Конунг Харальд Северный задержался дольше остальных. Он подошел к Виктору и тихо сказал:
— Семиубийца, ты великий воин. Но даже великие воины должны знать меру. Одно дело — превзойти смертных, другое — вызывать богов.
— Я не вызывал, — упрямо ответил Виктор. — Я просто сказал, что достоин их.
Харальд вздохнул:
— В этом и проблема. Достойность определяют не мы сами.
Он тоже ушел, оставив в зале лишь членов клана и самых близких друзей.
Эйнар обвел взглядом поредевший зал. Из ста гостей осталось не больше тридцати. Пир, который должен был прославить клан, превратился в позор.
— Все расходимся, — сказал он устало. — Праздник окончен.
— Как окончен? — возмутился Виктор. — Я еще не рассказал о поединке с Ульфом!
— Ты уже достаточно наговорил на сегодня, — резко ответил отец.
Впервые в жизни между отцом и сыном пролегла пропасть непонимания.
Люди стали расходиться, шепотом обсуждая произошедшее. Виктор остался в почти пустом зале, не понимая, что случилось. Еще час назад все восхищались им, а теперь избегали даже смотреть в его сторону.
К нему подошла Ингрид. Лицо невесты было бледным, глаза полны тревоги.
— Виктор, что ты наделал? — прошептала она.
— Ничего особенного, — ответил он. — Просто сказал правду о своих подвигах.
— Правду? — Ингрид покачала головой. — Ты бросил вызов самим богам! Ты назвал себя их равным!
— И что в этом плохого? — Виктор начинал раздражаться. — Разве мои дела не говорят сами за себя?
— Дела — да. Но не слова. Гордыня погубила многих героев прошлого.
— Это не гордыня, — возразил Виктор. — Это честность.
Ингрид посмотрела на него долгим взглядом, словно видела впервые. В ее глазах мелькнуло что-то похожее на разочарование.
— Я пойду к себе, — сказала она тихо. — Подумаю о том, что слышала сегодня.
Она ушла, оставив Виктора в одиночестве среди остатков пира.
Ночь выдалась беспокойной. Виктор лежал на своей постели, ворочался с боку на бок, но сон не шел. В голове крутились события вечера, лица гостей, их испуганные взгляды.
«Чего они боятся? — думал он. — Разве я сказал что-то неправильное? Разве мои подвиги не заслуживают признания?»
Он встал с постели и вышел на улицу. Поселение спало, лишь изредка тявкала собака или ржал конь в стойле. Над головой сияли звезды — холодные, далекие глаза богов.
— Если вы слышите меня, — тихо сказал Виктор, обращаясь к небу, — то знайте: я не хотел обидеть вас. Я лишь сказал то, что чувствую в сердце.
Звезды молчали. Но откуда-то сверху донеслось карканье ворона — странно для ночного времени.
Виктор поднял голову и увидел черную птицу, сидящую на коньке крыши длинного дома. Ворон смотрел на него немигающим глазом, словно изучал.
— Хугин? Мунин? — прошептал Виктор, вспомнив имена воронов Одина.
Птица каркнула еще раз и взмыла в небо, исчезнув в звездной бездне.
Виктор вернулся в дом, но заснуть так и не смог. Под утро его начали мучить странные сны.
Снился ему высокий холм, покрытый древними камнями с рунами. На вершине холма стоял костер, а у костра сидел старец в темном плаще. Лицо старца скрывала тень капюшона, но один глаз блестел в темноте.
— Подойди, молодой воин, — позвал старец голосом, похожим на шум ветра в кронах.
Виктор шагнул вперед, но земля под ногами вдруг стала вязкой, как болотная трясина.
— Кто ты, старик? — спросил он.
— Путник, ищущий приюта, — ответил незнакомец. — Позволишь погреться у твоего костра?
— Это не мой костер, — сказал Виктор.
— Нет? — Старец усмехнулся, и в этой усмешке было что-то пугающее. — А чей же тогда?
— Не знаю, — честно признался Виктор.
— Тогда скажи мне, воин, что такое сила?
— Сила — это крепкие мышцы и острый меч, — ответил Виктор, повторяя то, чему его учили.
— А мудрость?
— Мудрость — умение побеждать врагов.
— А смерть?
— Смерть в бою почетна, если приносит славу роду.
Старец покачал головой:
— Молод ты еще, сын человеческий. Многого не понимаешь.
— Понимаю достаточно! — вспылил Виктор. — Я величайший воин своего времени! Семь противников пали от моего меча! Даже боги должны признать мое мастерство!
Старец медленно поднялся. Плащ соскользнул с его плеч, и Виктор увидел высокую фигуру в волчьей шкуре. В руке незнакомца было длинное копье, на плече сидели два ворона.
— Боги, говоришь? — прогремел голос, от которого задрожали камни на холме. — Что ж, посмотрим, на что ты способен, смертный.
Виктор проснулся в холодном поту. Сердце билось так громко, что казалось, его слышит все поселение. Сон был таким ярким, таким реальным, что молодой воин еще долго не мог понять, где кончается видение и начинается явь.
Утром к нему пришел Торвальд Мудрый — старый наставник, учивший его владению мечом в детстве. Седобородый воин выглядел встревоженным.
— Виктор, мне нужно поговорить с тобой, — сказал он без предисловий.
— Слушаю, наставник.
— То, что ты сказал вчера на пиру... — Торвальд подбирал слова осторожно. — Это были опасные речи.
— Опасные? — Виктор нахмурился. — Для кого?
— Для тебя самого. Боги не терпят гордыни, особенно от смертных.
— Я не гордился! — возразил Виктор. — Я просто сказал правду!
Торвальд покачал головой:
— Правда и гордыня — разные вещи, мальчик мой. Ты можешь быть лучшим воином среди людей, но сравнивать себя с богами... это уже слишком.
— А если я действительно сильнее многих из них? — упрямо спросил Виктор.
Старый воин побледнел:
— Виктор! Ты не понимаешь, что говоришь! Боги — не просто могучие воины. Они — силы, управляющие миром. Гром и молния, буря и тишина, жизнь и смерть — все это в их власти.
— Но в бою... — начал Виктор.
— В бою ты хорош, — согласился Торвальд. — Возможно, лучше всех смертных. Но что толку от меча против того, кто может обрушить на тебя гору или иссушить море?
Виктор задумался. Слова наставника имели смысл, но...
— Откуда мы знаем, на что способны боги? — спросил он. — Может быть, они не так сильны, как нам рассказывают?
Торвальд схватился за сердце, словно от физической боли:
— Виктор! Прекрати! Каждое такое слово углубляет твою вину перед небесами!
— Какую вину? — Виктор начинал раздражаться. — За то, что не хочу унижаться перед кем-то, кого никогда не видел?
— За богохульство! За гордыню! За неуважение к тем, кто создал этот мир!
Старый воин поднялся и направился к выходу. На пороге он обернулся:
— Послушай последний совет старого учителя, Виктор. Принеси покаянную жертву. Попроси прощения у богов, пока не поздно. А то боюсь, что твоя гордыня приведет к беде не только тебя, но и весь клан.
Торвальд ушел, оставив Виктора наедине с мыслями.
День тянулся мучительно долго. Виктор пытался заниматься обычными делами — проверял оружие, разговаривал с воинами, планировал тренировки. Но что-то изменилось в отношении людей к нему.
Раньше хускарлы обращались к нему просто и открыто, как к товарищу по оружию. Теперь в их голосах слышалась настороженность, в глазах — осторожность. Они по-прежнему выполняли приказы, но держались на расстоянии.
Простые люди клана — ремесленники, крестьяне, пастухи — вообще старались избегать встреч с ним. Когда Виктор проходил по поселению, они отворачивались или быстро уходили в дома.
— Чего они боятся? — спросил он у Олафа Медвежий Коготь.
Старший хускарл замялся:
— Они думают... что ты проклят богами за вчерашние слова.
— Проклят? — Виктор рассмеялся, но смех получился натянутым. — Глупые суеверия!
— Может быть, — неуверенно согласился Олаф. — Но люди есть люди. Они боятся гнева небес.
— А ты? — прямо спросил Виктор. — Ты тоже думаешь, что я проклят?
Олаф долго молчал, потом честно ответил:
— Не знаю, ярл. Но слова твои были... слишком дерзкими.
Виктор отвернулся. Если даже его ближайшие соратники сомневаются в нем, что говорить об остальных?
Вечером к нему пришла Ингрид. Невеста была бледна и встревожена.
— Виктор, мне нужно сказать тебе кое-что, — начала она.
— Слушаю.
— Мой отец... он передумал насчет нашей свадьбы.
Виктор почувствовал, как сердце сжалось:
— Что?
— Он считает, что союз с тобой может навлечь проклятие на наш клан. После того, что ты сказал вчера...
— И ты согласна с ним? — тихо спросил Виктор.
Ингрид не сразу ответила:
— Я... я не знаю. Ты изменился, Виктор. Стал другим. Раньше ты был храбрым воином, но знал меру. А теперь...
— Теперь что?
— Теперь ты говоришь как безумец. Сравниваешь себя с богами, не видишь ничего, кроме собственного величия.
— Я вижу правду! — вспылил Виктор. — А вы все трусы, боящиеся признать ее!
Ингрид покачала головой:
— Нет, Виктор. Мы просто понимаем, что есть силы больше любого смертного. Жаль, что ты этого не видишь.
Она ушла, и Виктор остался один.
Ночью небо затянулось тучами, хотя ветра не было. Воздух стал тяжелым, гнетущим. Животные в стойлах беспокойно ржали и мычали.
Виктор не мог заснуть. Он вышел из дома и поднялся на валы, окружающие поселение. Отсюда открывался вид на окрестности — темные леса, блеск реки в лунном свете, силуэты дальних холмов.
Где-то в лесу завыл волк — долгий, тоскливый звук. Ему ответил другой, потом третий. Скоро вся округа наполнилась волчьими голосами.
«Странно, — подумал Виктор. — В это время года волки обычно не воют».
Вдруг он почувствовал, что на него кто-то смотрит. Обернувшись, он увидел на ближайшем дереве ворона. Птица сидела неподвижно, глядя на него немигающим глазом.
— Опять ты, — пробормотал Виктор.
Ворон каркнул и взмахнул крыльями, но не улетел. Казалось, он ждет чего-то.
Виктор спустился с вала и направился к дому. Ворон последовал за ним, перелетая с дерева на дерево. У самого порога птица каркнула особенно громко, словно что-то объявляя.