К сожалению, лавка Тиринфийского храма лишь хранила следы былого великолепия. В ней продавалась нехитрая снедь для прихожан: орехи, мёд, засиженные мухами ячменные лепёшки. Довольно бойко шла торговля птичьим пометом — Исимея соскребала его со статуи Диониса и выдавала за египетское любовное снадобье из крокодильих экскрементов. Хорошо продавались тушки ящериц. Жрица ловила их роще и говорила, что это маринованные в меду саламандры из Сирии, разжигающих женскую страсть к тучным мужчинам. Неплохо брали можжевеловую настойку. Исимея продавала настойку из можжевельника, что рос по берегам ручья Пекис, как чудодейственный эликсир, увеличивающий размер фаллоса, а сама лечилась ею от простуды.
В углу лавки стоял огромный пифос для оливкового масла, украшенный потрескавшейся виноградной лозой. На стене висел зеленый от времени, но по-прежнему великолепный бронзовый щит. Его оставил в дар Дионису один воин из Лаконии — так вымотала слугу Ареса ночь в священной роще, что нести домой оружие просто не было сил. Края щита напоминали о его героическом прошлом зарубками и засечкам, но в центре красовалась пикантная чеканка. Один умелец-паломник изобразил на щите Диониса, играющего с нимфами. Девственница Исимея всегда грустно вздыхала, глядя как нимфы, соблазнительно обнажают груди, окружая бога вина лаской и негой.
Под щитом стояло два старых сундука. Прежняя, уже покойная жрица Клеопея, оставила Исимее наследство — два сундука деревянных копий мужского достоинства, которые она собственноручно и с большим знанием дела вырезала из обломившихся в роще сучьев. Однако, продать их молодая жрица так и не смогла — сожгла всё в печке холодною зимою. Остался только один, большой и черный, как гордость нубийца, которым удобно заколачивались гвозди, и подпиралась на ночь дверь.
Споткнувшись об деревянный фаллос, в лавку, как на крыльях, влетел первый покупатель — субтильный юноша с подбитым глазом и расцарапанной щекой.
— Калимэра, гость! Приветствую тебя в храме Диониса!
Незнакомец нервно поправил на плече кожаную сумку. Открыл, было, рот, чтобы ответить, но так и замер, засмотревшись на литую фигурку Пана с козлиными рожками и связкой змееподобных фаллосов на плече.
— Десять мин серебром и вы владелец чудодейственного амулета, который многократно повысит потенцию, — выпалила скороговоркой Исимея, заметив интерес гостя.
Гость испугано помотал головой и попятился обратно к двери. Повернулся, чтобы выйти вон, но тут его взгляд упал на прилавок с разноцветными чашечками с контрацепцией, где стояла табличка:
Пользоваться контрацепцией строго запрещено!
Вход в священную рощу
только после покупки средств контрацепции.
Спасибо за понимание.
Парнишка глупо хихикнул, прыснул, совсем как девчонка, и переспросил у жрицы:
— Серьезно? А как надо понимать два взаимоисключающих требования?
Паломники-новички из числа скуповатых зануд часто задавали такой вопрос, поэтому Исимея, с трудом подавив желание запустить в наглеца амфорой с египетскими духами на разлив, объяснилась заученной фразой:
— Администрация в моем лице в соответствии с волей богов и уставом храма настоятельно не рекомендует употреблять, продающиеся здесь средства контрацепции: не глотать пилюли, не использовать суппозитории и не выпивать микстуру.
— Что так? — давился от смеха гость.
Жрица приосанилась и с достоинством ответила:
— Да будет тебе известно, что Дионис, как бог плодородия, недоволен бесплодным связям. Но… посещение священной рощи без покупки средств контрацепции запрещено. Маленькая бюрократическая формальность. Будешь, что-то брать?
— Нет. Я только спросить. А это что?!
Парнишку скрутило пополам от гомерического хохота. Он ткнул пальцем в вывеску на дверях.
Мин капнизэте!
В храме иноземных травок не курить!
Замеченные будут подвержены публичному порицанию.
— И кто меня будет порицать, если я покурю?! Ты, что ли, девочка? Ха-ха-ха!
Лицо Исимеи побелело от злости.
— Я не девочка, а хранительница Тиринфийского храма — благословенная Дионисом жрица Исимея. В моей власти проклясть твой фаллос самым страшным проклятием! Если он конечно у тебя есть, молокосос! Почернеет твой жезл любви, отсохнет да отвалиться, что делать будешь? Чем сможешь удовлетворить женщину? Своим языком без костей?
— И языком. И не только.
Гость поднял правую руку, сложил вместе пальцы и сделал ими несколько ловких, и настолько узнаваемых движений, что у жрицы как пелена с глаз упала. Да мужская одежда, да ножки кривоваты, да ушки-лопушки…
— Ты не парень. Ты девчонка! Девчонка с Лесбоса!
— Долго ты соображала! Ну что, будешь меня ещё проклинать или порицать? Или мне уже можно идти?
— Кто тебя держит? — развела руками Исимея и, демонстративно доставая из-под прилавка кроссворд.
«Шляпа с широкими круглыми или четырёхугольными полями, которая удерживается на голове при помощи ремешка, завязанного под подбородком. Любимый головной убор бога торговли Гермеса. Вторая „е“», — вслух прочитала жрица.
Девчонка с Лесбоса вынула потертую шляпу из сумки, с дурацкой усмешкой нахлобучила себе на голову и подсказала:
— Петас!
— Сама знаю! — рявкнула Исимея. — Не мешай!. Нет, ну так не интересно, — она отбросила кроссворд в сторону и спросила: — Зачем такая, как ты, пришла в священную рощу? Здесь женщины Тиринфа отдаются паломникам за немалую плату и…
— Точно! — хлопнула себя по лбу гостья с Лесбоса. — Паломники и плата! Я иду из Тиринфа с поэтической конференции. Вот шла мимо храма Диониса, смотрю — лавка открыта в такую рань. Дай, думаю, зайду и спрошу — не купят ли паломники мои любовные стихи?
— Ты поэтесса? — удивилась жрица. — Знаменитая?
— Ну… — замялась гостья. — На Лесбосе меня все знают.
— Ваш Лесбос — деревня посреди моря.
— Обижаешь детка, Лесбос — третий по величине остров в Греции. Помоги, а? А я вечерком заскочу к тебе, посидим, поболтаем. Расскажу про наш остров, вином угощу. Меня, кстати, Анастасия зовут.
Исимея молча указала Анастасии на еще одну табличку:
Распитие вина, приобретенного вне храма,
категорически запрещено.
— Поняла, подруга! — Анастасия порылась в сумке и достала из нее нечто похожее на кусок засохшей смолы. — О! Фимиам для твоего Диониса.
— Он не мой, ему вся Эллада поклоняется, — жрица кивнула на надпись над входом в лавку.
Доводим до Вашего сведения, что в храме Диониса не благословляется
курить привозной фимиам.
У бога аллергия на смолу, собранную вне Аттики.
Приобрести дозволенную смолу
Вы можете в лавке.
— И ещё вот, — Исимея взяла со стола вощенную дощечку, на мгновение задумалась, потом написала на ней что-то стилосом и ткнула под нос Анастасии.
Администрация храма просит всех посетителей оставлять обувь в корзинах. За сохранность обуви администрация ответственности не несёт.
Гостья с Лесбоса пожала плечами и без споров опустилась на пол. Быстро расшнуровала обувь и, оглядевшись по сторонам, ловко, одну за другой забросила сандалии в корзину стоявшую на полке рядом с упаковкой египетских медных бритв с рекламной надписью «Фараоны желают видеть девушек-наложниц безволосыми». Сердце Исимеи невольно смягчилось от такой покорности. Жрица, что греха таить, бывала упряма, как ослица.
— Зачем паломникам стихи? — спросила она у поэтессы совсем другим тоном. — Я не думаю, что в храме Диониса купили бы стихи даже у Василия Тиринфийского.
— Ты знакома с творчеством Василия Тиринфийского? — удивилась островитянка. — Не знала, что женщины материковой Эллады интересуются стихами.
Исимея презрительно фыркнула и процитировала:
Я люблю моря и горы,
Утром ранним выйти в сад.
Целоваться с Феодором
Мне приятнее стократ.
— Откуда ты знаешь эти стихи?
— Каждое утро их вижу, поэтому запомнила.
— И где же ты их видишь? — заинтересовалась Анастасия.
— Они вырезаны на стене нужника.
Островитянка зашлась от смеха так, что повалилась на спину:
— Вася платит путешественникам, проходящим через Тиринф, чтобы разносили славу о его таланте по всему миру. Вот они и несут!
— А что же он тебе не заплатил?
— Мы с ним поругались.
Девчонка с Лесбоса вынула из сумки нескольких мелких рыбешек, одного окуня, голову небольшого осетра и показала юной жрице.
— Вот всё, что мне удалось выручить. Жена рыбака подарила, благослови ее Посейдон.
У Исимеи резко забурчало в животе. Чудесный сон о рыбном супчике обещался стать явью.
— Эна, дио, трио, тетра, — быстро посчитала она рыбу. — Доставай сандалии из корзины, поэтесса. Закрываем лавку, идём на кухню!
Глава 4Кухня
В давние времена при храме жила не одна дюжина жриц, а также служки и садовники, поэтому кухня впечатляла своими размерами. В круглых печах пекли хлеб, на вертеле жарили мясо, а на самом видном месте стояла пузатая амфора с рыбным соусом. Жуткая дрянь из тухлой рыбы, если честно, но древние греки её обожали и добавляли почти во все блюда. Теперь в огромной кухне горел лишь один очаг, на огне которого Исимея иногда пекла лепёшки или варила пустую похлёбку. Но только не сегодня!
— Ах, драгоценная рыбка, дар Посейдона! Нежнейшее мясо, ароматное, прекрасное, — весело напевала жрица, не вкушавшая с зимы ничего сытнее, чем сушеные финики.
Медленно закипала вода, всплывали бляшки жира, точно мелкие медяки. Поварив мелочь, жрица отправили в котелок и окуня. Красные плавники яркими сполохами украсили аппетитное варево. То и дело появляющиеся головы рыб, ощерившись, делали вид, что готовы зашипеть. Когда и окунь проварился, в суп торжественно добавилась голова осетра. Исимея бросила в суп оливки и листики лавра с висящего на стене венка, потерянного в роще каким-то олимпийским чемпионом, нашла в чашечке из-под благовоний немного мяты и фенхеля. Анастасию послала нарвать дикого чеснока в изобилии растущего вокруг статуи Диониса. Наконец жрица затушила в котелке головешку, ароматный дымок поднялся над котелком.