В девять утра поднялся Роман. У отца откуда-то взялась одна пол-литровая бутылка пива. Потягивая пиво, Роман смеялся, слушая рассказ Татьяны о том, как он ночью падал с дивана.
— Ну, надо же! — сказал он. — Как в детстве начал падать с кровати, так до сих пор, видно…
— Ты, наверно, края не чувствуешь, — сказал отец.
— Отец как упал, так и проспал, как бревно, не шелохнувшись, — заметила Татьяна. — А ты вертелся, вертелся, да и спикировал вниз. Причём два раза.
— Удивительно, — покачал головой Роман. — Я этого совершенно не помню.
Татьяна изобразила в лицах, как он в полусне карабкался на диван после первого падения, и Роман хохотал от души. Потом оба — и Роман, и отец — изъявили желание поесть. Татьяна принесла им бутербродов, но тут выяснилось, что кроме минеральной воды, пить нечего. Роман после вчерашней попойки очень хотел пива, и Татьяну послали в магазин.
— Купи две "полторашки", — заказал Роман, доставая из кошелька деньги и подавая их Татьяне. — Батя, тебе какого?
— Я люблю "Сибирскую корону", — сказал отец.
— Значит, "Сибирскую корону".
Татьяна оделась. Выйдя на крыльцо, она с непонятным внутренним содроганием покосилась на окно на шестом этаже: оно уже не светилось, но всё ещё притягивало к себе взгляд. Татьяна, ускорив шаг, заспешила в магазин, но по её спине всё-таки опять пробежали мурашки. Ей казалось, что тот мужчина смотрит на неё из окна.
В магазине кроме неё был ещё только один покупатель. Он стоял у кассы в отделе молочных продуктов, и Татьяна сначала не обратила на него внимания, сразу подойдя к винному отделу. Подав деньги и попросив пиво, она бегло глянула в сторону молочного отдела. Потёртая, видавшая виды кожаная куртка на широких плечах, чёрная вязаная шапочка, голубые джинсы, заляпанные грязью кроссовки — с виду ничего особенного, но, когда покупатель обернулся, Татьяна обмерла: это был тот самый мужчина в окне-маяке. Их глаза встретились, и он опять улыбнулся. В голове Татьяны промелькнула мысль: он не мог её узнать, расстояние было слишком большое.
— Девушка, возьмите пиво, — услышала она голос продавщицы и очнулась.
Торопливо засунув обе бутылки в пакет, она заспешила к выходу, выскочила на крыльцо и застучала каблуками по ступенькам.
— Девушка! — окликнул её мужской голос.
Вздрогнув, она обернулась. Этот мужчина смотрел на неё с улыбкой и протягивал ей какие-то деньги.
— Вы забыли вашу сдачу, — сказал он. — Деньги на дороге не валяются.
Голос у него был тоже обыкновенный — средний, каких тысячи. Пожалуй, он был мягким, ему немного не хватало зрелости — в нём прозвенели юношеские нотки. А ещё мужчина слегка картавил — едва заметно, но "Р" у него было мягкое, нераскатистое, воркующее.
Татьяна растерянно взяла деньги. Мужчина смотрел на неё и улыбался, и её сердце вдруг как будто провалилось в тёплую бездну. Они пошли от магазина рядом, в молчании, ступая по мокрому льду. Татьяна немного поскользнулась, и незнакомец подхватил её под локоть.
— Осторожно, — сказал он со своим нежным "Р".
У своего подъезда Татьяна замешкалась и посмотрела на незнакомца. Снова утонув в его добрых серо-зелёных глазах, она пробормотала:
— Мне сюда.
Он опять улыбнулся и кивнул. Татьяна почему-то не возразила, когда он поднялся на её крыльцо вместе с ней.
— Это вы смотрели на меня в бинокль, — сказал он.
Она мучительно покраснела, не смея поднять на него взгляд.
— Вы, наверно, думаете, что я подглядываю за людьми, — сказала она. — На самом деле я не имею такой привычки, просто…
— Вам стало интересно, — закончил он.
— Да, — подтвердила она с лёгким удивлением. — Меня заинтересовало ваше окно. Почему в нём горит лампа?
— Двор у нас тёмный, — ответил он. — Иногда бывает даже ходить опасно — особенно на таких каблучках, как ваши.
— И вы специально включаете лампу, чтобы людям было светлее?
Он задумчиво поднял взгляд на свое окно.
— Ну, я не сказал бы, что оно даёт уж очень много света…
— Не скажите, — неожиданно разоткровенничалась Татьяна. — Я вчера, например, шла в темноте из магазина и чуть не ступила в лужу. И только благодаря вашему окну я вовремя её заметила и не промочила ноги.
Они вместе посмотрели на лужу, и незнакомец улыбнулся широко и искренне. У него не хватало одного зуба на верхней челюсти — коренного, сразу за левым клыком.
— Я очень рад, — сказал он.
Они смотрели друг на друга некоторое время молча. Не зная, что сказать, Татьяна вспомнила:
— А я вчера видела, как один человек шёл здесь с фонариком.
— Что ж, очень правильно, — кивнул незнакомец. — Тут иначе просто нельзя.
Татьяна вдохнула утренний мартовский воздух. Голос у незнакомца тоже был какой-то весенний, лёгкий — как солнечный зайчик от зеркальца, резво скачущий по лужам. У Татьяны вдруг защемило сердце от предчувствия весны. Оно, как лёгкий хмель после бокала вина, влилось в её кровь и заставило выпрямить спину, зорче оглядеться вокруг себя и заметить, что весна — уже вот она, почти пришла.
— А как вы меня узнали? — спросила Татьяна. — Ведь я смотрела в бинокль, а вы — невооружённым глазом. Далековато от вашего окна до моего балкона.
Незнакомец солнечно улыбнулся.
— А я вас знаю, — сказал он. — И давно люблю.
Она засмеялась этому, как шутке, и незнакомец тоже засмеялся. Она, глядя в его удивительные ясные глаза, была уверена, что ничего дурного этот человек подразумевать просто не может.
— Мы с вами, похоже, давно в один магазин ходим, — сказала она. — Я вас раньше не видела.
— А я вас видел, Таня.
Она вздрогнула, и её собственное имя из уст незнакомого человека коснулось её кожи, как маленькая подтаявшая льдинка. Незнакомец снова засмеялся и слегка дотронулся до её рукава.
— Что вы, не пугайтесь. Вы, наверно, подумали, что я маньяк какой-то? Просто я в магазине как-то раз услышал, как один седой мужчина назвал вас Таней.
— Это был мой папа, — пояснила она.
— Простите, я не представился, — спохватился незнакомец. — Меня зовут Игорь.
— Очень приятно, Таня, — пробормотала Татьяна.
— Я знаю, — засмеялся Игорь.
Она тоже засмеялась — смущённо, но уже с некоторым облегчением. Игорь посмотрел куда-то вниз.
— "Сибирскую корону" любите?
— Что? — Татьяна не успела сориентироваться ни в пространстве, ни во времени, ни в обстоятельствах.
Игорь с улыбкой обратил её внимание на пакет, который она держала в руках, совершенно забыв о нём.
— Ах, да, — сказала она. — То есть, нет. Это — не мне.
— А кому?
— Это для Ромы и папы.
— А Рома…
— Мой брат. — К Татьяне окончательно вернулось чувство реальности, она как будто вынырнула из бассейна с тёплой водой на холодный воздух, и её кожа в тот же миг покрылась мурашками. — Извините, мне надо идти. Меня там ждут.
— Да, конечно, — сказал Игорь. — Не смею вас больше задерживать.
И он стал спускаться с крыльца. Татьяна смотрела ему вслед, но он почему-то не удалялся от неё. Когда Игорь обернулся, его удивлённый взгляд привёл её в чувство. Оказалось, что она шла за ним, как привязанная верёвочкой.
— Вы что-то хотели сказать? — спросил он со светлой улыбкой.
Татьяна сконфузилась, лихорадочно соображая и пытаясь придумать какой-нибудь вопрос.
— Я хотела спросить… Вам не мешает по ночам свет от вашей лампы? — выдала она наконец.
Он покачал головой.
— Я не каждую ночь бываю дома, — сказал он. — А так — ничего, не мешает.
Только сейчас Татьяна заметила, что у него в пакете было молоко, сметана и кефир. Она смотрела ему вслед, и её сердце вдруг сжалось в смертельной тоске и бешено рванулось из груди — туда, за ним. Хотя Игоря уже не было рядом, она всё ещё как бы чувствовала на себе взгляд его добрых глаз. Что-то по-неземному светлое было в этом взгляде, необыкновенное, но смутное, как воспоминание из прошлой жизни, и вместе с тем до боли знакомое. То, что было всегда — извечно, ещё до её рождения, до рождения её матери и матери её матери. Ей казалось, что эти глаза встречали рассвет тысячи лет назад, что они видели первый рассвет мира.
На этот раз она присутствовала на кухне и участвовала в разговоре, хотя, естественно, не пила ни капли. Разговор зашёл о том, как следует выходить из запоя.
— Сразу, резко это нельзя делать, — убеждал Роман.
Он сравнил это с неким физическим явлением, и разговор перешёл в эту область.
— Это можно сравнить с такой штукой, как самоиндукция. Вообще самоиндукция есть возникновение эдс индукции в проводящем контуре при изменении в нём силы тока. При выключении источника ток не прекращается моментально. Нет. Когда электрическая цепь размыкается, возникает такая эдс, то есть, электродвижущая сила, такая… В общем, она может во много раз превышать электродвижущую силу самого источника. Вот почему нельзя резко прекращать. Это может отрицательно сказаться на организме. Надо постепенно. Понимаете, Татьяна Михайловна?
— Я понимаю, — сказала Татьяна. — Но постепенно — это понятие растяжимое. Постепенно — это сколько? День? Два? А может, неделя? Вы тоже поймите, Роман Михайлович, что у нас времени-то как раз нет.
Отец, приподняв веки, снова начавшие тяжелеть, спросил невпопад:
— А кто её открыл-то, эту индукцию?
— Вообще электромагнитную индукцию открыл Фарадей параллельно с Генри, — ответил Роман. — Но мы говорили про что?
— Про самоиндукцию, — подсказала Татьяна.
— Верно. Хитрая штука эта самоиндукция.
Отец вмешался:
— Ты сначала сказал про электромагнитную индукцию.
— Да, а самоиндукция — это её частный случай.
— Да я знаю, ты меня не учи!.. Я сам тебя ещё поучить могу.