Изгнание
Так шли дни, складываясь в недели и вытягиваясь в месяцы. Постепенно святитель стал привыкать к новой жизни, стал учиться жить и молиться с болью. Первоначальное острое ощущение несправедливости сменилось тянущим чувством, которое не прекращалось и к этому надо было привыкнуть.
Вскоре все в Александрийской Церкви узнали о том, сколь великое искушение свалилось на плечи Нектария Пентапольского и почти весь народ встал на сторону святителя, прекрасно зная как безупречную жизнь его самого, так и давно всем известные «подвиги» тех его «собратьев», кто устроил ему это искушение.
Богачи и бедняки, сильные мира сего и самые простые прихожане не могли понять, как такое возможно внутри Христовой Церкви. Клевета на святителя стала главным предметом обсуждения для александрийских христиан. Как старец-патриарх мог ни с того ни с сего поверить гнусному заговору клеветников, шитому белыми нитками – вот была главная тема для разговоров в Александрии в июне-июле 1890 года.
В аскетичную келью бывшего патриаршего наместника при храме святителя Николая потянулся преданный ему народ. Люди разных социальных статусов, от мала до велика приходили к любимому владыке, чтобы выразить ему свою поддержку.
– Дорогой и любимый наш владыка! – со слезами восклицали люди. – Любимый отец наш, Нектарий! Ты украсил наши храмы святыми иконами, ты кормил наших нищих и давал им кров, ты отдавал нам последнее, что у тебя было, ты выслушивал наши грехи на исповеди, ты говорил с нами понятными, святыми и ангельскими словами Евангелия Христова! А они, ни с того ни с сего прогнали тебя, обвинили во всех тяжких и отодвинули на последнее место! Может они просто посходили там с ума, владыка, объясни нам?
«Ничего страшного, друзья мои, ничего страшного, – тихо и мягко улыбался Святитель, не говоря ни слова в обвинение своих врагов. – Грозную тучу Бог пронесёт».
Однако, в конце июня святитель получил ещё одно письмо из патриархии, и затем, в середине июля – ещё одно. После этих писем стало понятно, что дьявол и его слуги не собираются останавливаться на достигнутом.
Эти письма для святителя уже не были такой неожиданностью, как первое, майское письмо, принесённое молодым иеродиаконом. Два месяца постоянных унижений не прошли даром, и он читал даже как бы отстранённо:
«Уведомление второе.
Нашим патриаршим указом от 3 мая 1890 года митрополит Пентапольский Нектарий Кефалас был освобождён от должности заведующего патриаршей канцелярией в Каире, а также от управления Патриаршим подворьем и церковными делами. Ему была предоставлена возможность свободно проживать в патриаршей резиденции, если он пожелает, с питанием там и правом совершать любые архиерейские священнодействия по приглашению христиан.
Однако, в связи с настоятельной необходимостью назначения нового заведующего патриаршей канцелярией и Патриаршего наместника, его дальнейшее пребывание в Египте становится излишним. Поэтому настоящим патриаршим указом его Преосвященство, бывший митрополит Нектарий, должен покинуть территории, находящиеся под юрисдикцией Патриаршего Престола, и отправиться в любое место по своему выбору. Ему предоставляется отпускная грамота и необходимые средства в размере одной тысячи франков.
Объявляется, что после сдачи им всех дел по управлению и выплаты всего причитающегося жалованья, он не должен и не имеет права получать что-либо сверх этого от Патриаршего Престола.
Александрия, 11 июля 1890 года, патриарх Александрийский Софроний».
Вторым письмом была собственно отпускная грамота.
«Данной отпускной грамотой удостоверяем, что предъявитель сего документа, Высокопреосвященный митрополит Пентапольский кир Нектарий Кефалас, по причине трудностей с адаптацией к климатическим условиям Египта, отправляется в иные края. Он имеет право совершать свои архиерейские служения в любом месте по прибытии, при наличии согласия и официального разрешения местной церковной власти.
В подтверждение этого ему выдана настоящая Патриаршая отпускная грамота, которую он может использовать при необходимости.
Александрия, 11 июля 1890 года. Патриарх Софроний Александрийский».
Прочитав письмо, а затем отпускную грамоту, с пассажами про «полученное жалованье» и «теперь никто никому ничего не должен», святитель не проронил ни слова, однако не смог сдержать слёз. Он осенил себя крестным знамением, вздохнул и грустно покачал головой. И патриарх Софроний, и преосвященные заговорщики, некоторые из которых управляли бухгалтерией Патриархии, прекрасно знали, что он никогда не получал жалованья, как архиерей, а все деньги, которые жертвовали люди, тратил на помощь беднякам. И сейчас, тысячи франков, выданных ему в качестве выходного пособия, едва хватило бы на то, чтобы расплатиться с типографией. Как же могла рука патриарха написать явную ложь?
Встав перед иконостасом, святитель ещё несколько раз осенил себя крестным знамением и глядя на Распятого, прошептал: «Ваше Святейшество! Как бы больно ты мне ни делал, как бы ты меня ни умерщвлял, я тебя люблю. Я люблю тебя без границ и буду любить тебя, пока я живу. Никогда не забуду, как ты стал мне отцом, благодетелем, помощником. Я всегда буду о тебе молиться. Ничего страшного. Дай тебе Бог долгих лет жизни и счастья. Многая и благая лета святейшему патриарху Софронию. А насчёт меня, Господи, пусть будет как Сам Ты хочешь, пусть будет со мною воля Твоя».
В земли иные
Получив указ и отпускную грамоту, о которых он не просил, Святитель решил не искать человеческой правды, не добиваться объяснений и настоящих причин нелюбви к себе, а, молча, по образу Христову оказать послушание неправедному патриаршему решению и покинуть Египет.
Он решил положиться на волю Божию и уехать в Грецию. 29 июля 1890 года на вокзале в Каире он сел на поезд до Александрии, откуда на пароходе собирался плыть до Пирея.
Слух об его отъезде распространился быстро, причём Святитель, чтобы избежать соблазнов, не рассказывал никому о том, что его выгоняют, а говорил всем, что принял решение покинуть Египет сам, по состоянию здоровья. Но люди, естественно, понимали, что происходит, и в чём настоящая причина его отъезда.
На Каирском вокзале и затем в Александрийском порту Святителя провожали толпы людей, которые вручили ему прощальное письмо, под которым было более тысячи подписей. Через несколько дней, когда Святитель уже плыл на корабле из Александрии в Пирей, это письмо было опубликовано в издававшейся в Александрии греческой газете «Метарифмисис»:
«Его Высокопреосвященству, Высокопреосвященнейшему митрополиту Пентапольскому Нектарию.
С глубокой печалью и смущением мы восприняли Ваше решение покинуть Египет. Ваш отъезд является для нас невосполнимой утратой: Александрийская Церковь теряет одного из своих выдающихся архипастырей, а православное сообщество – духовного наставника, чьи добродетели и неустанное служение неоднократно находили подтверждение.
Четыре года Вашего служения в Каире стали ярким примером самоотверженности, пламенной ревности и полной преданности святому долгу. Мы имели честь убедиться в непорочности Ваших нравов и редких пастырских добродетелях, благодаря которым Вы снискали всеобщее уважение и любовь. Ваши многочисленные благотворительные дела, великолепно украшенный патриарший храм и обновленная резиденция являются наглядными свидетельствами Вашего усердия. Ваши духовные труды, написанные для назидания верующих, открывают благородное сердце, исполненное христианской любви.
Мы вновь выражаем нашу искреннюю скорбь в связи с Вашим отъездом, ощущая пустоту в сердцах и осознавая духовную утрату от разлуки с таким милосердным архиереем и благородным пастырем. Однако, Господние пути неисповедимы, и мы возносим молитвы за Вас, как заслуживающего этого своими редкими христианскими и человеческими качествами. Искренне просим Ваше Высокопреосвященство продолжать молиться, чтобы Господь помянул любящих Вас и жаждущих Вашего возвращения друзей.
Каир, 29 июля 1890 года».
Что ждало Святителя в Афинах? По разумению человеческому, он плыл в полную неизвестность, сидя на открытой палубе, поскольку билет в каюту был ему не по карману. У него не было в Афинах знакомых, которые могли бы ему помочь, в его кошельке, после того, как он расплатился с типографией, оставалось денег только на одну ночь в самой дешевой гостинице. Его здоровье было очень слабым, лихорадка и ознобы возвращались почти каждый день, болели суставы, денег на врачей и лекарства не было.
Но, по разумению христианскому с ним было великое сокровище – неложные слова Господа, Который заповедал и обещал ищущим Царства Божия и правды его: «Итак, не заботьтесь и не говорите: что нам есть? Или что пить? Или во что одеться? Потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это всё приложится вам. Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы». (Мф. 6:31–34).
Бесплотный постоялец
В Афинах Святитель поселился далеко от центра, в районе самых отчаянных бедняков Гаргарета, у подножия скалистого холма Филопаппос, где за четыре столетия до Христова Рождества тюремщики держали в пещере перед казнью великого философа Сократа.
Святитель снял крохотную комнатку в домике дальней родственницы знакомого иконописца, расписывавшего храм в Каире, в те дни, когда святитель ещё был архиереем, правой рукой патриарха, управляющим делами патриархии и благоукрашал храмы Божии.
Хотя как «снял»? Денег-то у него не было. Добрая женщина, её звали Андромахи, пустила его жить без платы, на условиях «ладно, если когда-то появится возможность, заплатите сколько сможете». У Андромахи не было детей, рано овдовев, она непрестанными трудами с утра до ночи заработала как портниха и вышивальщица сумму, которой едва хватило на постройку крохотного домика в три комнатки. В одной комнате она жила сама, другая стояла пустая, и вот, наконец, в третью Бог послал ей странного, бесплатного и почти бесплотного постояльца, который от болезни еле стоял на ногах. Но раз Бог его к ней прислал, не выгонять же его, правда?
Андромахи никогда раньше не видела и не слышала, чтобы архиерей, пусть и отстранённый от дел, находился в настолько униженном положении и столь ужасной нищете. Позже, уже пустив Святителя жить, Андромахи написала своему родственнику в Египет, и тот, ответным письмом, дал ей подробные уверения, что владыка Нектарий человек духовный и евангельски чистый, ещё совсем недавно бывший вторым человеком в Александрийской патриархии, просто обстоятельства сложились не в его пользу.
Первые несколько дней Святителя не было ни видно, ни слышно из его комнаты. На четвёртый день Андромахи даже заволновалась, не умер ли он. Ведь когда она заселяла его, он был таким бледным, еле стоял на ногах. Просто постучать в дверь и спросить, как его дела, она стеснялась, и поэтому решила приготовить что-то вкусное-богатое, обед, достойный архиерея – чтобы появился повод его побеспокоить.
Андромахи замесила тесто, сбегала на рынок, купила парного мяса, сварила суп с телятиной, подала его со свежим хлебом, зеленью и сыром, добавила два вареных яйца, пирог и фрукты. Всё это она красиво сервировала на подносе, поставила на табуретку перед дверью в комнату Святителя и деликатно постучала. Никто не отзывался. Она постучала громче, но ответа не было. «Матерь Божия!», – испугалась женщина, начала стучать в дверь кулаком и кричать во весь голос: «Ваше Высокопреосвященство! Вы живой?» Не дождавшись ответа, Андромахи, навалилась на хлипкую дверь, которая распахнулась. Она увидела, как Святитель на коленях, с воздетыми руками молится перед иконами и Распятием, которое привез с собой.
Андромахи поставила поднос с едой на единственный столик, заваленный рукописями, и только тогда Святитель увидел, что в комнате он не один, повернул к ней заплаканное лицо и тихо сказал:
– День добрый, госпожа Андромахи! Я Вам обязательно всё заплачу, пожалуйста, потерпите. Вчера я написал одному человеку и надеюсь, что…
– Владыко! – воскликнула Андромахи, – Вы лучше ничего не говорите. А поскорее сядьте и покушайте, пока тёплое! Посмотрите на себя – кожа да кости. Я ведь не деньги требовать к Вам пришла, а просто принесла Вам поесть.
– Это мне такое испытание, – сказал Святитель, поднимаясь на ноги. – Поверьте, первый раз в жизни с таким сталкиваюсь. Но да будет во всём воля Господня. Каждому шагу нашей жизни, каждому повороту нашего пути должно предшествовать наше: «Да будет воля Твоя». Всё что Он попускает – для нашего блага. Он Благ и Всемудр.
– Владыко, но как же Вы оказались совсем без…То есть, я хотела сказать, как же Вы совсем один, совсем без поддержки, без помощи? Почему Церковь Вам не помогает, почему Вам вообще никто не помогает?
– А это враг всё так мудрёно заплёл, – спокойно объяснил святитель. – Он старается сломать моё терпение, хочет, чтобы я начал роптать.
Этот разговор с простой афинской портнихой, принесшей ему кусок хлеба и тарелку супа, стал для cвятителя Нектария первым разговором после навалившихся искушений, в котором он мог ничего не скрывать, а полностью открывал своему ближнему внутреннего себя.
– Дорогая госпожа Андромахи! Слава Богу за всё!.. Наш Христос, наш сладчайший Спаситель, не грешный человек, а Всесильный Бог, однако Он скрывал Своё всесилие под смирением. Он – Само Смирение. Он – Царь Вселенной, явился и жил, как самый смиренный и кроткий из людей. Он не всегда и не во всё вмешивается со властью, но приходит в чистые сердца, со смирением призывающие Его.
Женщина внимательно слушала Святителя и осеняла себя крестным знамением.
– Приходя в чистые сердца, Он разливает в них неизреченное утешение, сладость, свет, вечность, счастье. Неизреченное счастье.
– Владыко! – сказала Андромахи, когда святитель замолчал. – Примите, пожалуйста, ради Христа и от меня грешной малую лепту. Супчик с телятиной.
Святитель перевел взгляд на поднос с обедом, потом на женщину, которая его принесла, потом на Христово Распятие.
– Благодарю Вас! Вы очень вовремя! Пусть Господь будет Вам Помощником во всех Ваших добрых делах, и пусть дом Ваш никогда не оскудевает земными благами. Никогда! Я надеюсь, что скоро расплачусь с Вами и заплачу Вам вперёд, мне очень неудобно жить у Вас даром. Я надеюсь, что сегодня меня примет архиепископ Афинский. Ещё раз огромное Вам спасибо!
– Владыко, – попросила Андромахи. – Очень Вас прошу, не напоминайте больше никогда о деньгах и не думайте о них. Я, конечно, вдова, но, слава Богу, на хлеб насущный зарабатываю. Как-нибудь проживём. Благословите меня.
Святитель Нектарий перекрестил её склонившуюся голову и сказал: «Оазис в пустыне… Да будет Вашей помощницей и защитницей Пресвятая Владычица Богородица».
«Зачем христиане не только не помогают друг другу, но ещё и друг друга обманывают?»
Однако ни в тот день, ни днями и неделями позже попасть на приём к архиепископу Афин святитель Нектарий не смог. Архиепископом Афинским год назад стал бывший Кефалонийский архиепископ Герман Каллигас[21]. Это был энергичный архипастырь, пытавшийся сделать что-то полезное и очистить Элладскую Церковь от многих чуждых, антихристианских влияний, под которые она попала в ХIХ веке. К сожалению, не всем его усилия нравились. Архиепископ на каждом шагу встречал противодействие своим начинаниям со стороны различных церковно-политических группировок, преследовавших собственные интересы, не имевшие никакого отношения к Евангелию Христову.
Святитель Нектарий терпеливо, через канцелярию архиепископа просил принять его для беседы, однако отказ следовал за отказом. Святителю Нектарию то говорили, что архиепископ болен, то у него заседание Священного Синода, то «он буквально секунду назад уехал в экипаже», то, что он в пастырской поездке на острове Эгина.
Однако, святитель Нектарий был смиренным и терпеливым, продолжая приходить и приходить в архиепископию, несмотря на отказы. И вот, в один прекрасный, уже осенний день он столкнулся с архиепископом Германом в коридоре. Тут уж деваться архиепископу было некуда, он улыбнулся святителю и, отводя взгляд в сторону, сказал: «Ты не думай, я стараюсь для тебя, стараюсь! Надо получить одобрение Синода и устроим тебя где-нибудь проповедовать».
– Ваше Высокопреосвященство, – смиренно ответил святитель Нектарий, – я не ищу архиерейской кафедры. Если бы вы предоставили мне такую возможность, я бы хотел тихо проповедовать где-то слово Божие. Ни денег, ни славы я не прошу. Я хочу трудиться ради Бога, чтобы не быть праздным. Хочу трудиться ради душ христианских, жаждущих Царства Божия и правды Его.
– Знал бы ты, сколько с тобой сложностей и препятствий, – тоном, похожим на доверительный, ответил архиепископ. – Во-первых, ты не гражданин Греции, а иностранец! Паспорта-то у тебя нет! Это, по-твоему, мелочь? Ладно, ладно, не расстраивайся, сделаем всё, как говорится, возможное и невозможное и постараемся убедить Синод найти тебе какое-никакое местечко.
Cвятителя Нектария чрезвычайно ранила и тональность разговора и то, что, судя по всему, он оставался неуслышанным.
– Ваше Высокопреосвященство, – сказал он. – Я очень хотел бы уйти навсегда в какой-нибудь афонский скит, скрыться в монашеской пустыне и молить Бога о своих грехах. Однако, целый народ, родной мне по крови, жаждет Царства Божия и правды его, жаждет услышать о Боге и не слышит и, если Богу угодно, я мог бы сделать что-то для людей…
Архиепископ понял, что пора заканчивать затянувшийся разговор с назойливым посетителем, который, судя по всему, его не хотел услышать. Архиепископ улыбнулся, похлопал cвятителя Нектария по плечу и уверенно сказал:
– Даже не сомневайся! Сделаю всё от меня зависящее.
После посещения архиепископа совсем ничего не изменилось. Помощи никакой не было, назначения на место не было, денег тоже не было. Святитель не сдавался и продолжал смиренно стучать во все, закрытые для него двери.
Каждое утро он выходил из домика Андромахи в Гаргарете и пешком, через все Афины отправлялся в путь по разным – церковным и государственным учреждениям. Он шёл к любому, кто, как ему казалось, мог бы ему помочь и смиренно просил о помощи. Он побывал у каждого из членов Синода, у всех викарных архиереев, у настоятелей афинских монастырей, у всех политиков, членов парламента, у каждого, кто имел хоть какое-то влияние.
Святитель прекрасно видел косые взгляды, слышал пустые обещания, он не мог не замечать ложь и захлопывавшиеся перед ним двери. Несмотря на очевидно неприязненное отношение к себе со стороны подавляющего большинства, он продолжал смиренно просить дать ему хоть какое-то место, где он мог бы проповедовать слово Божие.
Ему «по секрету» объяснили, что влиятельнейший в Афинах и всей Греции секретарь архиепископии относится к нему с крайней неприязнью и внушает всем отказывать ему в помощи. И, скорее всего, так и было на самом деле.
Больше всего Святителя расстраивали даже не прямые отказы и неприкрытое презрение, когда сразу было понятно, что ждать нечего, а лицемерие и ложные надежды – когда ему улыбались и говорили «обязательно зайдите на следующей неделе» или «ждём вас восьмого числа следующего месяца, у нас будут для вас хорошие новости». Он не мог понять, зачем христиане не только не помогают друг другу, но при этом ещё и друг друга обманывают? Им так легче успокоить собственную совесть или они просто хотят растянуть удовольствие от унижения своего ближнего?
«Слава Тебе Боже» тысячи раз в день
Осень переходила в холодную и дождливую зиму. Улицы Афин покрылись лужами и липким грязевым месивом. Святитель очень устал, как физически, так и душевно. Ему было стыдно проходить мимо комнатки Андромахи, которая не только не требовала никаких денег за аренду, но ещё и бесплатно кормила его – вот уже несколько месяцев. Святитель молился об этой доброй женщине и просил Бога благословить её и дать ей Свои обильные дарования.
Зима становилась холоднее и холоднее, улицы раскисали сильнее, люди на улицах выглядели всё более напряженными и хмурыми, дров купить было не на что. Хороших новостей тоже не было. Святитель набрался решимости и впервые после изгнания написал письмо своему родному брату Харалампию, на остров Хиос. Ему было очень стыдно, что он, митрополит, просит брата – многодетного отца, тяжелым трудом зарабатывающего на хлеб своим детям – прислать ему хоть немного денег.
«Дорогой и любезный брат! – писал святитель. – Мне очень больно тебя просить, весь в слезах пишу тебе это письмо, но у меня нет другого выхода. Я, брат мой, не по своей воле переехал из Египта в Афины, где живу в крайне стесненных обстоятельствах, в невероятном презрении и обмане со стороны сильных мира сего…»
Брат, конечно, прислал ему всё что мог собрать – более чем скромную сумму, учитывая то, что он работал учителем в сельской школе на бедном острове. Слава Богу, Рождественским Постом поступило разрешения от архиепископа – отслужить несколько литургий на отдаленных приходах под Афинами, за что святителю давали какие-то небольшие пожертвования. Этих денег хватило, чтобы заплатить за один месяц аренды и купить немного дров и еды на Рождество. Святки прошли в молитве, но после Крещения нужда вернулась с удвоенной силой и стала совсем лютой.
У любого человека, столкнувшегося с лишениями, несправедливостями, общественным презрением, унижениями, нищетой, неуверенностью в завтрашнем дне, голодом, опасностью оказаться под открытым небом, волей-неволей сжимается сердце. Для верующего христианина, чтобы не впасть в отчаяние, в таком состоянии важно не переставать славословить Бога и доверять Ему.
Святитель постоянно возвращал себя к мысли о том, что Христос Спаситель, любящий людей и принесший себя в жертву за них, любит его и видит каждую деталь его страданий. Он повторял слова Спасителя, Которому свято верил: «Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их? (Мф. 6:26). Но если Всесильный, Милостивый и Любящий Бог заботится даже о воронах и воробьях, то возможно ли мне, Его одушевленному образу и служителю сомневаться в том, что Он не позаботится обо мне?
Так думал святитель Нектарий, и постоянно повторял слова «слава Тебе Боже». Он тысячи раз в день их повторял, и по чёткам, и без, как повторяют молитву Иисусову.
«Правила, Ваше Высокопреосвященство, есть правила»
В конце января, когда закончились праздники, один человек посоветовал записаться на приём к Министру Образования и Религии Греции и просить у него место простого проповедника, но не столице, а в любой из отдаленных епархий. Так был хоть какой-то шанс обойти немилость секретаря Архиепископии Афин, включившего Святителя в негласный стоп-лист.
Святитель сходил в министерство, записался на приём, ему назначили десять минут аудиенции через три недели, он смиренно стал ждать и молиться.
В середине февраля 1891 года, в здании министерства на углу улиц Эрму и Эвангелистриас его принял министр.
– Слушаю Вас, Ваше Высокопреосвященство, с чем пожаловали?
– Господин министр! – волнуясь начал Святитель. – Вы, наверняка знаете, обстоятельства, по которым я был вынужден покинуть Египет и своё высокое место в Александрийской Патриархии. К сожалению, недоброжелателям удалось внушить моему благодетелю и отцу патриарху Софронию снять меня с должности и выслать из Египта. Я не осуждаю никого, просто говорю, что это изгнание было несправедливым. Здесь я живу в большой нужде, мне не на что купить еды, одежды, у меня нет денег, чтобы снять жильё. Я, господин министр, не стремлюсь к архиерейской кафедре. Но прошу Вас – дайте мне священническое место проповедника, не обязательно в Афинах, а где Вам угодно, на любом приходе, в любой епархии. Я принесу пользу Церкви, буду проповедовать слово Божие тем, кто в нём так нуждается. Пожалуйста, назначьте меня на какой-нибудь приход.
Министр задумался и сказал:
– Вы правы, Ваше Высокопреосвященство, в Греции действительно не хватает проповедников. Однако, к сожалению, именно Вас мы на такую должность назначить не можем, ни на один приход.
– Но почему?
– Ну как «почему»? Естественно, потому что Вы иностранец. У Вас ведь нет греческого гражданства? Нет. Ну вот видите. Ничего нельзя с этим поделать, правила, Ваше Высокопреосвященство, есть правила. У Вас ко мне что-то ещё?
– Значит я для вас уже даже не грек? – прошептал святитель, поклонился министру и выйдя из его кабинета на лестницу подумал или сказал вслух, – Я для них не епископ, я для них не собрат, я для них не грек. Слава Богу, что я остаюсь православным христианином, благодарю Тебя за это, Господи.
«Если Вы его не назначаете, то кого Вы назначаете, стесняюсь спросить?»
И тут произошло необычное. Спускаясь к выходу, святитель буквально столкнулся с седовласым, хорошо одетым человеком, поднимавшимся ему навстречу.
– Владыко! – радостно воскликнул седой господин, распахнул объятия и подставил ладони под благословение. Святитель узнал своего старого знакомого по Египту, одного из уважаемых и богатейших представителей греческой диаспоры в Египте, господина Михаила Меласа[22], крупного торговца и своего преданного прихожанина в Каире.
– Здравствуйте, господин Мелас, – прошептал святитель, поднимая на него заплаканные глаза.
– Что с Вами такое, Владыко? Вы плачете?
– Не слышали о моих новостях?
– Конечно-конечно, что-то такое слышал. Мне очень жаль, что они с Вами так поступили.
– Видимо, в мире сем, всё же господствуют и торжествуют силы зла.
– Ну, Вы уж, Владыко, преувеличиваете…
– Без всякой на то причины меня выгнали отовсюду, сняли с должности, выслали из страны, отказали в объяснениях, патриарх отказал мне даже в минутной встрече, хотя я его об этом умолял. Из Египта они во все стороны выпустили ядовитые стрелы клеветы, которые летят впереди меня. Вот уже скоро год, как я ищу самого скромного места обычного приходского священника, места, где я мог бы трудиться, приносить людям и Церкви пользу и получать самое скромное содержание на кусок хлеба и крышу над головой. Мне уже год элементарно не на что купить еды. Я месяц ждал приёма у министра, попросил его назначить меня проповедником в любую из епархий, а он ответил мне, что я не грек, что у меня нет гражданства и служить в Греции я не могу. Ну и как же я, господин Мелас, могу не быть расстроенным? Как же мне не плакать?
– А что говорит Синод? – спросил внимательно слушавший господин Мелас.
– Синод не возражает против того, чтобы дать мне место проповедника, они написали бумагу, что не против, но назначить должен министр.
– А ну-ка, Владыко, пойдёмте со мной, – решительно сказал господин Мелас и потянул святителя вверх по лестнице, откуда он спускался.
Зайдя в приёмную, пройдя мимо опешивших секретарей, господин Мелас резко распахнул дверь в кабинет министра и пропуская вперед Святителя, сильно жестикулируя, закричал:
– Эй, как тебя там, господин министр! Как вы посмели отказать в месте выпускнику греческого Афинского Университета, постриженику греческого монастыря на острове Хиос, греку по рождению, греку по вере, греку по языку и культуре, имеющему, к тому же одобрение от греческого Синода? Вы тут совсем с ума что ли сошли? Если Вы его не назначаете, то кого Вы назначаете, стесняюсь спросить? А?..
Министр залился краской, не знал куда деть руки и глаза, в кабинет из приёмной с ужасом заглядывали секретари и чиновники, ожидавшие аудиенции. Потом, несколько раз сглотнув, глядя в пол между Святителем и господином Меласом, министр срывающимся голосом спросил:
– Было ли бы угодно Его Высокопреосвященству занять место священнопроповедника на острове Эвбея?
Святитель потерял дар речи. Неужели, то, чего он добивался почти год разрешалось столь быстрым и эффективным образом?
– Даже если это будет самый отдаленный приход острова, я готов туда с благодарностью поехать, господин министр, – сказал святитель с поклоном. – Лишь бы там были христиане, которые нуждаются в духовном окормлении.
– Тогда, будьте добры пару дней подождать, пока мы проведём Вас по документам и опубликуем указ о Вашем назначении в правительственной газете, так уж у нас положено. Оставьте, пожалуйста, секретарю, Ваш адрес, мы в самое ближайшее время всё оформим.
– Огромное Вам спасибо, господин министр, и Вам огромное спасибо, господин Мелас, – сказал святитель и трижды перекрестился.
Святитель Нектарий всю жизнь помнил об этом случае и с благодарностью повторял: «Сам Бог послал раба Своего Михаила Меласа и он столкнулся со мной на лестнице министерства».
«Вы оказались самым благородным человеком из тех, кого я встретил»
Из министерства домой Святитель словно летел на крыльях, из сердца его, с губ его не переставали сходить славословия Богу, глаза были полны благодарных слёз, он не видел и не слышал ничего вокруг.
Ему даже в голову не приходило, что только совсем недавно он был практически вторым лицом в Александрийской Патриархии, митрополитом и патриаршим наместником, а сегодня едет на простое священническое место на приходе в дальней провинции на бедном острове. Слава Богу, слава Богу, слава Богу! Он на сто процентов доверял и был благодарен Ему, направляющему каждый шаг его жизни.
В ритм быстрому шагу святитель повторял: «Жив Господь и жива душа моя… Господь пасет мя и ничтоже мя лишит… Благослови душе моя Господа…»[23]
Когда Святитель вбежал в домик Андромахи, та была на крыльце и ей сразу бросилось в глаза, что он буквально светится от счастья. И ещё несмотря на седеющую бороду, рясу, рост, она подумала, что владыка выглядит как настоящий, ангельски счастливый ребёнок.
– Госпожа Андромахи, – сбивающимся голосом обратился к женщине запыхавшийся Святитель. – Дорогая госпожа Андромахи! У меня радость! Наконец, наконец, Бог дал мне место. Через несколько дней я уезжаю в Халкиду[24], на приход.
Женщина побледнела, она одновременно была очень рада за святителя, но у неё сжалось сердце, потому что она очень привыкла к нему и ей стало больно, что он уезжает.
– Так значит, уезжаете, – прошептала она. – А как же…
– Насчёт этого не волнуйтесь, пожалуйста, – перебил Святитель. – Теперь-то я уж точно расплачусь с Вами, за несколько месяцев вышлю всё, что Вам должен. У меня ведь будет теперь хоть и скромное, зато стабильное жалованье. Кроме того, знайте, что я Вас поминаю в числе самых родных и близких мне людей – вместе с мамой, бабушкой, сёстрами и самыми-самыми близкими. В моих горьких и тяжелых испытаниях Вы оказались самым благородным человеком из тех, кого я встретил. Бог да благословит Вас и воздаст Вам за всё Ваше добро.
Андромахи склонила голову под благословение и не смогла сдержать слёз.
– Не надо мне никаких денег от Вас, – прошептала она. – Вы мне ничего не должны. Мне просто очень жалко, что Вы уезжаете. Просто рядом с Вами с Вами Сам Бог. Когда Вы рядом, через Вас льётся на всё вокруг Благодать Божия.