Дрю Галифакс улыбается мне из-под козырька потертой бейсболки – и мое глупое сердце пропускает пару ударов. Наверное, виной всему смесь ностальгии и гормонов. Горло пересыхает, ладони потеют.
Я сглатываю и вдруг – холодный душ! – понимаю, что ужасно выгляжу. Выцветшая футболка, которая насквозь промокла и наверняка просвечивает. Грязные кеды, влажные волосы. В руках – дешевый алкоголь, с одежды капает вода, будто я забыла ее снять перед походом в душ. Я никогда не представляла случайную встречу с Дрю во взрослом возрасте, но сцена мечты точно выглядела бы иначе.
Я стараюсь не подавать виду и не обращать внимания на текущие по лицу, словно слезы, капли дождевой воды, но безуспешно. Не будь мои руки заняты бутылкой и чипсами, я бы попыталась привести себя в порядок. И вряд ли бы это помогло…
– Приветик, – говорит Дрю. – Помнишь меня?
С другим парнем я бы притворилась, что нет. Ведь целью вопроса было выпендриться, сказать «посмотри, каким я стал». Потешить свое самолюбие тем, что я даже через десять лет помню слишком многое – и тот самый короткий момент тоже. Услышать, что я знаю: он знаменитый спортсмен, который появляется на обложках журналов и зарабатывает миллионы.
Дрю принимает мое растерянное молчание за отрицательный ответ.
– Я Дрю, Дрю Галифакс. Мы с родителями жили по соседству.
Я машинально киваю – от изумления дергано, фальшиво, скованно. Я не ожидала встретить Дрю здесь – да и вообще где-либо. И уж тем более не думала, что он меня узнает.
Я кашляю, борясь с сухостью в горле:
– Ага, помню.
В нашу прошлую встречу Дрю было семнадцать. Порой я искала в Google его имя и читала статьи – обычно, когда напивалась. Однако я бы и так его узнала. Волосы Дрю оттенка «пепельный блонд» раньше были лохматыми, а теперь он подстригся так коротко, что в них едва зароешься пальцами. Такая длина подчеркивает, насколько острее и жестче стали черты его лица. Он уже не мальчик, а мужчина.
А вот глаза Дрю не изменились совсем – манящие, цвета мха. Они притягивают меня точно так же, как и раньше. Черт!
Парень, как выразилась бы Оливия, «ужасно горяч».
Я снова кашляю, торопливо пытаясь взять себя в руки.
– Знаешь, ты, типа, знаменит.
Это своего рода проверка: я хочу узнать, насколько раньше смущавшийся от похвалы парень изменился за годы славы и восхищения.
Дрю улыбается. Вроде ничего особенного, но я разом расслабляюсь, а сердце начинает стучать как бешеное. В уголках его глаз появляются легкие морщинки, а на щеках – милейшие ямочки.
– «Типа» знаменит?
Он выглядит так, будто рад (даже счастлив?) меня видеть. Это странно и неожиданно; подростками мы никогда не были так уж близки, просто вместе тусили в компании ребят, которых родители привозили в Порт-Хэвен с июня до августа. И до и после его неудачного романа с Амелией мы едва общались. И ничего особо запоминающегося между нами не происходило.
Я хорошо помню проведенное с Дрю время только из-за своей дурацкой влюбленности. Той самой, которая, видимо, так до конца и не прошла. Его улыбка отдается по всему телу, окатывает так же сильно, как и ливень на улице. Аж кожу покалывает.
– Как жизнь, Харпер? – спрашивает Дрю с той же радостью в голосе. Черт, будь она фальшивой, уже успела бы пропасть.
– Нормально, – быстро отвечаю я.
Я ожидаю, что на этом все и закончится: мы обменяемся любезностями и пойдем каждый своей дорогой.
В целом Дрю всегда был добрым. Таких искренних парней, как он, я почти не встречала ни в старшей школе, ни вообще когда-либо в жизни. В подростковые годы меня тянуло к Дрю не только из-за его внешности. Приятно знать, что слава не подпортила его характер. Это успокаивает – как и факт, что за столько лет городок ничуть не изменился.
– Надолго ты тут? – спрашивает Дрю.
Это мне только кажется или он явно растягивает разговор, не ограничиваясь парой «обязательных» дежурных фраз? И это при том, что мог совершенно спокойно промолчать с самого начала.
Я качаю головой:
– Переночую, и все.
Дрю мельком смотрит на меня, а затем – на мою одежду. Взгляд не выражает ни интереса, ни осуждения. Скорее, он чего-то ждет. Может, хочет знать о том, почему я вернулась и на такой короткий срок? Если, окончив школу, он приезжал в Порт-Хэвен регулярно, то должен быть в курсе, что я этого не делала. И причину тоже.
У меня такое впечатление, что всех моих знакомых интересует в основном лишь минимальный обмен любезностями, а не нормальный разговор. Грустно все это. А еще печальнее то, что зачастую так оно и есть.
– А ты? – говорю я, прижимая к себе покупки. Отвечать парню и ничего не спрашивать самой кажется грубым. – Надолго здесь?
– Не знаю. Приехал неделю назад. До предсезонных матчей еще далековато. Надеялся отдохнуть здесь с родителями, как раньше, но… – Дрю трет лоб, сбивая бейсболку, а затем натягивает ее обратно. – У отца год назад случился инсульт, и теперь ему сложнее передвигаться. По сути, они с мамой почти не покидают Бостон.
– Мне очень жаль, – вздыхаю я.
Эйдена Галифакса я помню весьма смутно. В годы, когда я приезжала сюда на лето, он был веселым и всегда улыбался. Солнечный человек, обожающий хоккей так же, как и сын. Жизнерадостной под стать ему была и мать Дрю, Ребекка. Она из тех мам, которые готовят печеньки с шоколадными каплями и домашний лимонад – полная противоположность моей.
У меня возникает дурацкое чувство, что мне следовало знать о болезни отца Дрю. Но с чего? Мы же не поддерживали связь. Случившееся – дело его семьи, и он, разумеется, не стал делиться им с толпой ярых фанатов, которые тащатся от его взмахов клюшкой и кубиков на животе. Дрю вообще никогда не выкладывает личные вещи в соцсетях. А моя мать много лет назад оставила этот город. Уверена – она не особо общается с четой Галифакс.
– Спасибо, – отвечает Дрю.
Он трет ладонью подбородок. Значит, ему неловко от сочувствия. Ну, выходит, у нас есть хоть что-то общее.
Я невольно замечаю острый угол челюсти и легкую щетину.
– И… соболезную насчет отца, – добавляет Дрю. – Я хотел прийти на похороны, но мне надо было в школу, и…
– Все нормально, спасибо, – отрезаю я.
Краем мысли осознаю, что мой голос стал резким и нервным, а на слове «нормально» и вовсе почти сломался. Я-то думала, что Дрю мялся из-за мыслей о своей семье! Да, я солгала, однако обсуждать случившееся с ним не хочу ни капли. Особенно здесь.
Дрю кратко кивает. Лицо у него серьезное. Он человек искренний, но понять это выражение мне тяжело: ему неуютно или же он меня понимает?
Я выдыхаю:
– Прости. Я просто…
– Не переживай. Сам виноват. Нечего было поднимать тему.
Я едва киваю, соглашаясь не пойми с чем. В горле образовывается большой ком.
Со смерти папы прошло десять лет, однако сочувствие Дрю задевает так, будто его не стало вчера. При этом мне не неприятно слышать это от него. А вот от других еще как! И сейчас, и раньше. Кажется, почти все согласились с тем, что у горя есть некий срок, и через какое-то время ты уже его не чувствуешь. По лицу Дрю видно – он другого мнения.
– С вас шестьдесят три доллара сорок пять центов.
Я дергаюсь. Я вообще забыла, что мы стоим на кассе в супермаркете! Ну, как бы одни, но не совсем. Дрю приходит в себя быстрее: кивает кассиру, достает кредитку из кошелька и касается терминала.
Кассир – нескладный парень, на вид старшеклассник – поглядывает то на экран компьютера, то на Дрю. Я и сама украдкой на него посматриваю – и тут замечаю, что он занимается тем же самым.
Я быстро отвожу взгляд, чувствуя, как щеки против воли заливаются краской.
«Он просто вежливый», – говорю я себе. Однажды я уже понадеялась на что-то с Дрю Галифаксом, а потом мои мечты рассыпались в прах: в него влюбилась моя младшая сестра. От возвращения сюда у меня голова кругом.
– Спасибо, – кивает Дрю, собираясь забрать чек.
– Можно автограф? – выпаливает кассир.
Вопрос звучит быстро, как одно склеенное слово, будто выдох на приступе храбрости. Теперь понятно, почему очередь тянулась так долго.
– Конечно.
Дрю меня ничуть не удивляет. Он, судя по всему, из тех знаменитостей, которые чувствуют ответственность перед фанатами, а не считает их обузой. Я наблюдаю, как он берет фломастер с подставки у доски, на которой сообщают о еженедельных скидках, и расписывается на чистой стороне чека.
– Как тебя зовут?
– Дастин.
Дрю добавляет над автографом подпись «Дастину», а затем отдает бумажку школьнику. Кассир берет ее бережно, словно фарфоровую чашку.
– Спасибо вам большое!
Дрю улыбается и наклоняется. Я с запозданием осознаю зачем: он хочет поднять тот чертов лайм, о котором я успела напрочь забыть!
– Я сама!
Делаю шаг вперед, и в тот же момент Дрю выпрямляется.
Мы вдруг оказываемся близко друг к другу, даже слишком. Я вижу крошечную веснушку слева от его нижней губы. Замечаю легкую горбинку на переносице, наверняка оставленную шайбой. Чувствую запах его одеколона – головокружительную смесь сандалового дерева и кедра.
Дрю кладет лайм на кассовую стойку. Я быстро отстраняюсь и смотрю на зеленый фрукт. Сомневаюсь, что устеленный линолеумом пол часто моют, однако цитрус вроде не пострадал. Тащиться через весь магазин за другим мне не хочется. С лаймом или без – я все равно напьюсь текилы.
– Спасибо.
Дрю кивает, и уголок его губ слегка приподнимается. Он осматривает товары в моих руках. Его покупки уже в пакете, поэтому я не могу сделать то же. Но сомневаюсь, что он взял алкоголь и вредные снеки.
Я почти не разбираюсь в хоккее, но знаю, что летом профессионалы в него не играют. Однако несмотря на то, что сезон не начался, Дрю в шикарной физической форме. На нем баскетбольные шорты в сеточку, футболка и кроссовки – ничто не прикрывает ни подкачанные икры, ни вздутые бицепсы. Очевидно, что парень отлично следит за своим телом.
Я кладу на прилавок второй лайм, а еще пачку чипсов и бутылку текилы. Кассир медленно сканирует покупки и постоянно отвлекается на Дрю. Вау, ну просто плюс десять к моей самооценке!