И она получила дар от Люгербеца. Прислушалась к внутренним изменениям, закрыла на секунду глаза, повела рукой… и в ней появилось яблоко.
— Яблоко, — ровным голосом произнесла Джиданна.
Она откусила кусок. Яблоко было крупным, но зеленым и кислым.
— Я получила большое, зеленое и кислое яблоко, — совсем уже бесстрастно прокомментировала волшебница. — Теперь у меня всегда будет яблочный пирог.
Она отшвырнула надкусанное яблоко и сотворила новое. То оказалось точно таким же, как предыдущее.
Но предыдущее при этом растворилось в воздухе.
— У меня не может быть более одного яблока одновременно, — подытожила Джиданна. — Если я создаю второе, то первое исчезает. На пирог не хватит.
Она еще немного поэкспериментировала, изучая возможности этой жалкой, но все-таки Сущности. Оказалось, что при создании второго яблока исчезает только несъеденная часть первого. Проглоченное остается проглоченным. И даже откушенная часть остается во рту. При этом не важно, съела ли его сама Джиданна или кто-нибудь другой.
— Ладно, не так уж и плохо, — наконец пожала плечами волшебница. — По крайней мере, от голода теперь точно не умру. Хотя я бы предпочла окорок.
— Фрукты полезнее для здоровья, дочь моя, — наставительно заметил Дрекозиус.
Он единственный еще не сделал выбора. Взвешивал все «за» и «против», прикидывал возможности.
Очевиднее всего казался Космодан. Отец Богов, верховный владыка Сальвана. Но в том-то и проблема. Тучегонитель — не бог чего-то конкретного, как остальная севига. Конечно, у него тоже есть своя стезя — он хозяин небес, облаков и туч, грома и молнии, дождя и града… но в первую очередь он просто самый главный. И совершенно неизвестно, какой дар он может дать.
Какой угодно может.
И потому Дрекозиус, взвесив все «за» и «против», коснулся когтистой лапы Якулянга. Звездный Дракон — не самое популярное божество в севиге, и поклоняются ему в основном обитатели болот и те народы, что покрыты чешуей… но именно это и стало для Дрекозиуса решающим аргументом. Наверняка люди редко возносят Ползущему свои молитвы, так что ему будет приятно, и он не поскупится.
И каким же было его разочарование, когда он осознал, что ему досталось. Дар Спящего Человека. Возможность в любой момент по своему желанию погрузиться в сон.
— Я приму это смиренно и с благодарностью, — не очень убедительно произнес жрец.
А вот Джиданне Сущность Дрекозиуса очень понравилась. Рядом с ней ее Яблоко уже не казалось таким гоблинным.
— А у тебя что? — спросила она Плаценту.
Тот зло скрипнул зубами, раскрыл рот… и заговорил на непонятном языке.
— Фоку дегура, сакитне тахора! — сплюнул он.
На лице Мектига отразилось непередаваемое изумление. Он повернулся к Плаценте и спросил:
— Ты знаешь оксетунг?
— Галатиль фиста га, стродинн, — скривился полугоблин.
Изумление Мектига сменилось гневом. Он почти мгновенно переместился к Плаценте, стиснул его шею и очень тихо сказал:
— Прощаю один раз. В следующий — убью.
Дрекозиус тихо сказал Джиданне, что слово «стродинн» на оксетунге означает мужеложца. И это, возможно, худшее оскорбление для дармага.
Когда Мектиг отпустил полугоблина, тот хрустнул шеей и начал бешено изрыгать брань на всех языках Парифата:
— Нья ку се те е-ба монате, бабука! Чонга умаоемао илеасини со’о! Гуй де ни та ма де, во хен ни! Гобло турку трикасетранг и дертерзог!
— Вот это действительно удивительно, — покивал Дрекозиус. — Оксетунг, билетанди, обезьяний, ю-ян, орчанг… сын мой, неужели ты овладел всеми этими языками? Или… быть может, ты просто получил возможность на всех них браниться? Могу ошибаться, и прости, если ошибаюсь, но пока что ты не произнес ни одного слова, не относящегося к обсценной лексике…
— Уаль иси гармасимхосохосоло! — огрызнулся Плацента.
— О, а это эльфийский! — оживилась Джиданна. — У нас в общаге была одна эльфка… интересно, где она сейчас… Ты что сказал-то, кстати?
— Он просто послал нас в анналы, дочь моя, — скорбно улыбнулся Дрекозиус.
— А вы что, знаете эльфийский, отче?
— Я знаю десять языков, дочь моя.
— Недурственно. И какие же?
— Парифатский, сальванский, эльдуальян, оксетунг, гоблинский, орчанг, билетанди, обезьяний, ю-ян и бранный ньявлингуал.
Джиданна глянула с завистью — сама она знала только парифатский, паргоронский и язык Каш. Причем Каш — язык чисто прикладной, для составления заклинаний. Говорить на нем никто не говорит.
А паргоронский Джиданна знала очень плохо. Брала его в свое время факультативом, но потом долго гадала, зачем ей это вообще понадобилось.
В итоге своей новой Сущностью доволен остался только Мектиг. Да и тот больше по нетребовательности. В конце концов, его Самозатачивающийся Клинок ненамного лучше самого обычного оселка.
Но по крайней мере из Шиасса искатели Криабала выбрались. Вернулись в мир живых. Снова оказались под синим небом и ярким солнцем… точнее, под звездным небом и яркой луной.
Никто не знал, сколько точно дней они провели в мире мертвых. Там никому всерьез спать не хотелось. Но когда они вернулись… усталость навалилась тяжеленным камнем.
И голод тоже пришел. В желудках словно зарычали огромные волки. Вот когда Джиданне пригодилось ее Яблоко — она принялась творить одно за другим, обгладывая почти до черешка. Этими же волшебными плодами напитались и остальные — но не раньше, чем волшебница объелась так, что раздуло живот.
Белке она отдала один из самых крупных, но треснувших самоцветов.
Куда они попали, никто не знал. Оказались посреди какой-то рощицы. Рядом мерцала ажурная арка, ведущая обратно в Дарохранилище, чуть подальше с журчанием бежала речка, а за ней, еще дальше — темнела крепостная стена. Похоже, замок или город.
— Дойдем, поищем постоялый двор?.. — для проформы предложил Дрекозиус.
— Нет, — мотнул головой Мектиг, укладываясь прямо на траву. — Я хочу спать.
Никто не стал спорить. У всех головы словно налились свинцом и тянули к земле. Не хватило сил даже развести костер — впрочем, это и не требовалось. Неизвестно, куда вывел их Ахлавод, но по крайней мере здесь было тепло.
— Спокойной ночи, дети мои, — пожелал Дрекозиус, как бы невзначай подвигаясь к Джиданне. — Да осенит вас крылом Якулянг.
Глава 5
В Пиршественных палатах было страшно шумно. Цверги орали, пели песни и звенели кружками. В воздухе стоял такой густой дух, что кружилась голова. Пахло жареным и тушеным мясом, свежим хлебом и пряными кореньями, крепчайшим элем и хмельным медом.
Никогда в жизни еще Фырдуз не был в таком огромном зале. Он почти не видел стен. Под потолком висели мощные солнцешары, и свет заливал каждый уголок, но гостей было так много, что все скрывалось за пышными одеждами и бородами.
Воевода Брастомгруд представил кобольда как своего личного гостя. Рядом с воеводой Фырдуз и сидел, ожидая окончания пира. Ему тоже поставили огромное блюдо, ему тоже накладывали яства и подливали напитков, но он ужасно робел и смущался. Боялся опростоволоситься перед всеми этими важными цвергами.
Направо он вообще старался не поворачиваться. Слева-то сидел старик Брастомгруд, который хоть и воевода, но не особенно страшный. Очень даже свойский дядька.
А вот справа… Фырдуз дрожал от мысли, что сидит по левую руку от самого принца Перетрекумба. Старшего сына его королевского величества. Известный фат и пустозвон, он любопытничал ко всему необычному — и при виде кобольда с оккупированных земель сразу загорелся, велел посадить его подле себя, начал было даже расспрашивать… но моментально о нем забыл, едва стали разносить закуски.
Но Фырдуз-то не забыл. Когда подали деликатесные плоды Сверху, он даже отказался брать оранжевый и круглый. Однажды Фырдуз его уже ел и помнил, что тот брызгается соком, когда его чистишь.
Забрызгать соком принца будет невыносимым срамом.
Вместо этого он взял сладкие пурпурные шарики, которые воевода назвал «черешней». Те оказались очень вкусными, но с очень большими косточками. Выплевывать Фырдузу было неловко, поэтому он незаметно их глотал.
А вот принц Перетрекумб не был так щепетилен. Он лопал все, что перед ним ставили, перемазал бороду мясным соком и даже забрызгал соусом собственную лысину. Лысина у него была знатная, блестящая, увенчанная огромным родимым пятном. В народе шептались, что это знак его королевского достоинства.
Аккурат напротив Перетрекумба восседал его младший брат, Остозилар. Абсолютно не похожий на старшего. Прямо-таки субтильный по меркам цвергов, узкоплечий, длинноволосый. Вместо косматой неряшливой бородищи — аккуратно расчесанная, умащенная маслом бородка. Вместо красного от эля толстенного носищи — небольшой нос очень правильной формы. Вместо мутных, но добрых буркал — острый, но злобный взгляд.
Ну а между принцами, во главе стола сидел их отец, король Тсаригетхорн. Очень старый, абсолютно седой и весь скрюченный цверг. Его лицо словно превратилось в одну сплошную морщину.
Кресло, в котором его разместили, было огромным. А король — маленьким. Он занимал едва половину сиденья, был обложен подушками и поминутно кашлял. Ел он тоже очень мало, большую часть пира мусоля одну-единственную лепешку с грибами.
И ему не было дела ни до Фырдуза, ни до его новостей. Через посредство Брастомгруда кобольд наконец передал послание от Тревдохрада и на словах рассказал все, что уже рассказал воеводе… но это никого не заинтересовало. Король только уставился на него пустым взглядом и промямлил:
— Так вы бежали от хобиев?.. Поразительно…
После этого он смолк, предоставляя остальное своим сыновьям, советникам и воеводам.
Те, однако, отнеслись к известиям равнодушно. Перетрекумб выслушал историю Фырдуза с любопытством, но только лишь как занятную историю. Кажется, он вообще не осознал, что это все правда, что хобии и йоркзерии действительно обложили границы Яминии.
Остозилар же принялся гневно фыркать. Именно он читал вслух послание Тревдохрада — читал вслух, громко, с выражением… и с язвительными комментариями. Каждое слово он нещадно критиковал, переиначивал и открыто издевался. В его изложении Тревдохрад получался бездарным дурачком, пошедшим искать вчерашний сон.