Да, письмо лежало на столе, где для Дэниела, как обычно, был приготовлен чай, — письмо на рисовой бумаге с индийским почтовым штемпелем. Кейт вскрыла его. Дэниел устремил на жену долгий вопрошающий взгляд, а она стояла обеспокоенная, откидывая с лица седую прядь.
Будучи на четыре года старше Дэниела, Кейт преждевременно увяла до неопределенных оттенков бесплодного среднего возраста. Ее лоб был красивым, даже благородным, несмотря на морщины, которые проложили огорчения и разочарования, а вот нижняя часть лица — тонкие ноздри и поджатые губы — свидетельствовала об усталости и тайных огорчениях.
Одежда жены, скроенная из «остатков» и собственноручно ею сшитая на ножной швейной машинке, сейчас стоявшей накрытой у окна, была домотканой, старой и уныло серой и держалась на ней (или так казалось) лишь благодаря громадной броши с желтым топазом, приколотой посередине груди. Эта брошь, с обратной стороны которой хранилась, как в медальоне, прядь волос бабушки Кейт, была скромным фамильным наследием и, не считая обручального кольца, единственной драгоценностью Кейт. Каким-то образом брошь подчеркивала трогательную плоскость бесплодной груди, на которой она покоилась.
— Кейт, она возвращается? — наконец выговорил Дэниел.
Жена, подтверждая, медленно кивнула.
— Она у нас остановится? — Муж говорил быстро, словно опасался ее решения.
— Да, Дэниел, мы должны ее здесь принять. И к тому же принять приветливо. — Потом, поколебавшись, Кейт, понизив голос, добавила: — Только… надеюсь… за эти годы… она научилась вести себя.
Кейт медленно подошла к столу и принялась наливать ему чай.
Глава 2
Была суббота, бодрый, свежий денек, когда воздух пропитан солнечным светом, а в голубом небе весело кувыркаются пушистые комочки облаков. Видно было далеко-далеко. С проезжей дороги вполне можно было разглядеть овец, пасшихся на Уинтонских холмах, а западнее, где маленький буксир далеко забрался в неспокойные воды лимана, легко различались цифры его номера на крашенных киноварью конических ведерках. Прелестный день для возвращения Грейси домой!
Дэниел с Кейт на вокзал приехали рано, минут за двадцать до прибытия десятичасового поезда. На Кейт было новое черное платье, а Дэниел облачился в выходной костюм. Пока они молча шли по Стейшн-роуд, Дэниел, мысленно прокручивая последние события, от всей души сказал себе, что Кейт великолепно приготовилась к приезду племянницы. Гостевая спальня, просторная уютная комната с видом на улицу, теперь уже обиходно именовалась спальней Грейси, для ее убранства Кейт предприняла усилия поистине героические: повесила муслиновые занавески, мебель переставила по-новому, на полу у кровати положила новый коврик.
Ожидание бередило душу, но вот наконец донесся свисток, сопровождавшийся клубом пара, и поезд, стуча колесами на стыках рельсов, подошел к вокзалу. Двери распахнулись, немногочисленные пассажиры вышли, зевая и складывая газеты, а потом — совсем неожиданно и просто — на платформе появилась Грейси, до того настоящая и наконец-то оказавшаяся дома, что у Дэниела сердце замерло.
Секунду-другую она оставалась на месте, четко выделяясь на сером фоне поезда. Взгляд молодой женщины неуверенно и выжидательно метался туда-сюда. Вдруг она заметила их. Глаза засияли, и, легко вскрикнув от восторга, Грейси побежала им навстречу, широко раскинув руки, чувства до того переполняли ее, что она даже не пыталась заговорить.
Она чмокнула в щеку Кейт, потом Дэниела, легко, словно птичка крылышком провела. Сама Грейси изменилась так мало, что даже оторопь брала. Дэниел чувствовал, как туманится его взгляд. Возможно, хрупкости в ней стало даже больше, чем прежде. Да нет, всегда она была такой, а сейчас впечатление усиливал черный траурный костюм.
Под маленькой, усыпанной пятнышками вуалью ее лицо оставалось все таким же живым и просветленным, все так же она вздергивала подбородок, как будто нетерпеливо вопрошая жизнь. В густых каштановых волосах по-прежнему сверкали рыжеватые искры. Ее карие глаза с незабываемым рыжим оттенком по-прежнему умели таить за слезами улыбку.
Она и сейчас, идя к кебу, который Дэниел, бледный и взволнованный, подозвал от вокзальной арки, смеялась и плакала одновременно. Он почувствовал, как извозчик следит за ним своим наметанным любопытствующим взглядом, и, овладевая собой, присматривал, как грузится багаж, пока Кейт с Грейси усаживались внутри. Вскоре он присоединился к ним, и кеб тронулся.
Пока катили, Грейси, ласковая и очарованная, порывисто протянула им обоим по руке, сидела она, слегка сдвинувшись вперед, и не отрывала взгляда от открытого окна.
Всякий знакомый вид исторгал из ее приоткрытого рта один и тот же звук узнавания: городская ратуша, библиотека, фронтон академии из серого камня и даже непритязательная лавка сластей Лаки Логана, где она девочкой покупала себе конфеты, — все это становилось частью ее восторгов от возвращения.
Бог свидетель, не было ничего прекрасного в архитектуре этих построек: низкие, под холодными шиферными крышами, они под воздействием погоды сделались мрачными и тоскливо серыми, — и все же была в них для Грейси редкостная привлекательность, как теплое приветствие дорогих, давних друзей. Особенно взволновало ее отсутствие перемен. Запах горячих булочек, донесшийся из пекарни Каррика, отозвался легкой дрожью во всем теле Грейси.
— Все так же, как всегда, — то и дело шептала она. — До чего же хорошо вернуться!
Грейси всегда была такой: обостренно воспринимала самые тонкие впечатления. Проблеск солнечного света в грязной воде городского пруда заставлял ее замереть, затаив дыхание; дуновение дымка от горящих поленьев с Гаршейка на весь день ввергало в мечтательность. Вот и теперь чувство более острое и более личное, упоительное чувство возвращения, перехватывало ей горло, едва не душило.
Когда повернули на Черч-стрит и поравнялись с конторой Дэвида Мюррея, она, коротко вздохнув, крепко сжала руку Дэниела:
— Смотрите! Смотрите! Кажется, я вижу Дэви у окна. О тетя Кейт, можно мне остановиться и перемолвиться словцом с Дэви? Я его словно сто лет не видела.
Кейт, судя по ее лицу, впала в задумчивость. Изысканные затененные черты Мюррея и впрямь можно было различить, он, похоже, тайком следил за кебом из окна, скрываясь за шторами.
— Не думаю, что мы прямо сейчас остановимся, дорогая. Ты устала, должно быть, после долгого путешествия.
— Но я ничуть не устала, — ответила Грейси, нетерпеливо блестя глазами.
Кейт, бдительная и сдержанная, выдавила улыбку:
— Вокруг так много людей, моя дорогая. Ты же не хочешь, чтобы они увидели, как ты несешься в контору Дэвида Мюррея в первую же минуту, как домой вернулась.
Грейси раскрыла было рот, возражая, но тут же закрыла его. Наверное, тетя Кейт права. Ей не следует проявлять нетерпение. Вздохнув, она успокоилась и откинулась на спинку сиденья, осознав, хотя и равнодушно, тот факт, что по всему пути за ними следят любопытные глаза, головы поворачиваются вслед, развязываются языки и происходит взаимный обмен многозначительными кивками.
Джеймс Стотт, мясник и исполняющий обязанности провоста, обтянутый голубоватым фартуком и подобающе снаряженный ножами, вывешивал половину воловьей туши у двери своего заведения, уделяя время общению с аптекарем Хэем. Когда показался кеб, Хэй принялся тереть ладони друг о друга, пока косточки не захрустели.
— Ну вот, — заметил он сухо, — она едет, провост.
Стотт подхватил ироничный тон фармацевта, критически оглядывая четырехколесную развалюху.
— Знатный экипаж. Полагаю, это можно назвать возвращением с помпой.
А преподобный Дуглас Моват, пастор прихода, шагая с женой по Черч-стрит, слов понапрасну не тратил, зато придал всей своей дородной фигуре вид праведного порицания.
Впрочем, кеб наконец-то выбрался с улиц на проезжую дорогу, и Грейси, окутанная сладким туманом, вошла в дом Дэниела. Семь лет в Индии во многом дались ей тяжело, зато теперь, когда она здесь, они словно стерлись, как будто их не было вовсе. Ливенфорд был ее домом, ей никогда не хотелось покидать его.
После обеда, за которым Грейси поела, но очень мало, она вынесла подарки: прелестную кашмирскую шаль для Кейт, а для Дэниела набор щеток с ручками из резной слоновой кости из Канпура. Потом, взяв Дэниела за руку, она повлекла его в садик, и они принялись расхаживать по лужайке. Нотка прелестной серьезности вплелась в живость молодой женщины и увлажнила ее прекрасные глаза, когда она сказала, повинуясь порыву:
— Дорогой дядя Дэн, то, как вы меня встретили, для меня много значит. Это дает мне новую надежду и уверенность. — Последовала пауза, потом, ощутив молчаливое сочувствие Дэниела по прикосновению его пальцев к ее рукаву, она продолжила с интимной улыбкой: — Я совсем не богата, знаете ли… не из тех богатых вдов, о каких в книжках читают. Осмелюсь заметить, что буду получать от компании пенсию, но всего лишь небольшую. Возможно, мне придется зарабатывать на жизнь, и я так хочу делать что-то полезное. Вы не представляете, до чего пропащими были последние годы. Я не виню Нисбета. В отношении меня он вел себя достойно, бедняга. Но тамошняя жизнь не для меня. Только здесь я дома, дядя Дэн, и теперь, когда вернулась, я хочу создать для себя истинное будущее.
Дэниел был глубоко тронут, он не предполагал столь рано заводить разговор о том важном, что занозой сидело в его памяти, предоставленная же ею возможность казалась слишком благоприятной, чтобы ее упустить.
— Грейси, — произнес он, положив руку ей на плечо, — ты знаешь, что твое счастье для меня все… и именно потому… есть вопрос, который я должен тебе задать… Надеюсь, он не причинит тебе боли.
— Боли?
Она улыбнулась удивленно, и Дэниел собрал всю свою решимость.
— Это о твоем ребенке, Грейси.
Даже не смея поднять глаз, он почувствовал, что она застыла. А после молчания, сделавшегося гнетущим, она прерывающимся голосом через силу выговорила: