Советская страна широко увековечила память Чехова. Одним из первых мероприятий в этом направлении было открытие в Москве в 1923 году музея Чехова, из которого вырос потом Государственный Литературный музей. Михаил Павлович принимал участие в работе музея. В 1929 году в сборнике Общества А. П. Чехова и его эпохи, созданного при музее, были опубликованы воспоминания Михаила Павловича «Антон Чехов на каникулах» (о летнем отдыхе писателя). В 1930 году в трудах музея был напечатан том неизданных писем А. П. Чехова, в подготовке комментариев к которым принял участие Михаил Павлович.
В 1920-х годах Михаил Павлович снова выступил как детский писатель. Вышло в свет несколько книжек его рассказов для детей (под псевдонимами: К. Треплев и С. Вершинин). Тогда же Михаил Павлович напечатал свыше десяти томов своих переводов с французского и английского языков (сочинения Д’Эсма, Кервуда, Кеннеди).
Начиная с 1923 года Михаил Павлович стал еще чаще приезжать к сестре в Ялту, где были условия для сосредоточенной литературной работы. Тяжелая болезнь (грудная жаба) заставила его в 1926 году окончательно поселиться в Ялте. С 1926 по 1936 год Михаил Павлович жил в ялтинском Доме-музее А. П. Чехова. Больной, он работал с возрастающим напряжением. «Я занят с утра и до вечера, весь мой день наполнен, и время мелькает как телеграфные столбы перед окном вагона»[17]— писал Михаил Павлович жене в 1930 году.
В Ялте Михаил Павлович много работает. Здесь написаны пьеса «Дуэль» по замечательной повести А. П. Чехова и киносценарий «Дело Петрашевского». Человек, которому было под семьдесят лет, углубленно изучает итальянский язык.
В 1929 году Михаил Павлович был принят в члены Всероссийского союза писателей. В 1932 году ему была назначена персональная пенсия.
Михаил Павлович стал ближайшим сотрудником сестры, возглавлявшей Дом-музей А. П. Чехова в Ялте. Брат и сестра вдвоем выполняли работу музея, привлекавшего все большее общественное внимание. Михаил Павлович взял на себя отчетность музея, работал научным сотрудником, а потом консультантом. Одной из работ Михаила Павловича явилось описание книг личной библиотеки А. П. Чехова.
В стенах ялтинского дома, где все напоминало о Чехове, Михаил Павлович создает в 1929 году книгу «Вокруг Чехова», вобравшую в себя самое значительное из прежних воспоминаний и включившую много новых страниц. Воспоминания вышли в свет в 1933 году в издательстве «Академия»[18].
«Когда Михаил Павлович работал над книгой, ему шел седьмой десяток, но читатель испытывает ощущение редкой душевной молодости автора, его юношеской увлеченности своей темой. Из мемуаров, беллетристических произведений и писем Михаила Павловича встает образ человека болышой души, страстно любящего людей и жизнь. Михаил Павлович не был обращен только к прошлому. Он живо интересовался всем новым в советской действительности, радовался успехам нашей литературы».
Михаил Павлович ощущал себя сыном своего народа. В 1932 году, когда страна узнала о героическом рейсе ледокола «Сибиряков», прошедшего в течение 65 дней трассу Северного морского пути, Михаил Павлович писал родным: «А читали вы о подвиге «Сибирякова»? Великий народ, талантливый, даровитый народ! Великое мы переживаем время! И как я рад, что принадлежу к этому великому народу и собственными глазами и чувствами увидел и ощутил это время»[19].
В 1935 году в сборнике «А. П. Чехов и наш край», изданном в Ростове-на-Дону, была напечатана статья Михаила Павловича «Предки Антона Чехова со стороны матери». Можно думать, что эта статья была началом серии работ Михаила Павловича, посвященных родословной А. П. Чехова (после смерти Михаила Павловича исследование родословной писателя продолжил его сын С. М. Чехов).
Последним трудом Михаила Павловича был оригинальный по замыслу мемориальный каталог Дома-музея А. П. Чехова в Ялте. Это не обычный сухой перечень музейных материалов, а, в сущности, биография Чехова, проецированная на музейные экспонаты. Здесь рассказана история каждого экспоната, его связь с событиями жизни писателя. Первое издание книги вышло в свет уже после смерти автора, в 1937 году, последнее, восьмое, — в 1963 году.
14 ноября 1936 года после тяжелой болезни Михаил Павлович скончался в Ялте на семьдесят втором году жизни.
Е. БАЛАБАНОВИЧ
Очерки и рассказы
Грех
И свекор, и свекровь, и бабка Анна — все с нетерпением ожидали, когда невестка Федосья разрешится от бремени. Куркинская барыня писала из города, что у ее дочери мало молока и что как только Федосья родит, так пусть скорее едет к ней в город в кормилицы.
Свекор Афанасий, давно уже мечтавший открыть лавку и не имевший для этого денег, ухватился за эту идею и заранее отписал барыне, что согласен, но только с тем, чтобы деньги выплачивались не Федосье, а ему, как главе дома. Он рассчитывал, что Федосья прокормит никак не меньше восьми месяцев и что восьмидесяти рублей, которые он за нее получит, ему вполне хватит на торговые права и на первое обзаведение.
Федосья скоро произвела на свет мальчика. Роды были тяжелые, и роженица поправлялась очень медленно, но уже с пятого дня свекор и бабка Анна стали поговаривать, что пора бы уже ей вставать и что нечего баловать ребятенка грудью, так как все равно ей идти в город на место, а ему оставаться в деревне одному. А Федосья лежала в постели и, смотря, как ребенок захлебывался от избытка ее молока, и чувствуя, как разливалась по ней теплота от маленького тельца, прижимавшегося к ее груди, старалась не думать о том, что скоро уже ехать в город.
— Не барыня... — ворчала бабка Анна.
— Не замай ее! — говорил Афанасий. — Пущай лежит. По ней девять ден должен золотник ходить, пока своего места не найдет!
На восьмой день, в воскресенье, свекровь носила ребенка в село крестить, причем хотели назвать его по отцу Федором, но батюшка дал ему имя Эраст, а на девятый день уже стали собирать Федосью в город. Она рыдала, прижимала Эраста к сердцу, причитала над ним, но так как это дело было уже давно решенное, то трудно было воевать против мужниной родни и приходилось с этим мириться. Муж ее был в солдатах где-то в Царстве Польском, и если бы он был теперь дома или же пришел на побывку, как девять месяцев назад, то, быть может, он и заступился бы за нее и не отпустил бы ее в город. Но теперь она была целиком во власти свекра, и не послушаться его было нельзя.
В день отъезда с утра отваживали ребенка от матери и давали ему сосать тряпку, смоченную в коровьем молоке, и только перед самым отъездом, когда Федосье стало вдруг невтерпеж от избытка молока, дали пососать грудь ребенку, и то недолго, и поехали. Ребенок плакал.
— Прощай, болезный!.. — голосила Федосья. — Милый ты мой! Сиротинка ты горемычная!.. Плачет...
— Мал, глупенек, оттого и пишшит!.. — сказала бабка Анна. — Попривыкнет! Не господское дитё! Ну, поезжайте с богом!..
Приехали в город. Афанасий оставил лошадь на постоялом дворе и повел Федосью к барыне. Вошли с заднего крыльца и долго дожидались в кухне. Кухарка пила чай, громко откусывая сахар. Слышался плач ребенка.
Вошла нянька и, косо поглядывая на Федосью, стала развешивать новые пеленки.
— В кормилицы, что ли?..— спросила она Афанасия.
— Так точно... — ответил он. — Доложили бы барыне...
— Свой-то нешто помер?
— Нет, жив, слава тебе господи!
— Стало быть, незаконный? В вошпитательный отдали?
Федосья густо покраснела и опустила глаза.
— Зачем незаконный! — обиделся и Афанасий. — Из заработков хлопочем...
— Какая же она мать, если она свое дите не жалеет?.. Собаке и той своего щененка жалко!
Федосья вытащила платок и стала утирать им глаза.
— Что поделаешь? — вздохнул Афанасий. — Больно деньги нужны... А вы не сумлевайтесь: дома две бабы еще остались, усмотрят!
— Все не мать родная, — вздохнула нянька и вышла.
Вошла барыня. Прищурившись, она посмотрела на телячью ногу, лежавшую на столе, а потом с нее перевела глаза на Афанасия и Федосью.
— А, это ты, Афанасий? — сказала она. — Вот хорошо, что пришел!
— Здравствуйте, матушка-барыня... — отвечал он. — Вот привел-с...
— Ну что, мальчик или девочка?
— Мальчик-с... Ерастом назвали.
Барыня прищурилась на Федосью и оглядела ее кругом.
— А ну-ка, покажи грудь! — сказала она.
Федосья покраснела и расстегнулась.
Барыня потрогала ей грудь безымянным пальцем, а потом подала ей чайную чашку и сказала:
— Нацеди-ка немного!
Федосья нацедила и почувствовала себя легче. Барыня попробовала молоко, а затем вышла и минут через пять возвратилась с письмом.
— Вот что, Афанасий, — обратилась она к мужику и протянула ему письмо. — С этим письмом ты отправляйся с ней к доктору... Адрес на конверте. Всякий укажет. Пусть доктор ее осмотрит и даст записку, что она здорова.
— Что вы, барыня, не сумлевайтесь, — отвечал Афанасий. — Чего ей делается? Здорова!
— Делай так, как тебе говорят! — сказала строго барыня. — Без записки от доктора не возьму.
— Слушаю...
Афанасий и Федосья вышли на улицу и побрели к доктору. Вею дорогу Федосья плакала, да и Афанасию тоже стало досадно, что он затеял всю эту историю, но, стараясь больше ободрить себя, чем невестку, он то и дело повторял дорогой:
— Не робей, дочка, не робей!.. Без эстого нельзя!
С трепетом пришли они к доктору и передали ему письмо. Доктор прочитал письмо и приказал Федосье следовать за ним. Афанасий тоже сунулся было за невесткой, но доктор приказал ему не ходить. Через четверть часа возвратилась от доктора Федосья. На ней не было лица, и когда она передавала Афанасию записку, то ее руки дрожали. Выйдя на улицу, она разрыдалась и, злобно поглядывая на свекра, заговорила: