Беседуем с небом на ты..."
С небом он таки был на ты. Вот только на нашлось у него своего Достоевского. Кто бы огласил через полсотни лет на юбилее в 1972 году, что Хлебников наш святой гений русского народа.
Хлебников - это целая литература. В середине 60-х годов бродя в Харькове по Бурсацкому спуску, там недалеко, в самом начале его на площади Тевелева я жил, я повторял: "Раклы, безумцы и галахи!". Себя я безоговорочно причислял к этим раклам, безумцам и галахам. И я не ошибся. То, что сижу сейчас в тюрьме, несомненное доказательство. А тогда молодым совсем двадцатилетним поэтом я искал его следы в Сабурке (Сабурова дача - первый в России крупнейший психоневрологический институт, целый комплекс) и на Бурсацком спуске, где скромный стоял дом Библиотечного института, бывшей бурсы. Харьковскую бурсу обессмертил один из ее учеников - Помяловский, оставив "Очерки Бурсы". ИЗ Бурсы и вышло словечко "раклы". Это бурсаки, спускавшиеся в набеге на нижерасположенный "Благовещенский рынок". Вечно голодные они хватали любую снедь и убегали. Торговки дико кричали: "Держи ракла!". Так что я побродил по дорогам Хлебникова.
Мистический фашист: Гумилев
Я долго обходил его как поэта и открыл для себя где-то в начале Сербских войн или перед ними. Моя жена Наталья Медведева съездила в Россию и привезла из Питера "Избранное" Гумилева.
Как личность он меня всегда интриговал. Путешественник по Африке, дважды Георгиевский кавалер, расстрелянный за контрреволюционный заговор, написавший пророческое стихотворение "Рабочий":
"Был он занят отливаньем пули
Той, которая меня убьет..."
"Это сделал в блузе светло-серой
Невысокий, старый человек".
Исподволь я стал читать Гумилева. Интересно, что уже давно, еще в 70-е годы, живя в России я забраковал поэзию его жены Анны Ахматовой. Я был согласен с Ждановым, охарактеризовавшим ее стихи, как стихи буржуазной дамочки, мечущейся между алтарем и будуаром. Позднее я познакомился с идеями и книгами его сына Льва Гумилева. И вот последними пришли ко мне стихи отца. То есть, разумеется, я не раз держал в руках стихи Николая Гумилева, но доселе не мог преодолеть их кажущуюся странную детскую простоту.
К 1991 году я был готов. Мне было 47 лет, я пережил несколько озарений - одно из них в 1976 году, еще одно как раз в 1991 на фронте вблизи Вуковара. Я понял, что стихи Гумилева - двойные, сверху текст, мелодия, а за мелодией - мистическое содержание. Потому мне в этот раз все открылось. Заблудившийся трамвай, когда "Через Неву, через Ни и Секу мы прогремели по трем мостам". "Мне улыбнулся старик тот самый, что умер в Бейруте год назад" - в это я уже верил крепко. В мистический мир рядом.
Для меня одно стихотворение "Жираф" стоит больше, чем роман Достоевского. Или "Принцесса":
"В темных покрывалах летней ночи
Заблудилась юная принцесса.
Плачущей нашел ее рабочий,
Что работал в мрачной чаще леса.
Он отвел ее в свою избушку,
Угостил лепешкой с горьким салом,
Подложил под голову подушку
И закутал ноги одеялом"
- читал я крошечной 16-летней Насте, познакомившись с нею в 98 году. "Принцесса" это вечный роман о любви, но это также и о мистическом сродстве душ мужчины и женщины. Редком сродстве душ. "Неужели я и вправду дома?"
Великолепно гордое стихотворение "Мои читатели".
"Капитанов" я запомнил еще по моей харьковской юности:
На полярных морях и на южных,
По изгибам зеленых зыбей,
Меж базальтовых скал и жемчужных
Шелестят паруса кораблей.
Быстрокрылых ведут капитаны,
Открыватели новых земель,
Для кого не страшны ураганы
Кто изведал мальстремы и мель,
Чья не пылью прокуренных хартий,
Солью моря пропитана грудь,
Кто иглой на разорванной карте
Отмечает свой дерзостный путь.
И взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт,
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт.
Или бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет,
Так что сыплется золото с кружев,
С розоватых брабанских манжет..."
Гумилев разительно отличается от других русских поэтов вообще и от других акмеистов. Может быть он и есть единственный акмеист - в конце концов, это он создал это направление в поэзии. Поэзия агрессивной жизни. Стоицизма.
"Углубясь в неведомые горы
Заблудился старый конквистадор...
...Там он жил в тени сухих смоковниц
Песни пел о солнечной Кастилье
Вспоминал сраженья и любовниц
Видел то пищали, то мантильи
...смерть пришла
И предложил ей воин поиграть в изломанные кости..."
Такого нет у русских поэтов. У них слезы и сопли.
Он воспел Африку.
"Оглушенная громом и топотом
Погруженная в грохот и дымы
О тебе моя Африка шепотом
В небесах говорят серафимы".
Он воспел войну.
"Мы четвертый день наступаем
Мы не ели четыре дня.
О как сладко рядить победу,
Словно девушку, в жемчуга
Проходя по дымному следу
Отступающего врага..."
Гумилев это наш Киплинг, это наш Пьер Лоти, но помимо этого, но один отдувается в нашей поэзии за Леконта де Мия, за Хозс-Мария Эродиа и всю парнасскую школу.
Мистическая мужественность присутствует в биографии поэта Гумилева мореплавателя и стрелка.
А такие стихи как "Ода д'Анунцио", "Ольга", там "где ломали друг другу крестцы с голубыми, свирепыми глазами и жилистыми руками молодцы", стихи из римского быта, "Царица" могут служить поэтическими иллюстрациями к книге Юлиуса Эволы "Языческий империализм" или Конану-варвару.
Элемент прото-фашизма присутствует в лошадиных дозах в стихах Гумилева. (Наряду с элементами футуристического фашизма в стихах Маяковского.) Гумилев - экзотический в России поэт протофашист. Ну и разумеется он весь пропитан Мировой Историей. Это высококультурный поэт. Его мысли высоки. Есенин, конечно, народный любимец, но он оперирует тремя цветами (зеленый, белый и черный), у Гумилева - целая палитра, тканная из истории, географии, естественных наук, путешествий, экзотики и, конечно, все это закутано в мистику.
Бритая лошадиная голова, удой, погон, два Георгия на гимнастерке. Вот он Николай Степанович Гумилев. Каждый становится тем, кого у него хватает дерзости вообразить. Вот и Гумилев. Однако вообразить себя героем опасно, ибо все вокруг героя превращается в трагедию. Большевики его расстреляли, тем самым добавив к его судьбе и стихам крепости трагедии. Еще как и все великие мужчины, он боролся с женщиной:
"Я пробрался вглубь неизвестных стран
Восемьдесят дней шел мой караван;
И в стране озер пять больших племен
Слушались меня, чтили мой закон...
Древний я отрыл храм из-под песка,
Именем моим названа река..."
"И, тая в глазах злое торжество,
Женщина в углу слушала его."
Женщина распространила свое злое торжество так далеко, что спустя сорок лет молодой Бродский и поэты питерской школы поклонялись вульгарной советской старухе Ахматовой, а не ее высокородному мужу. Элегантный Николай Степанович сдержанно мерцает в вечности. Его исторические стихи - шедевры, которых нет ни в базарном Эрмитаже, ни в убогом по сравнению с европейскими музеями музее имени Пушкина в Москве.
Близок к Гумилеву у нас только террорист эсер Борис Савинков.
Ницше: отверженный
Родился он в 1844 году в семье протестантских пасторов. В 1870 молодой Ницше стоял как-то в мундире санитара и мимо него прошел целый полк солдат. В ночи, в дожде, обвешанные оружием при блеске молний. Солдаты произвели на него величайшее впечатление. Состоялась "иллюминация" или озарение. Открылись механизмы мира.
Был младшим другом композитора Рихарда Вагнера. "Кольцо Нибелунгов" было признано им высшим достижением и музыки и героизма и немецкого патриотизма. Позднее он поссорился с Вагнером. Он был влюблен в интеллектуалку Лу Саломе, эта хитрая девочка динамистка довела его до такого состояния, что он согласился войти с нею и своим молодым приятелем в некий триумвират. Триумвират позднее рассыпался. Известна от лучших дней фотография, на которой в повозку запряжены великий философ и его ничтожный друг, а Лу Саломе в повозке взмахнула над ними хлыстом. Позднее ловкая женщина прилипла к поэту Рильке и прилипла к Зигмунду Фрейду.
Ходили слухи, что Ницше заболел сифилисом, заразившись от своей сестры, с которой якобы состоял в преступной связи. И якобы сошел с ума от воздействия на его организм ртути, употребляемой при лечении сифилиса. Доказательств слухам или нет вовсе, или они сфальсифицированы, хотя сифилис был в свое время для Европы как сегодня СПИД.
Жесточайший противник христианства. Сторонник кастовой системы общества. Отождествлял христиан с низшей кастой - "шандала".
Певец Сверхчеловека: в написанной в библейском, евангелиевском стиле поэме "Заратустра" воспел Сверхчеловека. Стиль выбран неудачно, текст выглядит анахронизмом, бородатой древностью, что снижает эффект книги.
Ницше лучше читать в цитатах. Как Мао Дзе Дуна. В общем виде все его книги, пусть они в отличии от Заратустры стилистически современны афористичны, плохо читабельны. Несмотря на то, что его считают одним из лучших стилистов немецкого языка. В 1889 году бернский профессор Фридрих Ницше сошел с ума. В последней его книге есть такие главы: "Почему я самый умный из людей?" "Почему мне ведом божественный разум?". В Психиатрической лечебнице Ницше время от времени приходил в себя, но не надолго. Его многострадальная жизнь закончилась в 1901 году.
Самое сильное в Ницше - его нигилизм, парадоксализм, его перевернутый мир: "Стройте свой дом у подножья вулкана!", тогда как дом полагается строить в безопасном месте. "Падающего - подтолкни!" - хотя полагается вытащить. Самое сильное в Ницше - это один Ницше против всех и всего. Самое сильное в Ницше - это понятие Сверхчеловека, переступившего через человеческое. Собственно это была попытка потягаться с Христом за души человеков. Недаром так много критики Христа и христианства исходило от Ницше. Как Хлебников снял курчавое чело Пушкина с могучих мяс и кост