— О, с моим другом и работодателем Фрэнком Хармоном. — В ее улыбке уже заметно стало новое: нотка горечи. Щеки ее слегка горели, глаза казались неестественно яркими. Затем, увидев выражение его лица, она вдруг смягчилась, пылко подалась вперед. — Эй, эй! Не смотрите вы так жалобно, бедняжечка. У меня с Фрэнком ничего нет. Мы всего лишь были на концерте в «Овертоне», если хотите знать. Не могу же я целый вечер сидеть одна, крутя пальцами.
Почему-то им овладело странное смятение. Никогда не видел он ее такой дерганой, такой не похожей на саму себя. Легкость ее тона звучала совершенно фальшиво. Казалось, она странным образом издевается над собой.
— Не смотрите на меня так укоризненно, Дэниел, дорогой. У меня от этого голова совсем кругом пойдет. Только что это я держу вас здесь, на холоде? Заходите. Позовем миссис Глен. Она даст нам по бокалу негуса в своем уютном салончике.
Поведение Грейси было до того необычным, до того взвинченным, что порядком его встревожило, как и подозрительный запах в ее дыхании. Он последовал за ней, но остановился в шаге от лестницы, где газовая струя, холодно мерцающая в желтом шаре, бросала на них колеблющийся свет.
— Подожди, Грейси, — нервным шепотом произнес Дэниел. — Я дальше не пойду. Мне только нужно, чтобы ты знала, что сегодня я ездил в Киркбридж. — Он глубоко вдохнул. — Я… Я нашел мальчика.
Неожиданно стало тихо-тихо. Слышен был лишь легкий шорох газовой струи.
— Да, моя дорогая, — кивнул Дэниел. — Ты можешь вернуть его себе в любое время, когда захочешь.
Грейси медленно повернулась, опираясь о стену. Выражение ее лица вмиг изменилось — от повышенной, вымученной веселости к внезапному пониманию его слов, а потом к жесткой застылости. Рука запрокинулась назад, словно перед самым лицом Грейси вдруг вспыхнул яркий свет.
— Что вы сказали? — едва слышно пробормотала она.
Дэниел повторил уже сказанное им.
— Вот оно, значит, как. — Грейси медленно провела по лбу рукой, словно пытаясь отогнать несвязные и путаные мысли. — Расскажите… расскажите мне, как вы нашли его.
Стоя в прихожей доходного дома, он рассказал ей, что он сделал и что — с помощью Хэя — предлагает сделать.
Когда Дэниел смолк, Грейси взглянула на него, ее влажные губы приоткрылись, глаза же на бледном лице до того потемнели, что казалось, будто их заполнили зрачки.
— Что же я за женщина? — Она говорила растерянным и беспомощным тоном. — Я не знаю. Хоть бы кто-нибудь мне сказал.
Потом вдруг прислонилась к стене, зарылась лицом в ладони и заплакала. Она плакала беззвучно, но так самозабвенно, что Дэниел наконец робко коснулся ее руки в знак протеста.
— Просто дайте мне поплакать, — всхлипнула она. — Чувствую, что никогда не смогу наплакаться вдоволь. И, святые угодники, как ужасно болит голова!
— Не мучайся так, Грейси, — прошептал он, расстроенный. — Сейчас тебе нелегко. Но ты убедишься, что в конце концов все будет хорошо.
Наконец она перестала всхлипывать. Когда вытирала глаза, сухой нервный спазм, что-то вроде дрожи, сотряс ее тело. Она смиренно посмотрела на него:
— Простите, дядя Дэниел. Больше я так не буду. — Опять тот же спазм, подавленный, почти истеричный. — Такое чувство, что концерт мне не понравился. — Она медленно подняла голову. — Полагаю, надо наверх идти. Спасибо за все, что вы сделали для меня. Я больше уже не выдержу. Спать хочется до полусмерти.
Она наделила его бледной улыбкой, пародией на радостную благодарность, которой он ожидал, и стала, слегка пошатываясь, подниматься по ступенькам. Он смотрел ей вслед, стоя на месте и разглаживая свою бородку, еще минуту после того, как она пропала из виду. Движения его руки выдавали озадаченность, неодобрение, беспокойство.
Сегодня вечером Грейси была странной, да, еще до того, как он рассказал ей, вела она себя необычно. С чувством смутного огорчения он повернулся, тихо вышел и направился к себе домой. Переходя пустошь, он едва волочил ноги, чувствуя, как они отекли и устали. Представил себя со стороны: ужасно уставший мужчина с резкой болью в боку. С Кейт, может, тоже придется трудновато, она потребует объяснить позднее возвращение, а он не мог этого сделать.
И все же память обо всем, что принес этот день, согревала его изнутри, вызывая чувство выполненного долга и благодарности. Самым же дорогим воспоминанием было это серьезное, это бледное личико, каким он впервые увидел его, когда оно проступило из тьмы убогой лестницы на Клайд-плейс.
Глава 5
Следующим вечером Дэвид Мюррей, официальный жених и восходящая звезда Ливенфорда, сидел за ужином с каменным лицом и задумчиво хмурился. Стоя в полумраке опрятной гостиной, где и мебели-то не было, где в безупречной чистоте содержался очаг и сияла каминная решетка, где стены были покрыты лакированными обоями, а на стене висели ходики с латунными гирьками, за ним внимательно следила мать.
— Еще чашечку, Дэви, дорогой?
Сначала он, казалось, не слышал ее, затем, вздрогнув, поднял голову:
— Нет-нет, мама. Я и с этой-то с трудом справляюсь. — Дэвид помешал в чашке какао и сделал вид, что пьет.
Взор матери был заботлив. Всю свою жизнь она работала ради него, отказывала себе во всем, лишь бы у него было то, что ему на пользу, — как мальчику, как растущему юноше, как студенту, допоздна сидевшему за книгами в этой самой комнате.
Теперь, когда он добился успеха, мать по-прежнему цеплялась за свои привычки самоотречения и самоуничижения. Несмотря на протесты сына, она даже за стол с ним не села, а все время прислуживала ему, не жалея ни рук, ни ног.
Радость ее была не в том, что сын мог бы дать ей, дорого было осознание, что она помогла ему стать тем, кем он стал. Каждый шаг вверх, который он делал, приносил ей глубочайшее удовлетворение. Уважение, окружавшее его, было для нее слаще манны небесной.
И вот теперь его женитьба на Изабель Уолди, дочери самого богатого и знатного человека в Ливенфорде. Какой славный венец его карьеры!
Часто-часто в последние дни, бродя по старомодному и весьма плохо освещенному домику на задворках Скиннерс-Уайнд, она, устремив взгляд ввысь, думала: «Ох! Если бы сейчас его видел отец!»
Нынче вечером, однако, она чувствовала, что сын будто немного не в себе, и озабоченная морщинка пролегла меж ее бровей. Расспрашивать его напрямую — такое ей и во сне не привиделось бы, но все же, убирая его чашку, словно в надежде, что он заговорит, она пробормотала:
— Трудный выдался день, сынок?
Дэвид рассеянно кивнул. Днем на ежемесячном заседании городского совета были утверждены окончательные планы проекта нового газового завода. Его похвалили за приобретение земельного участка Лэнглоана, а после заседания, когда советники, расслабившись, привычно освежали себя виски, провост весело поднял свой стакан:
— Господа, скоро ожидается свадьба… Мне хотелось бы предложить выпить за здоровье нашего друга Дэвида и его будущей жены мисс Уолди.
Вспомнив этот последний тост, Мюррей, не сдержавшись, поморщился. Его молчание усиливало беспокойство матери. Видя, что он больше ничего не ест, она принялась удрученно убирать со стола.
— Ты в Ноксхилле сегодня вечером будешь?
— Не сегодня, — тяжко выговорил он. — Я виделся с Уолди на заседании. Их дом полон модельеров и портных.
— Тогда я разведу для тебя огонь, — быстро сказала мать. — Похолодало как-то вдруг.
Дэвид резко поднялся:
— Нет! Я лучше прогуляюсь, мама.
«Прогуляюсь»! Трепещущий от новой тревоги взгляд матери метнулся к нему. В бытность студентом сын частенько совершал вечерами долгие, одинокие прогулки, чтобы проветрить усталые мозги. Но сейчас все было по-другому, и мать насторожилась.
Она смотрела, как он прошел в маленькую прихожую, натянул матерчатую кепку, взял свою палку из шкафчика под лестницей. Едва сознавая, что делает, она подошла к нему, вопрошающе заглянула в глаза, рукой схватила за рукав:
— Дэви, обещай мне… обещай, что не сделаешь никакой глупости!
Сын посмотрел на мать сверху вниз, и его смех резанул ей слух.
— Да я когда-нибудь за всю свою жизнь сделал хоть какую-то глупость? Не мучь себя, мама. Я образцовый сын, образцовый гражданин, образцовый будущий муж. И не смог бы быть ничем иным, даже если бы попытался. Господи, сжалься надо мной!
Этим и пришлось ей довольствоваться, пока она долго стояла в дверях, следя за тем, как исчезает во тьме проулка его фигура, направляясь к Черч-стрит.
Пройдя далеко по Черч-стрит, Мюррей развернулся и той же отчаянной поступью пошел назад, опустив голову, держа в зубах пустую трубку, как человек, которого какая-то мучительная нерешительность в крови заставляет яростно двигаться.
Внезапно он резко свернул вправо и оказался на Колледж-роу. Напротив дома № 3, на другой стороне проулка, он остановился. В узком проходе стояла темень, потому что уличные фонари в конце отбрасывали лишь размытые тени. Вжавшись спиной в арочный проем, Дэви лихорадочно обшаривал взглядом доходный дом Маргарет Глен. Зайти или не зайти?
Еще до того, как Дэвид пришел к какому-то решению, он почувствовал, как до него долетает облачко сигаретного дыма, а мгновение спустя он различил человека в легком плаще с высоким воротником и в мягкой шляпе, который расхаживал по тротуару неспешной, но бравой походкой. Дэви разом признал в этом худощавом щеголе Эдварда Мовата, сына пастора, — и от отвращения ему свело горло. Он вышел из-под арки, оказавшись на пути трубадура.
— Вот те на, привет, Мюррей! — воскликнул разудалый Эдвард. — Ты что здесь делаешь?
— Именно об этом я хочу тебя спросить.
Сын Жирдяя хихикнул. Этот долговязый юноша с вялым ртом и слезящимися глазами обладал нюхом пса, знающего, где ему что перепадет. Студент Уинтонского университета, он в собственных глазах — и в глазах родителей — являл собой образец острослова и мужчины.
— Мог бы задать тебе тот же вопрос, старина. Хо-хо! Женщина, прелестная женщина, а? Высшее образование требуется, чтобы оценить божественные формы. В такую ночь не знаешь, где подвернется удача. Хо-хо! Возьми сигарету. Может, объединим усилия и поохотимся вместе?