очень круто.
— Саша, я с тобой разговариваю, и так приятно на душе: рядом сидит успешный перспективный парень, у которого на всех фронтах всё о’кей. Такое благополучие самого-то не пугает?
— А чего пугаться! Ты занимаешься тем, что тебе нравится, тебе хочется развиваться, хочется учиться, удивлять. Как завещал Пастернак: не надо заводить архивов, над рукописями трястись. Надо отпускать ситуацию и двигаться вперед, представляя, что у тебя на самом деле ничего нет и всё надо начинать заново. Примерно с таким девизом я вхожу в каждый новый съемочный период, в какую-то новую авантюру. И знаешь, это работает. Не зря же мне когда-то понравилось стихотворение Пастернака «Быть знаменитым некрасиво»: я тогда понял, что эти слова — отличный слоган на всю жизнь.
Оксана АкиньшинаРомашка с шипами
Мне нравится фильм Лукаса Мудиссона «Лиля навсегда». Главную роль там сыграла Оксана АКИНЬШИНА. Шведский режиссер снял жесткий и очень пронзительный фильм о девочке из российской глубинки, которая сталкивается с враждебностью близких и окружающей среды. В начале фильма мать буквально сбегает со своим женихом, и девочка-подросток остается в полном одиночестве. Одна из самых сильных сцен: героиня бежит по улице, падая в грязь, спотыкаясь о камни, вдогонку за матерью с криком: «Мама, не уезжай!» И это такой истошный крик отчаяния и обреченности… Как такое можно сыграть в 14-летнем возрасте? Оксана мне говорила, что после съемок она год пребывала в депрессии… Фильм принес юной актрисе международное признание: в Швеции ее назвали лучшей актрисой года.
Карьера Акиньшиной началась еще раньше. Сергей Бодров-младший снял ее в своей дебютной картине «Сёстры», и уже тогда было очевидно, что у девочки есть актерское будущее. Острый взгляд и какая-то тревожная нота — это то, что невозможно сыграть. В кино Оксана транслировала свой детский опыт, полученный на окраине Петербурга, где она росла. «Я занималась стрельбой, ходила на дзюдо, карате. Я же больше общалась с дворовыми мальчиками — куда они, туда и я. Подруги, конечно, были, но честные дружеские отношения складывались чаще с мальчиками. Никогда не любила бабскую фальшивую ноту. Я росла в Купчино, а это один из самых экстремальных районов города. Мне просто повезло безумно, что появился другой мир. Не знаю, как сложилась бы моя жизнь, если бы не встреча с Серёжей Бодровым», — сказала мне Акиньшина, когда я снимал ее в программе «Кто там…» в 2006 году. Оксане было девятнадцать.
Прошло пять лет, и мы встретились с молодой актрисой в Сочи на «Кинотавре».
— Я помню наш предыдущий разговор. Ты вся была как обнаженный нерв — такое у меня создалось ощущение. Ты говорила, что не принимаешь мир кино, который бывает и жестким, и злым. За эти годы твое отношение изменилось?
— Всё изменилось. Я изменилась на сто процентов. Тогда, наверное, во мне играл юношеский максимализм, к тому же меня всегда окружали достаточно активные люди, которые тоже воевали с любой возможной неправдой.
— И тебе самой нравилось воевать.
— Мне по-прежнему это нравится, но с возрастом я, естественно, стала гораздо спокойнее. В отношении того же мира кино я пришла к мысли, что, если ты во всем этом существуешь, ты не можешь это предавать. Ну, это как в семье: есть люди, которых ты любишь и которых ненавидишь, но всё равно ты существуешь в этих обстоятельствах и должен честно это признавать.
— Ты очень важные слова говоришь. А когда ты для себя всё это поняла?
— После рождения ребенка, переезда в Москву, когда я волей-неволей глубже погрузилась в мир кино.
— Ты же была питерской девушкой до мозга костей.
— Была. Но Питер, видимо, сам устал от того, что даже свои люди поглощают из него энергию. В Питере есть такая кухонная драматургия. Он похож на студентов в театральном вузе, которые снимают короткометражку про жесть, потому что это проще, чем снять счастливое кино.
— Ты от этого устала, захотелось «полнометражного» ощущения жизни?
— Я поняла, что в мире больше позитива, чем негатива. И если раньше этот негатив работал на какую-то духовную красоту Питера, то сейчас город стал более тяжелым и начал душить меня потихоньку. В Москве мне комфортно. Я поняла, что Москва намного спокойнее Питера, она перебесившаяся.
— А мне кажется, у тебя самой душа всё равно неспокойная.
— Она у меня всегда неспокойная.
— Ты и не ищешь легких перипетий.
— Нелегкие перипетии находят меня сами. (Смеется.)
— А почему так, Оксана?
— Не знаю, не могу понять эту закономерность. Я уже настолько успокоилась в своем желании обрести семью, как любая женщина. Я давно нахожусь в состоянии готовности принять что-то хорошее и важное. Это сложнее, чем драматические переживания влюбленности.
— Ты несколько лет жила с Сергеем Шнуровым. Он подавлял тебя авторитетом?
— Конечно. Это неотъемлемая часть любых отношений: мужчина всегда должен быть авторитетом для женщины. Нет, понятно, что баба рулит в семье, отчасти, но если рядом с ней абсолютно неавторитетный мужчина, ничего не сложится.
— Тогда расскажи, чему в жизни научил тебя Шнур?
— (Задумывается.) Он мне подарил очень много хороших людей, которые открыли мне какие-то истины и позволили подняться на ступеньку выше. Мы с ним пережили всё и разошлись тихо и мирно.
— А почему разошлись?
— Это произошло, когда я полностью разгадала Серёжу как мужчину, его взаимоотношения с миром и прочее. Мужчины вообще непростые люди. (Улыбается.) Инопланетяне для нас. Когда ты его разгадываешь или у тебя появляется цель разгадать, ничего уже быть не может. Если есть желание создавать что-то вместе — это одно, но у нас этого желания не было.
— Многие говорят о жутком характере Акиньшиной, о твоей неуживчивости, о том, что с тобой невозможно общаться…
— Девяносто девять процентов этого неправда. Притом что к миру шоу-бизнеса я не отношусь вообще, но даже в мире кино меня пытаются форматировать под определенный стандарт, сделать такой белой вороной.
— Ты ведь росла в рабочем районе Санкт-Петербурга, в простой семье. Там ты существовала органично?
— Нет, я всегда ощущала себя не такой, как все. С самого детства во мне постоянно что-то вибрировало. Но я уже в 12 лет начала сниматься, и того детского мира не стало в момент. Мне всё было доступно. Не в смысле материальных вещей, мне просто многое разрешалось, и с мамой мы общались как подруги, не в формате «мама и дочь», а это неправильно. Я могла поздно приходить домой… Ну понятно, что творилось в детстве. Это была полная жесть, и мама обо всем знала.
— В каком смысле жесть?
— Какие-то пьянки, драки бесконечные.
— То есть фильм «Лиля навсегда» отчасти про тебя.
— Ну, любую черную историю в нашем кино можно соотнести с тем, что творится на периферии. Я не считаю, что у меня была плохая школа. Обычная средняя школа в питерском районе Купчино. Но мне, конечно, всё там не нравилось, я бунтовала, хамила, противостояла. И с родителями не было понимания. Они были в разводе, поэтому всё время были какие-то качели, что и сформировало мою психику нестабильную.
— Кто знает, что было бы, не появись в твоей жизни кино.
— Изначально ко всему происходящему со мной в то время я относилась неблагодарно, можно сказать. Воспринимала кино как должное, иногда даже как что-то меня напрягающее, не понимала всего кайфа. Вела себя надменно — мне казалось, что я делаю одолжение, меня всё бесило, мне не хотелось ехать на съемки и так далее. У меня был перекрут мозгов, нехарактерный для девочки. Я должна была терпеть, разруливать. Все эти взрослые замуты мне были совершенно не нужны в том возрасте. А потом всё резко изменилось.
— Интересно, когда?
— «Стиляги» в каком году были? В 2008-м? Вот, наверное, во время съемок у Валерия Тодоровского. Был своего рода стресс, не в смысле каких-то глобальных событий, просто что-то переключилось во мне. Не знаю, возраст, обстоятельства, ситуации… А перевернул уже всё мое сознание, наверное, фильм «Высоцкий» («Высоцкий. Спасибо, что живой». — Прим.). Режиссер Петя Буслов, оператор Игорь Гринякин. Они показали мне какие-то мои качества, от которых я то ли бежала, то ли пыталась их спрятать.
— Первым этот «киношный» мир открыл тебе Сергей Бодров-младший. А ты была в него влюблена, по-девичьи? Видела в нем идеал мужчины?
— Ну конечно. Он же один из первых харизматичных мужчин в российском кино. Я была влюблена в него — не как в мужчину, а как в папу. Он был очень добрым, мне кажется.
— И цельным.
— Да, цельным, добрым, настоящим.
— Ты старалась соответствовать ему?
— Нет, ну мне было 12 лет, какое там соответствие. Я хотела бы снова поговорить с ним. Всегда есть желание увидеть этого человека, с каждым годом он становится мне всё ближе и ближе, внутри меня живет.
— Оксана, ты сказала, что тебя воспитывали в неправильном ключе. А со своим двухлетним сыном Филиппом ты не повторяешь ошибки родителей?
— Нет, я воспитываю его принципиально иначе. Должна быть дистанция между двумя поколениями, иначе, когда ребенок вырастет, родители перестанут быть для него авторитетом.
— Скажи, а ты была внутренне готова к материнству?
— Мне кажется, быть к этому готовой реально невозможно. Я всю жизнь этого очень-очень хотела, до безумия, но когда это стало реальным, я долго сражалась со своим внутренним миром.
— Почему? Боялась?
— Ну, было сложно с отцом ребенка. На тот момент наши отношения уже были со знаком минус.
— Но несмотря на это, ты всё равно хотела тогда стать матерью.
— Ой, столько было разных решений… Меня колбасило — меня вообще колбасит по жизни, а тут еще гормональные изменения, даже самые спокойные вещи кажутся неспокойными, а я была неспокойной в кубе. Всем душу вытряхивала.