30. Был в храме один из двух служителей — Филадельф. Ему, как и мне, в ту же самую ночь было сновидение, которое лишь чуть-чуть отличалось от моего. Филадельфу приснилось, насколько я помню, будто в священном театре собралось по воле Бога множество людей в белых одеждах. Я же, стоя среди них, произносил речь и восхвалял Бога, говоря, как часто Он отвращал от меня несчастья в иных случаях, и о многом другом. И вот недавно Бог нашел для меня новое средство: повелел мне выпить полынь, смешав ее с уксусом, чтобы не было противно. И еще, кажется, Филадельф рассказал мне о некой священной лестнице и об иных чудесно явленных силах Бога. Это приснилось Филадельфу.
31. Мне же самому довелось увидеть вот что. Я стоял перед входом в храм, где собралось множество народа, словно для очистительной жертвы, так как и одеты они были в белое, и все остальное было как при этом обряде. Здесь среди восклицаний я воззвал к Богу и назвал Его «Распределителем судеб», так как это Он распределяет судьбы людей. И начал я свою речь с рассказа о себе. А потом каким-то образом мне была явлена полынь, явлена с такой наглядностью, как все, в чем видно присутствие Бога.
32. Ибо мне казалось, что я прикасаюсь к Нему и чувствую, что Он здесь, нахожусь между сном и бодрствованием, желаю Его рассмотреть и боюсь, как бы Он не исчез, напрягаю слух и слушаю — одно во сне, другое наяву. Волосы стояли у меня дыбом, на глазах выступили слезы радости, и мой дух воспарил ввысь. Кто из людей сможет это описать?
33. Осознать и понять это способен лишь посвященный.
34. Таков был сон. Когда наступило утро, я позвал врача Феодота и рассказал ему это сновидение. Он удивлялся такому чуду, но не знал, что делать, так как опасался зимнего времени и моей телесной слабости. Ведь я уже несколько месяцев не выходил из дома.
35. Поэтому нам показалось, что неплохо бы позвать Асклепиака, служителя храма, потому что жил я тогда у него в доме и привык обсуждать с ним большинство своих сновидений. Служитель пришел. Не успели мы к нему обратиться, как он заговорил первым. «Я только что пришел от товарища, который сам меня позвал, — сказал он, имея в виду Филадельфа, — так как он видел ночью удивительный сон, касающийся тебя». И Асклепиак рассказал нам, что видел Филадельф; и сам Филадельф, когда его позвали, подтвердил рассказанное. Когда же оба сновидения совпали, я тотчас же принял указанное мне лекарство и выпил его столько, сколько никто никогда не пил. То же самое я сделал и на следующий день, когда Бог дал мне к тому дополнительный знак. Можно ли передать словами, как легко было его пить и как оно мне помогло?
36. В этих двух сновидениях, как и во многих других откровениях, имевших место и раньше, и позднее, с помощью Бога мне было показано, что мне предназначено судьбой, — с чего я и начал этот рассказ.
37. Вернемся же к началу и коснемся того, как решилось пророчество насчет отпущенных мне лет жизни. Ибо те, кто знают обо мне хоть самую малость, знают, что и тогда, как и сейчас, этот Бог был моим Спасителем и день за днем являл свою милость. Когда же срок, отпущенный мне пророчеством, истек, случилось вот что. Я вернусь немного назад.
38. В самый разгар лета, когда заразная болезнь охватила почти все окрестности,[61] я находился в предместье города. Сначала заболело двое или трое моих рабов, потом еще и еще, и наконец слегли все — и молодые, и старые. Меня болезнь настигла последним. Из города к нам приходили врачи, и помощники их ухаживали за нами. А некоторые врачи и сами дежурили около нас вместо своих помощников. Болел даже рабочий скот. И если кто-нибудь вставал с места, то сваливался тут же, на пороге. Даже плавать по морю не было безопасно. Все было полно отчаяния, скорби, воплей и стонов. Страшные болезни свирепствовали и в городе.
39. Поначалу я противостоял болезни, заботясь о спасении остальных ничуть не меньше, чем о собственном. Но затем болезнь усилилась, и у меня началось страшное воспаление всей желчи, которое не давало мне покоя ни днем, ни ночью. Я не мог есть, и силы оставили меня. Врачи, отчаявшись, отступили, и повсюду разошелся слух, что я вот-вот умру. Но тут лучше сказать словами Гомера:
Дух оставался в нем твердым.[62]
Ибо я наблюдал за собой со стороны, словно за кем-то другим, и чувствовал, как моя душа постепенно покидает тело, пока не дошел до последнего предела.
40. В таком-то моем состоянии я повернулся к стене и увидел сон. И это стало концом моих мучений. Мне приснилось, что по окончании театрального представления я снял котурны и переобулся в отцовские башмаки. В этот момент Спаситель Асклепий вдруг перевернул меня на другой бок.
41. И немного погодя появилась Афина с эгидой в руке, своей красотой, величием и всем обликом подобная афинской статуе Фидия.[63] От эгиды исходило сладчайшее благоухание, подобное аромату воска. Сама же богиня была дивного роста и красоты. Явилась она мне одному, встав напротив моей постели, откуда ее лучше всего было видно. Я указывал на нее присутствовавшим (а рядом стояли двое друзей и мой воспитатель), называл ее по имени и кричал, что вот она стоит напротив меня и говорит со мной, и показывал на ее эгиду. Они же не знали, что и думать, растерявшись и боясь, уж не брежу ли я, пока не увидели, как ко мне возвращаются силы, и не узнали, что я услышал от богини. Вот что я сохранил в памяти.
42. Афина напомнила мне об «Одиссее» и сказала, что это не вымысел, а свидетельство тому — все, что происходит. А значит, я должен мужаться — ведь я сам и Одиссей, и Телемах, и она должна мне помочь. И другое тому подобное я услышал. Так богиня явилась мне, и утешила, и спасла больного на самом пороге смерти.
43. Тогда-то мне и пришло на ум сделать клизму из аттического меда. От этого произошло очищение от желчи. И потом пришел черед лекарств и пищи. Сначала, после долгого отвращения к ней, была, по-моему, гусиная печень и затем свиные потроха. Наконец в большой крытой повозке меня отвезли в город. Таким образом мало-помалу с большим трудом я поправился.
44. Однако окончательно лихорадка прекратилась не раньше, чем умер самый достойный из моих воспитанников. Как я позже узнал, умер он в тот самый день, когда прошла моя болезнь. Так, и прежняя моя жизнь была даром богов, и позже я вернулся к ней благодаря богам. Это был как бы обмен моей жизни на жизнь моего воспитанника.
45. Так обстояло дело с пророчеством насчет отпущенных мне лет жизни, случившейся потом болезни и касающихся этого откровений.
Теперь, пожалуй, настало время поговорить о купаниях, которые Бог повелел мне совершить, после того как в самом начале возвестил Он мне пророчество и предписал купание в реке.
46. У меня был насморк, все нёбо болело, кровоточило и горело, и желудок был — хуже некуда, и все остальное. В летнюю пору я сидел дома. Было это в Пергаме, в доме храмового служителя Асклепиака.
47. Так вот, сначала Бог повелел мне пустить кровь из локтевого сгиба и взять, насколько я помню, сто двадцать литр.[64] Было ясно, что потребуется немало кровопусканий, что и подтвердилось впоследствии. Самые старые служители храма и все остальные прислужники Бога были единодушны в том, что никогда не знали никого, кроме Исхирона, кому бы столько раз вскрывали жилы. Этот случай считался у них самым необычным. Но я превзошел даже его, не говоря уже о том, что при тех моих кровопусканиях было много и другого удивительного.
48. Дня через два или три Бог опять приказал мне пустить кровь из лобной жилы. То же самое Он приказал и одному римскому сенатору, который в это время находился в святилище Бога, указав, что это предписано и Аристиду. Звали этого благороднейшего мужа Седат. Он сам рассказал мне все это. И во время этих кровопусканий Бог повелел мне искупаться в Каике. Я должен был скинуть шерстяную одежду, пойти туда и совершить омовение. Бог сказал, что я увижу лошадь, купающуюся в реке, и храмового служителя Асклепиака, стоящего на берегу. Так и случилось.
49. Еще подходя к реке, я увидел купавшуюся лошадь. А когда я сам стал купаться, пришел служитель храма и, стоя на берегу, смотрел на меня. Легкость и бодрость, которую я ощутил после этого, Богу понять легко, человеку же постичь умом и выразить словами очень трудно.
50. Другое купание было предписано мне в Смирне, когда началась зима. Мне нужно было отправиться к Горячим Источникам, но вымыться не в теплой воде, а в реке, которая протекала рядом. День был сырой и холодный, дождь прекратился лишь на время нашего путешествия. И это было первым из чудес. Поздно вечером, когда купание было совершено, подул сильный северный ветер.
51. То же самое произошло в Пергаме, опять-таки в пору зимы и крайней моей слабости, из-за которой я долгое время не выходил из дома, где лежал. Бог повелел мне искупаться в реке, протекающей через город. Река же в то время сильно разлилась от дождей. И предсказал мне Он, что я совершу три купания. Когда об этом узнали мои друзья, самые преданные из них пошли вместе со мной, провожая меня и беспокоясь. Кроме того, они предпочитали сами все увидеть, чем узнать из рассказов: ведь день был зимний.
52. По пути мы сначала попали под дождь — и это было первым из купаний. Затем, чтобы найти чистую воду, еще не испорченную городом, мы поднялись выше по дороге, которая вела к Гиппону.[65] Когда же мы оказались на берегу, никто из друзей не смел понуждать меня к купанию, хотя тут был сам служитель храма и некоторые философы — люди честные и благородные. Все они за меня беспокоились и не знали, как поступить. Я же сбросил одежду и, призвав Бога, бросился в самую середину потока.