ндалиями, амфорой с розовым маслом, коробочками с румянами, белилами и сурьмой, отполированным до блеска медным зеркальцем, кошелем с монетами и бронзовым ларчиком с драгоценностями. Сбросив домашнюю одежду, женщина надела на себя элегантную тунику с глубоким вырезом спереди, сзади и по бокам, модные афинские сандалии из позолоченной кожи, а шею украсила прекрасным зеленым ожерельем под цвет глаз. Подарок самого-самого первого поклонника Дормидонта, мир его праху. Поглядевшись в зеркало, женщина сказала своему отражению «Держись, Солла! Какие наши годы!» Потом глянула на небо. Ни облачка! Над головой лазурные небеса, цвета прекрасных глаз бога виноделия. По ним плывет белая виноградинка дневной Луны, суля удачу всем путешественникам.
«Зевс не выдаст, минотавр не съест», напутствовала сама себя женщина и, преображенная, отправилась в храм Диониса. Теперь ее походка была подобна движению Арго — корабля искателей приключений на далеких берегах, а выразительный взгляд заставил бы заикаться и краснеть, как безусого юнца, так и зрелого мужа.
Пусть тетя Солла спокойно себе идёт, а мы побежим вперёд, и посмотрим, что происходит на кухне в храме…
Глава 7Пьющая жрица — горе в храме
Пусть тетя Солла спокойно себе идёт, а мы побежим вперёд, и посмотрим, что происходит на кухне в храме. А там Исимея как раз разливала резко по кубкам пахнущий напиток.
— Никогда не пила неразбавленное вино, — осторожно заметила Анастасия. — Так не делают ни в Аттике, ни в Таврии, ни в Египте.
Жрица осушила кубок до дна и, слегка поморщившись, закусила вареной рыбой.
— Попробуй! Пей залпом.
Не вполне доверяя Исимее, Анастасия приложила чашу к губам и сделала осторожный глоток. Обжигающая, сладко-кислая, противная и, одновременно, восхитительная жидкость попала в горло девушки, заставив закашляться.
— Это что?! — едва смогла выговорить гостья с Лесбоса.
— Брага из диких слив. Ситулу с ней поставила на лед. Один варвар-паломник из северных земель научил.
— Что ж им дома то не сидится… — никак не могла отдышаться Анастасия. — А лед где взяла?
— Это тайна, но ты моя подруга, поэтому я тебе скажу… — слегка заплетающимся голосом, сказала Исимея. — Там, внизу под храмом… Эй, а ты куда смотришь? На мои соски?
— Да, — подтвердила Анастасия, залпом осушая кубок. — А что? У нас на Лесбосе говорят, соски — это такое же украшение женщины, как колечки и сережки. Про что мы только что говорили?
— Про соски.
— Нет, до сосков.
— Не помню.
— Соски… соски… Нет, мы говорили про лёд!
Как сладко девушка вздыхает,
И тает, точно тает лёд.
Мечтательно произнесла Анастасия и заметила.
— Вот ты думаешь, что как лесбиянка, так сразу ко всем женщинам в вырез туники заглядывать будет! А вот и нет! Хотя твою грудь я бы описала так. Удачный слог, хорошо подобраны две метафоры, лаконично и мощно, одновременно, две острые цитатки торчат в разные стороны.
— А ты думаешь, что только лесбиянки стихи хорошие про женщин пишут! А вот и нет!
— Вася, что ли про вас хорошее напишет?
Исимея с некоторым трудом поднялась на ноги и слегка пошатываясь, вышла на середину кухни:
— Сами напишем без Васи и без лесбиянок. Вот хорошие стихи, послушай!
Гера говорила как-то дочери:
— Доня, ты запомни навсегда!
После свадьбы дни веселья кончились,
Для мужчин важнейшее — еда!
Он пришёл с охоты да с добычей?
Сразу накормить и уложить,
Ну, а коль родимому приспичило,
Можешь, так и быть, и ублажить!
Ты поверь, коль мужику зачешется,
В четырёх стенах не удержать!
Так что потерпи, не злись, не вешайся,
Погуляет и придёт опять.
Муж, как кот, придёт туда, где кормится,
Где его обнимут, приютят…
Муж — не молоко, он не испортится…
Может только нагулять… котят!
Мой вон — Зевс, гуляет! И по-чёрному!
Что ж я говорю, он твой отец!
Темпераменту противлюсь вздорному,
Но хочу сказать ему: «Подлец»!
Знаю я про все его романчики,
Но забуду… Как не забывать?!
Знай же, доня, мужики — обманщики,
Так что можешь тоже «погулять».
— Здорово! — искренне восхитилась Анастасия. — Твое?
Но Исимея не смогла ей ответить. Коварный напиток северных варваров сморил бедную жрицу, толком ничего невкушавшую почти четыре дня, а чтение стихов отобрало последние силы. Девушка упала, где стояла — слава богам, на мягкую, хоть и истрепанную временем кабанью шкуру. Скрутилась калачиком и заснула.
— «Гера говорила дочери» — это мои стихи, — послышался голос от дверей, и в кухню зашла Солла, жена торговца краской из Тиринфа, собственной персоной.
Она уже не выглядела столь бодрой и веселой, как когда уходила из города разодетая, словно коринфская гетера. Впервые за все годы посещения храма, Солла не встретила по пути сюда не единой живой души. И кого же она увидела, придя к в священную рощу? Жалкого нищего, пьяненькую жрицу Исимею и девчонку с подбитым глазом в мужской одежде, в которой только слепой бы не опознал уроженку Лесбоса. Да и годы не были добры к тиринфийской обители Диониса. Высокие колонны ещё больше покрылись старческой сеточкой, чем Солла помнила по прошлым летам. Прекрасный мраморный барельеф с надписью «На тоненькой верёвочке висят с вином бочоночки» совсем зачернился, и невозможно было разобрать ни единого слова.
— Пьяная жрица Диониса — это я еще могу понять. Хотя запашок у вас тут явно не вина, — заметила тетя Солла. — Но вот лесбиянка в священной роще… Тебя каким ветром сюда занесло, дитя порока? Ты кто?
— Меня зовут Анастасия, — представилась поэтесса.
— Ээ… Не уж-то та самая Анастасия с Лесбоса, которая подралась с Василием Тиринфийским? — спросила Солла, бывшая всегда в курсе местных сплетен.
— Вы тоже его знаете? — от расстройства девушка даже икнула.
— С пеленок. — подтвердила Солла.
— А его стихи вам нравятся?
С минуту подумав, Солла ответила:
Брось глупить и будь со мной.
Я и слаще и сочней!
Чем валандаться с женой,
Стал бы девочкой моей!
— Вот единственные Васины стихи, которые мне известны и то потому, что он написал их на дверях нужника, когда от моего пасынка Гератиона сбежала жена.
— Сбежала жена? — встрепенулась сквозь сон Исимея. — Если у вас проблемы с женщинами, мы решим их быстро, недорого и анонимно. Всего десять мин серебром и вы владелец чудодейственного амулета, который многократно повысит вашу потенцию!
— Пьющая жрица — горе в храме, — с вздохом констатировала Солла.
— За золотую мину дам притирку с розмарином! Гарантированное увеличение длины без побочных эффектов.
— Да не приведи Зевс, куда уж длиннее! Чистый удав! — отмахнулась Солла. — Жена Гератиона из-за этого и сбежала, а наложница умоляет продать её в портовый бордель или бросить где-нибудь в лесу на утеху сатирам.
— За медную мину есть колечко для уменьшения достоинства!
— Да угомонись! С чего же ты так набралась?
Тётя Солла взяла в руки киаф — черпак для вина и воды, принюхалась.
— Ааа… дикие сливы забродили, понятно. Смотри, Исимея, вот Дионис узнает, что жрица бога вина наклюкалась сливовки!
— А где я ему возьму виноградное вино?! — всплакнула, не размыкая глаз, жрица. — Пусть спасибо скажет, что храм до сих пор работает. Да если бы ни я! — воскликнула Исимея, потрясая во сне кулачком.
— Цыц, девчонка! Мала ещё богов обсуждать! — прикрикнула на неё Солла, укрывая шерстяной накидкой. — А ты чего, сидишь и смотришь? — кивнула она Анастасии. — Наливай!
Глава 8Спор
Вечерело. Зелёная лоза в отсветах догорающего дня стала иссиня-чёрной. Даритель тепла лучезарный Гелиос загнал норовистых коней в стойла, а великое скопление звёзд — Млечный путь, проявилось, словно разлитое из кувшина молоко. Жрица спала, тётя Солла с Анастасией попивали сливовку и делились женскими печалями и горестями. Красное пламя заката озарило напоследок статую Диониса, лицо которой приняло ехидное выражение.
— Старшему сыну мужа уже тридцать пятый год. — говорила тетя Солла. — Хочется чтобы он нашел хорошую женщину и убрался с глаз долой. Сил нет смотреть на его вечно кислую физиономию.
— А я деньги казенные прогуляла, — призналась Анастасия. — Теперь домой возвращаться боюсь.
— На женщин потратила? — понимающе кивнула Солла.
— Да если бы! — вздохнула Анастасия. — Тогда не так обидно было.
— А на что деньги дали?
Любопытство жены торговца к денежным вопросам не имело пределов.
— На подготовку к Олимпийским Играм.
— Иди ты! — не поверила Солла, хлопнув ладонью по колену. — Женщин на Игры не допускают.
— У острова Лесбос квота на лучников по ходатайству Артемиды и на шахматы, — пояснила девушка.
— Шахматы?
— Игра такая новомодная, индийская, — объяснила Анастасия. — Её изобрела женщина. Шахматисток и поэтесс у нас пол-острова, а вот лучниц нету.
— А что так?
— Чтобы хорошо стрелять, женщине необходимо удалить одну грудь, а лучше две, — развела руками девушка.
— Не приведи Зевс! — вздрогнула Солла.
— Меня послали найти лучницу на материковой Греции, а я подумала «Ну кто согласится удалить грудь?» И потратила деньги на вступительный взнос для участия в тиринфийской поэтической конференции.
Последняя полоска зарева мелькнула на горизонте, пришла долгожданная прохлада. Цикады заиграли причудливые мелодии, а над головами жителей Аттики взошла Луна. Большая и далёкая, бледный отсвет дневного светила, лучший друг воров и возлюбленных, полная Луна была подобна финикийскому стеклу — немного мутная, причудливая, манящая.