дной клетке вызывает совсем другой эффект. Я не хочу больше отталкивать его от себя. Хотя это единственное правильное действие. В конце концов, я поклялась себе не стать его трофеем.
Взгляд Эштона на мгновение отрывается от моего лица, скользит к руке на его майке и обратно к моим глазам. Позади меня грубая бетонная стена стадиона, передо мной – Эштон, вокруг нас – только мерцание люминесцентных ламп, а над нами – ликование людей на трибунах.
– Я думаю, Вестлейк только что заработал тачдаун, – отмечает он, закатывая глаза. Даже когда я ушла, Гризли сильно отставали по очкам.
Однако поражение, похоже, не особо беспокоит Эштона. Его голос хриплый, а рука касается моих волос.
Я должна сказать ему, чтобы он перестал, но все мысли покинули мою голову, а рот отказывается формировать слова.
Чем ближе Эштон подходит ко мне, тем сильнее я чувствую его запах, хотя нас по-прежнему отделяют несколько миллиметров. Мучительные миллиметры, которые я хочу преодолеть. Это последнее, что я должна делать. Я не обнимаю незнакомых парней. Не таких парней, как он. Я вообще никого не обнимаю. Потому что это только все усложняет, а моя жизнь и так достаточно запутанна. Это одна из причин, по которой я давно должна была уйти, а не ждать поцелуя, который витает между нами.
Я закусываю нижнюю губу и опускаю взгляд. Эштон замечает проведенную мной невидимую границу. Он не подходит ближе. Что меня удивляет. Но и не отдаляется. Более предсказуемо.
– Я все еще надеюсь на свидание, – шепчет он. – И если для этого мне придется обзвонить все службы эзотерической помощи в этом городе, я это сделаю.
– Номер… я не знала, что мне стоило делать.
– О’кей. Я это заслужил. Возможно, я переборщил с тем, что ворвался на занятие. Извини. Но можно сказать, что моя выходка доказывает, как сильно я хочу этого свидания.
– Свидания, да? – тихо спрашиваю я. Уверена, его интерес продлится не дольше, чем это свидание. И все же все во мне горит желанием сказать: «Да».
Он кивает и выглядит очень серьезным.
– Мне нужно пятнадцать минут, чтобы принять душ. Потом мы могли бы сходить куда-нибудь поесть.
Я уже опаздываю.
– Я не могу, – говорю я, игнорируя желание остаться. Здесь, с ним.
– Скажи: «Да», – настаивает он. Губы все еще так близко к моим, что наше дыхание смешивается. Издалека я слышу финальный свисток и звуки нарастающего ликования. Шум возвещает о потоке толпы. Первые люди уже стекаются к выходам, возвращая меня в реальность, и наконец мне удается восстановить безопасное расстояние между нами. Если я не уйду сейчас, то пропущу свой автобус. И обязательно сделаю то, о чем потом пожалею. Поэтому я бормочу короткое: «Прости», – прежде чем резко повернуться и ускользнуть с потоком людей, которые тем временем несутся по проходам.
Толпа, которая не позволяет Эштону пойти за мной. Он стоит и смотрит мне вслед. Но вместо злости или огорчения я вижу только боевой дух в его глазах, когда бросаю последний взгляд через плечо.
Глава 12Эштон
Мы чуть не поцеловались. Наверное, я не должен быть таким опьяненным. В конце концов, после этого Харпер оставила меня и второй раз за неделю растворилась в воздухе как чертова фата-моргана [1]. Что странно, я не злюсь из-за этого.
Я просто хочу знать, почему она постоянно исчезает. Почему она не дает свой номер. Между нами не химия. Это взрыв. Полная программа. С ангельским хором и сверкающим дождем, как сказала бы Бекка. Я размышляю как одержимый безвкусицей идиот. К счастью, фоновый шум из грязных шуток, хлопанье дверей шкафчиков и шум воды в душе раздевалки немного смягчают все это.
Уилл появляется рядом со мной и плюхается на деревянную скамейку перед своим шкафчиком.
– Где ты был? – с упреком спрашивает он. Необязательно добавлять: «Когда Вестлейк надрал задницу нашей команде».
Как будто со скамейки я мог что-то с этим сделать. Наши защитники дырявее швейцарского сыра, а нападающие, во-первых, больше не должны выходить на поле, а во-вторых, недостаточно хороши, чтобы всерьез противостоять Вестлейку. Ничего бы не изменилось, если бы я увидел печальный конец игры.
Тем не менее, ненормально бросать команду, чтобы бежать за Харпер.
– Извини, – говорю я и делаю это как можно более сокрушенно. Потому что на самом деле мне не жаль. Нисколечко.
– Это не ответ, – ворчит Уилл.
– Мне нужно было кое-что уладить, – я подмигиваю ему и замолкаю, вместо того чтобы рассказывать о головокружительном почти поцелуе. Еще на какое-то время я хочу оставить этот момент только для себя, прежде чем скормить его Бекке и Уиллу, чтобы они смогли подшучивать надо мной. У них осталось еще достаточно причин с моей последней выходки. Звонит телефон. Я бросаю взгляд на номер, прежде чем убираю смартфон в карман своей толстовки.
– Твоя мама?
– Она не Волан-де-Морт. Тебе не нужно понижать голос, когда говоришь о ней, – я пожимаю плечами и складываю вещи в сумку. Даже если я знаю, что Уилл не купится на мое якобы наплевательское отношение. Мы знакомы с первого курса. Три года. Уже через тридцать секунд после первой встречи я знал, что он будет мне как брат. Те тридцать секунд, которые понадобились ему, чтобы спасти мою задницу в первый день здесь, не позволив пристать к дочери декана, что, вероятно, стоило бы мне места в университете.
– Возможно, тебе стоит ответить, – Уилл неуклюжим жестом указывает в сторону телефона, который все еще пронзительно гудит, приглушенный тканью толстовки.
Я игнорирую его предложение, потому что у меня нет желания разрушить явно хорошее настроение псевдообязательными звонками от мамы. Она жила ради Эммы. Теперь она скорбит. Уже четыре года. И каждый, кто чувствует хоть искру радости, в ее глазах предатель. Я – предатель. Потому что у меня есть мечты. Потому что живу. Я не буду слушать эту ерунду. Не сегодня. Честно говоря, меня удивляет, что она так упорно работает над тем, чтобы успокоить свою совесть. Это что-то новенькое.
– Все порядке, приятель? – Уилл заключает меня в короткое объятие, которое ничего не говорит остальным из команды, кроме того, что мы лучшие друзья, которые поддерживают друг друга после неудачной игры. Только мы знаем, что мой мрачный вид не имеет ничего общего с футболом.
– Да, все в порядке, – вздохнув, отвечаю я. – Я подожду тебя снаружи.
Спустя пять минут Уилл врезается в меня. Его мокрые волосы торчат во все стороны, и он пахнет так, как будто упал в ванну, полную лосьона после бритья.
– Ты воняешь, – для верности я делаю шаг в сторону.
– Умираю с голоду, – жалуется он. – Надеюсь, Бекка приготовила ужин.
Я даю ему подзатыльник.
– Этой фразой ты стопроцентно разрушишь все свои усилия. – Если есть что-то, что Бекка ненавидит, так это устаревшие представления о гендерных ролях, которые активно поддерживают ее родители. Я протягиваю Уиллу злаковый батончик, который уже несколько недель валяется в моей спортивной сумке, и смотрю, как он вдыхает его запах. – Надеюсь, этого достаточно, чтобы удержать тебя на плаву до ужина, дива. Я не хочу быть виноватым в семейной ссоре.
Лицо Уилла темнеет.
– Я не знаю, что происходит между тобой и библиотечной мышью, но не у всех нас медовый месяц. Между мной и Беккой после свидания все… – он взъерошивает волосы, – запутанно.
Это довольно точно описывает ситуацию между Харпер и мной. Тем не менее я думал, что Бекка и Уилл находятся за пределами этой точки в своих отношениях.
– Ваши отношения не выглядели запутанными, когда ты поцеловал ее на днях.
– Это был поцелуй в щеку. И с тех пор мы никуда не продвинулись. Она считает меня милым, – Уилл измученно закатывает глаза. – Милым. Это просто максимально опасная атомная авария.
– Это плеоназм, – сухо отмечаю я, выводя Уилла из себя таким образом, что он на мгновение забывает о романтическом увлечении.
– Это что? – он выглядит потрясенным.
– Атомная авария всегда максимально опасная, – объясняю я. – Плеоназм, как белая плесень. Ненужное дублирование одного и того же значения, – я пожимаю плечами.
– Иногда ты меня пугаешь. Откуда ты знаешь подобные слова? – Уилл морщит лоб. – Я имею в виду ты изучаешь кино, а не литературу, – он замолкает.
У него есть неподражаемый талант находить самые больные мозоли других и сильно давить на них. Моя мозоль – это моя сестра.
Эмма так раздражала меня своей китайской грамотой, которую взяла на вооружение ради своей мечты изучать литературу, что даже сейчас, через четыре года после ее смерти, такие слова, как «плеоназм», все еще мелькают в моем мозгу. Она так и не поступила в университет.
– Прости, приятель, – Уилл прислоняется к стене рядом с нашей входной дверью, я открываю ее и вижу, как он пытается подобрать нужные слова.
– Все нормально, – говорю я и надеюсь, что он перестанет. Вместо жалости я предпочел бы, чтобы он отвлекал меня битвой в плейстейшн.
– Сыграем раунд? – спрашивает он.
Я киваю. Уилл только что сам себя реабилитировал.
– Ну что, футбольные герои, – встречает нас Бекка. Она превратила кухню в поле битвы и теперь сидит посреди овощных очисток, упаковок, кастрюль и сковородок и ест китайскую лапшу из картонной коробки службы доставки на углу Марпл-стрит.
– Тебе что-то сделала кухня или это художественный проект? – я отодвигаю замученный цукини в сторону и ставлю свою сумку на крошечный клочок столешницы, который только что освободил.
– Я пробовала приготовить новое блюдо из интернета, – она тыкает деревянной палочкой для еды в айпад, который лежит рядом с ней. – Выглядел не так уж сложно, но почему-то конечный результат не очень соответствовал фотографии. Я предусмотрительно избавилась от него, – она поднимает деревянной палочкой бумажный пакет, содержимое которого источает запах азиатской еды, и покачивает его перед моим носом. Я вздрагиваю и обнаруживаю под горсткой салфеток еще две картонные коробки.