Над ними северное сияние разгоралось особенно ярко, и весь купол обсерватории наполнился зеленым светом. В этом свете они видели друг друга такими, какие они есть — не людьми, не монстрами, а чем-то промежуточным, чем-то ищущим свое место в мире.
Кристина протянула руку и коснулась лица Виктора. Ее прикосновение было холодным, но в нем была нежность — эмоция, которую она считала утраченной навсегда.
— Когда ты касаешься меня, я почти помню, что значит чувствовать, — шепнула она.
— А когда ты смотришь на меня, я почти помню, что значит быть живым, — ответил он.
Они приближались друг к другу медленно, осторожно, как два осколка льда, которые могут либо слиться воедино, либо разбиться от столкновения. Их поцелуй был первым настоящим физическим проявлением близости между двумя существами, которые думали, что навсегда потеряли способность к интимности.
Губы Кристины были холодны как снег, но в них была мягкость, которой не было в остальном ее ледяном царстве. Виктор целовал ее осторожно, словно боясь, что она растает или разобьется. Но она отвечала на поцелуй с неожиданной страстью — не человеческой страстью, а чем-то новым, рожденным из их общего одиночества.
Когда они отстранились, в глазах каждого было что-то новое — не любовь в привычном смысле, но узнавание себя в другом.
— Это не то, что я чувствовала раньше, — сказала Кристина, касаясь своих губ. — Но это... что-то.
— Что-то, — согласился Виктор. — Может быть, это и есть то, на что мы способны теперь.
Над ними северное сияние достигало пика своей красоты. Зеленые и синие огни танцевали так быстро и ярко, что казалось, будто само небо празднует их первый момент близости.
Кристина села, и ее платье из снежинок начало рассыпаться, обнажая ее тело. В свете северного сияния ее кожа казалась выточенной из молочного стекла — совершенной, но холодной. Она не стыдилась своей наготы — стыд, как и многие другие эмоции, остался в человеческом прошлом.
— Твоя очередь, — сказала она просто.
Виктор снимал доспехи медленно, каждый элемент брони падал на ледяной пол со звоном. Под доспехами его тело было так же совершенно, как и тело Кристины — мускулы четко очерчены, кожа без единого изъяна, шрамы от человеческих битв исчезли, заменившись безупречностью бессмертия.
Но в отличие от Кристины, чья красота была холодна и статична, в теле Виктора была сдержанная сила — мощь, готовая взорваться в любой момент. Он выглядел как статуя бога войны, оживленная божественной волей.
— Мы оба совершенны, — констатировала Кристина, обводя взглядом его фигуру. — Но совершенство может быть проклятием.
— Почему?
— Потому что в человеческих несовершенствах была красота. Шрамы рассказывали истории. Морщины показывали прожитые годы. Мягкость говорила о доброте. Теперь мы как статуи — красивые, но безмолвные.
Виктор протянул руку и коснулся ее плеча. Ее кожа под его пальцами казалась теплее, чем обычно — или это было его воображение?
— Может быть, мы можем научиться рассказывать новые истории, — сказал он.
Кристина наклонилась к нему, и они поцеловались снова. На этот раз поцелуй длился дольше, становился глубже. Их тела прижимались друг к другу, и впервые за долгое время каждый из них ощущал физическое тепло, исходящее от другого существа.
— Здесь, — шепнула Кристина, ведя его к центру платформы. — Под светом богов. Пусть они видят, что их создания могут найти путь друг к другу.
Их близость начиналась медленно, осторожно. Ни один из них не помнил в точности, как это должно происходить — их тела были бессмертными, но их опыт человеческой интимности остался в прошлом. Они учились заново, исследуя возможности своих измененных форм.
Виктор целовал шею Кристины, и там, где его губы касались ее кожи, появлялись узоры из инея — магия реагировала на их близость. Кристина отвечала лаской, проводя руками по его груди, и его кожа становилась теплее под ее прикосновениями.
Это не была животная страсть и не механический процесс — это был танец двух сил природы, льда и стали, холода и тепла, находящих гармонию в единении.
Над ними северное сияние пульсировало в такт их движениям, как будто само небо отвечало на их попытку воссоздать жизнь. Зеленые и синие огни становились ярче с каждым их поцелуем, с каждой лаской.
— Я чувствую, — шепнула Кристина, и в ее голосе было удивление. — Не так, как раньше, но... по-другому. Глубже.
— Я тоже, — ответил Виктор. — Как будто что-то просыпается внутри.
Их единение было больше чем физическая близость. Это было слияние двух одиноких сущностей, каждая из которых нашла в другой отражение своей боли и своих поисков смысла.
В момент их наивысшей близости произошло нечто неожиданное. Их магические сущности начали резонировать друг с другом. Ледяная сила Кристины встретилась с божественной энергией Виктора, и родилось что-то новое — не хаос конфликтующих магий, а гармония противоположностей.
Воздух вокруг них начал светиться. Снежинки поднимались с пола и кружились в воздухе, создавая вокруг их тел кокон из света и льда. Северное сияние над головой отвечало на их энергию, спускалось ниже, обвивало обсерваторию лентами зеленого и синего света.
— Что происходит? — задыхалась Кристина.
— Не знаю, — ответил Виктор, но в его голосе не было страха. — Но это прекрасно.
Их магии сливались, создавая нечто уникальное. В этот момент они были не просто двумя бессмертными существами, ищущими близости — они были единым созданием, рожденным из льда и стали, из холода и силы, из одиночества и жажды связи.
Весь дворец отзывался на их единение. В залах ниже ледяные скульптуры поворачивали головы в сторону обсерватории. Элементали-музыканты начинали играть без команды, их мелодия поднималась по ледяным коридорам. Даже торосы за пределами дворца начинали светиться слабым голубым светом.
— Мы создаем что-то новое, — поняла Кристина. — Что-то, чего не было ни в одном из нас по отдельности.
— Мы создаем надежду, — добавил Виктор.
В момент их полного единения произошла кульминация — не только физическая, но и магическая, и духовная. Их сознания на мгновение слились, и каждый увидел мир глазами другого.
Виктор ощутил вековое одиночество Кристины — столетия, проведенные в ледяном дворце, где каждый день был копией предыдущего. Он почувствовал ее боль от потери человечности, ее отчаяние от осознания, что красота без способности ее оценить превращается в пытку. Он увидел ее воспоминания о принцессе, которой она была — смеющуюся девушку с румянцем на щеках, которая танцевала на балах и плакала над романтическими балладами.
Кристина же переживала его трансформацию — мгновенную, жестокую потерю всего, что делало его человеком. Она ощущала ярость Виктора на богов, его отчаяние от осознания, что он больше никогда не сможет вернуться домой как тот, кем был. Она видела его воспоминания об Ингрид, о клане, о жизни, которая была отнята у него в один момент.
Но в этом слиянии сознаний они находили и нечто другое — понимание того, что их проклятия могут стать благословениями, если их разделить. Одиночество Кристины смягчалось присутствием того, кто понимает её боль. Ярость Виктора находила утешение в объятиях той, кто прошла схожий путь.
— Я вижу тебя, — шепнула Кристина, и в её словах звучало не просто признание физического присутствия, а глубокое понимание его сущности.
— И я тебя, — ответил Виктор. — Всю. Какой ты была, какой стала, какой можешь быть.
В этот момент северное сияние достигло невероятной яркости. Весь купол обсерватории залился светом, и на мгновение граница между небом и землёй исчезла. Виктор и Кристина парили в океане зелёного и синего света, их тела сливались не только физически, но и энергетически.
Это длилось мгновение или вечность — в их состоянии время теряло значение. Потом свет медленно потускнел, северное сияние вернулось к своему обычному танцу, и они оказались лежащими на ледяной платформе, тесно прижавшись друг к другу.
После кульминации они лежали в тишине, каждый пытался осмыслить произошедшее. Их тела всё ещё соприкасались, и в этом контакте было новое качество — не просто физическая близость, а глубокая связь, которая выходила за рамки обычного понимания интимности.
— Что это было? — наконец спросил Виктор.
— Я думаю, мы только что изобрели новый вид любви, — ответила Кристина, и в её голосе звучало удивление. — Не человеческой любви — мы больше не люди. Но чего-то своего.
Виктор обнял её крепче. Её тело оставалось прохладным, но теперь этот холод казался ему не отталкивающим, а успокаивающим. Как прохлада утреннего ветерка после жаркого дня.
— Я чувствую... не то же, что чувствовал к Ингрид, — признался он. — Это глубже. Темнее. Но и сильнее.
— А я чувствую то, чего никогда не чувствовала даже будучи человеком, — сказала Кристина. — Принцесса Кристина влюблялась в красивых принцев и храбрых рыцарей. Но она никогда не знала, что значит найти кого-то, кто понимает самую тёмную часть твоей души.
Они смотрели на северное сияние, которое теперь казалось менее ярким, более обычным. Как будто небо выплеснуло всю свою магию в тот момент, когда они нуждались в ней больше всего.
— Думаешь, это продлится? — спросил Виктор.
— Что именно?
— Это чувство. Эта связь. Или мы снова станем теми, кем были — одинокими, пустыми?
Кристина задумалась над его вопросом. В её опыте ничего хорошего не длилось вечно. Красота увядала, любовь остывала, надежды разбивались. Но то, что произошло между ними, было чем-то новым, не имевшим аналогов в её прошлом.
— Я не знаю, — честно ответила она. — Но я знаю, что больше не хочу быть одна. И если это означает, что мне придётся каждый день бороться за сохранение этого чувства, я буду бороться.
— Тогда мы будем бороться вместе, — сказал Виктор.
Они спускались из обсерватории уже другими существами. Не людьми — это им больше не было доступно — но и не теми холодными, изолированными созданиями, которыми были ещё несколько часов назад. Между ними установилась связь, которая изменила их фундаментально.