— Кто это такая? — шелестело в толпе.
Выходя из дамской комнаты, она неожиданно налетела на своего шефа.
— Света, как вы сюда попали? — Его удивление было неподдельным.
— Меня пригласил Герман Кириллович, — по привычке отчиталась Света.
— Кто это? — недоумевал шеф.
Света кивнула в сторону зала и постаралась быстрее исчезнуть.
В половине второго ночи, когда она призналась, что устала, Герман Кириллович настоял на том, чтобы проводить ее до дома. Они вышли из театра, тут же невдалеке заурчала машина и, ослепляя ярким светом фар, подъехала к ним.
— Спасибо вам огромное, у меня давно не было такого праздника, — сказала Светлана. — Такое чувство было только однажды, когда мама мне достала билет на елку в Кремль, там было так хорошо!
Тронутый ее признанием, Герман Кириллович только крепко сжал ее пальцы.
— Знаете, — оживилась вдруг Светлана, — у меня есть чем ответить! Я приглашаю вас завтра на открытие ночного клуба!
— «Эркюль Пуаро»? — И Герман Кириллович заскрипел глянцевой карточкой приглашения.
Она сникла.
— Вы придете? — поинтересовался ее спутник.
Машина затормозила у подъезда.
— Не знаю… — Она была действительно в смятении.
— Я буду очень ждать, — низким, вибрирующим голосом произнес мужчина, помогая ей выйти из машины.
— Наконец-то! — встретил ее у порога муж.
Светлана застыла в ужасе: «Он все знает!»
Негнущимися пальцами она стала расстегивать плащ:
— В чем дело?
— Витька заболел! Температура — тридцать девять, я ему дал ампиокс и димедрол. Сейчас спит, наверное, заразился от кого-нибудь в школе.
Не дослушав, Света прошла в комнату к сыну, там было тихо, горел ночник, тикали часы. Присев на кровать спящего сына, она глубоко и с облегчением вздохнула. Хорошо, что теперь не надо мучиться, разрываться, решать, идти или не идти на открытие клуба. Все встало на свои места, как примерная мать, она останется дома рядом с заболевшим сыном. Приглашение пропадет, но ничего не поделаешь, зато душа на месте. Света поправила одеяло на разметавшемся во сне Витьке и пошла на кухню.
— Ты чего так долго? — поинтересовался муж, откусывая от огромного бутерброда с ветчиной. — Работа?
— Ага, — устало выдохнула жена, — пойду спать. — И, еле волоча ноги, направилась в ванную.
Стоя под душем, она ощутила бездонную пустоту, все затихло, заглохло внутри, словно кто-то вынул из нее внутренности, оставив только оболочку. Когда взгляд упал на радужно сиявшую под светом лампы струю воды, она вспомнила все — освещенная ярким светом сцена, переливчатые грани хрустальных бокалов, вспышки фотоаппаратов, бриллиантовый блеск украшений дам. Света сидела на краю ванны, раскачиваясь из стороны в сторону словно заведенная. «Все прошло, ничего уже не будет», — сказал ей со стороны чей-то голос. «Не дождется Герман свою Пиковую даму», — билась в раскалывающемся от боли виске злая мысль. Выйдя из ванной, Света взяла свою сумочку и выудила квадратик приглашения. «Действительно на два лица», — напоследок прочитала она и с остервенением разодрала приглашение на кусочки. Чтобы забыться скорее, она проглотила таблетку снотворного и провалилась в сон.
Все воскресенье Света жила по инерции, машинально делала домашние дела, ставила сыну горчичники, говорила по телефону с матерью и, отрешенная, чужая ко всему, ждала понедельника, чтобы выйти на работу, словно там можно было найти облегчение мучившей ее боли.
Действительно, привычный круг обязанностей, капризы компьютера, перепалка операционисток и, наконец, шумный приезд на работу шефа помогли ей взбодриться, отогнать от себя муторную тоску.
— Ну, Светлана, ну даешь, — сказал шеф, когда она внесла в его кабинет поднос с кофейником, — тихоня-тихоней, а с такими крутыми по тусовкам гуляешь! Я поражен.
— С какими крутыми? — недоуменно спросила Светлана.
— Ты что, прикидываешься или у тебя таких много? — Шеф рассмеялся своей шутке. — С депутатом Госдумы Шавриным Германом Кирилловичем кто в Ленкоме был, я, что ли? Это же такой «козырный туз»! Предупреждаю, Светлана, он женат. Да ладно, не смотри так на меня. Чего же ты вчера не пришла на открытие клуба? Он все время оглядывался, не тебя ли искал?
Светлана с силой захлопнула за собой обитую кожей дверь кабинета шефа и уселась за компьютер.
«Присвойте имя файлу», — светилось окошечко на экране.
«Туз», — простучала Света по клавишам и рассмеялась.
СОЛЬНАЯ ВАРИАЦИЯ
Не находя себе места, она кружила по комнате, натыкаясь на мебель, бессмысленно вертела в руках пульт дистанционного управления телевизором, брала в руки нитку с иголкой и откладывала их после первых стежков.
Аня ждала. Сыр и ветчина, веером разложенные на тарелочке, уже засохли, мясо в духовке покрылось неаппетитной коркой и выглядело как подошва ботинка в слякотную погоду. «Подожду!» Еще не верилось, что он не придет. Шампанское в морозилке стало похожим на маленький айсберг в бутылке. Ожидание было невыносимой пыткой. «Еще час, полчаса, еще пятнадцать минут…» — уговаривала она себя. Когда все пределы приличия и запасы терпения истощились, Аня свернула скатерть на манер самобранки и, выйдя на балкон, перебросила ее за перила. Скинув нарядный свитер и пестрые леггинсы прямо на пол в ванной, она шагнула под горячий душ, смывая с лица краску ожидания, а с тела — напряжение надежды.
Аня не слышала трезвонившего в три часа ночи телефона. Утреннее пробуждение было горьким — вчерашнее разочарование разлилось по лицу, как разливается желчь у больного тяжелой формой гепатита. «Надо начинать жить», — сказала себе Аня и сварила обжигающий горький кофе. Вчера она решила, что не поедет на класс, но вчера — это уже отрезок старой жизни. Сегодня она начнет все сначала. Для того чтобы выкинуть дурацкие мысли из головы, она соберется и покатит по холодной, морозной погоде на утреннюю субботнюю репетицию. Собрав сумку, натянув теплый пушистый свитер, Аня вышла из дома. Еще только брезжил рассвет, воздух был сух и морозен, Аня вдохнула его с наслаждением. Ей почудилось, что она вырвалась из темницы, в которой была узницей долгие пять лет, а сейчас дышалось легко и свободно. Ее квартира теперь казалась старой, отработавшей свое декорацией, на фоне которой разыгрывались разные сюжеты из ее жизни. Но постановка устарела. «Ремонт, что ли, сделать?» В Ане закипела жажда деятельности.
Конференц-зал одного бывшего Всесоюзного научно-исследовательского института сдавался в аренду. Из него были вынесены все стулья, у стен поставлены импровизированные станки. Бдительный вахтер у входа в НИИ пропускал артистов небольшой труппы классического танца строго по списку. Он явно не одобрял решения дирекции сдать зал такой несолидной организации.
— Шум, гам, топот, девицы полуголые — противно смотреть! — ворчал недовольный сторож.
Поэтому каждый раз, сердито сопя, вахтер медленно сверял фамилию, стоящую не предъявляемом документе, с фамилией из списка. Аня всегда бурно реагировала на вредного старика, но сегодня он показался ей вдруг чудаковатым и милым. В тесной раздевалке, как и следовало ожидать, вяло копались около десятка человек. Травили анекдоты, плели небылицы, красили глаза, на скорую руку подштопывали туфли. Суббота — смерть как не хочется ехать на утренний класс. Дома ждут мужья, свободные от школы дети, стирка, уборки, невыясненные отношения и прочие домашние хлопоты.
— Встали, встали, где вы там, честной народ! — закричал Гера, репетитор.
Это вошло в привычку — ко всем он обращался «честной народ», к женщинам — «мать», а к мужчинам — «отец родной». Гера был незлобив, всегда в хорошем расположении духа и вечном состоянии должника — в труппе не было человека, у которого Гера не стрельнул хотя бы раз в жизни десятку. Со стоном небольшая горстка пришедших на класс энтузиастов выстроилась у станка. Сегодня Ане виделось все совсем иначе — как будто ее глазами за происходящим следил чужой человек. Она оглядела ребят — недаром вахтер не верит, что это артисты. Смех! Один в спортивных штанах и ветхой футболке — сувенир, привезенный с гастролей сто лет назад. Гера ходит в шароварах шестидесятого года выпуска с дырой на колене. Девчонки — кто во что горазд: леггинсы, шерстянки, у кого-то поясница замотана шарфом, на ком-то свитера и трико. И у всех, абсолютно у всех, грязно-черные, затертые до дыр туфли. Сразу и не объяснишь, что так удобнее заниматься, что свитера и рейтузы отлетят в сторону сразу после первых упражнений, как только разогреются мышцы, и что старенькие, штопаные туфли — самые любимые и удобные для ежедневных занятий. Аня машинально повторяла заученные комбинации экзерсиса, приседала, поднималась, наклонялась. Мысли текли сами по себе, отгонять их не хотелось.
— Ракитина! — закричал Гера. — Ты что, озверела?
Аня очнулась.
Гера смотрел на нее с выражением бесконечного ужаса.
— А что? — рискнула спросить она.
— Мы давно здесь уже жете делаем, а ты спишь! Проснись и пой!
Тандю, жете, релеве лянт, фраппе, сутеню — эти нерусские слова вросли в ее мозг, как ноготь врастает в палец. Иногда Ане кажется, что это — единственное, что она знает, чему ее однажды научили в жизни. Исчезни они — исчезнет Аня, все эти люди, стоящие у палки, и целая армия балетных, мелькнувших однажды на миг и канувших в Лету.
Аня Ракитина всю жизнь считалась способной. Когда маленькую, тоненькую как былиночка Нюту привели на экзамен в балетное училище, она втайне надеялась, что ее не примут. Потому что Аня мечтала стать летчицей. Но родители, истерично помешанные на балете, готовили дочь в балерины — они таскали ее на все балетные спектакли, отыскивали древних старух — преподавателей классики и мечтали о Нюте, одетой в белую пачку Одетты. Родительская мечта сбылась — Ане приходилось танцевать отдельные вариации из «Лебединого». В клубах, Домах культуры, на шефских концертах, до тошноты, до ненависти к непревзойденному шедевру классики. Озлобленную на весь мир, затурканную, как котенка, на одном из таких мероприятий ее обнаружил Кирилл и взял к себе в труппу. Выпущенный из училища на четыре года раньше ее, Кирилл имел достаточный опыт работы на сцене, закончил ГИТИС, создал свою труппу, ставил танцевальн