— В балетном мире многие зациклены на своей профессии.
— И.: Я как раз с этим борюсь. Это всего лишь балет, а не вся жизнь. Наверное, я по-настоящему это осознал, когда у меня появилась семья, когда родилась дочь. Домой приходишь, и надо уметь переключаться.
— М.: Конечно, хочется как можно больше времени проводить с маленькой дочкой, но и в карьере надо всё успеть.
— И.: Дочери сейчас пять месяцев. Ради нее я много работаю, много гастролирую. Бывает, приезжаю домой поздно вечером, а в пять утра мне надо снова куда-то улетать. Единственное, что дает мне силы и заставляет внутренне собраться, — это семья.
— Когда вы почувствовали, что ваши отношения могут закончиться свадьбой?
— И.: Мы сошлись как пазл, сразу почувствовали гармонию. С первой недели, как начали встречаться, нам было так легко вместе. Сейчас мы преумножили это чувство, стали полноценной семьей, это не может не радовать. Правда, я ухаживал за Машей почти месяц.
— Понимаю, Иван, что при твоей реактивности месяц — это целая вечность.
— И.: Для меня и час порой целая вечность, всё относительно.
— М.: А мне кажется, что это время как-то медленно тянулось.
— И.: Я же всё время тогда гастролировал. Ухаживание было на расстоянии, я присылал Маше посылки, цветы.
— М.: В основном это были цветы.
— И.: Помню, однажды привез тебе коробочку и сказал, чтобы ты ее открыла, когда я буду уже в поезде. Я в Москву заехал тогда буквально на десять часов.
— И тебе, Маша, конечно, всё это нравилось.
— М.: Ну а какой женщине не понравится, когда за ней красиво ухаживают? (Улыбается.) Может, эти знаки внимания были особо дороги и ценны, потому что чувства возникли настоящие.
— Сцена наверняка подчеркивает подлинность чувства. После рождения дочери вы уже танцевали вместе?
— М.: Да, 29 ноября у нас был «Спартак». На самом деле, будучи в положении, я поставила себе цель очень быстро вернуться на сцену. Поняла для себя, что если осяду в декрете, то уже никогда не вернусь обратно. Наша профессия — дело молодых, и если надолго выпасть из процесса, то можно многое не успеть. Так что, как только врачи разрешили физическую нагрузку, я начала ходить в балетный класс. Это случилось через месяц после родов. Всё так молниеносно закрутилось, что уже в начале сезона я активно включилась в работу. Было трудно, конечно. Ваня видел мои мучения, летом он вместе со мной ездил в театр, давал мне класс, помогал войти в форму.
— И.: Я не смог убедить Машу, что надо еще посидеть дома. Я бы на ее месте с удовольствием посидел. (Смеется.)
— М.: Находясь в декрете, я ходила на спектакли, в которых танцевал Ваня. «Спартак», «Иван Грозный» в Большом… Летала вместе с ним в Питер, в Новосибирск, даже в Японию. Мне самой ужасно хотелось на сцену!
— В свое время была громкая история, когда Иван Васильев, уже будучи премьером балета и обладая в театре всеми возможными привилегиями, неожиданно покинул Большой. У тебя, Ваня, нет желания вернуться обратно?
— И.: Я ушел, но на самом деле никуда не уходил. Потому что уже через месяц после ухода из театра снова начал сотрудничать с Большим, как приглашенный солист, и продолжаю сотрудничать по сей день. У меня много интереснейших проектов по всему миру. На данный момент ситуация с Большим театром меня устраивает. Мне нравится туда приезжать, танцевать любимые балеты, Большой — мой первый театр, мой дом, мое начало, и я здесь чувствую себя очень комфортно.
— Я хорошо помню твой первый спектакль в Большом в 2006 году. Ты танцевал в «Дон Кихоте» Базиля, главную мужскую партию, труднейшую партию, рассчитанную на зрелого танцовщика, а ведь тебе тогда было всего семнадцать лет! Это уникальный случай для Большого театра, ничего подобного не было ни до, ни после.
— М.: Ваня сам по себе уникальный случай. (Улыбается.) Я имею в виду его блестящую карьеру. На сцене он честный, всегда выкладывается на полную катушку — даже если есть травмы, никогда не сэкономит силы. И в жизни он такой же открытый, как и на сцене.
— Вот как раз насчет сил и энергии. Однажды на творческом вечере балерины Ульяны Лопаткиной случился очень драматичный эпизод, и я был тому свидетель. Иван начал танцевать фрагмент из балета «Пламя Парижа», внезапно потерял равновесие, упал, потом опять начал танцевать и в результате прямо на сцене потерял сознание. Лично мне было больно и страшно всё это наблюдать…
— И.: Да, я танцевал тогда с температурой под сорок, только за кулисами пришел в себя, на какой-то кровати. Вызывали «Скорую помощь».
— А кому и зачем нужны такие жертвы?!
— И.: Ну, я же не умею говорить «нет». (Улыбается.)
— Тебе самому было тогда страшно?
— И.: Нет, страшно не было. Было обидно.
— М.: От такого не застрахован ни один артист. Есть вещи, которые нельзя контролировать на сцене. Травмы случаются. У меня вот был перелом ноги. Я «сломалась» на прогоне нового спектакля. С этим переломом я проработала еще около недели, потому что на рентгене врачи не разглядели перелома. Месяц ходила на костылях, потом долго восстанавливалась. А у меня намечалось тогда столько премьер! Конечно, надо заботиться о своем здоровье. Нужно больше времени уделять отдыху. Даже Ваня уже понял, что нужно беречь себя. За здоровье в нашей семье отвечаю я. Всё время слежу, чтобы муж пил витамины, делал массажи…
— Еще один момент. Отлично помню, как перед дебютом в «Дон Кихоте», перед самым началом спектакля я спросил у Ивана, волнуется ли он, выходя первый раз на сцену Большого театра. Иван самоуверенно и очень по-взрослому ответил: «Чего волноваться-то? Чем больше будешь бояться, тем выше вероятность, что не получится. Поэтому не надо бояться. Надо выходить и делать».
— И.: Наверное, это был юношеский максимализм, защитная реакция. Могу сказать, что, если перед спектаклем пропадет волнение, можно уходить из профессии.
— То есть тогда ты лукавил?
— И.: Конечно. И возможно, из-за адреналина не понимал, как сильно переживаю. Сейчас понимаю, что, сколько бы ни танцевал, волнуюсь всё больше. Когда растешь, когда достигаешь определенного уровня, появляется ответственность за то, что ты делаешь. Всякий раз, выходя на сцену, ты должен становиться лучшей версией самого себя.
— В семнадцать лет у тебя уже был «Дон Кихот», к которому многие танцовщики идут годами. Куда дальше хотелось расти?
— И.: Потолков много. Чтобы двигаться дальше, нужно уйти в сторону и обойти этот «потолок». Что и произошло, когда я ушел из Большого. Это был мой сознательный шаг, хотелось открывать для себя новые миры в профессии.
— И у тебя всё получилось. Ты сделал феноменальную карьеру.
— И.: За эти годы мне много где удалось танцевать. Я поработал с лучшими танцевальными труппами Нью-Йорка, Лондона, Мюнхена, Рима… Я был и Иваном Грозным, и Спартаком, и принцем в «Лебедином озере», и там же Злым гением. У меня нет такого, мол, как это, вы предлагаете мне танцевать Злого гения, — я хочу быть только принцем. Если роль мне интересна, пускай она будет второстепенной, какая разница. Ведь можно выйти и станцевать ее так, что она станет главной!
— Это верно. У вас, мне кажется, совсем разные характеры. Если Иван темпераментный, взрывной, то Маша спокойная, невозмутимая…
— И.: В чем-то мы все-таки похожи. Например, оба домашние, такие «диванные войска». Самый большой кайф, когда можно посидеть дома вдвоем, поговорить…
— Помню квартиру Маши в районе «Белорусской». Мы снимали там программу «Кто там…» сразу после премьеры «Ивана Грозного». В гостиной висела огромная бумажная люстра, на которой друзья писали всякие пожелания.
— М.: А еще там были цитаты классиков. Моя любимая фраза: «Если ты будешь розой, то сердце мое будет садом». Так всё и случилось, когда мы с Ваней оказались вместе.
— Я знаю, что Маша коренная москвичка, а вот у Ивана богатая география.
— И.: Да уж, помотало меня. Родился я в Приморском крае, а балету учился в Минске.
— Почему Минск, а не Москва?
— И.: Мне посоветовали там хороших педагогов. Из Владивостока мы переехали на Украину, в Днепропетровск, мне было двенадцать лет. Я начинал с народных танцев, выходил на сцену и понимал: там я чувствую себя более открыто и легко, чем в обыденной жизни. Сцена стала частью меня. Поскольку начинал я в Днепропетровске, то Большой театр для меня был чем-то недосягаемым, я об этом даже и не мечтал, — просто хотел танцевать. Однажды к нам в Днепропетровск приехал Вадим Писарев…
— Писарев работал в Донецком театре и при этом был международной звездой.
— И.: Он замечательный танцовщик. У нас Вадим Писарев танцевал Базиля в «Дон Кихоте». Он поразил меня, совсем еще маленького, своей сумасшедшей актерской энергией и отдачей, и я загорелся всерьез заняться классическим балетом.
— Интересно, Ваня, тебе с самого начала говорили, что у тебя выдающиеся балетные данные?
— И.: Я в пять лет уже станцевал вариацию из «Дон Кихота»…
— …ничего себе!
— И.: Так что, наверное, был потенциал. Не могу сказать, что всё складывалось легко, но мне с самого детства нравилось работать. Я не любил праздно бегать по училищу, играть в салочки или сидеть в компьютерном клубе, мне это было просто неинтересно, да и какой от всего этого толк? Занимался только тем, что могло принести какой-то результат. Я всегда был лидером, даже английский язык выучил по этой причине. Когда я приехал работать по контракту в Нью-Йорк, в Американский театр балета, то подумал: как же так, я не буду душой компании? И начал учить язык. Наверное, природой в меня заложено быть в центре внимания. (Улыбается.)
— В Большой театр тебя пригласили после победы на Московском международном конкурсе артистов балета. Тогда все только и говорили про феномен Ивана Васильева.