Петр Петрович Логинцев, человек очень общительный и энергичный, такой же непосредственный и немного сумасбродный, как дочь, всегда был чем-то увлечен.
Леля любила наблюдать, как он, подняв над головой колбу, победно потрясал ее содержимым или влюбленно всматривался в игольчатые кристаллы на дне. Он мог восторгаться всем: и дурно пахнущей смолой, и люминесцирующей тяжелой жидкостью, и отдельными кристаллами, иногда очень большими, выросшими в каких-то специальных условиях. Но особенно он любил сажу, черную, грязную сажу.
— Углерод-три. Понимаешь, это углерод-три — карбин?!! На Земле его нет. Но в спектрах далеких туманностей существует частица из трех атомов углерода. У нас он получен впервые.
Отец встряхивал пробирку и, приоткрыв пробку, высыпал порошок на воздух.
Тогда и Леля приходила в восторг. Матово-черный порошок сам вырывается, разлетаясь во все стороны, как будто каждый кристаллик — одноименный магнит и отталкивается от других.
Глубоко не вдумываясь в значение этих опытов, Леля понимала, что все это очень важно. И верила: из таких веществ будут строить электростанции, именно эти черные кристаллики, если не на ст. о, то во всяком случае на девяносто процентов, смогут улавливать энергию солнечного света.
Но это будет очень и очень не скоро. А Лельке нужен простор. Только широчайший воздух может дать ей чувство необычного. Как тогда, когда она мчалась по сверкающему насту. Навстречу просыпающемуся стланику. Ее даже подземелье не давило, она не боялась потеряться среди бесконечных галерей. Чувствовала — там неизведанное.
К полудню достигли знакомых сопок. На зеленой траве вспыхнул костер. Забулькала похлебка в котелке.
Ветер разносит дымок.
Лелька смотрит в небо. Оно сегодня совсем ясное.
— Мама говорит, — начала Лелька, — что есть планеты никакие. Это Меркурий. Там только камень и жар, холод и камень — больше ничего. Они не могут быть ни печальными, ни счастливыми. Им явно не повезло. Углерод остался минеральным, в виде карбонатов. Мама любит говорить о печальных планетах и о счастливых. Я расскажу когда-нибудь об этом. Сейчас я думаю: может быть, мама права и эти пластинки — частицы другой судьбы нашей Земли, судьбы очень печальной.
Впереди Лельки узкий луч фонарика. Для ориентировки он ей не нужен. Раз пройденным путем она может провести их в полной темноте.
Но луч пронырлив и любопытен. Он открывает поразительные вещи. У входа сияющие кружева из льда, такие тонкие и такие ажурные, что кажутся почти сверхъестественными… Причудливые драпировки опаловых натеков. Прямой туннель кончается горячим озером. Там пар заполнил подземелье. Темно и душно. Капилляры-ручейки вьются по стенам. То, что не успело сконцентрироваться, застыло у входа тончайшей хрустальной вязью.
Леля вела их в светящиеся гроты. Они тихонько, как в храм, вошли в сияющую пещеру.
Александр взглянул на индикатор. Радиоактивности никакой. Это и взволновало и обрадовало. Вот она, могучая интуиция. Интуиция — сила ученого. И она у него есть! И подгоняло нетерпеливое: почему?! Почему все светится вокруг?!! Лелька стояла рядом, в этом призрачном свете очень бледная. Ее пальцы, сжимающие потухший фонарик, слегка подрагивают, в узеньких плечах — сама решимость.
— Идем! Быстрее!
Но Эдуард наклонился у входа, прилаживая к недавнему сколу гальванометр. Вадим сосредоточенно заглядывает через его плечо.
— Постоянный! 75 вольт, — слишком громко говорит Эдуард.
— Только поэтому стены светятся, — прошептал Александр. — Тот же принцип, что и в лампах дневного света, — полупроводники. Пробы будем отбирать на обратном пути.
Ему, как и всем, хотелось идти все вперед и вперед — все дальше и дальше. И вместе с тем надо хоть в какой-то мере осмыслить увиденное.
— Кажется, я начинаю понимать, — продолжал Александр, — это карбид кремния! Но возможно ли?
Блестящая память Александра удерживает все.
На заре радио Лосев открыл электролюминесценцию. Карбид кремния под действием постоянного тока излучает очень приятный свет с коэффициентом полезного действия, близким к ста процентам. Но это свойство только очень чистого соединения. Как же оно может быть получено здесь? И откуда ток?
При первом посещении стены казались Александру ровными. Но теперь он рассмотрел выступы.
За одним скрылась Леля — юркнула, они не сразу поняли куда.
Узкая расщелина. Метра два отвесного спуска. Леля легко скользнула между стенами, но мужчины с грузом протиснулись с большим трудом.
Придерживая друг друга, они остановились на узкой, светящейся террасе. Под ними три такие же серо-голубые ступени. И темнота…
— Здесь не опасно, — ободряюще улыбается Леля, — высота ступенек метра полтора, спрыгнуть можно. А там, где темно, — опять туннель. Там очень мокро.
Они хлюпают по воде. Вода теплая, без всякого привкуса, без того дурманящего голову запаха.
Проход узкий. Со стен бежит. Идут бесконечно долго, неприятно продвигаться среди темной влаги. Впереди опять возникло голубое свечение.
Лелька останавливается, протягивает руку вперед.
— Это там… За поворотом.
Туннель действительно свернул. Перед исследователями открылся удивительный мир.
Гигантский грот с сияющими стенами. Низкое черное небо. Блики неровного света лежат на этом «небе», мертвом и блестящем от влаги. В центре грота бурлит гейзер, невысокий, шипящий, окутанный белесыми парами. Вода, упав на светящийся пол, растекается множеством ручейков. Эти ручейки притупляют сиянье камней. Вода с легким непрестанным шумом разбегается к стенам и где-то там исчезает.
— Вот они, вот они, смотрите, — шепчет Лелька.
Она набрала полную пригоршню разноцветных чешуек, но в ее руках они померкли, стали одноцветными.
Александр механически взял несколько штук. Но не мог отвести глаз от пола. Там камни светились неравномерно. И дело не в воде, которая легкой рябью скользила по ним. Такое впечатление, что от гейзера радиально расходятся полости, сложенные из разных пород.
— Что же ты не смотришь? — напомнила Леля.
Призрачный свет сейчас не устраивал Сашу. Он включил фонарик. И пластинки оказались не разноцветными, а все малиновые.
— Они в этом свете все кажутся разноцветными, — тихо Iговорит Лелька.
Саша изумленно взглянул на нее. И не узнал в этой притихшей девушке шумную Лельку. Оглянулся на ребят. Они тоже стали иными, немного ошеломленными, немного растерянными.
— Дело, видимо, не в свете, — негромко возразил Саша. — Вода — их среда. Там они полны движенья, «жизни», в них все время идут какие-то процессы. Вот и разное свечение. А в наших руках они мертвые.
Устало добавил:
— Отдохнем…
И только сейчас понял, что же самое удивительное в этом гроте. Исчезло эхо. Исчезла гулкость пещер. Как будто стены стали мягкими и приобрели способность поглощать звуки.
Сбросили вещевые мешки. И стояли, вслушиваясь в затихший мир.
Эдуард, вдруг что-то вспомнив, начал развязывать рюкзак, достал блестящую коробочку с матовым экраном. Александр одобрительно кивнул ему.
Через минуту обычным озорным голосом Эдик сообщил:
— Смею доложить — все в порядке. Никаких вредных газов в атмосфере нет: ни метана, ни окислов углерода, ни сероводорода. Разожжем костер…
— Нет! — остановил его Александр. — Пока не надо. Поужинаем всухомятку. В воздухе может быть органика. А прибор не улавливает, так как не рассчитан на нее.
Это очень неуютно: сидеть на камнях в однообразно сияющей пещере и есть холодную свиную тушенку.
После ужина разбрелись вдоль стен.
— Сколько их здесь! Сколько! — Саша сыпал сквозь пальцы чешуйки.
Лелька шла следом за Вадимом, но вдруг оглянулась. Вдоль противоположной стены, слегка вытянув руки вперед, согнувшись, неуверенно двигался Эдуард.
— Вадик! Посмотри, как призрак… Мы все здесь похожи на призраков.
На сияющем фоне фигуры людей казались черными, резко очерченными и очень уж неестественными.
— Тогда, одной, мне не было так страшно.
Вадим повернулся к ней.
— Ты устала очень, пойдем отдыхать.
— Утро вечера мудренее, — встретил их на таборе возглас Эдуарда. Он ворочался на камнях, стараясь поудобнее улечься в спальном мешке.
Саша не раз ночевал среди гор. Он любил бодрствовать у костра. Но всегда засыпал с трудом. Подолгу лежал, вглядываясь в звездное небо, вечно меняющееся, вечно другое. Неодолимое чувство беспредельности мира охватывало его. И он — частица этой беспредельности, и свежий ветерок, и насыщенный шорохами воздух.
Но сейчас небо давит своей чернотой и мертвенной неподвижностью. Все те же блики лежат все там же. Пропитанный парами воздух не шелохнется. Все так же глухо урчат ручьи, стекая к стенам.
Потолок давит каменной тяжестью. Он кажется низким, хотя до него метров двадцать. Пещера очень длинная и широкая. Потолок один не светится, а отражает отблески. Александр заметил, что отблески подвижны в центре, над самым фонтаном. Там все клубятся и клубятся округлые облака, такие мутно однообразные, усыпляющие.
— Кремнистые источники, — вспоминает сквозь сон Александр, — уникальное явление. Они известны только на Дальнем Востоке. Содержат в себе кремниевую кислоту. Но в каком, виде? Она в воде не растворяется. Коллоидная… В щелочной среде она не может быть коллоидной… А эти воды только щелочные…
Саша не помнит, чем кончился спор ученых. Но точно знает — такая вода излечивает многолетние застаревшие экземы… А какая же связь между этой водой и карбидом кремния, между коллоидной кремневкой и малиновыми чешуйками? Наверно, прямая.
«Ток-ток-ток», — отчетливо процокало что-то.
Звук шел из жерла гейзера.
Потолок сразу изменился, вернее его центральная часть. Туманные облака исчезли.
«Ток!» — четкая полоса пробежала по бликам.
«Ток!» — мелькнула вторая.
«Ток!» — третья…
— Что это? Боже мой! Что это? — Лелька села в своем спальном мешке. Саша увидел ее синевато-бледное лицо и широко открытые тревожные глаза. Не помнит, как оказался рядом. Обнял ее плечи сквозь