х днищем лодку, а у второй, дробно тукая деревянными киянками, ещё трое плотно законопачивали щели просмоленной паклей.
Княжич остановился у одной из больших лодий, что была почти готова. Белые, пахнущие свежим деревом, ещё не осмоленные бока, гордо изогнутая лебединая шея носовой части, гладкость хорошо отёсанных досок в ярком солнечном свете делали её похожей на огромную сказочную птицу, которая вот-вот встрепенётся, огласит окрестности торжествующе-пронзительным кликом, расправит белоснежные крылья и воспарит прямо в синюю сваргу.
Святослав погладил рукой нагретое солнцем дерево.
– А можно на такой лодии в военный поход идти? – спросил он коренастого, чуть сутулого мастера с крючковатым носом и желтоватыми очами, что делало его похожим на хищную птицу. Русые волосы плотника были схвачены на голове тонким кожаным ремешком, а в бороде запуталось несколько золотистых стружек.
– Это купеческая ладья, княжич, для перевозки товаров предназначена, вишь, какая широкая? Хотя при случае, конечно, боле сотни воев поместить может, однако в ходу не столь быстра и увёртливость не та. Малые же, десятка на два гребцов, более пригодны для воинского похода. По любой, даже самой малой протоке пройдут, а если надо, воины спокойно перенесут её посуху через те же пороги. Это однодревки, вон у воды мастера такую тешут, – он указал в сторону громоздившихся огромных колод, подле которых два рукомысленника обрабатывали цельное бревно. – А есть побольше – на сорок гребцов, – крепкая рука с широкой полированной дланью указала левее, где несколько мастеров суетились у другой посудины, старательно надшивая досками её низкие борта. – Такая лодья сможет взять втрое-вчетверо больше товаров или воинов. – Святослав знал, что называется она насадой. – На таких лодьях, – продолжал мастер, – твой дед Ольг ходил на греческий Царьград числом в две тысячи, а отец твой Игорь ходил с десятью тысячами малых лодий. Вот это сила была! Греки как увидели, что русь море покрыла кораблями, запросили мира и предложили дань. К слову сказано будь, отца твоего и деда лодии не только по Русскому, а и по Хвалынскому морю хаживали, Шерван и Бердаа воевали. Не было им на том море супротивников достойных, так-то княжич! – с гордостью закончил мастер свою короткую, но горячую речь.
– А лодьи князя Буса, они какими были? – с превеликим любопытством в голосе спросил юный княжич.
– Того доподлинно теперь неведомо, но по рассказам мастеров старых, были те лодьи вроде наших насад, только для боя добре приспособлены. Над гребцами – настил из досок, так что одни вёсла наружу, ни стрелой, ни каменьями тех гребцов не поразить было. А на настиле воины стояли, щитами большими червлёными от стрел прикрываясь и врага из своих метких луков разя. А уж когда борт на борт шёл, для того и кошки, и багры с крючьями, и мостки, и сети особые, и балки-тараны, что вражеский борт пробивали, – всё необходимое на тех бусах-лодиях имелось. Да, – вспомнив, добавил мастер, – кормчих на них два было, один на корме, другой на носу. Потому были бусы-лодьи увёртливы, и с тяжёлыми греческими да римскими дромонами и триерами управлялись, а ежели уходили на мелководье, то становились для больших кораблей противника и вовсе недосягаемы.
– А можно сварганить боевую лодью побольше, чем эта, купеческая? – спросил Святослав.
– Конечно, княжич, такая лодия морской зовётся. Только в Киеве делать её нет смысла, не пройти ей через пороги. Вот ежели б в Тьмуторокани или Корчеве, я бы тебе такую справил по всем канонам, при отце твоём, светлая ему память, приходилось мне большие лодьи делать. У тьмутороканских причалов насад, больших морских лодий и всяких прочих судов тьма стояла! – молвил мастер, и желтоватые очи его подёрнулись маревом воспоминаний.
Святослав, уже готовый было взобраться на борт купеческого судна, тут же раздумал и быстро зашагал в сторону малых лодий, старший лодейный мастер последовал за ним. Некоторое время они молча стояли, глядя на ловкие точные движения конопательщиков и следя, как чёрная кипящая смола покрывает белую древесину днища.
– Дядька Орёл, готово! – молвил чумазый отрок, закончивший смолить днище. – Принимай работу!
– А что, мастер, долго ли научиться такую лодию делать? – спросил княжич у придирчиво оглядывающего свежее осмоленное днище рукомысленника.
– Всякое дело труда и терпенья требует, – отвечал тот, – а на что это тебе, княжич? Сколько дружине вашей надобно, столько и сработаем… – Потом с прищуром взглянул на Святослава: – Нешто сам попробовать корабельного дела хочешь?
– Хочу, – коротко ответил Святослав.
– И то правда, княжич, каждый рус-славянин с детства топором орудовать приучен, а уж вою и подавно такая наука нужна, сколько раз она предков наших спасала, когда они за короткое время для всего войска лодьи рубили и на врага нежданно обрушивались, – одобрил Орёл желание юного княжича.
Святослав не сказал мастеру, что в нём уже давно – может, с рассказов старого Велесдара о прошлом Руси, а может ещё и ранее, – возгорелась мечта о больших дальних походах, какие совершали его дед и отец, а ещё раньше легендарный князь Бус ходил морем в полуденные страны. Для таких походов потребуются тысячи кораблей, и строить их придётся, может быть, не только на берегах киевских, а и в чужой стороне.
– Хочу, чтоб моя дружина тоже умела строить малые лодии, – повторил Святослав.
– За честь почту, княжич, помощники мне нужны. Только ведь и спрашивать буду по всей строгости, не обидишься?
– Согласен! – серьёзно кивнул Святослав.
На следующий день Святослав привёл свою Малую дружину к месту строительства лодий. Отроки стали учиться владеть топором, ножом и киянкой, пилить, вытёсывать, резать. Даже дети темников и бояр, мало охочие к простой работе, постепенно увлекшись, старательно постигали корабельные азы. Зато среди огнищанских детей были многие, кто уже неплохо владел плотницким ремеслом, и тем главный мастер доверял более ответственные задания. А кто трудился недостаточно рьяно, того замечал зоркий взгляд княжича, и боязнь насмешки подгоняла нерадивых почище плети. Сам Святослав старался как мог. Вновь пригодилась «лесная наука», где он учился владеть топором, но то было лишь начало, а здесь потребовалось освоить много разных навыков. Вначале, обливаясь потом под ярым солнцем, рубили топорами и тесали скобелями огромную колоду. Потом под придирчивым оком дядьки Орла кипятили котлы и с превеликой осторожностью, чтоб не ошпарить друг друга варом, выпаривали и «разворачивали» её так, чтоб получился широкий и необычайно прочный остов.
– Видиш, княжич, сколь крепкий струг получается, такой и на мелководье загнать не страшно, да и волоком без всякой опаски тащить можно, – подсказывал мастер Орёл, оглядывая, как справляются юные помощники.
Потом делали углубления и накрепко вставляли в них кокоры, на которые затем можно будет крепить набойные доски в наклад или вгладь. Постепенно всё послушнее становились орудия в руках, глаже тесались доски, плотнее ложились в щели просмоленные жгуты конопляной пакли, прочнее входили в пазы деревянные замки, собирая будущее судно в единый остов.
– Поди ж ты, кабы не княжеское звание, добрый был бы у меня помощник! – дивился мастер, радуясь и одновременно немного ревнуя Святослава к своему ремеслу.
Наконец наступил день, когда первую лодию, сработанную почти полностью руками юных дружинников, спустили на воду. Как водится, посвятили её Перуну, жрец излил на судно и в воду немного священной сурицы, и поскольку приспел обеденный час, все поспешили к столу. Только молодёжь не уходила, любуясь своей работой.
– Гляди, как легко волна-то её вздымает, – говорил один, – а как хороша, будто лебедь чёрный!
– Поднять бы сейчас парус да испытать! – воскликнул другой.
– Так паруса ещё нет, – возразил третий.
– Зато вёсла есть, на вёслах выйти хоть сейчас можно!
Святославу не менее прочих хотелось испытать созданную ими красавицу на ходу.
– Кто хочет плыть? – спросил он.
– Я!
– Я!
– Я! – выкрикивали наперебой юноши.
Святослав быстро отобрал два десятка и первым вскочил в лодию.
– Ты будешь кормщиком? – спросил Гарольд.
– Нет, ты садись за правило, а я пойду загребным! – отвечал Святослав, садясь у правого борта.
Ещё миг – и, подчиняясь дружным взмахам вёсел, сверкая просмоленными, будто воронёными, боками, лёгкая лодия птицей понеслась по речной волне.
– Гляди, не утерпели-таки, решили на ходу испытать, вон они! – указал кто-то из мастеров на реку.
– Ох, ну до чего непоседлив молодой княжич!
– И старших мореходов не взяли…
– Зачем им мореходы, они вон уже сколько упражняются на вёслах, дело знают.
– В затоне да на мелководье упражняться – это одно, а совсем другое – на середине реки, вишь, к устью Почайны направились. Лишь бы к шуйскому берегу не подались… – прогудел старик-мореход, глядя на гребцов из-под козырьком поставленной длани.
– А отчего к тому берегу нельзя? – спросил чумазый подмастерье.
– Там при впадении Почайны в Днепр стремнина скорая, и коварных каменьев под водой много, не знаешь – враз налетишь, – отвечал старик, не отрывая глаз от реки, – а вода, она ни хмелю буйного, ни лихости излишней не любит…
Многие побросали трапезу и тоже стали глядеть на реку. Некоторые побежали к берегу.
Лодия между тем скользила по речной волне. Увлекшись, юные гребцы не заметили, как оказались на месте слияния рек, где стремнина тут же подхватила и закрутила судёнышко. Юные вои, поборовшись с течением, видно, решили править обратно, но повернули неумело, слишком резко, и течение тут же крутануло их так, что борт зачерпнул воду.
– Назад, назад правьте! Держи нос против течения! – кричали старики, хотя отроки их не могли слышать.
Стремясь вырваться из цепких лап стремнины, гребцы яростнее заработали вёслами. Мышцы на их крепких спинах и загорелых руках едва не звенели, подобно тетиве лука, от напряжения, а вёсла прогибались, готовые вот-вот сломаться, но их сносило всё дальше к левому берегу.