– Откуль эти-то?
– Ливенские, кажись.
– Ох, Господи, страх какой. А пена-то, пена.
– Так ён на войне германцем газами травленый. Ну ничего, счас отец Егор выйдет…
Орловские ребята молча переглянулись. К отцу Георгию собирались сходить давно, да как тут сходишь?.. В прошлом году Орёл оказался сначала в прифронтовой полосе, а потом и вовсе война пошла по городским улицам. Неделю, с 13 по 19 октября 1919-го, были в городе белые, и эту неделю казалось, что прежняя, нормальная жизнь – с портретом государя на стене, степенными благолепными церковными службами и многим другим – вернулась в город надолго… Но потом белые ушли, вернулись большевики, и все пришло к тому же, что и было: красные флаги на стенах, портреты Ленина и Троцкого везде, где только можно, и другие непонятные, а то и глупые, нелепые новшества. И то, с чем уже прочно увязывалась Гражданская война, пусть и в тылу: отсутствие продуктов и дров, новые деньги, мгновенно превращавшиеся просто в бумагу, болезни (особенно страшила «испанка», о которой болтали, что человек захлебывается собственной кровью)… И – гонения на Церковь. Громились и разорялись монастыри Орловщины, вскрывались и осквернялись мощи древних святых, разогнали под угрозой расстрела епархиальное собрание, а епископа Орловского и Севского Серафима арестовывали уже дважды. Правда, пока ненадолго, но все же.
Поэтому ни в какие дальние походы, пусть даже и с благой целью, Елизавета Иларионовна своего младшего, конечно, просто не пустила бы: мало ли какие лихие люди попадутся между Орлом и Болховом, а если еще узнают, что ребята идут к священнику!.. Но вот – все же пустила. Может, потому, что старшим вызвался быть 25-летний Василий Москвитин. Да и уж больно просились они к самому известному на Орловщине старцу. Да что там на Орловщине – слава об отце Георгии шла по всей России уже давно, даже сам Иоанн Кронштадтский говорил паломникам из Орла: «А зачем вы ко мне ехали, если у вас благодатный отец Георгий живет?..»
Ваня, конечно, был наслышан о необыкновенной истории этого вроде бы обыкновенного сельского батюшки. Отец Георгий Коссов получил крошечный приход в деревне Спас-Чекряк недалеко от Болхова давно, в 1884 году. Приехал туда – а там покосившийся от ветхости деревянный храм да 14 дворов. Да еще захворал тяжело – кашлял кровью, и матушка заболела. Он и решил просить перевода на другой приход. Но сначала пошел за благословением к Амвросию Оптинскому – Оптина пустынь в шестидесяти верстах от Спаса. Пришел с котомкой и встал в толпе других паломников, далеко от келии старца. Тот не знал отца Георгия и никогда о нем не слышал. Но, выйдя на крыльцо келии, вдруг заговорил с ним через головы других:
– Ты, иерей, что такое надумал? Приход бросать, а? Ты знаешь, кто иереев-то ставит, а ты – бросать?.. Храм у него, вишь, старый, заваливаться начал… А ты строй новый, да большой каменный, да теплый, да полы чтоб в нем были деревянные: больных привозить будут, так им чтоб тепло было. Ступай, иерей, домой, ступай, да дурь из головы-то выкинь.
Пораженный отец Георгий тогда послушался, но скоро начались для него новые испытания: днем и ночью он слышал голос, который твердил: уходи, ты один, и тебе не справиться. Молодой священник снова отправился в Оптину и услышал от старца:
– Ну, чего испугался, иерей? Он один, а вас двое.
– Как же это так, батюшка?
– Христос Бог да ты – вот и выходит двое. А враг-то – он один. Так что ступай и ничего вперед не бойся. Да храм-то, храм-то большой каменный, да чтоб теплый, не забудь строить! Бог тебя благословит…
Так и вышло: и храм в Спас-Чекряке в 1903 году появился каменный, теплый, и полы в нем были деревянные, и больных к отцу Георгию начали привозить со всей страны – слава о его прозорливости и духовной мощи вышла далеко за пределы Орловской губернии. А сам Спас-Чекряк превратился в настоящий цветущий сад, где были странноприимный дом, училище для девочек-сирот, школы, кирпичный завод, библиотека, пасеки, две мастерские…
…Батюшка появился тихонько, никто даже и не заметил, как. Раздвинул кружок людей, столпившихся вокруг бьющегося на телеге бесноватого. Прямо направился к нему и, пристально глядя на больного, спросил у мужиков, висевших на его руках-ногах:
– А что это вы на Екиме повисли-то? Нешто он сам себя сдержать не может?
Мужики непонимающе воззрились на священника. А отец Георгий, осенив больного широким крестом, уже сильным добрым голосом велел им:
– Встаньте да подите. А ты, Еким, расскажи, какая беда у тебя. Вон и Алена твоя послушает, и Петька.
Мужики с опаской выполнили веление. И все вдруг с изумлением увидели, как рыжий бесноватый, часто-часто моргая, с недоумением рассматривает себя, словно впервые увидел, жену Алену, задушенно вскрикнувшую без слов и прижавшую к себе сына. А потом без сил сползает с телеги наземь, к ногам священника, и начинает, рыдая, целовать его сапоги и край рясы…
Ваня был так поражен этим зрелищем, что даже не понял, что отец Георгий, стоя в толпе паломников, выбирает из нее тех, кто поживет у него самого дома. Конечно, об этом счастье мечтали все. И он не поверил вначале, когда батюшка поманил его к себе пальцем: иди-ка, мол, сюда.
– Ну, вот, давай, для примера, ты. Откуда будешь-то?
– Из Орла, – робея, проговорил Ваня.
– Ну вот и хорошо. И вот ты еще, матушка. – Отец Георгий под руку вывел из толпы совсем дряхлую, согбенную монахиню. – А вы все ступайте пока, Бог благословит. Ну что, Ванечка, как тебе тут у меня, нравится?..
Дыхание Вани перехватило: отец-то Георгий его не знал, откуда же «Ванечка»?.. А батюшка смотрел своими ласковыми и одновременно строгими глазами глубоко-глубоко, как будто проницал всю его душу. И верилось, и не верилось в это счастье: неужели ему предстоит провести в доме батюшки целую неделю?..
Братья Москвитины, ошарашенно хлопая глазами, смотрели на то, как Ваня и согбенная монахиня-старица удаляются вместе с батюшкой. Нет, они, конечно, знали и понимали, что Ваня – не такой, как все другие орловские ребята, даже те, которые с детства связали свою судьбу с храмом и разбирались в тонкостях церковной службы лучше иных взрослых. Но чтобы вот так сразу именно на нем остановил свой выбор старец отец Георгий?.. Еще в Орле им говорили: батюшка сам выбирает, кому остановиться у него дома. И выбор этот говорит очень о многом.
…Длинных бесед с маленьким паломником отец Георгий не вел: ему было некогда, сотни людей, жаждавших получить у него благословение, совет или исцеление, сменялись другими сотнями. Поэтому Ваня просто молча смотрел на то, как батюшка говорит с другими людьми, как служит… И лишь несколько раз отец Георгий в самый неожиданный момент сам подходил к мальчику и заводил разговоры о том, о сем – вроде бы и не имеющем отношения к делам духовным. А в разговорах этих проскальзывало то главное, что навсегда оставалось в уме и сердце:
– Вот они идут, идут ко мне, чередой прямо – как же не помочь?.. Всех ведь жалко. Чувствуешь, что можешь помочь – помогай. Не чувствуешь – все равно попробуй.
– Я маме всегда помогаю…
– Вот и хорошо, вот и слава Богу. А кроме мамы еще сколько людей-то вокруг?.. Вот ты всем и будешь помогать, и долго-долго. Душу-то каждого враг счастлив будет заполучить. К каждому ключик подбирает: кому гордыню, кому блудные помыслы, кому сребролюбие. А мы эти ключики как ломать будем? Да очень просто: смирением. Только скажешь: Господи, тебе все ведомо, сотвори же со мной, как изволишь – и уже этим повержен враг.
«Это же мамина молитва», – успел только подумать Ваня, а отец Георгий продолжал:
– Вишь ты, какая правильная у твоей мамы молитва, и сама она праведница, и тебя, вишь ты, какого вырастила, а уж прапрадедушка у тебя был великий праведник, и даже имя-отчество у вас одинаковые… – Отец Георгий на минуту остановился. Ваня слушал его, затаив дыхание. – Только вот беспокоится мама, что жизнь у тебя будет трудная, тем боле теперь. Ну, и трудная. А что ж, у всех трудная.
Вон ко мне два года назад чекисты приехали – ну так и ничего, и цел остался по Божьей милости, и вернулся, и вишь ты, снова с людьми. Ну и ты так будешь, на все Его святая воля. Что плохое получаем – смиряемся и благодарим Господа, что хорошее – радуемся и снова благодарим. Слава Богу за все! Знаешь, как старец Амвросий в Оптиной сказал мне?
– Как?
– Надо жить-не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать, и всем мое почтение.
Ваня улыбнулся. Фраза, похожая на поговорку, понравилась ему. «И всем мое почтение», – повторил он про себя. Отец Георгий усмехнулся в бороду.
– Да ладно уж, спрашивай, чего хочешь, вижу же, что собираешься…
– Батюшка, – решился наконец Ваня, – а как вы… как вы… – Он запнулся. – Ну вот стоит перед вами незнакомый человек. А вы… И с бесноватым этим тоже сегодня… Его же восемь мужиков едва держали. А вы…
– А я что? – с улыбкой перебил отец Георгий. – А я совсем ничего. Все – Господь Бог. Он и через недостойных иереев по вере помогает…
На обратном пути братья Москвитины наперебой пытались расспрашивать Ваню, но он отзывался скупо и односложно. В Болхове помолились в высоченном Георгиевском храме, настоятелем которого был сын отца Георгия, отец Николай; он же и подсказал ребятам, что сейчас в Орёл отправляется обоз, который может взять их с собой.
Дорога переваливалась с холма на холм, вот уже и колокольни громадных болховских соборов остались позади. Мужик-возница, подхлестывая коня, вяло обсуждал что-то с Василием; Ваня прислушался: что-то про польский фронт, про Врангеля… Все это шло мимо, не задевая сознания. Он пытался осмыслить то, что говорил ему прозорливец отец Георгий… «Вот ты всем и будешь помогать, и долго-долго» – это что значит?.. Удивительный он все же человек. Вроде простой сельский батюшка, а столько в нем силы, и добра, и любви ко всем. А как его любят люди!.. В чекряковском храме Ваня в какой-то момент почувствовал, что волны этой любви наполняют его всего, текут по жилам – горячие, легкие. Подходя к Причастию, он заплакал… «Источника безсмертнаго вкусите», – пели вокруг, и ему казалось, что поют только для него одного…