Джону за эти годы приходилось встречать немало ударов судьбы — неожиданных, коварных, сокрушающих, подлых, но ничто, ничто не потрясло его так, как это быстрое волнующее касание ее губ. Он сжал ее запястья, оторвал ладони от лица.
— Зачем? — Его голос прерывался. — Зачем ты сделала это? Во имя всего святого, отвечай!
— Затем, что я должна была публично извиниться перед тобой. А может быть, и потому, что ты нуждаешься в этом.
Не дожидаясь ответа Джона, она по-приятельски обняла Тома, сказав что-то о визите к его матери, прежде чем та уедет на ранчо, и бросилась в машину.
— Интуиция мне подсказывает, что я вмешался в генеральное сражение, — пробормотал растерявшийся Биллингс, когда мужчины замерли в клубах выхлопных газов, а машина Бетси, взревев, унеслась прочь.
— Будь я проклят, если я понял, что все это значит, — прошептал обескураженный Джон.
Сирена пожарной тревоги резко зазвучала в тишине, но Джон оставался спокойным. Он взглянул на часы: сигнал, отмечающий полдень. Неизменная городская традиция.
— Какой сегодня день недели? — спросил Джон.
— Пятница, а что?
— В аптеке Гроулера в кафетерии по-прежнему подают по пятницам тройные гамбургеры в обеденное время?
— Несомненно.
— Тогда пошли. Я покупаю ланч, а вы расскажете подробнее о работе, которую так упорно мне предлагаете.
Жирная еда пришлась не по вкусу Джону. Он отодвинул пустую тарелку и положил локти на мраморный столик.
— Видите витрину с красивой надписью золотом?
Биллингс кивнул.
— Так что с этой витриной?
— Однажды ночью я запустил в нее кирпичом? Толстое стекло разлетелось на миллион осколков.
— Чем она вам не понравилась?
— Я взбесился, потому что старина Гроулер поймал меня, когда я стянул у него аспирин. Он наябедничал моему отцу, и я получил порцию березовой каши, — усмехнулся Джон.
— Но боже милостивый, зачем же воровать аспирин?
Джон потер ноющие виски кончиками пальцев.
— Я стащил аспирин для моей матери. У нее опять разболелась голова.
— Мигрень?
— Отец был проповедником старого типа. Он отрицал медицину. Господь, мол, позаботится — надо только обратиться к нему с верной молитвой. Маме никогда не удавалось найти эту самую верную. Она чуть с ума не сходила от головных болей. Она умоляла, чтобы я ей доставал лекарства тайком от отца.
Биллингс попытался скрыть удивление, но это у него не получилось.
— Ваш отец, похоже, был не совсем здоров.
— Он так не считал.
— А ваша мать?
— Отец был человеком со странностями, нетерпимым к тем, кто не разделял его сугубо личный взгляд на добро и зло. Она пыталась… Но, думаю, потом просто сдалась.
— Ну а вы? Он так же деспотически относился и к вам?
— Всякий раз, когда я переступал черту между допустимым и невозможным, он неукоснительно требовал раскаяния. Тогда я доказал отцу: от меня он никогда не дождется покаяния. К двенадцати годам у меня была такая скандальная репутация, что даже отец со своим красноречием не мог ничего объяснить прихожанам. Поэтому, как только мне исполнилось четырнадцать, он упаковал свою Библию, раздал мебель моей матушки и исчез из города. В одиночестве.
— А ваша мать?
— Она умерла, когда я был еще ребенком. Утонула в Норт-Ампква.
По словам отца, это был несчастный случай во время сильной весенней бури. Джон пришел домой из школы в тот день и услышал о трагедии от отца. Старый Тернер Стэнли даже нашел нужным вызвать сына из школы, чтобы мальчик мог в последний раз поцеловать свою мать, прежде чем ее забрали люди из погребальной службы. Когда сын добрался до морга, миссис Стэнли уже превратили в подобие восковой куклы.
— Мне стал ненавистен отец-самодур, и когда он уехал, я был только рад. Никто не указывал мне, что я должен делать, не морочил голову надуманными дикими правилами. Мне было очень хорошо. По крайней мере, так я говорил добродетельным ханжам, полным благородной решимости спасти меня от ада.
— Надеюсь, они не были похожи на отца Бетси?
Джон взял свой кофе, отпил глоток и поморщился. За разговором все остыло.
Ему говорили, что он плохо разбирается в людях. Немногие женщины, с которыми он был в интимных отношениях, находили, что он притягателен как мужчина. Другие в лицо называли его хладнокровным, лишенным темперамента, а за глаза и того хуже. Все, что говорили его «любовницы», имело справедливые основания. Джон держался сурово и отчужденно с теми, кого мало знал.
Он упорно вырабатывал в своем характере неприступную суровость, отстраненность, чем впоследствии оттолкнул от себя людей, которые искренне симпатизировали ему. А когда осознал тяжесть одиночества, скрываемого за хмурой физиономией и заносчивостью, то обнаружил, что просто забыл, как можно вести себя, чтобы все было совсем по-другому. Не понимал, что в доброжелательном отношении к окружающим его спасение.
— В те юные годы я считал человека чуть ли не самым отвратительным творением в мире, а кончил тем, что едва не начал его боготворить.
Джон соскользнул с высокой скамейки и вытащил из заднего кармана бумажник.
— А насчет заявления на пост начальника…
— Так, что?
— Куда посылать необходимые бумаги?
— Посылайте на имя председателя наблюдательного совета округа.
— А это кто?
— Я.
Лицо Биллингса расплылось в довольной улыбке. Он протянул руку Джону.
— Рад приветствовать вас в родных местах, начальник.
3
— Ничего не могу с собой поделать, старый Шон. У меня сердце болит за нее.
Бриджет добавила сливок в чай и тщательно помешала ложечкой. Всю последнюю неделю, как только Джон Стэнли был официально введен в должность начальника пожарной службы округа Грэнтли, город, кажется, не занимался больше почти ничем, кроме толков о возвращении блудного сына.
Те, кто знал Джона в детстве, возмущались, что у него хватило наглости появиться в городе. Иные, недавно приехавшие в Грэнтли, были довольны. Они гордились, что небольшой городок сумел привлечь к себе на работу прославленного батальонного командира пожарной охраны Сан-Франциско.
У каждого было свое мнение. У каждого, кроме Бетси. Она отказывалась обсуждать назначение Джона даже с близкими.
Потянувшись через стол, старый Шон побил черной шестеркой красную семерку. До полуночи оставалось несколько минут, и старинные друзья с аппетитом закусывали перед тем, как Бриджет запрет дверь, а Шон отправится в конец аллеи, где тридцать лет назад своими руками построил себе коттедж.
— Наша девочка — крепкий орешек, хотя и выглядит слабенькой, Бриджи.
— У меня красная пятерка. — Бриджет с отсутствующим видом бросила карту и отхлебнула обжигающе горячий чай. — Бетси плохо спит. Три ночи подряд я спускаюсь вниз и всякий раз вижу, как она сидит на крыльце и смотрит на реку.
Шон пошевелил бровями, обдумывая слова Бриджет.
— Она любила этого парнишку. И я думаю, он, несмотря на все его сумасбродные выходки, тоже любил ее.
— Если ты так считаешь, то ты еще глупее, чем думают некоторые самонадеянные люди, старый Шон О'Кейси.
— Он был на ее свадьбе. Ты знала об этом?
— Кто?
— Джон. Я видел его. Он стоял в отдалении, позади всех, и вид у него был странный, какой-то дикий. Похоже, ему было так больно, что потерял свое железное самообладание.
Бриджет фыркнула.
— Ты уже был пьян, когда священник начал свадебный обряд. Удивительно, как это ты не увидел в церкви еще и Патрика и вдобавок всех святых.
— Я знаю, что я видел, не беспокойся. Мужчина не забывает выражения безмерного страдания на лице другого мужчины.
— Выдумал тоже, страдания, как же! У Джона Стэнли душа черная, бесчувственная. Не понимаю, что только наша душечка могла найти в нем достойного, но теперь уверена, она и близко его не подпустит к себе, чтобы он снова не разбил ей сердце.
Шон проиграл и собрал карты в колоду.
— Не стал бы биться с тобой об заклад, а тем более рисковать скромными семейными реликвиями, — сказал Шон, разгибаясь, на что ему потребовалось больше времени, чем обычно.
Бриджет удивленно посмотрела на своего старого приятеля, не понимая, что он имеет в виду.
— Что означают твои загадочные слова?
— Я наблюдал его лицо. Готов поклясться, что в темных, как смертный грех, глазах Джона, когда он смотрел на Бетси, светилось его сердце…
— Держи его, Мэри! — крикнула Бетси дочери, бросившись за шлангом. — Не отпускай ни за что.
Щенок, помесь сенбернара и лайки, еще не вышел из младенческого возраста, однако уже был сильнее маленькой рыжекудрой девчушки, которая пыталась удержать его за ошейник. Несмотря на свой рост и силу, он так и не стал победителем в недавнем поединке со скунсом.
— Ой, от него ужасно пахнет! — жаловалась шестилетняя Мэри, уткнув носик в плечо, чтобы не чувствовать отвратительного запаха.
— Бэр, прекрати, — прикрикнула Бетси на разыгравшегося песика. Она направила струю воды прямо на вырывающегося щенка. — Ты только делаешь себе хуже.
Щенок попробовал вырваться и жалобно взвизгнул.
— Тихо, маленький дурачок, — приговаривала Бетси. Она сердилась, хотя ей было смешно. — Ты сам во всем виноват.
Анжелика, сестра-близнец Мэри, ворвалась во двор, в грязной ручке она сжимала крохотный пузырек.
— Я не могла найти мыло для собак. Поэтому вместо него принесла из твоей ванной шампунь! — крикнула Анжелика.
— О нет! Это же мой «Секрет жасмина».
Единственная роскошь, которую Бетси себе позволяла, и чтобы ею отмывали дворняжку — любительницу гоняться за вонючими скунсами!
— Полей ему на голову, — сказала Бетси дочери. — Не слишком много. И осторожно, чтобы не попало Бэру в глаза.
Бетси принялась намыливать лохматую коричневую шерсть Бэра. Ее окутал нежный аромат жасмина, перемешанный с омерзительным запахом скунса.
Бэр завывал и пытался стряхнуть с себя мыльную пену. Бетси прижимала его ладонью, не давая псу убежать. В этот момент Мэри обратила ее внимание на ярко-красный мини-автобус, который остановился сзади их машины. На дверце золотыми буквами было написано: «Округ Грэнтли. Пожарное управление». За рулем сидел человек в голубом мундире.