Улицей – в паре часов к востоку от Эденвейла – была Ренье-стрит, одна из центральных в предместьях Александрия Парк. Это был район особняков времен Федерации, многоэтажек в стиле ар-деко, цветочных магазинчиков и кафе, тот самый район, где легко можно заказать кофе по-венски в высоком стакане с длинной ложечкой впридачу и где собачьи парикмахеры специализируются на стрижках для мальтийских болонок и шотландских терьеров. Жюстин направлялась в главный офис журнала «Звезда Александрия Парк», где она работала. Официально ее должность называлась «офисный помощник», но редактор – склонный к цветистым речевым оборотам, что вовсе не сочеталось с его лаконичным стилем письма, – предпочитал называть ее «наша милая маленькая будущая журналистка». Если бы он писал о ней статью, то назвал бы «рабочей лошадкой».
Редакция «Звезды» располагалась в приятном, обшитом деревянными панелями домике, стоящем чуть в стороне от дороги. На полной скорости миновав открытую во двор калитку, Жюстин оказалась неподалеку от самой неоднозначной скульптуры Александрия Парк – той самой звезды. Бросающаяся в глаза своим уродством, эта мозаичная скульптура размером с колесо трактора мерно покачивалась и поблескивала на вбитом в асфальт дорожки кронштейне. Ее лучи, слишком толстые и изогнутые для звезды, не отличались особой симметричностью и к тому же были усыпаны кусочками ядовито-желтой плитки и осколками сервиза в цветочек.
Тридцать лет назад, когда звезду только установили на этом месте, местные окрестили ее «желтой угрозой»[2] и неоднократно пытались найти в документах городского совета лазейку, позволяющую убрать ее с глаз долой. В те дни большинство жителей считали «Звезду» дешевой бульварной газетенкой, а ее молодого редактора Джереми Бирна – отвратительным длинноволосым недоумком. Они были твердо убеждены в том, что непутевый старший сын Винифреда Бирна не имел права устраивать редакцию своего низкопробного листка на престижной Ренье-стрит, в доме почившей матери.
Но затем в Александрия Парк смирились и с газетой, и с ее броским уличным символом, а теперь «Звезда» стала уважаемым глянцевым журналом, пишущим о политике, спорте и искусстве. Выходящий раз в месяц журнал читали не только в Александрия Парке, но и в городе, а также в других пригородных районах. И хотя сейчас Жюстин находилась даже не внизу, а скорее на подходе к карьерной лестнице, немало других талантливых выпускников факультета журналистики были готовы на многое, чтобы занять ее место.
В первый рабочий день ознакомительную экскурсию для Жюстин провел сам Джереми Бирн, уже не длинноволосый борец за мир во всем мире, а скорее солидный, слегка лысоватый господин. Он привел ее и к нелепой звездообразной конструкции.
– Я хотел бы, чтобы эта фигура стала и для тебя символом тех принципов бесстрашия и беспристрастности, которые легли в основу нашего славного издания, – заявил он, и Жюстин изо всех сил старалась сделать вид, что его речь о «вдохновляющих лучах» не вызвала у нее чувства неловкости, и даже изобразила на лице что-то вроде вдохновения.
Работать в «Звезде» было здорово, как редактор и обещал. Все ее коллеги любили свою работу, но и про веселье не забывали. Рождественские вечеринки можно было назвать гимном чревоугодию, и статьи в журнал писались на высочайшем уровне. Единственной проблемой, по мнению Жюстин, было то, что из такого замечательного журнала, каким была «Звезда», никто не спешил увольняться. Три журналиста работали в главном офисе, и еще один – в Канберре, и каждый из них занимал свою должность не менее десяти лет. Кандидат в штат, занимавший должность офисного помощника до Жюстин, ждал три года, прежде чем сдался и нашел работу в сфере связей с общественностью.
В тот день, когда Жюстин, пламенея щеками, стояла с Джереми Бирном перед фигурой звезды, он заверил ее, что все ожидание выпало на долю предыдущего кандидата. А она, определенно, вот-вот попадет в штат журналистов. Но прошло два года, а повышение по-прежнему ей не светило, и Жюстин иногда казалось, что ее первая статья в «Звезде» выйдет не раньше, чем один из нынешних авторов скончается от старости.
Жюстин спешила по дорожке, обсаженной лавандовыми кустами, прямо на ходу перехватывая поудобнее картонку с кофейными стаканчиками, чтобы свободной рукой захватить горку писем, лежащую прямо на плитках дорожки. Поднявшись на невысокое крыльцо, она толкнула дверь бедром и вошла. Еще до того, как дверь за ней успела закрыться, в холл просочился медовый голосок.
– Жюстин? Это ты?
Голос принадлежал Барбел Вайс, менеджеру по рекламе, превратившей одну из двух прекрасных, обращенных окнами к заливу, гостиных редакции «Звезды» в царство утонченности и женственности, чьим олицетворением она являлась. Когда Жюстин вошла в ее кабинет, Барбел – в брючном костюме темно-розового цвета, с золотыми локонами, уложенными в прическу, напоминающую о витрине в немецкой булочной, – не поднялась навстречу, лишь помахала в воздухе буклетом.
– Милая, отнесешь это в дизайнерский отдел, хорошо? Скажи, что шрифт для рекламы Брассингтона должен быть вот такой. Вот. Я его обвела.
– Без проблем, – сказала Жюстин, подбираясь к краю стола, чтобы Барбел могла добавить свой буклет к ее стопке.
– О, – выдала Барбел, заметив батарею кофейных стаканчиков в руках Жюстин и едва заметно нахмурившись, – ты только что от Рафаэлло. Но ты же не против заскочить туда еще разок, правда? У меня клиент через двадцать минут, и я думаю, было бы неплохо угостить его макарунами. Например… малиновыми. Спасибо, Жюстин. Ты – ангел.
В гостиной на противоположной стороне холла находился кабинет редактора, и он ничуть не был похож на комнату Барбел. Скорее, на квартиру чудовищного скопидома, собравшего стопки местных и иностранных газет высотой до колена и забившего книжные шкафы учебниками по праву, биографиями политиков, «Альманахами Уисдена»[3] и книгами о реальных преступлениях. Джереми в довольно официальной, но чем-то неуловимо напоминающей восточный кафтан рубашке разговаривал по телефону. Когда Жюстин заглянула к нему отдать чай с соевым молоком, он помахал ей растопыренной пятерней, явно пытаясь сказать: «Возвращайся через пять минут». Жюстин выдала бодрую улыбку и кивнула.
В комнате дальше по коридору разместились журналисты. Заслышав шаги Жюстин, Рома Шарплз оторвалась от экрана компьютера и посмотрела на девушку поверх очков в ярко-синей оправе. Весьма раздражительная и бесцеремонная, она давно уже разменяла шестой десяток, но на пенсию совсем не торопилась.
– Спасибо, – поблагодарила Рома, забирая свой стакан с лонг блэк.[4] Отклеив стикер с блокнота на столе, она протянула его Жюстин. – Передай этот адрес Радославу и скажи, что нам нужно быть там ровно в одиннадцать. И еще, Жюстин. Подгони машину к крыльцу, ладно?
Жюстин поставила стаканчик с некрепким латте на пустой стол рядом со столом Ромы. На этом месте работала Дженна Рей, которая, вероятно, отправилась на задание. На нее, не достигшую еще и сорока, у Жюстин, образно говоря, и вовсе не было никаких надежд.
Спортивным комментатором «Звезды» был Мартин Оливер пятидесяти лет, и, если принимать во внимание его образ жизни, именно он мог освободить Жюстин место. Мартин висел на телефоне, как обычно окутанный парами алкоголя и никотина, и Жюстин поставила перед ним крепкий капучино с двойным сахаром. Он похлопал ее по локтю. Затем написал на листке блокнота: «Бумага застряла в копире». И рядом: «Компьютер опять не печатает pdf. Приведи Анвен».
– Ага, эти деревенщины такие болваны. Не отличат подающего игрока от фетрового котелка, – сказал он в трубку, одновременно подчеркнув слово «опять» с такой силой, что осталась борозда на бумаге. Жюстин взяла у него ручку и нарисовала под ней смайлик. Дальше по коридору располагался крошечный кабинет, когда-то, наверное, бывший гардеробной. Здесь сидела Нацуэ Кобаяши, менеджер по выпуску. Нацуэ одевалась с большим вкусом и была счастливой обладательницей внешности, не поддающейся старению, из-за чего довольно непросто было поверить, что у нее уже три внука. Каждый день она делала перерыв на ланч, ровно на сорок пять минут, и все это время проводила за вязанием вещей из роскошной шерсти – мериноса, опоссума, альпаки, верблюда – для своих обожаемых внучат, живущих в Швеции. К тому же у Нацуэ на сверхъестественном уровне была развита многозадачность.
Не отрываясь от перепечатывания письма, закрепленного на подставке для документов рядом с компьютером, она сказала:
– Доброе утро, Жюстин. О, твое платье! Такое симпатичное! Кавай!![5]
Платье было неподдельно винтажным – когда-то оно принадлежало бабушке Жюстин.
– Один флэт уайт[6], – объявила Жюстин.
Продолжая печатать, Нацуэ сказала:
– Благодарю. Вижу, ты с почтой? Буду признательна, если занесешь мою, когда разберешь ее.
– Конечно, – ответила Жюстин.
В художественном отделе, к счастью, не нашлось никого, кто добавил бы еще что-нибудь к ее списку поручений, поэтому она торопливо накорябала дизайнерам записку, приложив к ней буклет Барбел, и поскорее сделала ноги. В техотделе, с другой стороны коридора, компьютерный маг и волшебник «Звезды», Анвен Корбетт, похоже, сладко дремала.
Анвен вела преимущественно ночной образ жизни, частенько приходя в редакцию за полночь, чтобы поковыряться в компьютерах, пока они никому не нужны. И теперь она устроила свою украшенную дредами голову на толстом техническом справочнике, как на подушке, в свою очередь лежащей на столе, больше напоминающем свалку всевозможных запчастей, кабелей, инструментов и фигурок из