Сайра была мелковата, худая. Ковынев поморщился — почти тридцать процентов пойдет в нестандарт, обратно в море, чайкам в клюв.
Разгружались два судна — «Космонавт» и «Дракон». Нет, одно. Рыба шла только с «Дракона», хищно нахватавшего вчера этой мелкой сайры до клотика. А им, кулачкам, неважно, что мелкая, едва достигает минимальной нормы. Лишь бы центнеры. Лишь бы денежки…
А «Космонавт» уже пустой. Ватерлиния высоко. Красавец. Гедеэровской постройки. Рыба сейчас и так плохо идет, а тут своими руками приходится отнимать от путины, отдавать для нелепых экспериментов этим умникам на материке. Они за путину не отвечают. У них об этом голова не болит. Им бы докторскую защитить. И сами на остров теперь не приехали. Девку прислали. Ну да, если не выйдет — опыт проводила девка. Значит, плохо проводила. На другой год снова кого-нибудь пришлют. А пока денежки получают. Какими-то импульсами ловить сайру! Она и на свет не всегда идет. Сперва найди ее…
— Сколько ночью взяли? — спросил Ковынев вахтенного, читающего газету у сходней «Космонавта».
— Как будто около ста, — ответил парень и снова уткнулся бородой в развернутый лист.
Ковынев подозрительно пригляделся, прочел: «Литературная газета», хотел спросить, что там такого особенно интересного пишут, но промолчал, закурил. Он уже вторую путину косился на этого странного рыбака. На лове он работал как зверь, и любой капитан сейнера в любой час дня и ночи мог взять его себе в команду. Поговаривали, что малый этот не простой, с высшим образованием. Но в деле документов о том никаких не было. От всех общественных поручений он ловко ускользал, увертывался. Ковынев, разговаривая с ним, всегда чувствовал в глазах парня скрытую насмешку, может, даже издевку. И это, как ни странно, притягивало.
Ковынев вспомнил, что парня зовут Георгий Городецкий. Да, в самом начале этой путины он ввалился в штаб с телеграммой из Ленинграда: «Вылетай. Умирает мать. Соседи». Ковынев тотчас выписал аванс, отпустил.
— Ну что? Похоронил мать? — спросил Ковынев.
— Похоронил, — деловито ответил Георгий, не отрываясь от газеты.
Видно, очень интересные статейки печатают в «Литературной газете»… Ковынев хмыкнул и двинулся дальше, к «Дракону» — распекать кулачка-капитана.
Начальство отошло, Георгий стал свободно читать газету. Это была не статья. Это были стихи. Отрывок из поэмы. То с виртуозными рифмами, то вовсе без них. В общем, сплошной модерн. Автор публично клялся в любви к революции и народу.
Георгий читал, посмеиваясь в бороду. Автора он знал еще по школе. И после, в студенческие годы… Георгий смял газету в ком, кинул, поддал носком сапога. Но бумажный мяч отлетел недалеко, упал шагах в десяти, ветер катнул его под остановившийся конвейер, где корчились выпавшие из ящиков рыбешки.
«Значит, «Дракон» тоже разгрузился уже. Говорят, ребята с него черт те сколько зашибают. А я из-за поездки на похороны сколько могу в эту путину недобрать! Рублей семьсот могу недобрать — три месяца жизни в Клайпеде, Стасис, его прекрасная библиотека, дача на зимнем Рижском взморье, шахматы, побережье без курортников…»
Ему захотелось подняться на сейнер, где теперь отсыпалась по каютам вся команда, и тоже уснуть, чтоб скорей прошел день и настал вечер, когда снова надо будет идти в океан. Вкалывать. Чтоб зарабатывать на свободную зимнюю жизнь, будь она проклята! Может быть, он один во всем Союзе был так свободен. В последнее время по ночам даже страшно становится от этой проклятой, честно, вот этими лапами заработанной свободы…
Но сейчас он вахтенный у трапа. И кроме того, зря, что ли, ночью выбирал из ловушки попавших вместе с сайрой кальмаров и прятал их во льду, чтоб не протухли? Конечно, зря. На черта ему это пароходное знакомство с грустной девочкой? Женщин здесь на острове — я тебе дам, как говорит тралмейстер. Вот и все. Не нужно никаких красивых слов. «Книжку я ей обещал. А что она поймет в сочинении Генри Девида Торо «Жизнь в лесу»? Дурочка какая-то, думала, что я лесник… Впрочем, чистая девочка. Маечка. Глаза черные… Ей еще жизнь покажет — я тебе дам!»
Георгий зевнул, отогнул толстый рукав бушлата, глянул на часы. До конца вахты оставалось полтора часа. На заводе минут через полста смена кончится.
С берега ступила на пирс какая-то высокая, черноволосая женщина в красной куртке.
«Я ж видел ее на судне. Какая-нибудь корреспондентка, фифочка с материка. Явилась на высоких каблуках…»
— Вы отсюда, с «Космонавта»? — спросила Ирина.
— Да, что надо?
— Разрешите, я пройду к капитану.
— Нет, посторонним запрещен вход.
— Я Сергеева. Приехала из Владивостока проводить эксперимент на вашем сейнере. Разве вам не сообщили? С завтрашнего дня.
— Какой еще эксперимент?
— Узнаете позже. Вот командировка. Пропустите-ка меня к капитану.
— Капитан отдыхает.
— Спит, что ли?
— Капитан всегда на вахте. Про капитана, девочка, не говорят — он спит. Говорят — он отдыхает.
— Слушайте, мальчик, потрудитесь сказать своему капитану, что пришла Сергеева. Он должен был получить предписание Ковынева. Мне с вами болтать некогда.
— Ясно, — сказал Георгий. — А почему Ковынев выбрал именно наше судно?
Ирина промолчала, и Георгий, поднявшись по сходням, скрылся в надстройке.
Туфли были в грязи, один каблук уже ободран.
«Черт меня надоумил, пижонку проклятую, погубить английские туфли!»
Ирина поискала глазами, чем бы обтереть грязь. Увидела под конвейером какую-то скомканную газету. Достала ее. Начала очищать туфли.
— Капитан вас ждет.
Ирина отбросила газету. Осторожно пошла вверх по щелястым сходням.
Бородач почтительно посторонился, спросил:
— Эксперименты — надолго?
— Сначала придется переоборудовать судно, — ответила Ирина. — Сюда?
— Сюда. И направо. Там написано.
До конца вахты еще час десять минут. Георгий снова спустился на пирс.
«Надо бы узнать, что к чему. Еще каких-то экспериментов не хватало. — Он сплюнул в зеленоватую воду между сейнером и пирсом. — Кстати, эта фифа — знакомая Маечки. Не то переведусь, пока не поздно, обратно на тот же «Дракон».
Примерно через полчаса он увидел — с завода к столовке повалила толпа работниц.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Ветер ровно дул в лицо, относил тяжелый запах в бухту. Ветер играл полою распахнутой курточки, щекотал прядь над бровью. Руки казались не своими. И ноги, оказывается, устали тоже.
И все-таки в этой толпе Мая была, наверное, самым счастливым человеком.
Когда из попадающихся навстречу полузнакомых пароходных лиц (шла заступать вторая смена) кто-то крикнул: «Ну как там? Выполнили норму?», Мая, смутно улыбаясь, ответила: «Я еле полнормы сделала. Начинайте укладывать сбоку и сразу прижимайте! Требуйте, чтоб вам каждой показали!»
Идти одной из многих после немудреной, но трудной работы! Как и тогда на пароходе, среди поющих солдат, Маю приподнимала тайная прелесть жизни. Пахло йодом. Океаном. Над кратером вулкана стоял дымок.
— Майка, черт, постой!
Догоняла Ирина. Догоняла, выделяясь среди всех красной курткой, ростом, красотой. Нельзя было ее не любить.
— Иринка! — Мая ухватила ее за локоть.
— Ну как?
— Здорово! Хоть норму не выполнила. А у тебя?
— Упираются. Не хотят никаких экспериментов. Завтра ухожу с ними на ловлю.
— Завидно! А я завтра во вторую смену!
— Ты в столовку?
— А тебя, конечно, накормили?
— Я отказалась. Бежим скорей вместе!
Но в столовой было уже полно. Очередь длинным хвостом спускалась с крыльца.
Подруги нерешительно остановились. Торчать в очереди не хотелось.
— На материке еще настоимся, — решила Ирина. — Майка, айда обследовать местный магазин! Накупим еды, дома сварим.
— Айда! — азартно поддержала Мая. — Я ведь аванс получила, бешеные деньги — тридцать рублей.
— Это полезно, — заметила Ирина. — Мне дали только половину командировочных, остальные техник должен привезти.
И они двинулись к магазину. Он находился наискосок — в бараке на другой стороне улицы.
В магазине оказалось два отделения.
Сначала, не сговариваясь, направились вправо. Здесь продавались сервизы, магнитофоны всех марок, «Спидолы», часы, электробритвы, японские плащи и обувь, всевозможные пудры и кремы, книги и журналы.
Ирина с Маей померили дорогие японские плащи, удивились, что среди парфюмерии нет ни духов, ни одеколона, прошли налево.
Здесь свободно можно было купить: хлеб, масло, сахар, соль, спички, папиросы и сигареты ленинградской фабрики имени Урицкого, сгущенное молоко, жирную копченую колбасу, консервы всех видов, болгарский клубничный конфитюр и, конечно, сайру.
Девушки купили прямоугольную буханку серого хлеба, двести граммов масла, банку болгарского конфитюра и банку сайры.
Подавая сайру, продавщица с нарисованными ресницами сказала:
— Чего деньги переводите? Сайру у нас не покупают.
— Да ну? — поразилась Мая. — А у нас во Владивостоке за ней очереди!
— Сайры на заводе и так полно. Мне-то что? Покупайте на здоровье, — сказала вдогонку продавщица.
Они вышли на крыльцо магазина и увидели, что за это время здесь успела расположиться та самая тетка в салопе, что ехала с ними на «Кулу». Тетка сидела на ступеньках, разложив перед собой на перевернутом картонном ящике из-под сайры груду чесночных головок и помидоров.
— А говорили — витаминов нет! — сказала Мая. — Вы что, можете продать помидоры?
— А, студентки! — с сочувствием улыбнулась тетка. — Много наработали? Помидоры, так и быть, для вас — рубль. Небось авансу еще не получили?
— Получили! — похвасталась Мая. — Я, правда, только полнормы сделала.
— Ну ладно, тогда давай возьмем килограмм, — решилась Ирина. — У вас весы есть?
— На что весы! — дружелюбно улыбнулась тетка. — Выбирайте.
Пока девушки выбирали семь помидорчиков покраснее, за их спинами молниеносно выросла громадная очередь рыбаков.