В миске с ароматным бульоном плавали плавники окуня, белые оливки и листики ароматных трав. Такой похлебкой не побрезговали бы ни цари, ни боги. Ухи хватило и жрице, и поэтессе и даже нищего угостили — налили ему в большую плошку.
— Как же тебя угораздило поругаться с Василием Тиринфийским? — спросила Исимея у Анастасии, доедая вторую миску супа.
Островитянка встала и торжественно продекламировала:
Мужскую дружбу отрицаю,
Гораздо крепче дружба женщин.
Всегда всего мужчинам мало,
А нам и меряться-то нечем!
— Ну, как?
— Ну… жизненно, — дипломатично заметила жрица, наливая себе третью порцию.
— А Вася сказал, что стихи слишком авангардные, — пожаловалась поэтесса. — А я сказала, что весь его стихотворный цикл «Не нахожу покоя с женщиной» — дерьмо из-под кентавра, — Анастасия удрученно потерла едва поджившие царапины от острых ногтей на щеке. — Слово за слово, мы поругались, потом подрались. Из Тиринфа меня изгнали с позором, чуть камнями не побили.
— Из-за Васьки, что ли?! — удивилась Исимея.
— И из-за него тоже, но в основном за отрицание мужской дружбы.
— Это ты, конечно, на святое замахнулась, подруга! — хихикнула жрица.
— Так мы теперь подруги? А не выпить ли за это? Нет ли в храме Диониса, чего покрепче и повкуснее, чем вода из ручья и мое кислющее вино?
Исимея задумчиво огляделась по сторонам. Вина в храме Диониса не водилось уже много лет, но возле очага на старых тростниковых циновках стояла ситула, проще говоря, ведро, где хранился изобретенный жрицей напиток из перебродивших диких слив, который продавался паломникам под видом амброзии из Этрурии.
К счастью для новоиспеченных подруг, бог вина и виноделия Дионис был занят важными божественными делами и не обращал внимания на работницу храма и служительницу муз. В противном случае — бог сгорел бы от стыда, узнав, что в его храме собрались распивать сливовку!
Тьфу!
Глава 5Тиринф
Теперь оставим на время двух наших самых юных героинь и обратим свой взор на кое-кого постарше. Для этого покинем храм Диониса и поспешим в Тиринф. И пока мы туда идём, предлагаем читателю заглянуть одним глазком в туристический путеводитель по городам Древней Греции.
«Велик и прекрасен Тиринф! Край поэзии и бесконечных торговых рядов. Здесь живёт самый известный поэт Эллады — Василий Тиринфский. Зайдите в гостеприимный дом Василия! Полюбуйтесь, как вальяжно разгуливают по его саду павлины — дивные птицы, красивые и статные, но абсолютно безголосые. Считается, что крики павлинов погружают душу слушателя в омут печали, поэтому им подрезают голосовые связки. Под сенью фруктовых деревьев обитает пара странных полосатых лошадок из Нубии, а в клетках сидят певчие птицы из варварских стран и…».
А теперь угадайте, кто заплатил, что бы в путеводителе по Тиринфу упоминался Васин дом? Вы скажите, конечно, сам Василий! А вот и нет, не Вася, а Васин новый хахаль Филистрат! Об этом давно уже судачили злые языки, коими никогда не оскудевал тиринфийский рынок.
«Велик и прекрасен Тиринф! Раньше всех в этом городе пробуждается рынок. Громогласные торговки окликают горожан и туристов-паломников, зовут попробовать нехитрый товар и купить на завтрак хлеб из пшеницы и ячменя, сыр, свежие фрукты. К обеду для тех горожан, кто побогаче, на открытых террасах жарят мясо. Гусь ли это, козочка или поросёнок определяет толщина кошелька. Бедняки и бюджетные туристы покупают колбаски из обрезков, что не идут на стол богачам, зажаренную до хруста маленькую рыбку барабульку, ячменные коржи».
А что там у Васи? Согласно путеводителю, «…на столе у Василия Тиринфийского появляются только самые изысканные яства — пикантная печень откормленного гуся, нежнейшая осетринка, ну и, конечно, блюдо богов — соловьиные язычки».
Между нами говоря, Василий не чувствовал особой разницы между язычком соловья и гребешком петуха, но звание известного поэта требовало тратить баснословные деньги на это блюдо, ибо оно, согласно поверьям, «подстёгивало» поэтический дар. Нередко к столу Васи Тиринфийского подавалась и новомодная колхидская диковинка — маринованные в кислом соусе и тимьяне бычьи яйца, запеченные в печи. Василий терпеть не мог это кушанье, давился им и ел через силу, но статус был превыше всего.
«Велик и прекрасен Тиринф! Бассейн Василия Тиринфийского украшает мозаика, изображающая Геракла и его друга Иолая. Друзья-герои поражают армию кентавров жезлами Ареса. Размеры жезлов впечатляют, а на кентавров просто жалко смотреть. В приемных покоях Василия, где он общается со своими поклонниками, герои изображают персидский знак рыб, а по кругу мозаичный рисунок оббегают буквы, складывающиеся в стихи:
Я б отдал полжизни этой,
Я б остался без крови…
Но не хочу быть поэтом
Без признанья и любови!»
Ну что скажешь — рифмовать Вася умеет, но в греческом не силён.
Интересно, что в старых путеводителях, изданных задолго до Васиного рождения, писалось, что Тиринф славен лучшим в Элладе вином, а не только поэтами. Однако те времена давно в прошлом.
А дело было так… Однажды, с благословения Гермеса и при попустительстве Диониса, в город завезли вино из Фракии и стали продавать за полцены, а по праздникам вообще наливать даром. Так продолжалось год, два, пока местное виноградарство вконец не захирело. И тогда цены на вино взлетели выше трона Зевса, а качество священного напитка упало ниже плинтуса на дне Тартара.
Печальная история демпинга, но к счастью, экономический крах тиринфийских виноградарей и виноделов никак не отразился на количестве статуй в тиринфийских парках и скверах. Большие и огромные, сидящие, стоящие и возлежащие Геры и Афины, Аресы и Афродиты заполняли всё свободное пространство на городских улицах. Роскошные, ярко покрашенные одеяния небожителей: синие, зелёные, красные, желтые… плащи, хитоны, пеплосы, хламиды, а так же позолоченные шлемы и посеребренные щиты статуй вид внушали благоговение и трепет. Злые языки, правда, утверждали, что краска для статуй куплена у мужа сестры мэра города за баснословные деньги, выделенные из городской казны, и достаточно одного хорошего летнего ливня, чтобы смыть всю яркость и вернуть статуям девственную мраморную белизну. Но как говорится — дела вести, не фаллосом трясти, да и какое нам дело до местных склок и сплетен?
И Вася Тиринфийский нам без особого интересу, а вот до жены торговца краской и сестры мэра — многоуважаемой тети Соллы, нам дело есть…
Глава 6Тетя Солла
Ещё с молодости замечательная женщина — тётя Солла, славилась не только своими роскошными грудями и широкими бедрами, но и крайней набожностью. В этом году посещение Соллой священной рощи должно было стать двадцатым, юбилейным и припадало аккурат на её сорокалетие. А, как известно всем образованным людям, праздновать сороковой год рождения для женщины — плохая примета. Поэтому, чтобы не терять времени даром, тетя Солла решила посетить местную святыню. Отправиться, так сказать, в пешее эротическое путешествие в храм Диониса. Сейчас Солла кричала и горько плакала. Домочадцев оглушали рыдания хранительницы очага, но все они, молча кивая, слушали в двадцатый раз печальную историю о судьбе несчастной женщины, вынужденной выполнять обет отца, посвятившей единственную дочь богу виноделия и свободной любви. Тучный коротышка муж гладил её по руке и шептал: «Успокойся, дорогая, успокойся», но кого и когда такое успокаивало? Истерика закипала с новой силой и продолжалась до обеда.
— Отобедаем, чем Зевс послал, — тяжко вздохнув, сказал муж тети Соллы, Димитрий, утирая скупую мужскую слезу.
Рабы внесли в трапезную хлеб, огурцы, рыбный соус, жареную на шпажках козлятинку и запечённое седло барашка, нашпигованное чесноком. Домочадцы охотно согласились, что никогда не пробовали такого замечательного мяса, а всё потому, что мудрая тетя Солла, посетив в прошлом году храм Диониса, узнала у одного паломника отличный рецепт маринада в кислом вине. От него же Солла узнала и о диковинном фрукте из жаркой Нубии, который купила сегодня на рынке. Длинные, чуть согнутые фрукты лежали в лекане — миске на тонкой ножке, удивляя непривычной желтизной. Женская половина дома Соллы мило краснела и, хихикая, уверяла, что в жизни не додумаются, как же этот плод можно есть. Госпожа Солла обратилась к мужу:
— Димитрий, ну сделай что-нибудь, ты же мужчина!
Отец семейства флегматично пожал плечами, засунул себе диковинку в рот почти до половины и откусил.
— Поначалу, как грызть пергамент, но дальше чистый мёд, — сказал он, с трудом проглатывая куски. — Все же лучше, наверное, вначале почистить и порезать мелкими кружочками, как огурцы.
— Какой ты умный, — восхитилась Солла, подавая мужу скифос с разбавленным вином. — Как я не хочу покидать тебя и наш дом!
— Нет ничего лучше, чем есть свой хлеб, пить своё вино и… спать в своей постели, — с надеждой поглядев в глаза жены, сказал Димитрий. — Может, в этом году никуда не пойдешь?
— Это мой долг, — всплакнула тётя Солла, поднимаясь из-за стола, как Афродита из пены морской.
Обняв напоследок мужа, а также сыновей и дочерей, и даже ненавистного пасынка Гератиона, сделав последнюю выволочку девчонке рабыне «Кто за тебя чечевицу перебирать будет? Эвклид?», Солла, закутанная с головы до пят в черную одежду, поплелась вверх по склону, целомудренно прикрывая лицо краем домотканого платка. Лишь тонкая лодыжка, украшенная браслетом-змейкой, выглядывала из-под полы хламиды: четыре витка толстой золотой проволоки, красные рубиновые глазки — украшение как бы во весь голос кричало: «У моей хозяйки есть деньги»!
Как только дорога по-змеиному изогнулась и снова поползла вниз, петляя между амбаров, складов и заброшенных виноделен, медлительность женщины куда-то испарилась, а в глазах появился загадочный блеск. За старым пифосом находился тайник, где хранилась холщевая сумка с туникой, са