Зина Терентьева, близоруко прищурившись, поинтересовалась:
– Вас Адель прислала?
Не успев как следует подумать, я брякнула:
– Нет.
– Надо же, – расстроилась художница, – я думала, из салона покупатель пришел.
– Меня Люда направила, – быстренько сориентировалась я.
– Кто?
– Ну, Люда Парфенова, врач, она до вас квартиру на Новокисловском снимала.
– Ах, Мила, – обрадовалась Зина, – чудненько, пойдемте.
Мы вошли в большую комнату, превращенную в мастерскую. Посередине почти двадцатиметрового пространства стоял мольберт, у стен складированы картины, а на полках полно всякой ерунды: гипсовые головы, керамические вазы, шары из папье-маше.
– Что вы хотите? – воодушевленно поинтересовалась художница. – Пейзаж, натюрморт?
Не дожидаясь ответа, она принялась демонстрировать полотна. Однако, поняв, что клиентка не испытывает никакого восторга, быстро добавила:
– Могу копию на заказ сделать, без проблем.
Я окинула взглядом мастерскую и спросила:
– И зачем вы квартиру снимали, это помещение просто шикарное.
Зина тяжело вздохнула:
– В окно гляньте.
Я посмотрела и невольно вздрогнула. Перед глазами возникла стена с колючей проволокой, вышки и мрачное кирпичное здание.
– Тюрьма, – пояснила Зина, – печально известная Бутырка. Я тут работать не могу, атмосфера давит, давно другую квартиру снимаю, а эту сдаю. Только последнее время никто сюда и ехать не хочет, оно и понятно, место мрачное, скорбное, а рынок жилья велик.
– Может, продать эту да купить в другом районе?
Зина закурила и, выпуская клубы, пояснила:
– Наш дом риэлторам по Москве отлично известен. Всем хорош – кирпич, лифт, мусоропровод, паркет. Только тюрьма во дворе. Вот моим соседям повезло, продали трехкомнатную за двенадцать тысяч долларов.
– Таких цен не существует!
– Еще как существуют, – грустно подтвердила Зина, – дом такой. Ну, выбрали что-нибудь?
– Мне хочется такую же картину, как у Егора.
– У кого?
– Мой знакомый. Егор Валентинович Платов приобрел у вас чудесную штучку – два мопса в корзинке, а рядом девочка в белом платье…
В глазах художницы мелькнул смешок, и она сказала:
– Очевидно, вы спутали, я никогда не писала ничего подобного!
– Как же, – настаивала я, – Егорушка Платов, неужели не помните, ваш хороший знакомый, вы посоветовали ему квартиру у Нади снять; кстати, почему вы съехали?
– Денег не стало, – машинально пояснила живописица и добавила: – Никакого Егора я в глаза не видела и квартиру никому не рекомендовала, просто перебралась к себе. Кстати, я забыла там обогреватель масляный, позвонила на Новокисловский, подошла женщина, назвалась Стеллой, я попросила отдать печечку, она предложила приехать к вечеру. Я прикатила пораньше на два часа, время перепутала. Стелла велела к девяти, а я решила к девятнадцати, ну и явилась в семь.
На звонок дверь никто не открывал, и Зина расстроилась. Путь не ближний, обидно зря прокатиться. Но потом дверь приоткрылась, на пороге возник пронзительно рыжий парень, просто клоун, и, сказав, что он брат Стеллы, вынес обогреватель. В квартиру Зину не впустили.
– Очень вежливый гомик, – фыркнула художница, припоминая ситуацию. – Сунул мне в нос обогреватель и буркнул: «Забирай».
– Гомик? – переспросила я.
– Голубой, – пояснила Зина.
– Вы умеете навскидку, с первого взгляда определять половую ориентацию?
– И определять нечего, – ухмыльнулась Зина. – На ногтях синий лак. В ушах серьги, и пахло от него, как от парфюмерной лавки.
Глава 12
Вечером, когда все разбрелись по комнатам, я поинтересовалась у Катюши:
– Скажи, тромбоэмболия заразна?
– Далась тебе эта болячка, – тяжело вздохнула Катерина. – Нет, не заразна, хотя последнее время постулаты об инфицированности некоторых заболеваний пересматриваются.
– Не поняла…
– Ну, язва желудка всегда считалась благоприобретенной. Питался больной неверно, вел неправильный образ жизни, курил, нервничал – вот и результат. Но последние исследования четко показывают – язва имеет другую основу, скорей всего бактериальную.
– И ей можно заразиться?
– Выходит, что так, через общую посуду. Сейчас поговаривают, будто воспаление легких, рак и инфаркт тоже семейные болячки.
– Как это?
– Ну, один подхватил – вся семья слегла.
– Инфаркт – инфекция?
Катя развела руками.
– Я только рассказала о последних исследованиях.
– А тромбоэмболия?
– Про нее ничего такого не слыхала.
– Значит, если она заразна, тогда понятно!
– Что? – удивилась Катя.
– Ну смотри, в одной палате лежали женщины. Сначала одна умирает от оторвавшегося тромба, кстати, совсем молодая, потом другая, правда, ее успели перевести в другую больницу. Следом гибнет третья – похоже на эпидемию.
Катерина с изумлением посмотрела на меня широко открытыми глазами.
– Все разом умерли?
– Нет, по очереди, но за короткий период.
– От тромбоэмболии?
– Да.
– Чепуха, – категорично отрезала Катя, – такое невозможно!
– Сама же говорила о новомодных течениях в науке!
Катя в негодовании вскочила с дивана.
– Слушай, Лампа, тромбоэмболия не чума, воздушно-капельным путем не передается.
– Почему тогда такая куча народа поумирала?
Катюня призадумалась, потом со вздохом сообщила:
– В медицине случаются иногда необъяснимые явления. Порой приходит больной, ну ничего тяжелого, а утром – бах, покойник. Или, наоборот, по «Скорой» приволокут в экстренную хирургию, крайняя степень тяжести, не жилец просто. Глядишь, через неделю по коридорам носится. Кстати, среди врачей много верующих, потому что кое-какие вещи ничем, кроме божественного вмешательства, и не объяснить.
– Значит, в 717-й палате приключилась мистическая случайность, – пробормотала я.
– Именно, – согласилась Катюша, – либо…
– Либо?
– В больнице объявился маньяк, отправляющий женщин на тот свет.
– Как?
– Существуют лекарства, усиливающие свертываемость крови, инъекция большой дозы какого-нибудь из них запросто может привести к трагедии.
Ночью я безостановочно крутилась в кровати, постоянно переворачивая подушку. Наконец, устроившись между мопсами и спихнув на пол Рейчел, привела мысли в относительный порядок. Итак, как развивались события? Сначала на тот свет отправляется Ирочка, потом умирает Настя, переведенная в другую больницу, затем неприятность, если только смерть можно назвать неприятностью, приключается с некоей Новохаткиной, положенной на место Анны Ивановны. Ничего себе цепь роковых случайностей! Неужели ни у кого из сотрудников НИИ Скорой помощи не появились подозрения? Впрочем, остановись, Евлампия, на данный момент тебя интересует только одна проблема – где найти Егора, чтобы отдать ему наконец тридцать тысяч долларов и спать спокойно. Но, похоже, парень никогда не жил на Новокисловском. С чего Настя написала в письме этот адрес? Так и не додумавшись ни до чего конструктивного, я около пяти утра отбыла в царство Морфея.
День начался со скандала. Услыхав громкие негодующие крики, я выглянула в коридор.
– Безобразие, – верещал Кирюшка, стоя на одной ноге, – теперь переодеваться надо, точно на первый урок опоздаю!
– Смотри, куда идешь, недотепа, – «утешил» старший брат, выходя к лифту.
– Взрослая собака, а гадит везде, – не успокаивался Кирюшка.
– У нее стресс, – вступилась за Муму Люся, – очень тяжело самолет перенесла, извелась, бедняжка. Дома ничего такого с ней не случается.
– Вот и надо было оставить дома, – ляпнул мальчишка и поскакал на одной ноге в ванную.
Люся растерянно глянула на меня.
– Кажется, Кирюша не слишком нам рад…
– Ерунда, – лицемерно сказала я, – просто боится опоздать в школу, а так он очень любит животных.
– Похоже, что Муму тут всех раздражает, – гнула свое Люся, – право, странно. Имеете своих животных и не любите чужих.
– Нет, нет, – отбивалась я, демонстративно поглаживая всклокоченную болонку, – прелестное существо, очаровашка, ну срет и писается, да с кем не бывает.
– Федя парень неплохой, – заявил вышедший из ванны Кирюшка, – только ссытся и глухой.
– Какой Федя? – не поняли мы с Люсей.
– Поговорка такая, – объяснил мальчишка, завязывая ботинки. – Имя поменять можно, например, Муму баба не плохая, только ссытся и глухая.
– Моя собачка превосходно слышит, – возмутилась Люся, – просто как горная коза.
– Это для рифмы, – хихикнул школьник и вылетел на лестницу.
Со двора доносились гудки, Сережка торопил брата.
– Доченька любимая, – завела Люся, – эх, кабы не бедность проклятущая, жили б сейчас в гостинице, питались в ресторане, а не у людей из милости. Собаченька моя, крошечка, дай мама тебя поцелует. Так переживает, детка! Дома ну никогда ничего себе подобного не позволяла, котеночек…
– Прекрати, мама, – оборвала одна из двойняшек Люсины стоны. – Она и у нас в квартире гадит, просто у нее характер мерзкий и избалована без меры.
– Что ты говоришь, Таня, – возмутилась мать, – да Муму – ангел!
– Ой, ой, ой, – завела дочурка, – а кто каждую ночь в коридоре льет и на пороге кучу делает?
Люся в негодовании принялась беззвучно разевать рот.
– Еще и со стола все прятать нужно, потому что Муму вороватая жопа, – неслась дальше Таня.
– Татьяна! – сурово заявил Иван, выглядывая в коридор. – Что за выражения, где ты их набралась?
– У тебя, папахен, – отрезала дочь. – Что ты вчера маме сказал, когда узнал, что она перепутала размер и купила слишком маленький ремень тебе в брюки? Не помнишь? «Только старая и глупая жопа вроде тебя способна на такой идиотизм!»
Иван онемел от неожиданности, зато отмерла Люся.
– Немедленно, слышишь, нахалка, немедленно извинись перед отцом, и потом, что позволено Юпитеру, то не позволено быку. Сначала добейся в жизни успеха, как папа, а потом…