– Понял я, – продолжал Издеба, – что пора мне сюда спешить, пока беды не случилось. Примерно я ведь догадывался, кто может оказаться изменником, – вся Молодая дружина на моих глазах выросла, и каждого из вас я с детских лет хорошо помню, да и чьи родители своим чадам мысли подобные дать могли, тоже ведаю. А тут случай помог. Собрал я воев, что от ран оправились, да отряд детинцев, Гарольдом отобранных, объявил, что идём на подмогу князю, и поспешил к тебе. Едва переправились через Непру и свернули с Киевского шляха, как встретили купцов хазарских, из тех немногих, что говорят: мол, война войною, а торговля торговлей. А во главе их – старый хазарин, что известен мне как изведыватель, он часто бывал в подозрительных домах и наших, и византийских купцов, и лично с Алексисом не раз встречался. Почуял я, что неспроста он в Киев из Хазарии пожаловал. Решили мы тех купцов взять, да у старого чутьё волчье, рванул он прочь на добром коне, и все его купцы следом. Едва догнали его стрелой. Раненого допрашивать стали, да он так ничего и не сказал, только ругался и плевал. Пришлось успокоить его навек, как и ещё троих его сотоварищей. А вот четвёртый, самый молодой, видя, как один за другим гибнут старшие, понял, что говорить надо, тем паче что весь товар я ему пообещал отдать, а это для купца дороже жизни будет. Рассказал он мне, что встречался старый хазарин с молодым начальником урусов. Имени его он не ведает, о чём говорили – тоже, но как выглядит, запомнил: высокий, широкоплечий, слегка полноват, одет в дорогие доспехи, каким и князь позавидует. Он через старого хазарина письмо на коже в Киев передал…
– Нашли письмо? – отрывисто спросил Святослав.
– Да, княже, вот оно. – Издеба достал из-за пазухи кусок кожи, развернул. – Что написано, не совсем понятно, скорее всего – иносказание, а вот тут оттиск перстня имеется в виде льва… – Темник протянул письмо князю, а тот, мельком взглянув, передал Тайному тиуну с Варяжкой.
– Льва, говоришь? – переспросил Святослав, что-то соображая, и вдруг сжал кулак, ударив им по колену. Он почти сразу вспомнил, кому принадлежал золотой перстень со львом. Только у него был такой перстень, привезённый из Византии, когда мать Ольга плавала туда с посольством. – Олеша? – вопросительно-утвердительно произнёс князь.
– Он самый. Тем паче что старый хазарин был частым гостем у Гордяты, отца Олеши. Про письмо поведал мне молодой хазарин. Я слово сдержал, вернул ему товар, да ещё тот, что от погибших остался, забрать позволил. В нашем деле ещё одни уши среди хазар – не помеха. А уж остальных изменников исчислить труда не составило…
– Дякую, брат Издеба, за службу, кажется, понимаю теперь, что гибель Горицвета была не случайной! – Святослав невольно так сжал десницей яблоко меча, что косточки побелели.
– По всему, княже, для тебя засада уготована была, – тихо молвил старый темник.
– Назови изменников… – выдавил Святослав, превозмогая приступ душевной боли.
Издеба назвал имена, Святослав некоторое время сидел, понурив голову. Потом поднял взгляд на Тайного тиуна.
– Всё понял, княже, сейчас же тихо их возьмём и допытаем, – ответил изведыватель.
– Не только это. С сего дня, Ворон, кроме врагов внешних, надлежит нам ведать, что замыслили внутренние вороги. Для этого прикажу, чтобы дружинные начальники тебе всё потребное немедля сообщали, – мрачно закончил князь. – Мыслю, чем дальше, тем больше будет у нас внутренних врагов, уж больно много таких развелось, явных и тайных, которые, как ни крути, не волхвов наших, а попов византийских да римских слушаются…
Святослав, выйдя утром перед полками, был хмур. На обычное приветствие воинов ответил сдержанно. Молитву богам творил особо усердно. Потом, поблагодарив Великого Могуна и волхвов, князь обратился к дружине:
– Нынче ночью изловили мои вои хазарских лазутчиков. Те рекут, что я – хищный варяг, сродни нурманам… – Князь, помолчав, продолжил, словно отвечал на несправедливое обвинение: – Да, я варяг из рода ободритского, но не нурманского! Хотя речь нурманскую разумею и на ней с многими воями Варяжской дружины реку, которая нам ещё со времён Рурика служит. Добре ли служит, кияне? – возвысил он голос.
– Добре! – не совсем понимая, к чему ведёт князь, вразнобой ответили из полков.
– Да никогда никто из нас, княже, нурманом тебя не звал! – крикнул кто-то из темников. – Да и разве есть в том унижение? То только враги наши по народностям делить могут, чтоб столкнуть нас и ослабить Киевщину!
– Мы не унгары глупые, чтоб тем обманным речам верить! – добавил высокий, выдубленный горячими степными ветрами седоусый полковник пеших ратников, которые поздней ночью догнали конную дружину.
– А ты что скажешь, отче? – обратился Святослав к Великому Могуну, что стоял после молитвы чуть в отдалении у подножия холма.
Могун степенно огладил длинную бороду.
– А скажу я так, княже. Признаёшь славянских богов?
– Признаю!
– Чтишь Великого Триглава и Перуна как покровителя русских воинов?
– Всем сердцем чту! – отвечал Святослав, приложив руку к груди.
– Стоишь за Русь?
– До последнего вздоха за неё стоять буду! – сверкнув очами, отвечал князь.
– А коли чтишь славянских Богов и Пращуров, значит, ты – русич! – торжественно провозгласил волхв. – Ибо русичем зовётся не тот, кто лишь колером очей да волос хвалится, но тот, кто чтит заветы Богов и Пращуров, любит Русь и мыслит с нами как русич!
Святослав тряхнул оселедцем и опять обратился к дружине:
– Тогда, может, я не люб вам как воевода? Даю волю вольную – изберите себе нового князя, а я стану служить ему, как простой дружинник.
– О чём ты речёшь, княже? Как можно? – раздались недоумённые голоса.
– Ты чин свой храбростью заслужил!
– Ты – наш князь и останешься им! – заволновались воины. – А кто супротив выступит, тому голову усечём, а слово рекнёт – язык отрежем!
– Пойдём за тобой хоть на край света!
– Голову положим!
– Костьми за тебя и землю Русскую ляжем!
А варяжские дружинники стали сердито выкрикивать:
– Что с того, если мы варяги?
– Мы Киеву верно служим!
– Сколько голов своих в сечах сложили!
А кияне кричали князю:
– Да не стоит то разговоров, плюнь!
– Хазары не могут без жидовской хитрости! Что ты их слушаешь? Скоро уничтожим их змеиное племя!
Но Святослав оставался суровым.
– Это не те хазары, про которых вы мыслите, – произнёс он с усилием. – Это, к великому сожалению, старые наши друзья…
Князь кивнул, его посыльный тотчас сорвался с места и вскоре вернулся с Тайным тиуном, который в сопровождении небольшого отряда вёл троих связанных за руки пленников.
Среди дружинников пронёсся вздох удивления: все сразу узнали тысяцких княжеского войска – Олешу, сына киевского купца, боярского сына Журавина и боярича Ослоню.
– Поглядите, вои мои, – воскликнул Святослав, – вот они, хазары из Киева! Которые называли меня хищным варягом, призывали убить меня, а с хазарами заключить вечный мир!
Дружина загудела, как потревоженный улей.
– Даю вам слово, – обратился Святослав к пленным. – Расскажите, как встречались с хазарами и за что продали им свои души славянские.
Журавин с Ослоней молчали, опустив головы. И так было видно, что они признают вину. Но обычай требует не молчания, а ответа. Потому князь повторил свой вопрос каждому:
– Признаёшь ли ты, Журавин, сын боярский, что измену сотворил Киеву?
С великим трудом, не в силах глядеть на сотоварищей от охватившего его чувства позора, медленно поднял пленник свою красивую голову и молвил, превозмогая душевную боль:
– Признаю вину свою… – Он помолчал, собираясь то ли с мыслями, то ли с силой, и продолжил: – Прельстился я жизнью богатой, что в Византии увидел, потому и изменником стал… Нет мне прощения, братья, одного прошу: пусть в Киеве о том, что род запятнал, не ведают, не вина их за мой позор! – Голова тысяцкого вновь опустилась. Наступила тяжкая минута тишины.
Потом Святослав обратился к другому предателю:
– Признаёшь ли ты, Ослоня, сын тиуна Подольского, что измену сотворил?
– Признаю, – только и молвил молодой тысяцкий, так и не подняв очей на сотоварищей.
Зато Олеша вскинул голову, будто его ударили. В очах его сверкнули лютые молнии.
– Да, я встречался с хазарами оттого, что ненавидел тебя, княже! – процедил он.
– За что ж ты меня ненавидел? – спросил князь, а в душе его возник неприятный холодок.
Олеша помолчал. Потом вытер связанными руками пот со лба, тряхнул кудрями и промолвил:
– За девку мою, за Овсену… Которую ты, княже, взял, а потом бросил, как ветошь…
Святослав несколько растерялся.
– Постой, кто тебе рёк такое? С чего ты взял, что я бросил её? – И уже окрепшим голосом, перед всем войском, сказал: – Вернусь из похода, Овсена будет княжить со мной!
– Не хитри, княже! – продолжал Олеша. – Будто мы не знаем, что мать Ольга привезла в гридницу шестерых грекинь, которые живут там, тебя дожидаючись, чтоб какая из них села с тобой на престол киевский!
Над войском нависла напряжённая тишина.
Святослав помолчал, потом молвил:
– Ежели тебя на измену только лютая ревность подвигла, то я не смею ни судить тебя, ни оправдывать. Назначаю Воинский Суд, и как он решит, так и будет!
С этими словами Святослав сошёл вниз и сел среди воинов. Взамен ему на бугре собрались начальники – бояре и темники. Суд длился недолго. Вскоре вышел вперёд седой одноокий темник Издеба и рёк приговор:
– Ежели воин принимал Перунову клятву, целовал меч или копьё и давал князю слово верности, а затем слово своё преступил, за то должен быть казнён как изменник! Все трое в равной мере виновны.
Преступников вывели перед строем. Подошли три воина, поставили пленных на колени и отсекли изменникам голову.
Святослав опять взошёл на холм и молвил:
– Виновные понесли наказание. Оставляю их сирот за мной, как если бы их отцы пали на поле брани. А поскольку они были не простые воины, а тысяцкие и до преступления закона служили во славу Киева, велю похоронить их с почестями!