас же приступил к обсуждению практического выполнения плана.

— Если бы он умел читать, мы послали бы ему письмо, — сказал Тиллотсон, сдвигая котелок на затылок. — Подумать только, что человек его лет не умеет читать!

— Он старой школы моряк! — заметил Гловер.

— Странная школа! — игриво усмехнулся Тиллотсон. — Что же, придется подождать, пока он выйдет погулять.

Они приехали в Сторвик около полудня, и Гловер, опасливо оглядываясь, нет ли где Вильсона, медленно прошел со своим другом к набережной, затем оставил его высматривать "Чайку", а сам нанял комнатку в первом этаже маленькой гостиницы "Королевский дельфин", стоявшей у входа в гавань.

— Вон она стоит, — сказал Тиллотсон, вернувшись в гостиницу, и подвел Гловера к окну. — Смотрите, вон то маленькое суденышко. Видите, вон старик работает с остальными.

Мистер Гловер направил на шхуну дешевенький бинокль и ахнул.

— Ну, конечно, это он и есть! Что же нам теперь делать?

По предложению Тиллотсона, они пообедали, и Гловер мрачно курил все послеобеденное время, тогда как Тиллотсон шатался по набережной. После чаю нетерпение взяло верх над осторожностью и, надвинув шляпу на лоб, он тоже вышел на берег. В пятидесяти ярдах перед "Чайкой" стоял столб, и Гловер со своим другом прислонился к нему, внимательно разглядывая палубу шхуны.

— Вон трое из них идут на берег, — сказал внезапно Тиллотсон. — Глядите!

Затаив дыхание, следили, они за уходящей командой шхуны и, воспользовавшись надвигавшимися сумерками, подошли поближе.

— Вон этот черт Вильсон, — прошептал Гловер. — Не смотрите туда!

— Зачем же вы мне говорите, что это он? — удивился рассудительный Тиллотсон.

— Он идет на берег с другим. Наверно, со штурманом, — взволнованно продолжал Гловер. — Ну! Теперь ловите момент! Уведите старика со шхуны, и я вам подарю нечто замечательное, клянусь честью.

— А что вы называете замечательным? — спросил медлительный Тиллотсон, у которого сердце билось совсем в другом темпе, чем у Гловера.

— Доставьте его благополучно в Лондон, и я дам вам пять фунтов — пообещал Гловер. — Ну, идите. Я побуду здесь.

Мистер Тиллотсон, выяснив деловые отношения, пошел вниз и, небрежно покручивая свои жиденькие усики, медленно приблизился к шхуне. На палубе был только один мальчуган.

— Что, капитан Гиссинг на борту, молодчик? — дружески спросил Тиллотсон.

— Кажется, внизу в каюте, — ответил Генри, показывая пальцем на трап.

— Я бы хотел проведать его, — сказал мистер Тиллотсон.

— Я не возражаю, — ответил Генри.

Восхищенный таким успехом, мистер Тиллотсон вошел на палубу и огляделся.

— Он мой старый друг, — сказал он любезно.

— А что это вы курите?

— Крошенку[7], — ответил юнец.

— Попробуйте сигарку. — И Тиллотсон вытащил пакетик с тремя сигарами. — Не так плохи.

Благодарный Генри взял одну и, похрустев ею над ухом, понюхал с видом знатока. А мистер Тиллотсон с совершенно независимым видом спустился в каюту.

На столе стоял чайный прибор и несколько грязных стаканов и блюдец, а в кресле отдыхал старик, положив руки на стол.

— Добрый вечер, — проговорил мистер Тиллотсон, останавливаясь у дверей и заглядывая в темноту, чтобы убедиться, что никого нет. — Совсем одни?

— Совсем один, — повторил капитан Гиссинг, недоумевая, кто бы это мог быть.

— Тут слишком темно, и я плохо вижу вас, — таинственным шепотом продолжал Тиллотсон. — Но ведь вы капитан Гиссинг?

— Да, это я, — недовольно ответил капитан.

— Направляетесь в Нортфлит? — еще более зловещим шепотом продолжал Тиллотсон.

— А что такое? — И старый шкипер взволнованно схватился за стол.

— Вы уверены, что это вполне безопасно? — спросил Тиллотсон.

— Что такое? — повторил старик. — Говорите яснее!

— Я думаю, что вам лучше скрыться, — торопливым шепотом сказал Тиллотсон. — За вашу доставку назначена большая награда, которую жаждет получить капитан Вильсон. Сами знаете, что такие поступки, как ваш, не проходят даром.

Капитан Гиссинг опустился в кресло и закрыл лицо руками.

— Я все равно вернусь, — сказал он дрожащим голосом. — Вильсон говорил, что тот человек жив и что все это было недоразумением. Если он мне лгал ценой моей старой шеи, пусть получит эту награду.

— А что будет с вашей женой и дочерью? — сказал Тиллотсон, почувствовав, что-то вроде отвращения к своей миссии. — Я видел в газетах вчера вечером, что Вильсон вас поймал. Он пошел теперь поговорить с полицией.

— Он сегодня утром получил письмо от моей дочки, — совсем растерянно сказал старик.

— Нет, он только сказал, что письмо от нее, — возразил Тиллотсон. — Ну, собирайте ваши вещи и пойдем.

Взволнованный своей ролью, он схватил старика за руку, и тот послушно встал, снял свою потрепанную кепку со стены и молча последовал за Тиллотсоном.

— Мы пойдем выпьем чего-нибудь, — сказал Тиллотсон юнге, — и минут через десять вернемся.

— Отлично, — весело проговорил Генри. — Жаль, что мне с вами нельзя.

Тиллотсон игриво рассмеялся и сошел на берег в сопровождении перепуганно молчащего старика. Сначала капитан Гиссинг был как-то недоверчив, но чем дальше, тем больше в нем просыпались все инстинкты загнанного и преследуемого зверя, и он так поспешно удирал, что Тиллотсону ничего лучшего и желать не приходилось.

— Куда мы идем? — спросил он, когда они подошли к железнодорожной станции. — Я поездом не поеду.

— Мы в Лондон, — ответил Тиллотсон. — Там вам будет легче всего скрыться.

— Я не поеду поездом, — упрямо сказал старик.

— Почему? — удивился Тиллотсон.

— Потому что, когда они вернутся на корабль и увидят, что я ушел, они протелеграфируют в Лондон, — сказал старик. — Я не желаю попасть в ловушку, как крыса.

— А что же вы думаете делать? — спросил потрясенный Тиллотсон.

— Не знаю, — ответил старик. — Идти пешком придется. Сейчас темно, и мы могли бы до рассвета пройти миль двадцать.

— Д-да-а… Конечно, — подтвердил Тиллотсон, у которого не было никакого желания проделать такого рода ночную прогулку. — Могли бы, конечно, но только мы не пойдем.

— Тогда пустите меня одного, — сказал старик.

Тиллотсон покачал головой.

— Вас будут преследовать, — сказал он таинственно. — Поверьте, я лучше знаю, что вам надо, и поедемте поездом.

— Не поеду, — упрямо сказал Гиссинг. — Вы были очень любезны, что предупредили меня. Теперь дайте мне уйти самостоятельно.

Тиллотсон покачал головой, и как бы невзначай посмотрел назад: в нескольких шагах от них шел Гловер.

— Я бы хотел, чтобы вы мне верили, — серьезно сказал он. — В Лондоне вы будете в безопасности, чем где бы то ни было.

Капитан Гиссинг задумался.

— Там, вверх по реке стоит шхуна, которая снимется с якоря в час ночи, сегодня, — проговорил он медленно. — Я на ней работал раза два, и если вы можете хорошо заплатить, шкипер возьмет нас с собой. Он знает меня под фамилией Строуд.

— Вы меня минуточку подождите, я возьму свой чемодан на станции, — сказал Тиллотсон, желавший посоветоваться со своим "шефом".

— Вон там под навесом подожду, — согласился капитан Гиссинг.

— Вы только не удирайте, — выразительно сказал Тиллотсон. — Если вы не хотите ехать поездом, то, наверно, лучше всего будет сесть на шхуну.

Он побежал к станции и, быстро переговорив с Гловером, взволнованный, побежал назад, Гиссинг терпеливо ждал в тени арки, заложив руки в карманы.

— Все в порядке, — весело крикнул Тиллотсон. — Пошли водным путем. Вы, надеюсь, знаете дорогу к этой шхуне?

Осторожно они снова прошли к берегу, причем капитан Гиссинг вел Тиллотсона по каким-то закоулкам и грязным дворам, мимо лавчонок и сараев. Место было не совсем подходящее для вечерних прогулок, и Генри, которой пошел искать капитана Гиссинга, обеспокоенный его долгим отсутствием, с удивлением посмотрел ему вслед, когда они свернули в переулок.

Его удивление возросло еще больше, когда он увидел, что они идут к реке. Дорога была неровная, и Генри осторожно крался за ними, пока они не остановились у маленькой заброшенной пристани и после тихих переговоров взошли на борт стоявшей там невзрачной шхуны. На палубе не было никого, но в каюте горел огонь, и, поколебавшись минуту, они сошли вниз.

Прошло часа два. Маленький наблюдатель, спрятавшийся за грудой пустых ящиков, дрожал от холода. Он не подозревал об обмене любезностей в каюте, последовавших вслед за согласием хозяина "Победы" взять с собой двух пассажиров, — разумеется, за хорошую плату и участие в расходах по кормежке, — и боялся покинуть свой пост. Прошел еще час. Два матроса, тяжело шагая, взошли на палубу и спустились в кубрик.

Где-то часы пробили одиннадцать. Через некоторое время свет в каюте потух и все стихло.

Юнга прождал еще с четверть часа, но шхуна оставалась и темной и тихой. Осторожно он забрался на палубу и заглянул в каюту. Оттуда доносился густой храп. Бесшумно вернувшись на берег, он со всех ног помчался обратно к "Чайке".

ГЛАВА XIII

Вильсон и штурман вернулись к шхуне, нагруженные покупками, и, сбросив их на палубу, медленно, с расстановкой взошли на борт.

— Наверно, наши ребята еще на берегу, — сказал штурман, оглядываясь. — В хорошем состоянии они будут при отправке. А юнга, должно быть, внизу с капитанам.

— Пойдите-ка вниз и пошлите его сюда, — сказал шкипер. — Чертовски деликатная штука заставить человека принять от тебя пару платья. Мне бы не хотелось сделать это при юнге.

— А там нет огня, — сказал штурман, глядя на люк. Он спустился и в темноте пробрался в каюту.

— Что, сумерничаете? — весело спросил он.

Ответа не было. Он ощупью стал искать спички и, найдя коробку, зажег свет и огляделся. Каюта была пуста. Он открыл дверь в кают-компанию. И там тоже ни души.

— Он, верно, пошел погулять с юнгой, — тревожно произнес шкипер, когда штурман сообщил ему о своем открытии. Шкипер взял покупку и сошел вниз со штурманом. Оба уселись и молча стали курить.

— Девять часов, — сказал штурман, когда маленькие часы тихонько прозвонили. — Не может быть, чтобы этот проклятый мальчишка затеял какую-нибудь штуку. Он был в чертовски скверном настроении все эти дни, — добавил он нахмурившись.

— Не представляю себе, что он мог бы сделать. — И шкипер сосредоточенно сдвинул брови.

— Похоже на то, что он сманил старика, — продолжал штурман. — Пойду-ка я на берег и посмотрю, не видно ли их там где-нибудь.

Он снял фуражку с вешалки и ушел. Прошел целый час, и шкипер, сильно взволнованный поднялся на палубу.

Лавки уже закрылись и город погрузился в темноту. На улицах было пусто. Только случайный прохожий показывался иногда. Несколько матросов сошли по набережной к пароходу, стоявшему на якоре рядом с "Чайкой". Какая-то женщина медленно шла вдоль пристани, нерешительно вглядываясь в различные суда. Отшатнувшись от проходившего матроса, она подошла к "Чайке" и так же нерешительно посмотрела на палубу. Шкипер подошел к борту и напряженно вгляделся в темноту.

— Это "Чайка"? — спросил звонкий девичий голос.

— Эннис! — закричал ошеломленный шкипер, — Эннис!!

Он взбежал по трапу и, прыгнув на берег, схватил ее за руку. Без сопротивления он притянул ее к себе и уже хотел обнять за талию, но вспомнил, где находится, и смущенно отодвинулся.

— Пойдемте вниз, — ласково сказал он.

Он помог ей спуститься.

— Где мой отец? — быстро спросила она, очутившись на палубе.

Вильсон промолчал.

— Где он? — повторила она.

Вильсон покачал головой.

— Не знаю, — мрачно сказал он, — совершенно не знаю. Он был здесь часа два назад. Он был здесь вчера весь день.

Она взволнованно схватила его за руку.

— Где он сейчас? Что вы с ним сделали?

Вильсон рассказал, ей все, что знал, и, окончив, с испугом увидел, что она отодвинулась от него и нетерпеливо постукивала каблучком по палубе.

Нестройное пение, не слишком гармоничное, но зато чрезвычайно громкое, огласило внезапно набережную, и, приблизившись, певцы остановились у "Чайки" для заключительного рева. Припев исполняли кок и Дик с большим выражением, а Сэм, приведенный в подобающее состояние обильной выпивкой, выделывал дикие па какого-то невероятного танца.

— Тише там! — строго крикнул шкипер, когда Эннис вздрогнула.

— Ес-ть, сэр! — торжественно икнул Дик. — Я прис-смат-т-риваю за ними. См-мотри, Сэм, сейчас слом-ик сломишь шею!

Сэм, предупрежденный другом, покачнулся на самом краю дамбы и, запутавшись в такелаже, покатился вниз по трапу. За ним спустились Дик и кок, оба совершенно пьяные и сверхъестественно торжественные.

— Марш вниз! — строго крикнул шкипер.

— Есть, есть, сэр. — И Дик бросил косой взгляд в сторону. — Сэм! Мы тут ли-лишние! — И все из-за твоих проклятых танцев, Сэм, — жалобно сказал повар, большой ценитель красоты.

— Да уберетесь вы, наконец? — заорал взбешенный шкипер, толкая повара.

— Простите, пожалуйста, — обратился он к Эннис, когда те благополучно сошли вниз. — Все сегодня идет как-то неладно.

— Не беспокойтесь, — холодно ответила она. — Спокойной ночи!

— Куда вы идете? — испугался Вильсон.

— Пойду искать гостиницу. Вечером нет обратного поезда.

— Останьтесь в каюте, — умоляюще проговорил он. — Мы со штурманом уйдём в кубрик.

— Нет, благодарю вас, — ответила Эннис.

Она подошла к трапу и, с помощью шкипера снова взобралась на берег. В этот момент подошел штурман и с любопытством уставился на нее.

— Это мисс Гиссинг, — медленно проговорил шкипер. — Новостей никаких?

— Никаких, — мрачно ответил штурман. — Они исчезли, как дым.

— А вы уверены, что это был мой отец? — спросила Эннис, обращаясь к штурману.

Штурман взглянул на шкипера и сдвинул фуражку на затылок.

— У нас нет никаких оснований сомневаться, — коротко ответил он.

— Для меня самого все это весьма загадочно. — Он не мог поехать домой поездом, потому что у него не было денег.

— Не может быть, чтобы это был мой отец, — медленно сказала Эннис. — Кто-то вас обманул. Спокойной ночи! Я завтра утром еще приду, а сейчас уже поздно.

— Куда вы пойдете? — спросил штурман.

— Она идет искать гостиницу, — ответил за девушку шкипер.

— Поздно сейчас, — нерешительно сказал штурман. — И гостиницы здесь не очень-то подходящие. Отчего бы ее не отвести к той женщине, у которой жил ее отец? Вы говорили, что она как будто совсем порядочная.

— Дом очень уж скверный… — начал шкипер.

— Нет, это безразлично, — решительно сказала Эннис. — Раз там было достаточно хорошо для моего отца, так будет достаточно хорошо и для меня. А если это был не отец, я, может быть, что-нибудь разузнаю. Далеко этот дом?

— Мили две, — ответил штурман.

— Если идти, то сейчас же, — сказал шкипер и даже сделал шаг вперед.

— А, может быть, и вы с нами пойдете? — попросила Эннис штурмана.

Бедному штурману страстно хотелось пойти, но он был верным другом.

— Нет, я думаю, мне пора спать, — сказал он и сам покраснел от своей невежливости. — Я очень устал.

Он неловко приподнял фуражку и сошел вниз. Эннис, сердито подняв головку, пошла со шкипером вперед.

— Мне очень жаль, что штурман не захотел пойти, — сухо сказал тот.

В полном молчании они шли по тихой дороге, И мисс Гиссинг инстинктивно почувствовала, что ее спутник сердит и огорчен раз в десять сильнее, чем она. Вероятно, это заставило ее идти чуть-чуть ближе к нему, и как-то ее рука даже слегка коснулась его руки. Шкипер сунул руки в карман.

Они подошли к прежнему жилищу таинственного капитана Гиссинга, не сказав за все путешествие ни единого слова. Хижина была достаточно непривлекательна днем, а ночью выглядела еще хуже. Какой-то разбитый шарабан наполовину загораживал вход, а из конуры вылез облезлый лес и дико, хрипло залаял.

— Вот дом, — сказал Вильсон, — пятый номер. Ну, что случилось?

А мисс Гиссинг, вынув носовой платок, несколько раз приложила его к губам, совершенно не нуждавшимся в этом, а потом к глазам, весьма и весьма нуждавшимся в платке.

— Я… я устала, — робко сказала она. — И… и… огорчена…

Постояв минуту в нерешительности, пока Вильсон соображал, что ему делать, она вдруг гордо отвернулась и быстро постучала в дверь дома номер пять. Дверь через некоторое время открыла грязная женщина в туфлях, весьма скудно одетая. Выслушав объяснения шкипера, она провела мисс Гиссинг в комнату ее отца и, выпроводив шкипера, довольно сердито попрощалась с ним и захлопнула дверь.

Шкипер самым быстрым шагом, на какой только он был способен, помчался к шхуне, и голова у него шла кругом от событий этого вечера. У самой пристани он побежал, как будто подражая маленькой фигурке, в том же темпе мчавшейся с противоположной стороны.

— Ах ты, разбойник! — задыхаясь, крикнул он, схватив мальчика за шиворот, когда они столкнулись у шхуны.

— Как хотите, сэр, — сказал Генри, — Только уж распутывайте все сами.

— Киньте его через борт, — посоветовал штурман, стоявший на палубе.

Генри снизошел до презрительного взгляда, к счастью, скрытого темнотой, и с видом человека, знающего великие тайны, сразу приступил к рассказу, начиная издалека и медленно смакуя детали. Но, к сожалению, оба его слушателя проявили чисто женскую любовь к развязке и нелюбовь к длинным описаниям и довольно нелюбезно дали это понять рассказчику, потребовав сейчас же конец истории.

— Ничего не могу понять, проговорил шкипер, когда Генри в угоду слушателям испортил свой художественный рассказ,

— Он чего-то испугался, что ли. Ладно, пойдем за ним.

— Они снимаются, около часу, — сказал, штурман. — А что вы сделаете, если он не захочет идти? Может быть, это в конце концов вовсе не ее отец! Чертовски неприятное дело, скажу я вам.

— Право, не знаю, что делать, — растерянно сказал шкипер. — Не знаю, что лучше.

— Конечно, это не моё дело, — сказал Генри, молча слушавший их разговор. — Но я знаю, что я бы сделал.

Оба взволнованно обернулись к нему.

— Конечно, может быть, я разбойник, — продолжал Генри в восторге от такого молчаливого признания его способностей. — Понятно, может быть, я разбойник. Конечно, можно приказать ораве гогочущих идиотов укладывать меня в постель и можно меня…

— Что бы ты сделал, Генри? — спросил шкипер очень мягко. -

— Сходил бы за мисс Гиссинг, — сказал юнга, — и отвел бы ее к нему на судно. Все бы и уладилось.

— Ей-богу, мальчишка прав, — сказал штурман. — Вот только успеем ли мы?

Но шкипер уже помчался в город.

— Ты очень хороший парнишка, Генри, — сказал штурман одобрительно. — Теперь иди и следи опять за "Победой", и как только они станут сниматься с якоря, беги сюда и скажи нам. А если она двинется в путь прежде, чем наш шкипер вернется, я ее окликну, когда она будет проходить, и мы выясним, в чем дело.

Тем временем шкипер почти бегом несся в Оверкорт и, тяжело дыша, остановился у дома номер пять. Там, очевидно, все крепко стали, и он ожесточенно стал колотить в дверь.

— Кто там? Что надо? — спросил визгливый голос, и женская голова высунулась из окна.

— Я должен видеть барышню, которую я недавно привел сюда, — задыхаясь, сказал шкипер. — И поскорее!

— Как, в это время, поздней ночью! — изумилась хозяйка. — Будьте же благоразумны, молодой человек, даже если вы влюблены!

— Важное дело, — нетерпеливо сказал шкипер.

— А вы мне не можете сказать, в чем дело? — спросила хозяйка, чувствуя, что она вполне может удовлетворить свое любопытство.

— Скажите ей, что я получил сведения об ее отце, — с трудом сдерживаясь, ответил шкипер.

Голова исчезла, и окно закрылось. Через некоторое время, показавшееся нетерпеливому шкиперу вечностью, он услышал шаги в прихожей, и перед ним появилась Эннис. Несколько слов — и она уже шла рядом с ним по направлению к "Чайке", внимательно слушая его рассказ. Дорога была длинная, устала Эннис ужасно, но все же она решительно отказалась от предложенной руки спутника: очевидно, предыдущая прогулка не была забыта. Когда они подошли к "Чайке", душа шкипера упала в пятки: штурман, карауливший их, со всех ног бежал им навстречу.

— Бесполезно, мы опоздали, — сочувственно сказал он. — Они уже вышли из гавани. Окликнуть нам их, что ли, когда они пойдут мимо нас?

Шкипер, бесцеремонно оставив Эннис на набережной, спрыгнул на палубу и взволнованно стал вглядываться вдаль. В слабом свете звезд он еле различил небольшое судно, приближавшееся к ним.

— Зажгите фонари, Джим, и зовите скорей команду! — крикнул шкипер штурману.

— Зачем? — удивился тот.

— Подать им сигнал, — взволнованно объяснил шкипер. — Генри, помоги скорей открыть люки!

Он опустился на пол с юнгой и стал открывать люки, а штурман зажег фонарь и побежал будить команду. "Победа" была теперь ярдах в двадцати от "Чайки".

— Эгой, шхуна, э-гой! — заревел вдруг Вильсон у бакборта.

— Халло! — ответил хриплый голос.

— Нагрузка полная? — крикнул Вильсон.

— Нет, — последовал ответ.

— Бросайте якорь и пришвартовывайтесь к нам, — крикнул шкипер решительно. — Мне здесь еще неделю стоять, а надо в Лондон поскорее передать дюжину бочонков сельдей.

"Победа" шла с "Чайкой" уже бок-о-бок, и шкипер, затаив дыхание, ждал ответа.

— Вас это задержит на полчаса, не больше, — взволнованно крикнул он.

Скрип якорного каната сладкой музыкой зазвучал в его ушах, и, едва веря своим глазам, он увидел, как команда "Победы" стала убирать только что поставленные паруса,

Через десять минут "Победа" терлась боком о "Чайку".

На "Чайке" все люки были открыты, и висячий фонарь бросал бледные блики на заспанные физиономии команды. Штурман на баке давал Эннис шепотом какие-то указания.

— Ну, торопитесь, — сказал хозяин "Победы". — Я возьму бочки, только живей.

Он засуетился у бакборта, отдавая приказания, и с любопытством поглядел на Эннис, внимательно следившую за работой.

— Какой красивый корабль! — сказала она. — Можно мне к вам на палубу?

— Конечно, пожалуйста. Только, если вы не будете нам мешать, — последовал ответ. Приняв это любезное приглашение, Эннис взошла на палубу "Победы" и медленно стала прохаживаться взад и вперед. У рубки она остановилась и оглянулась. На палубе все были заняты. Дрожа от напряжения, девушка минуту стояла в нерешительности, а затем спустилась в темную каюту.

— Вы капитан? — спросил голос. — Чего мы стоим?

Эннис не ответила.

— Кто это? — спросил голос.

— Тише! — шепнула Эннис.

— Ну, ладно! — резко сказал Тиллотсон. — Что там такое случилось?

Эннис с замиранием ждала, что услышит другой голос, но напрасно. Ей показалось, что в каюте еще кто-то дышит, но голоса слышно не было.

— Отец! — вскрикнула она вдруг. — Это я, Эннис! Где ты, отец?

В глубине каюты кто-то ахнул. В темноте что-то большое прыгнуло вперед, схватило девушку в могучие объятия, и ее нежное личико утонуло в колючей длинной бороде. Смеясь и плача, она охватила шею старика руками и судорожно прижалась к нему.

— Ну, будет, будет, детка моя, — наконец проговорил капитан Гиссинг.

— Мы только чудом остановили вас, — всхлипывая, проговорила Эннис. — Тут рядом стоит "Чайка", и я не могу понять, зачем ты пытался сбежать с нее.

— Я и сам не понимаю, — устало сказал капитан Гиссинг.

— Ты ведь понимаешь, что я никогда не подвергну тебя опасности, — нежно проговорила Эннис. — Надевай пальто и пойдем со мной.

Капитан Гиссинг безмолвно и беспрекословно, повиновался.

Он остановился на полдороге, чтобы сказать на прощанье несколько слов Тиллотсону, но, очевидно, передумал и пошел за дочерью на палубу.

— Я с вами не поеду, капитан, — сказал он, когда хозяин "Победы" прошел мимо них, катя бочку с сельдями.

— Отлично, — коротко ответил тот. — Денег обратно не получите.

Смущенный и пристыженный, капитан Гиссинг, крепко держа дочь за руку, взошел на палубу "Чайки" и пожал руку ее шкиперу. Когда он стал рассказывать все, что с ним произошло, Вильсон высказал горячее желание пойти на то судно и поглядеть на Тиллотсона. Но Эннис упрямо воспротивилась, очевидно, находясь в заблуждении относительно личности, уведшей капитана Гиссинга. "Победа" забрала бочки с сельдями и снялась с якоря, пожелав "Чайке" спокойной ночи. Команда "Чайки" следила за тем, как ставили паруса, а затем по настоянию Генри, взявшего на себя режиссуру, ушла в кубрик.

— Вы теперь удовлетворены? — тихо спросил Вильсон, когда капитан Гиссинг с мудростью старца оценил создавшееся положение, и тоже ушел вниз.

— Вполне, — мягко шепнула Эннис.

— А я не совсем, — сказал Вильсон очень многозначительным голосом.

Мисс Гиссинг улыбнулась и, облокотясь о поручни, стала с усиленным интересом рассматривать темную воду и спящий город. Она не пошевельнулась, когда Вильсон подошел к ней вплотную, и не сопротивлялась, когда он взял ее руку.

— А я еще не совсем доволен, — повторил Вильсон и поднес руку Эннис к губам.

Ему показалось, что фонари на баке горят чересчур уж ярко. Он подошел, снял их и потушил. И вдруг кто-то лукаво и тихонько рассмеялся. Капитан обернулся, но — поздно! Эннис Гиссинг уже сбежала вниз.

The Skipper's Wooing (1897)

Рассказы