а старте…
Поэтому артиллеристы повторили обстрел минами, как оказалось, их целью была нефтебаза. Мины смогли повредить площадку для забора нефтепродуктов, пожар быстро потушили.
Так или иначе, республики Донбасса по-прежнему остаются под огнем, несмотря на российскую миротворческую операцию. Украинские артиллеристы в очередной раз продемонстрировали свою невменяемость, возможно, они еще рассчитывают на победу, но шансов уже немного.
— Тяжело идет наступление, — сказал мне командир батальона «Восток» Александр Ходаковский. — Три бригады и Горловский полк сейчас давят южное направление. Потери… умеренные, я бы сказал. Долго преодолеваются минные поля. Линия фронта изломана, трудно даже на карту нанести оперативную обстановку. Бывает так, что части продвинулись вперед и считают какой-то населенный пункт тылом, а наши подразделения наталкиваются на недобитых украинских военных. Они сидят там и сами не понимают, что давно уже в окружении. Такая чересполосица.
— Как в 2014-м?
— Да, но это нормально, это же наступление! Кто-то быстрее наступает. Кого-то техника подводит. Скажем так, подбитой нет, но есть вышедшая из строя из-за износа. Но есть и отличие от 2014-го — все идет более организованно, с общим замыслом. Опять же сейчас у нас паритет в силе, а тогда все было сложнее.
— Когда на Мариуполь?
— Ближайшие дни об этом говорить не будем. Тем более если мы и подойдем к Мариуполю, сразу в город не полезем, и на это есть целая куча причин, начиная с гражданского населения. Нам главное отсечь Мариуполь, заблокировать.
— Правда ли, что основная задача армий ЛДНР — связать группировку Украины в Донбассе? Не дать ей перебросить резервы под Харьков, например?
— Это — главная задача. Здесь же сосредоточено порядка 300 единиц разнокалиберной техники и около 60 тысяч живой силы. Это большая часть всей украинской армии, примерно ее треть. Если бы мы вели себя вяло, в режиме затяжной позиционной войны, они бы уже половину своих подразделений перебросили против регулярной российской армии.
— У вас за счет чего получилась активизация?
— Сняли резервы со всех направлений, местами на позиции поставили мобилизованных. И сумели добиться ограниченного оперативного успеха. Этот успех и заставляет войска Украины держать основную массу личного состава в Донбассе. В противном случае их бы перебросили, например, под Мелитополь.
28 февраля 2022 годаВ ПОЛОСЕ ОСВОБОЖДЕНИЯ
За день до этой поездки в полосу наступления случилась беда — украинская артиллерия «размотала» в хлам нашу бронированную инкассаторскую «Ниву», в экипаже которой числился спецкор КП. Это был важный опыт — осколки «града» прошили насквозь бронированный корпус, уцелели только стекла. Для войны «мирный броневик» абсолютно не годился. К счастью, в момент обстрела в машине никого не было — все лежали под стенами домов. «Нива» пришла в такое жалкое состояние, что ее пришлось бросить на месте трагедии — в километре от пресловутого села Бугае, только что взятого нашими войсками.
Ночью пришло сообщение — Бугае взяли, путь на Волноваху открыт.
К утру наши зацепились за окраины Волновахи, это было хорошо слышно. Останавливаюсь у точки, с которой и началось освобождение Донбасса: это блокпост на дороге, пересекающей уже бывшую, совершенно неактуальную линию фронта. По обочинам кучками сложены противотанковые мины, даже из машины видно, что взрыватели из них вывернули саперы. Блокпост ВСУ был явно пристрелян, его разбили, «разобрали», как говорят на Донбассе, положив по нему точнейшим образом десяток снарядов. Погибшие вэсэушники лежат справа и слева от дороги — убирать их, опознавать просто некогда. Да и никто не хочет мараться — над блокпостом висел правосековский флаг, его содрали сразу же. В обе стороны от блокпоста, по полям, к горизонту, уходит цепь капитальных дзотов — никто не стал сражаться в них до конца. Но попытка такая была. У обочины приуныл украинский танк Т-64. Очень манерный, наряженный по моде войны — с противоминными тралами, динамической защитой, с системой постановки дымзавесы, весь в камуфляже. Вокруг танка валяются разорванный «сниданки» — украинские армейские пайки в зеленом толстом полиэтилене. На обочине стоит черная «Волга» с украинскими номерами — лобовое стекло расстреляно из автомата. На капоте «Волги» черно-белое граффити — монашка с сатанинским перевернутым крестом на лбу, а сверху написано грубо, краской из баллона «ДУК» — «Добровольческий украинский корпус», детище печально-известного Дмитро Яроша. Крови в машине нет — ушли, но крови они здесь оставили немало.
Проскакиваю Бугае до конца, до трассы на Мариуполь, и вижу удивительную картину. Прямо под полотном дороге, в бетонном тоннеле, стоит танк. А рядом вокруг костерка расселись танкисты. Вместо скамеек у них пластиковые контейнеры от противотанковых управляемых ракет NLAW. Сбоку написана дата выпуска — 2002 год. Пожилой танкист смеется:
— Прокисли они давно! Я не видел, чтобы их по нам применяли. Думаю, их больше в телевизоре, чем на фронте.
Танкисты не рекомендуют мне вылезать на трассу «поглядеть на Мариуполь и Волноваху». Мариуполь далеко, больше полусотни километров. Трасса еще простреливается, над Волновахой столб черного дыма, говорят, там что-то коптит уже сутки.
Первый же встреченный в Бугасе пожилой мужчина начинает рыдать, сдерживается с трудом:
— Что они здесь вытворяли в последние сутки, словами сказать невозможно! Заходили в дома, грабили, особенно вот на том краю села. Школу разграбили. Многие же поуезжали, дома пустые стоят.
— Как к вам относились?
Мужчина, пытается подыскать слово, с трудом, но находит:
— Не по-человечески. Это не люди, я за восемь лет понял.
К нам подходит плачущая жена Федора Валентина Дмитриевна, учительница:
— Все восемь лет вам ждали, поверьте!
Женщину буквально прорывает:
— Мать в доме, лежачая, хорошо, что ничего не понимает, и вывезти никуда не могу. Только жаловалась мать, что ходили они на днях по селу, в окна и двери стучали. Вот по этой улице у хлопца машину забрали, завести не смогли, начали тянуть ее тросом, а потом просто расстреляли из пулемета, вон гильзы валяются. Мы ночью собрались, и эту машину в сторону столкнули — вдруг танки поедут ночью, не заметят…
— Восемь лет они у вас стояли, что-то хорошее можете вспомнить?
Женщина говорит твердо, не задумываясь:
— Нет.
У нашей собеседницы сейчас дети и родственники сидят в Волновахе в подвале:
— Утром звонили, места себе не нахожу. Там внуки и правнуки… Ребята на БТРе проезжали, я к ним — когда освободите? Не знают…
И мы не знали, когда освободят Волноваху, хотя артиллерийская дуэль шла прямо на наших глазах. Четыре-пять прилетов по краю села — судя по разрывам, вспышкам и звуку, не меньше 150 миллиметров. Проходит секунда, и весенний ветер доносит из полей дикий крик «Залп!». Расстояние огромное, но я услышал это слово четко. И сразу же с холма начала работать батарея «градов». Минутная пауза, корректировка целей. «Грады» достреливают оставшиеся ракеты, снимаются с места и уходят перезаряжаться. На одной позиции здесь долго не стоят, опасно.
В центре Бугаса я приметил большой магазин. Поставили машину под стеночку, от греха, и пошли, как говорят на Донбассе, «ску-пляться». По пути встречаем ополченцев, я спрашиваю:
— Мужики, там гривны еще берут или уже не берут?
Бойцы хохочут:
— Там все берут!
Уже в дверях я понял, что магазин полностью, почти до донышка, разграблен. «Воины света» увезли даже витрины-холодильники, на полу — гора мороженого, оно уже тает и растекается липкими лужами. Ботинки чавкают.
За разграбленным магазином к военным подходит бабушка Валя:
— Сынки, дайте поесть.
Сердце сжимается от этих слов. Бойцы сгружают бабушке две буханки белого, две пятилитровки с водой (света в селе нет, и электронасос в колодце не работает). Приносят две коробки с армейскими пайками. Бабушка спрашивает растерянно:
— Как их готовить?
Я подхватываю канистры с водой и говорю:
— Пойдемте покажу, там есть разогреватель — спиртовые таблетки и подставка под банку. Минута, и она горячая. Атам, глядишь, и свет подключат. В Донецке его быстро чинить научились.
Бабушка Валя крестится.
В бывшей Миколаевке, превратившейся обратно в Николаевку, — тьма бойцов в «пиксельном» камуфляже, все с оружием. И что-то висит в прозрачном воздухе, какая-то неосязаемая, но концентрированная тревога. Люди понимают, что с минуты на минуту их бросят в бой.
У костерка пьют чай, шахтер Василий, проходчик пятого класса, воевал еще в 14 году. Говорит, что «готов воевать, пока не будет приказа остановиться». Василий жалуется, что света нет, Интернета на освобожденных землях пока нет, а когда звонишь домой, там толком ничего объяснить не могут. Я устраиваю бойцам маленькую политинформацию, слушают меня жадно. Возможно, во мне пропал политрук. Василий резюмирует мой рассказ о политике:
— Границы бы хотелось расширить, слишком много нашей земли они захватили. Родни за линией фронта — брат, сестра, племянник. И у них сейчас такое же творится, как у нас было восемь лет. Хотелось бы, чтобы скорее все закончилось, мы же не за войну, мы за мир. Вот нас опять называют террористами, хотя пули и снаряды восемь лет в нашу сторону летят. А террористы мы…
Обсуждаем переговоры в Белоруссии, которые идут прямо в эти минуты. Вася непреклонен, и товарищи его поддерживают:
— Вот, даже если они сейчас нам предложат мир и извинения, чтобы мы на Украину вернулись, исключено, никогда!
На выезде из Николаевки стоит батюшка с иконой и благословляет проезжающие на Волноваху войска. Батюшка тоже воевал в 2014 году, но просит про него не писать. Я знаю, даже внутри РПЦ МП на Украине есть застарелый раскол, и, как воцерковленный, не хочу пока обсуждать эту тему.