– Слава Черниговской тьме за добрую сечу!
– Слава князю!
– Слава кривичам и древлянам!
– Слава князю!
– Слава Перунову полку, да пребудет с ним помощь Богов!
– Слава князю!
Прошла вся дружина – конная и пешая, – и увидел Святослав, как уменьшилось число его храбрых воинов.
И велел князь оставаться на том месте три дня.
Глава десятаяИтиль и Семендер
Пущенная молодым хазарином стрела попала в правую руку, которой греческий стратигос держался за корягу. Когда шум битвы немного стих, он хотел бросить дерево и поплыть к берегу, но силы уходили вместе с кровью из раны на руке, пригвождённой стрелой к дереву. Грек уже терял сознание, когда его вынесло к отмели, поросшей осокой и деревьями. Клацая зубами от озноба, левой рукой он обломал стрелу и рванул руку вверх. Когда чёрные круги перестали плясать перед очами, он оторвал полоску от своей туники и, как мог, перевязал сквозную рану на правой руке. Издалека доносился гул битвы, а перед очами мерцало, – свет то появлялся, то его закрывали чёрно-пурпурные круги.
«Нужно спрятаться и отлежаться…» Он направился в заросли осоки и – о, удача! – наткнулся на небольшую лодку, потом на плот, чуть дальше увидел ещё несколько лодок. Сил больше не было, он опустился на дно первой лодки и снова то ли потерял сознание, то ли просто заснул. Когда опять очнулся, солнце уже стояло высоко, но шум угасающего сражения ещё был слышен. С великим трудом стратигос вытащил лодчонку из зарослей и, когда вода дошла до середины бёдер, толкнул её и, обессиленный, вновь упал на дно. Волна подхватила лодку и понесла по течению.
Уже вечерело, когда он услышал голоса. Держась здоровой рукой за борт, стратигос с трудом приподнялся и сел. На расстоянии двух десятков локтей рыбацкая посудина с тремя загорелыми мужами направлялась к его лодчонке. Наверное, рыбаки решили забрать себе пустую лодку, уносимую течением, и теперь озадаченно смотрели на полуголого человека, оказавшегося в ней.
– Эй вы, именем Великого Кагана, немедленно помогите мне добраться в Итиль! – повелительным тоном на хазарском скомандовал стратигос. – Да побыстрее, что возитесь, или голову на плечах носить надоело?!
Мужи засуетились, второпях делая много ненужных движений. Потом наконец стали быстро подгребать к лодке грека. Морщась от боли, подхваченный сильными руками, стратигос перебрался в лодку рыбаков.
– Быстрее на пристань! – приказал он перепуганным рыбакам. – Мы там, – он махнул рукой вверх по течению, – сражаемся и кладём свои головы, защищая Итиль, а вы в это время спокойно рыбу ловите, гребите же быстрее, бездельники, и дайте мне хоть какую-то одежду!
Едва держась на ногах, в грубой рваной одежде, пропахшей рыбой и смолой, он предстал перед своим слугой, домоправителем и поваром в одном лице, привыкшим видеть старшего стратигоса в дорогих доспехах или прекрасном византийском платье. Ошеломлённый таким видом своего господина, слуга стоял некоторое время разинув рот, а затем бросился помогать раненому хозяину снимать зловонное рубище.
– Сходи позови греческого лекаря, что живёт возле церкви! – морщась от боли, приказал Каридис, потом добавил: – Дай чего-нибудь поесть и иди.
Седой лекарь с пышной курчавой шапкой волос и перепуганными, как и у всех жителей хазарской столицы в эти грозные дни, большими карими глазами внимательно осмотрел руку. Почистил и промыл рану каким-то сильно пахнущим раствором, обильно смазал густой мазью коричневатого цвета, быстрыми привычными движениями тщательно перемотал руку.
– Рану я почистил, думаю, теперь будет всё хорошо, ещё несколько дней делать перевязки, а потом просто не напрягать руку до полного заживления, – пояснил лекарь, придирчиво оглядывая результаты своей работы.
– Это значит, что ещё несколько дней я буду нуждаться в вашей заботе? – спросил стратигос.
Лекарь, одолеваемый тяжкими мыслями, закивал в ответ. Потом нерешительно спросил:
– Скажите, господин Каридис, как земляк земляку, что нас ждёт, я имею в виду Итиль?
– Россы разбили войска Кагана, дорогой лекарь, – мрачно ответил стратигос, – дня через два они будут здесь и тогда…
От этого зловещего «тогда» бедный лекарь испуганно дёрнулся и сжался. Он ещё помнил Семендер, в котором жил, когда в гавань заходили за провизией русы, возвращавшиеся из Бердаа, где они, по слухам, разбойничали целый год, издевались над мусульманами, насильничали над их гаремами и грабили всю округу. И хотя лодий и самих русов было мало и они страдали какой-то болезнью, жители Семендера, напуганные слухами, быстро дали ар-русам всё, что надо, и те отплыли восвояси.
– Надо бежать, непременно бежать, – тихо прошептал лекарь, опускаясь в отчаянии на мягкое сиденье напротив стратигоса.
Боль, а вместе с ней и озноб постепенно утихали, стратигос некоторое время размышлял, а затем заговорил с перепуганным лекарем:
– Скажите, уважаемый Анахарсис, у вас больше знакомых среди наших земляков в городе, кое-кто, я знаю, уже сбежал из Итиля, но есть такие, что только собираются это сделать, ведь так?
– Да, это так, но кому нужны лишние люди на корабле, лучше взять больше товара или припасов…
– Но если им хорошо заплатить, то они и товар выбросят, дорогой Анахарсис, я знаю наших купцов, а впрочем, все купцы одинаковы. – Стратигос сделал паузу и закончил: – Идите к тому из наших купцов, кто собрался удирать, и скажите, что за место на его корабле для меня, вас и моего слуги я дам хорошую плату, а при случае даже замолвлю о нём слово в Константинополе. Скажите, мы отплываем завтра утром, сегодня россы ещё не придут в Итиль.
Когда растроганный неожиданной возможностью спастись старый лекарь удалился, стратигос кликнул слугу.
– Обойди дома, где жили, гм, живут… – поправился Каридис, – где живут те два стратигоса, которые ушли вместе со мной, и передай слугам строжайший приказ их господ: собрать всё самое ценное – оружие, деньги, золотые украшения и прочее – и немедленно доставить сюда. Кто ослушается или утаит хоть что-то, будет немедленно казнён. Скажи, что я буду проверять вещи и ценности по спискам, данным мне их хозяевами, ступай!
«Кто знает, как обернётся это неожиданное путешествие, – размышлял стратигос, – во всяком случае, перед всяким сражением стоит подумать о резерве». Постанывая от боли в раненой руке, он встал, выгреб все свои запасы золотых и серебряных изделий, что удалось скопить за годы служения Каганату, и тщательно замотал в прочную ткань, а затем, перевязав шёлковым шнуром, уложил в глиняный горшок с широким горлом. Спустившись в подвал своего небольшого белокаменного дома, Каридис поместил горшок в одну из многочисленных ниш в стенах подвала и аккуратно заложил её остатками камня. Попросил древних хазарских духов беречь его клад, а затем, перекрестившись по христианскому обычаю, поднялся наверх и лёг отдохнуть, чтобы унять боль в растревоженной ране, иногда дотрагиваясь до висящего на поясе кошеля с деньгами.
Рано утром, едва утренняя заря осветила розовым светом башни дворцов Кагана и Бека, к скрипучему настилу корабельной набережной в том месте, где стоял широкобокий корабль купца Димитруса Каладжи, подъехал воз. С него сошёл стратигос в великолепной броне с дорогим мечом на поясе, в сопровождении старого лекаря и слуги. Несколько больших корзин и свёртков тут же были перегружены сильными мореходами на борт. Через короткое время корабль уже был на расстоянии сорока-пятидесяти локтей от пристани, и загорелая ватага мореходов подняла большой широкий парус, а над ним два небольших треугольных. Вскоре и на передней наклонной мачте тоже развернулся парус, и купеческий корабль быстро заскользил вниз, к Хвалынскому морю.
Через три дня Святослав пошёл на Итиль.
Но не принял боя Итиль. В граде все уже знали о гибели войска, военачальника Бабура и самого Кагана. Хазары выслали Святославу дары и просьбу о мире.
Князь велел забрать всё добро, а сдавшихся воинов и жителей сделать киевскими пленниками.
В тот же день дружинники начали ковать именитых невольников в крепкое железо, сажать на Свенельдовы возы и отправлять в Киев под надёжной охраной. А простые рабы шли пешком. Потянулась к заходу унылая вереница – целая тьма пленников! В основном хазарских воинов, девушек и детей.
Были тут и служители синагог, мечетей и христианских храмов, которые не успели или не смогли до подхода воинства русов покинуть Итиль. Старые проповедники и их служки – крепкие юноши. Внимательно оглядев сих полонённых своим пронзительным взором, от которого ничего не могло укрыться и остаться тайным, Великий Могун повелел отделить молодых служителей от старых. После того как юношей увели, вперёд выступил сухощавый сморщенный старик с трясущейся жидкой бородкой и небольшой круглой шапочкой на лысом темени, обрамлённом редкими курчавыми сединами. Прикрывая выцветшие очи, чтобы не встречаться со взглядом волхва, он заговорил на ломаном, но понятном словенском.
– О владыка, словам которого внемлет даже непобедимый князь всех князей Святослав, мы все тут старые люди, – он сделал знак рукой в сторону других служителей, – нам трудно обходиться без помощи молодых слуг, прикажи вернуть их, могущественный! – Старик старался говорить мягко и почтительно, но мельком брошенный из-под мохнатых бровей взгляд горел ярой, совсем не стариковской ненавистью.
Волхв, выслушав старого раввина, на несколько мгновений прикрыл очи, чтобы дать возможность внутреннему зраку увидеть души и настоящие чаяния собранных перед ним служителей. Горячую злобу и ненависть ощутил Могун, острую досаду оттого, что нельзя теперь эту чёрную чашу перелить в молодые души. А ещё страх, но не только за собственную жизнь, – проповедники более всего боялись, что не смогут отныне владеть душами и кошельками многих тысяч воинов, ремесленников, купцов, вельмож и военачальников Хазарии. А тогда нужно будет искать новую среду обитания, чтобы, присосавшись к ней, подобно тле к молодому побегу, выпивать из него здоровые соки, а взамен вливать свой яд разложения, который в конце концов отравит и сгубит, подобно сегодняшнему Итилю, другие столицы в других государствах. Всё это враз узрел Великий Могун и принял решение.