Но, похоже, Юлька с Ванькой крутила только от скуки, а жить с ним никогда и не собиралась.
— Берген — это где? — шмыгая носом, спросила я. — Прибалтика? Ты смотри, там русских не очень любят…
— Ну, почти угадала. Норвегия.
— Эмигрант?
— Да нет, — Юлька включила чайник и полезла за остатками торта. Вообще-то я планировала на вечер, когда муж с работы придет, чтоб всем семейством… Но дочь решила, что наша с ней беседа дает ей право умять сладкое прямо сейчас. — Он тамошний. В смысле, его мать за норвежца вышла. На самом деле он Олаф, Глебом его только в России зовут.
Я машинально лопала подставленный дочерью кусок торта, забыв, что я на диете. И чай прихлебывала сладкий, хотя сахар позволяю себе раз в год. Юлька рассказывала:
— Он врач. Хороший. Онколог. У них есть семейная мечта — его отец тоже врач — найти лекарство от рака. Глеб такой… — она мечтательно вздохнула. — Знаешь, он очень сильный, но вообще не знает, что такое рукоприкладство. И еще он гений. Он в пятнадцать лет окончил университет, в двадцать он уже профессор. А к нам он приезжает не только потому, что у него в Москве дед с бабкой, а еще и потому, что он помогает нашему Онкоцентру.
Тут она зачем-то сама расплакалась, и уже я ее утешала, подсовывала торт и гладила по волосам. Волосы у Юльки замечательные — русые, толстые. Это она в отца пошла. Ну и хорошо. Я ей не разрешала стричься до двенадцати лет, а сейчас она уже сама не хочет.
Вообще, если смотреть беспристрастно, Юлька у нас удалась, что называется. Серые глазищи, чистая кожа, коса до середины бедра… Мордашка надменная, но хорошенькая. Правда, я ей никогда этого не говорю, чтоб не зазналась. А то с ней потом не сладишь. Ее в фотомодели звали — отказалась. Не интересует ее по подиуму вышагивать. Она за кадром любит, руководить чтобы. Это уже от меня. Так что учится она на дизайнера одежды, или как-то еще это хитро называется, в наше время говорили проще — на модельера. Мечтает вывозить свои коллекции за границу, а пока у нее только один показ был. На прошлом Дне города, на площадке у школы. Собрали молодых модельеров, и устроили любительский показ. В качестве моделей одноклассников пригласили, шили все вместе. Может, я пристрастна, но то, что там показали две других девчушки — без слез не взглянешь. Вот Юлька постаралась, да. И ведь была самой молодой! Я в свое время наслушалась модных советов по воспитанию детей — и отдала ее в школу на год раньше. Понятно, пришлось кому надо ручку позолотить, не без того… А теперь пожинаю плоды. И какие плоды!
Эх, с ее внешностью и способностями, да чуть побольше удачи… Или благоразумия. А то связывается с кем попало. Умом я, конечно, понимала, что и Ванька ей не пара. Но он был лучше всех остальных. Гену я без содрогания вспомнить не могла. Интересно еще, что собой представляет ее норвежец… Небось мелкий и страшненький. Правда, в Норвегии уровень жизни очень высокий. Опять же, если он не красавец, за Юльку крепче держаться будет.
— Он в воскресенье придет, — напомнила Юлька. — Мам, я, это… Он иностранец все-таки…
— И что?
— Ну, не надо его пугать русским застольем, а? Он, конечно, знает, что это такое, но… не надо.
— Сама разберусь, что надо и что не надо, — отрезала я.
Всю неделю мы как на взводе ходили. Я голову изломала, чем бы таким гостя удивить. А Юлька просто нервничала и психовала. Я заикнулась было, чтоб она не особо хвасталась соседкам, она на меня зыркнула:
— Ты сама своим подружкам не растрепи!
Ну и как с ней такой сладить, а? Между прочим, я даже мужу ничего не сказала. Ну, как ничего — предупредила, чтоб в воскресенье дома был, а то наша дочь желает представить нового кавалера. Но ни словечка о том, что он норвежец! А из девчонок только Таньке и сказала.
К воскресенью я окончательно вымоталась. Это Юльке просто — взяла да привела, а мне ведь и уборку генеральную в квартире сделать нужно, и чтоб все блестело, и у плиты я всю субботу простояла… Юлька же, засранка, помогать отказалась. Как будто это мне надо!
Гости прибыли к двум часам. Сам-то герой дня задержался, машину на стоянку ставил, так что сначала я встретила потенциальных родственников. Люди как люди. Дед, Василий Глебович, оказался инженером старой закалки, бабка — Елена Петровна, тезка моя, значит, — производила впечатление властной и, как это модно говорить, директивной женщины. Бывший школьный завуч. Нормальная семья. Покуда ждали Глеба, я успела выяснить, что это его родня по материнской линии.
А потом было как в рекламе перхоти — выхожу на сцену, а там ОН. Я открыла дверь и вместе с ней — рот. Он шагнул через порог, согнувшись едва не вдвое. Выпрямился, тут же заняв все свободное пространство. Он был огромен. Не меньше двух метров ростом. Фигура такая, что я даже не разглядела, во что он одет! Поняла только, что в меру неофициально. Во дает Юлька, молнией пронеслось в голове, вот это мужчина.
Голубые глаза, арийское лицо — все при нем. И еще он оказался рыжим. Причем не просто рыжим — красным, как осенний подосиновик, красным аж с синими искрами. А когда улыбнулся, у меня зашлось сердце. Даже стыдно стало — двадцать лет замужем, дочь вырастила, а рот на молодого парня разинула. И тут же, каюсь, именно в тот момент и мелькнуло, что такой мужчина должен быть либо безгрешен, как ангел, либо порочен, как сатана.
— Го мон! — выдавила я, растягивая губы в улыбке.
Он посмотрел на меня так, что я почувствовала себя молодой идиоткой. Нет, ну черт меня дернул! Пыль в глаза пустить захотела, тоже мне!
Это все Танька. Посоветовала поздороваться на его языке, мол, ему приятно будет. Ну, я подумала — почему бы нет? Всякие ихние знаменитости учат же пару фраз на русском, вроде «Пръивет, Москва!» или «На здоровъйе!» Чем я хуже?
— Здравствуйте. Я Глеб.
Вот так и сказал. А потом еще усмехнулся и добавил:
— «Го мон» — это, если не ошибаюсь, по-датски «доброе утро». А сейчас четверть третьего.
Но вот как-то так он ухитрился меня поправить, что и обидно не стало. Так, сначала почувствовала себя глупо, но это со многими бывает, кто пытается на чужом языке говорить. Так и называется — «языковой барьер». Да, но Танька хороша! Подсунула мне датский вместо норвежского… Так что я посмеялась и проводила его в гостиную.
Вечер прошел на удивление спокойно. Глеб занимал много места, но совершенно не раздражал. Как будто так и надо, что на моем диване сидит красноволосый норвежец и ведет светские беседы. По-русски, кстати сказать, он говорил без акцента.
Я смотрела на него и думала: вроде бы он все понимает, вроде бы мы его понимаем — а чувствуется, что иностранец. Сколько я их видела, столько удивлялась: никогда с русским не спутаешь. Причем русский может быть тамошний, то есть лет пятнадцать прожил, и все равно родина въедается так, что хоть шкуру целиком меняй. Все иностранцы какие-то неземные, не от мира сего, другого слова нет. Всегда улыбаются, причем не так, как мы — у них глаза теплеют. А когда натыкаются на проблему — расстраиваются, как дети.
А мы вечно глядим как звери, загнанные в угол. Пусть даже угол этот в золотой клетке, все равно он угол. И все равно мы в него загнаны. А на иностранцев ничего не давит. Из-за этого они порой кажутся слишком поверхностными, а русские — натурами, подверженными сильным страстям. Не так. Просто мы вечно озабочены. А они — вечно знают, что у них нерешаемых проблем нет.
— Наташа как рада будет, — вздыхала Елена Петровна. — Она очень хотела, чтобы Глеб на русской женился. Да и мы, чего греха таить…
— А ваш отец, Глеб? — спросила я.
Он усмехнулся:
— Мой отец сам женат на русской. — Помолчал. — Он не вмешивается в мою личную жизнь.
Мой дурак прокашлялся.
— Вот что… Ты мне скажи — ты Глеб или Олаф? На самом деле? По документам?
Он еще удивляется, чего я его дураком называю! Ведь тридцать раз объяснила: Олаф он, Олаф. Так нет, обязательно надо бестактный вопрос задать! А все оттого, что считается, будто женщина ничего умного сказать не в состоянии, непременно перепроверить нужно.
— Олаф, — согласился наш гость, к счастью, не обидевшись. — Глебом меня дома зовут. И здесь, в России. В госпитале, — он улыбнулся, — я Глеб Иванович. А что фамилия… Думают, что я еврей. Здесь почему-то принято считать, что хороший врач обязательно евреем должен быть. И любая нерусская фамилия — еврейская.
— Ну хорошо… Глеб. Так вот, Глеб. Есть одна загвоздка. Ты человек умный, должен понимать. Оно, конечно, законом разрешены браки с четырнадцати, только мы против.
Дурак-то дурак, а умный! Молодец, однако, сразу к делу. И как сказал, а? Коротко, не обидно, но твердо. Ну, на самом деле мужик у меня неглупый, положа руку на сердце. Я на него положиться всегда могу.
— В следующем году ей восемнадцать будет — тогда милости просим, — веско закончил муж.
Юлька прокраснела, кажется, до костей. Не выдержала, убежала на кухню — краснеть там. А Глеб посерьезнел.
— Неприятно, — признался он. — Дело в том, что мой российский контракт через три месяца заканчивается. И я еду во Францию. На год. Конечно, я бы хотел, чтобы Юля поехала со мной. Не будучи моей женой, она получит визу только на две недели.
Муж крякнул недовольно. На пороге возникла Юлька, и на моське у нее ясно было пропечатано: не разрешите — без вашего ведома распишусь и все равно уеду. Ну да, конечно, тут я ее как нельзя лучше понимала: во Францию хочется. И не в романтике дело, а в том, что больно много в этой самой Франции предприимчивых француженок.
— Юля, между прочим, учится, — заметил мой дурак. — Первый курс заканчивает.
— Знаю, — кивнул Глеб. — Мы обсудили эту проблему. Я могу помочь ей перевестись в один из парижских колледжей. Это не университет, конечно, но кое-что. И есть возможность получить практику в одном из Домов Моды. А доучится она в Бергене. Это даже лучше — если она захочет сделать карьеру, норвежский диплом позволит ей быстро найти работу. С российским дипломом возникнут сложности, ей придется сдавать квалификационный экзамен, причем на норвежском языке. Проще сразу учиться там.