— Но мы сражаемся за правое дело!
— А я сражаюсь за любовь.
Виктор перешёл в атакующую стойку и обрушил на Тора шквал ударов. Бог грома защищался отчаянно, но постепенно начал отступать. Сила, накопленная в крови тринадцати богов, была огромной, а ярость Виктора — неутолимой.
— Отец предупреждал меня о тебе, — прохрипел Тор, едва успев заблокировать особенно мощный удар. — Говорил, что ты станешь концом нашего мира.
— Твой отец оказался прав, — Виктор сделал финт влево, а затем ударил справа.
Кровопийца прошла под защитой Тора и глубоко вонзилась ему в бок. Бог грома взревел от боли и попытался ударить молотом, но Виктор уже отскочил назад.
— Это ещё не конец, — прохрипел Тор, прижимая рану рукой. — У меня есть ещё силы.
— У тебя есть гордыня, — поправил Виктор. — А это совсем не то же самое.
Он атаковал снова, и на этот раз Тор не смог защититься. Кровопийца прошла сквозь его горло, и бог грома рухнул на мостовую, роняя Мьёльнир.
Виктор поднял молот. Оружие было тяжёлым, но не неподъёмным — кровь богов в его жилах давала ему право владеть любым божественным артефактом.
— Четырнадцать, — сказал он, собирая кровь Тора в очередной флакон.
Со смертью громовержца тревога в Асгарде усилилась. Эйнхерии сбегались к площади отовсюду, окружая Виктора плотным кольцом. Но он не обращал на них внимания. Простые воины, даже мёртвые герои, не могли представлять угрозу для того, кто убивал богов.
— Довольно! — раздался новый голос.
Из толпы воинов вышел Фрейр, бог плодородия. В руках он держал волшебный меч, который мог сражаться сам по себе. Рядом с ним шла Фрейя, его сестра, богиня любви и войны. Её ожерелье Брисингамен сияло, как маленькое солнце.
— Ты зашёл слишком далеко, убийца, — сказал Фрейр. — Настало время положить этому конец.
— Мы сражаемся вместе, — добавила Фрейя. — Двое против одного. Даже ты не выдержишь такого натиска.
Виктор посмотрел на них и усмехнулся.
— Двое? — переспросил он. — Этого мало.
Он поднял Мьёльнир и швырнул его в Фрейра. Молот Тора промчался по воздуху, окружённый молниями, и ударил бога плодородия в грудь. Фрейр отлетел на несколько десятков шагов и врезался в стену дворца.
— Брат! — закричала Фрейя и атаковала Виктора.
Её клинок сиял магическим светом, а каждый удар был наполнен силой любви и ненависти одновременно. Но Виктор уже видел смерть четырнадцати богов. Он знал их слабости, их страхи, их пределы.
Кровопийца встретила клинок Фрейи, и они сошлись в смертельном танце. Богиня была быстрой и опытной, но ярость делала её неосторожной. Виктор ждал подходящего момента и нанёс удар.
Клинок прошёл сквозь сердце Фрейи, и она широко раскрыла глаза.
— Как ты смеешь... — прошептала она. — Я богиня любви...
— А я тот, кого любовь сделала монстром, — ответил Виктор и провернул лезвие.
Фрейя рухнула, а её ожерелье рассыпалось на тысячи искр.
Фрейр поднялся, держась за рёбра. Его волшебный меч плясал в воздухе, атакуя Виктора сам по себе. Но даже магическое оружие не могло сравниться с Кровопийцей, напитанной кровью богов.
— Ты убил её, — прохрипел Фрейр. — Мою сестру.
— И убью тебя тоже, — равнодушно ответил Виктор.
Он сломал волшебный меч ударом Кровопийцы, а затем вонзил клинок в грудь Фрейра. Бог плодородия умер молча, глядя в глаза своему убийце.
— Пятнадцать, — сосчитал Виктор, собирая кровь.
Эйнхерии начали отступать. В их глазах больше не было уверенности — только страх. Они видели, как один человек убил троих богов за считанные минуты. Видели, как их божественные покровители падали, словно простые смертные.
— Бегите, — посоветовал им Виктор. — Или присоединитесь к своим господам.
Большинство воинов бросили оружие и разбежались. Лишь немногие остались, готовые умереть за Асгард.
Виктор не тратил на них времени. Он прошёл сквозь их строй, словно нож сквозь масло, оставляя за собой дорогу из тел. Мёртвые герои оказались не более живучими, чем обычные люди.
Путь к Глаадсхейму, дворцу Одина, был свободен.
Золотой чертог Всеотца поднимался перед Виктором как гора из застывшего света. Пятьсот сорок дверей вели в огромный зал, где Один принимал павших героев. Но сейчас все двери были заперты, а стены дворца светились защитными рунами.
Виктор подошёл к главным воротам и ударил по ним рукояткой Кровопийцы. Золотой металл треснул, а руны защиты начали тускнеть.
— Один! — крикнул он. — Выходи! Поговорим, как творец с творением!
Ответом была тишина.
Виктор ударил ещё раз, и ворота рухнули. За ними открылся длинный коридор, стены которого были покрыты фресками, изображающими подвиги богов. Виктор прошёл по коридору, разглядывая изображения. Вот Один висит на Иггдрасиле, постигая мудрость рун. Вот Тор сражается с великанами. Вот боги строят Асгард.
Все эти подвиги теперь казались пустыми. Боги, которых прославляли фрески, лежали мертвыми.
В конце коридора находился тронный зал Одина. Огромное помещение с потолком, который терялся в тумане. В центре стоял трон Хлидскьяльв, с которого Всеотец мог видеть все девять миров.
На троне сидел Один.
Отец богов выглядел старым и усталым. Его единственный глаз был закрыт, а седые волосы спадали на плечи. Рядом с троном лежали два ворона — Хугин и Мунин, мысль и память. Они были мертвы.
— Ты пришёл, — сказал Один, не открывая глаза. — Я чувствовал смерть моих детей. Каждую. Их кровь стекала по Иггдрасилю, как слёзы.
— Зачем ты создал меня? — спросил Виктор, останавливаясь перед троном.
— Чтобы защищать мир, — ответил Один. — Чтобы быть стражем, который не знает страха и не ведает пощады.
— А что получилось?
— Получилось чудовище, — Один открыл глаз и посмотрел на Виктора. — Чудовище, которое уничтожает то, что должно было защищать.
— Ты сам меня таким сделал, — Виктор поднял Кровопийцу. — Проклял быть бессмертным, лишил человечности, превратил в оружие. А потом удивляешься, что оружие убивает?
— Я хотел создать защитника, — повторил Один. — Того, кто будет стоять между светом и тьмой.
— И создал тьму, которая поглотила свет.
Один поднялся с трона. В руке у него материализовалось копьё Гунгнир, которое никогда не промахивалось. Всеотец был старым, но в нём всё ещё жила сила, способная сотрясать миры.
— Тогда я исправлю свою ошибку, — сказал он. — Здесь и сейчас.
— Попробуй.
Битва началась без предупреждения. Один метнул Гунгнир, и копьё промчалось к сердцу Виктора с неотвратимостью судьбы. Но Виктор отклонился в сторону, и копьё прошло мимо, вонзившись в стену.
— Ты стал быстрее, — заметил Один, призывая копьё обратно.
— А ты стал старше, — ответил Виктор и атаковал.
Кровопийца встретилась с Гунгниром, и тронный зал содрогнулся от удара. Сила столкновения была такова, что мраморные колонны треснули, а в потолке появились трещины.
Один сражался с мудростью веков. Каждое его движение было точным, выверенным, основанным на бесконечном опыте. Гунгнир танцевал в его руках, нанося удары, которые должны были быть смертельными.
Но Виктор сражался с яростью отчаяния. В его ударах была вся боль семидесяти лет разлуки, вся ненависть к тому, кто разрушил его жизнь. И эта ярость была сильнее мудрости.
— Ты не понимаешь, что делаешь, — сказал Один, отступая под натиском Виктора. — Убив меня, ты обречёшь все миры на хаос!
— Мне всё равно, — Виктор нанёс серию быстрых ударов. — Пусть горят все миры, если это вернёт мне Кристину!
— Она была иллюзией! — крикнул Один. — Локи создал её, чтобы манипулировать тобой!
— Ложь!
— Проверь сам! — Один указал копьём на дальний конец зала. — Её сердце там, в моей сокровищнице! Посмотри на него и увидишь правду!
Виктор на мгновение колебался, и Один воспользовался этим. Гунгнир вонзился ему в плечо, пригвоздив к колонне.
— Довольно игр, — сказал Всеотец. — Время положить конец этому безумию.
Он начал произносить заклинание — древние слова, которые могли связать даже богов. Но Виктор не собирался сдаваться.
Он вырвал копьё из плеча и швырнул его обратно в Одина. Всеотец уклонился, но заклинание прервалось.
— Ты говоришь о безумии? — Виктор поднялся, игнорируя боль в плече. — Ты создал меня безумцем! Дал мне силу убивать, но не дал цели! А когда я нашёл цель сам, ты попытался её отнять!
— Я пытался спасти тебя от самого себя!
— Слишком поздно для спасения.
Виктор атаковал с новой силой. Кровопийца пылала тёмным огнём, а воздух вокруг неё искажался от магии. Семьдесят лет боли, пятнадцать убитых богов, океан пролитой крови — всё это давало клинку силу, способную резать саму реальность.
Один защищался отчаянно, но его силы убывали. Возраст и усталость брали своё. А Виктор становился только сильнее с каждым ударом.
— Почему? — выдохнул Один, отступая к стене. — Почему ты не можешь простить?
— Потому что прощение — это роскошь живых, — ответил Виктор. — А ты сделал меня мёртвым внутри.
Финальный удар был неотвратимым. Кровопийца прошла сквозь защиту Одина и вонзилась ему в сердце. Всеотец широко раскрыл глаз, глядя на клинок в своей груди.
— Я... я создал тебя... чтобы ты защищал... — прохрипел он.
— А я буду защищать, — ответил Виктор. — Буду защищать её от всех. Даже от богов.
Он провернул лезвие, и Один Всеотец, отец богов, творец миров, рухнул к ногам своего творения.
Тишина опустилась на тронный зал. Виктор стоял над телом Одина, тяжело дыша. Боль в плече перестала его беспокоить — она была ничем по сравнению с болью в сердце.
Он наклонился и собрал кровь Всеотца. Она была не золотистой, как у других богов, а серебристой, переливающейся всеми цветами радуги. Кровь того, кто создал миры.
— Шестнадцать, — прошептал Виктор.
Потом он вспомнил слова Одина о сокровищнице. Если сердце Кристины действительно здесь...
Виктор нашёл потайную дверь за троном. Она вела в небольшую комнату, где хранились самые ценные артефакты Асгарда. Кольца силы, мечи героев, кубки мудрости — всё это тускло светилось в полумраке.