— Ну, ты красава! — смеялась с поэтессы тетя Солла.
Где-то вдали завыли волки, запевая свою, только им одним известную песню. Жрица Исимея, наконец-то, пришла в себя, разбуженная незнакомым громким женским голосом:
— Моя родина — Коринф! Мой дом — храм Афродиты! И нет места прекраснее на свете!
А рядом со жрицей храпела тётя Солла, бормоча сквозь сон:
— Ужас! Ужас! Ну, чистый удав…
Проблемы пасынка Гератиона не давали покоя бедной женщине даже во сне. Незнакомый голос, тем временем, продолжал:
— …огромная кухня, всегда кипят котлы. На вертелах жарится баранина и оленина, готовятся диковинные морские создания. Кто-нибудь из вас ел суп из перетертых морских раков?
— Мм? — глухо отозвалась совсем окосевшая от сливовки, но не растерявшая силу духа Анастасия.
— А что интересного у вас, в Тиринфе?
Протерев глаза, Исимея присмотрелась к новоявленной гостье, безошибочно узнавая в красивой, холеной блондинке «девушку из Коринфа», то есть гетеру, пускай и не первой молодости (и даже не второй).
— Служительница богини любви в храме бога виноделия — вот это интересно. Вот это поворот судьбы! — дерзко ответила Исимея. — Давненько ВАШИХ у нас не бывало! Тетя Солла, а вы видели в тиринфийском храме жриц Афродиты?
— А? Что? — просыпаясь, ответила жена торговца, услыхав свое имя. — Жрица любви? — переспросила она. — Да, встречала я здесь одну шалашовку крашенную. Тисея, звали, кажется. О… Какие люди, сколько лет, сколько зим, — протянула Солла, узнавая гостью. — Какими судьбами?
Если гетеру и напряг развязный тон жены торговца, то виду она не подала.
— Настоятели храма уготовили мне особую службу. Я должна посетить каждый храм Эллады и собрать дары, которые пойдут на новую статую божественной Афродиты. В храме Аполлона в Дельфах я подарила незабываемый вечер одному пожилому политику, не буду называть его имени, а в храме Зевса Олимпийского познала всю прелесть ласк атлетов, а теперь…
— Приехала в Тиринф подцепить богатого поклонника, — презрительно резюмировала тетя Солла.
— Если бы меня интересовали такие низменные вещи, я бы стала женой торговца краской, а не жрицей, — обмахиваясь голубым веером в форме цветка лотоса, парировала, гетера.
— Да если бы ты интересовала хотя бы торговцев краской — давно бы замужем была!
— Ой, кто бы говорил. Ты трижды поступала в школу гетер и трижды провалила экзамен.
«Один один», — прошептала на ухо Исимеи Анастасия.
«Тетя Солла уделает эту залётную, вот увидишь», — ответила жрица.
«Не думаю».
«Спорим?»
Глава 9Девочки, не ссорьтесь!
Тем временем разговор между гетерой и матерью семейства набирал обороты.
— Тебя взяли в школу гетер только потому, что ты была выше меня на полвершка.
— Ага! И талия у меня тоньше и грудь больше.
— Ты поклялась Зевсом, что натуральная блондинка, а это ложь!
— Завидно? На войне как на войне, милочка.
— И если мне сорок, то тебе уже полтинник светит.
Гетера поморщилась от такого грубого напоминания о возрасте. Сквозь толстый слой румян и белил проступила тонкая сеточка морщин, как на колоннах старого храма.
«Два-один» — зафиксировала счет словесного поединка жрица.
— А ты помнишь Дормидонта? — хитро прищурившись, спросила Тисея у Соллы. — Вижу, что помнишь, — ответила она за жену торговца, кивая на зеленое ожерелье.
— Это его прощальный дар, да покоится он в мире, да будут добры к нему Аид и Персефона.
Дамы выдержали паузу, приличествующую для поминания дорогого для обеих женщин покойного, и гетера распахнула накидку, выставляя на свет массивное ожерелье из похожих каменьев, что и ожерелье жены торговца. Но там, где у тёти Соллы зелень камня обрамляла серебряная нить — у Тисеи красовалось золото, и, если у Соллы граненые капельки перемежались с пустотелыми бусинками, то камни на украшении гетеры были все как на подбор.
— А вот его прощальный дар мне, — заявила гетера.
— Камни фальшивые!
— Подойди и посмотри.
— Ты сама себе его купила! Это не подарок Дормидонта.
— Подойди и посмотри!
Ещё одно роднило ожерелья женщин — на застежке была сделана гравировка «Люблю. Навеки твой Дормидонт».
«Два-два» — подвела промежуточный итог встречи старых подруг Анастасия.
Солла не поленилась и подошла посмотреть на ожерелье Тисеи, но как-то так случайно зацепила его заточенным ноготком. Нить порвалась, и камни посыпались на пол.
— Ах, ты ж курица безрукая!
— Старая нитка стерлась. Сама чего ты раскудахталась? Соберешь и починишь, нимфа престарелая.
— Золотая критская нить стерлась?!
Тисея тоже как бы нечаянно провела рукой по груди Соллы и бусины с её ожерелья заскакали по земле.
— Ну, надо же! Твоя тоже стерлась, дриада потасканная.
«Неспортивно. Но на войне как на войне», — прокомментировала ситуацию Анастасия. — «И счет три-три».
Не известно, сколько это еще продолжалось, если бы на крики в храм не прибежала сама Артемида. Так, во всяком случае, сначала показалось всем присутствующим, даже нищему, который давно уже не дремал, а внимательно прислушивался к разговорам на кухне.
— Что здесь происходит? Кого убивают? — спросила новая гостья, тряхнув коротко постриженными волосами.
Вновь прибывшая была хороша собой и возможно действительно приходилась, какой-то дальней родней обитательнице Олимпа. Кожаные доспехи, облегающие соблазнительные формы, ксифом на боку, мышцы на ногах и руках, точно выточенные умелым резчиком. След от краги левой руке характеризовал девушку силачкой и лучницей. Потёртая рукоять меча явно намекала на умение им пользоваться, а горделивая поза не оставляла сомнений в том, что красавица была самой настоящей амазонкой. На её вопросы никто не ответил — все были поглощены спором Тисеи и Соллы.
Новенькая не смутилась и даже не подумала ретироваться обратно на улицу. Будучи хорошим тактиком, она сразу оценила возраст и внешние данные присутствующих, а также слова и манеры спорщиц и с пониманием заметила:
— Девушка из Коринфа и честная женщина из Тиринфа выясняют, кто из них достойнее. Пьяная жрица и полупьяная девчонка с Лесбоса — судьи. Это надолго!
— У тебя задница, как груша! — кричала Солла Тисее.
— А у тебя сиськи, как дыни перезрелые! — отвечала та.
«Да, да — еще сиськами и попами начните меряться», — сказала как бы в сторону амазонка.
В руке девушка держала кривую палку, на которую, однако, не опиралась. Внимательный глаз заметил бы, что палка склеена из двух полос дерева, усилена жилами животных и это не палка, а самый настоящий египетский лук. Амазонка прислонила лук к стене и представилась Исимее и Анастасии, крепко, по мужски, пожав им руки:
— Массандра из Фермоскиры проездом из Фив.
На предложение выпить, она охотно и незамедлительно согласилась, и уже допивая второй большой кубок, рассказывала новым знакомым веселые байки из амазонской жизни.
«Амазонки живут припеваючи, а мужики у них под каблуком. Амазонки воюют, охотятся и приходят домой пьяные. Ложатся и спят. А мужчины плачут на кухнях, страдают. Женщины встали утром, взяли мечи, топоры, копья и луки. Сели на коней и понеслись в чисто поле. Вечером мужчина ложиться спать, а тут амазонка пьяная с охоты приехала. Хочет любви. И ей плевать, что он устал, что голова болит и дети замучили. Нет, вставай и удовлетворяй, а потом она отвернётся и храпит. А он плачет, потому что любит её, а она не ценит!»
— Говорят, все амазонки — девственницы, — удивилась Анастасия.
— С каких делов? — в ответ удивилась Массандра.
Заметив, что спор между Тисеей и Соллой начал стихать, потоки брани иссякали и лишь изредка прерывались плевками и взаимными угрозами выцарапать глаза или вырвать волосы, Массандра крикнула им «Девочки, не ссорьтесь!» и ссора вновь вспыхнула, подобно огню в лампадке, в которую подлили масла. Пожелания всего плохого полились бурным горным потоком вслед за лавиной искренних просьб отправляться в Тартар.
— Ну, зачем ты? Они ведь уже почти успокоились, — шепотом сказала Исимея. — Они хорошие женщины. Ну, одна точно хорошая, а вторую я не знаю.
— Вот из-за таких хороших старых мымр мне и пришлось покинуть родные края.
— Почему?
— Есть у нас дурацкий обычай. Хочешь стать лучницей — надо прижечь сосок.
— Для удобства стрельбы! — заметила Анастасия.
— Точно! — подтвердила её догадку амазонка. — Я им говорю — еще чего! Моя грудь, мои соски — хочу, прижигаю, хочу так хожу! Моя грудь, мои правила. Верно говорю?
Анастасия и Исимея согласно кивнули, а Массандра продолжила:
— Они давай морали читать, вот в наше время… бла-бла… всем лучницам грудь удаляли… и за честь это считалось. А я им — если всем женщинам-лучницам надо грудь удалять или соски прижигать, давайте всем танцорам сами знаете, что отрезать. Ведь мешает же! Слова за слово — мы поругались, затем подрались. Камнями друг в друга бросались. Всех собак на меня спустили и в прямом и в переносном смысле. Массандра такая, Массандра сякая… Но, не будем о грустном! Наливайте!
Выпив еще сливовки, амазонка запела:
Я так любила первого,
Так искренне, так чисто,
Ему мотала нервы я,
Но убежал он быстро.
Второй куплет сразу подхватила Солла:
Второго я лелеяла,
Не мучила особо.
Но сильно-то не верила
Смотрела, сестры, в оба.
— Это же мои стихи!
— «Я так любила первого» — это твои стихи? — удивилась Тисея. — Хм. Молодец. Не ожидала.
— Почему это?! — снова стала на дыбы тетя Солла.
— Их распевает весь Коринф, — нехотя ответила Тисея.
Это было чистой правдой. Когда из Тиринфа в Коринф приходила партия ситул с краской для статуй на них частенько были написаны веселые стихи за подписью «С. из Тиринфа». Тетя Солла оценила пиар-идею Васи, но сделала всё по-женски — более изящно.