И вот Сережа, плавая где-то между темными волнами забытья и запертой комнатой, где устоялся болезненный, душный воздух, пытался понять, представить те слова, которые читала своим усталым голосом мать. Но все расплывалось; просачивалось...
Перед ним появился огромный экран, за котором набухало ядовитым желтым цветом гороподобное облако; в центре его кислотной тусклой слезой пульсировала слеза, источник отвратительных слизистых монстров, которые летели без конца из этого облака на Сережу, а он, меняя в руках всевозможное оружие, без конца крушил этих чудищ, он кричал от отвращения, он хотел вырваться, он хотел убежать, он хотел совсем, совсем иного; но не в силах был хотя бы сойти с места: бездыханные монстры падали и падали, погребая его постепенно под своей массой.
Он задыхался; он рвался куда-то вверх, прочь от этого ядовито-желтого облака, он закричал в отчаянии - два имени слились в один отчаянный вопль:
- СВЕТОЛИЯ!!!
* * *
За окном свистел ветер, иногда он вдруг усиливался, гудел, врезался в стекло тугим ударом и тогда казалось, что эта тонкая стеклянная полоска не выдержит, лопнет и в комнату ворвется снежная пурга, которая, словно бы забыв, что уже пятый день весны во всю надрывалась на улице. Полчища темных снежинок врезались в окно, скапливались на подоконнике; опадали на балкон.
Сережа поднялся с кровати, подошел к окну - хоть бы издали увидеть лес ничего, только снег да снег, и ветер воет тоскливо, заунывно, словно серый волк, голодный, одинокий.
- Сережа, ложись немедленно в кровать. - усталый голос матери; она остановилась в дверях, а когда Сережа улегся, пошла обратно на кухню; загремела там посудой, тоскливо и неразборчиво молвила что-то.
Белый потолок, люстра, вой ветра за окном и невыносимо тяжелый, недвижимый воздух - стоило Сереже только представить как ручеек бежит, звенит в канаве, как золотится ледовое озеро под светло-синим небом, как березки белеют - так болью сердце сжалось - ведь не вырваться ему из комнаты - так и смотреть на эти стены, так и слушать вой ледяного ветра за окном...
Он сел на кровати, переводил взгляд с компьютера на "видик" - тогда он и позабыл уже о своей клятве... Хотя воспоминания о монстрах и узких лабиринтах, под ядовитым небом совсем не радовали его, он даже и понимал, что принесут они ему боль да усталость, что будет кружиться голова, и где-то среди стен тех лабиринтов померкнут лики Светлицы и Светолии - он все-же подошел к компьютеру и через минуту с каменным, посеревшим лицом с затуманенными глазами уже видел перед собой и лабиринты, и выпрыгивающих навстречу чудищ, и он стрелял по ним (предварительно сделав потише звук, чтобы не услышала мать), а потом, через час игры; бросился к окну, со скрипом провел по нему мокрой ладошкой и застонал:
- Светолия... Светолия... Может быть, ну где же ты?!
Но некто не отозвался и только ветер свистел со страшной тоскою, и метель выла зло, беспрерывно...
Тогда Сережа попытался представить, как через такую же метель пробивалась Светлица; делала шаг за шагом, все вперед, совсем одинокая, знающая, что не будет у нее счастья молодости... Голова невыносимо разболелась: чудилось, что из метели тянуться, извиваются слизкие щупальца, ревут чудища, а в руках у него какое-то оружие, которое он хочет бросить да не может и все стреляет и стреляет бес перерыва в этих отвратительных созданий.
Со стоном бросился он к компьютеру, выключил его, рухнул на кровать...
Ночь - ветер по прежнему воет, в комнате темно и одиноко; Сережа лежит на кровати, уткнувшись лицом в подушку и беззвучно плачет; голова кружится, ему хочется убежать куда-то из этого дома, обнять постигнуть что-то прекрасное, чего он еще и постигнуть не может, в тоже время какая-то сила тянет его сесть около "видика" посмотреть еще один фильм про слизистых мертвецов - ему все это уже отвратительно, но так хочется вырваться, увидеть хоть что-то! Хоть что-то! Необычное!
Скрипнула дверь и вместе с полоской света в комнату ворвался и чуть более чем обычно оживленный голос его матери:
- Сережа, не спишь? Завтра передавали - никаких снегопадов, погода ясная; до плюс десяти - весна наступила!
- Правда?! - Сережа подскочил с кровати, бросился к двери, обнял мать. Значит, завтра я смогу пойти гулять?! Да ведь?! Да ведь?!
- Нет, и не думай. Когда солнце нагреет, можешь выйти на балкон.
- Как, а в лес? Я бы сразу исцелился...
- Тебе надо соблюдать постельный режим. Когда выздоровеешь, пойдешь в лес.
- Но я бы очень-очень хотел... - Сережа, понимая, что уговоры бесполезны, вернулся к своей кровати, а только мать ушла, сразу бросился к окну.
Сначала он ждал, когда успокоится метель и все поторапливал:
- Ну же уходи, старая, довольно ты свистела да морозила! Звезды, звезды...
И звезды засияли; метель вдруг оборвалась, вместе с обессилевшим северным ветром рухнула куда-то к земли, уползли последние рваные тучи, и вот уже засиял за окном сказочный, озаренный месяцем пейзаж: за белой рекой, гладкими серебристыми раздольими спали перед утренним пробуждением поля и дальше леса озаренные небесами...
Сережа понял, что не сможет заснуть, зная, что за окном его такая красота, такое раздолье, такие звезды, такие дороги под этим небом! И еще он вспомнил, как в прошлом году он с мамой ходил в зоопарк, там в одной застекленной клетке сидела тропическая птица и люди стояли и смотрели на диковинку, теперь он почувствовал себя этакой птичкой за стеклом, этакой диковинкой необычайной, на которую с удивлением смотрели все эти бескрайние просторы. Он осторожно открыл дверь на балкон и вышел из своей клетки; выгнулся над улицей навстречу лесу, протянул к нему руки, и не опасаясь уже, что его услышат, закричал со всей силы, срывая свой и без того хриплый голос:
- Светолия!
Потом замер, с наслаждением вдыхая морозный, свежий воздух; вдохнул так, что заболело в груди и выдохнул со всех сил:
- СВЕТОЛИЯ!
Эхо заметалось среди городских стен и вскоре затухло где-то вдали, а вот на самой окраине леса будто бы белая свеча зажглась, пошла медленно и услышал Сережа голос далекий-далекий будто из омута долетающий, будто через преграду невидимую рвущийся, он выгнулся до пояса, рискуя упасть со своего восьмого этажа на мостовую.
Конечно этот голос нельзя было спутать ни с каким иным: то Светолия, или, как он ее звал - Светолия пела колыбельную, тихие слова мягко касались его ушей - все там было про спокойный и долгий сон, когда тихо шелестят листья на деревьях, когда спокойно на земле и из безбрежных звездных глубин спускаются на серебряных кораблях сны, веют огромные облачные паруса, и высоченные дворцы высятся над лесами, над водами рек и озер, и крылья легкие раскрыты за спиной.
Далекий голос Светолии понес Сережу обратно в комнату, прикрыл за его спиною балконную дверь, пронесся по комнате, а он, легкий словно перышко, уже падал в кровать... нет летел к сияющему сыну солнца - Перуну, подставлял лицо его мягкому, сильному свету и вдыхал солнечное пение. Он смеялся, и сон был крепок - всю ночь целительный мед разливался по его телу...
* * *
Солнечные лучи, теплые пушистые, зовущие разбудили его следующим утром, только поднялся с кровати - сразу бросился к окну, увидел лес, белые поля, по которым уже кое-где спешили первые ручейки; он засмеялся, чувствуя, как все в нем рвется пробежать сквозь эти поля, навстречу со Светолией.
Он быстро оделся и прошел на кухню.
- Да ты никак выздоровел? - устало улыбнулась ему мать, а он и впрямь выглядел совсем здоровым, будто и не было никакой болезни, будто дни эти он провел на свежем воздухе.
- Да, мама. Я совсем, совсем выздоровел. А теперь я должен пойти погулять. - сказал он голосом столь уверенным, столь здоровым, что мать и не нашла, что ему возразить - он и впрямь был здоров.
И через несколько минут, позавтракав, он уже бежал по мосту; еще через несколько минут, запыхавшийся, но смеющийся, перепрыгивал через многочисленные уже ручейки, звенящие на ясном поле. И еще не добегая до леса он подняв голову к небу закричал громким, свободным голосом:
- Светолия! Светолия!
И она уже, светлая, с венком из подснежников, белая, словно береза, стояла у края леса, улыбалась ему.
- Здравствуй, помогла ли тебе вчерашняя моя колыбельная?
- Да, ты настоящая волшебница, ты исцелила меня! - с восхищением разглядывая ее озаренный солнцем лик, сказал Сережа.
- Ну, пойдем. Сегодня я покажу тебе подземные хоромы, познакомлю с некоторыми жителями этого леса, а пока, если хочешь, расскажу тебе историю, которую вспомнила сейчас, когда ты молвил про исцеление. Случилось это в дальнюю годину, на земле Русской. Посаженный в тот год дуб возрос бы за это время в великана могучего, которого бы и десять человек не обхватило. Тогда и городов каменных не строили, только деревянные...
- Расскажи! Расскажи!
- Ты зовешь меня теперь Светолия? - улыбнувшись спросила лесная царевна, подняв лик, к спускающимся между ветвей, частым световым колоннам.
- Да... но если хотите, буду звать, как вы сказали.
- Нет, нет - зови, как хочешь - мне это имя понравилось. А меня люди по разному звали, каждый, кто, как увидит, так и называл. Вам людям свойственно обозначать каким-то звуковым созвучием что-либо. Вот сколько вас Саш в этом городе, а ведь каждый Сережа совершенно не похож на другого Сережу, каждый целый мир в себе несет...
Она улыбалась и глаза ее, погруженные в солнечный свет сияли.
- А история? - напомнил Сережа.
- Да, конечно. Я просто вспоминаю... как давно, как давно это было! ослепительные слезы вспыхнули в глазах ее. - Был такой же день ранней весны и тоже прошло последнее ненастье, только лес был несравненно больший...
* * *
Лучезар почувствовал, как что-то теплое, должно быть солнечные лучи, коснулись его густых, русых волос. Чувствуя, горячее жжение в разодранном кабаном боку, с трудом приподнял голову: и впрямь он лежал на залитой теплым солнцем полянке, плотно окруженной старыми, раскидистыми тополями. На полянке снег уже сошел и в центре нежной россыпью поднялись подснежники.