-Варвар. – Пробормотал он, покидая леса Сабаса.
Логан готов был пойти в бой с единственным воином в отряде - он посчитал это достойным занятием, настолько славным, что можно было ненадолго оторваться от строительства Нара.
Но неделями мотаться по диким колдовским лесам в поисках бандитов, грабивших юг его страны, он считал оскорбительным для себя.
Истинно заботящийся о своём народе король…
Кохан вернулся в Орхус и теперь размышлял над тем, как поступить. Отряды разведчиков возвращались, принося новости. Бандиты или наёмники, грабившие юг, недавно разорили ещё одну деревню. Следы не очень старые, но времени прошло много – следы не чёткие и могли вести куда угодно. Они обрывались уже через сто метров – время и дождь стёрли их. Но впереди леса Ганга, направо имперская провинция Мэлон, налево морская пучина. Скорее всего, они отправились в леса Ганга. И если их не остановить сейчас, они так и будут продолжать грабить юг.
Король дал ясно понять, что не двинется с места просто так. Он должен знать, где враг…, интересно, как он поступил бы, если бы Кохан соврал и сказал, что бандиты ушли в сторону не пустынных лесов Ганга, а обширных, богатых и густозаселённых земель провинции Мэлон?
Что-то подсказывало Кохану, что в этом случае, все арийцы двинулись бы в путь немедленно, совершенно не интересуясь, где там грабители эти, можно ли их догнать, да и есть ли они вообще в природе, грабители те…
Как бы там ни было, а проблему нужно решать.
Осталось избрать путь – его рота покончит с этим самостоятельно или он обратится за помощью к народу Шеди. Шола и Тутах, сейчас вряд ли согласятся составить ему компанию, они ещё злятся. И за храм, разграбленный в войне и за поведение своих собственных людей.
Своих воинов ненавидеть нельзя, ненавидеть короля вредно для здоровья, так что источником дурного влияния испортившего дисциплину рот, а так же причиной всего мирового зла, не мудрствуя лукаво, командиры наёмных рот немедленно назначили Кохана.
Он хлебнул вина и на мгновение вздрогнул от страха.
Леса Ганга – не хотелось ему соваться туда. Его люди, без сомнений, в большинстве своём, откажутся от этой затеи. Есть другой вариант – устроить засаду. Выбрать возможную следующую цель бандитов и ждать их там. Но тут возникают проблемы. Они могут не вернуться ещё долго. В последней деревне, они немного взяли, крестьяне Сабаса всё ещё бедны. Но они взяли там рабов, а рабы из Сабаса, ценятся везде. После продажи рабов, с учётом предыдущих набегов, денег этим людям хватит надолго. Можно попытаться выйти на место, где они будут продавать добычу. Но таковым местом может быть берег моря в районе лесов Ганга. Там берега, не в пример востоку Сабаса, полны пригодными для кораблей бухтами и заливами. Протяжённость берега тоже не из маленьких. Кроме того, они могут отправиться дальше на юг и продать пленников в Валлии, в общем, эта затея отнимет ещё больше времени. Лучше найти место, которое бандиты выбрали своим перевалочным пунктом. Он должен находиться где-то в лесах Ганга. И он не должен быть слишком далеко от Сабаса. Это место найти будет гораздо проще. Благо следопыты в роте есть.
Кохан принял решение. И к Шеди он всё же обратится этим вечером – согласятся, хорошо, а нет, так нет. А уже утром отряд выйдет из ворот крепости и отправится на юг, прямо к колдовским лесам Ганга.
***
Громкая речь господаря рыцарственного правителя, разносилась очень далеко, до самых окраин посёлка, но в том нужды особой и не было – если бы его речь не заглушали другие звуки.
Всё село собралось на маленькой площадке, где возвышался монумент, поставленный ещё дедом господаря рыцарственного правителя. Склонив голову, сложив крылья за спиной, прикрыв лицо ладонями, скорбя о боли всего этого мира, стояла там Милостивая Прива в ценном камне воплощённая. Искусный скульптор, изобразил прелестную богиню в просторной тоге, изобразил столь мастерски, что она казалась живой. Ну, как казалась? Оно в прошлом конечно дело было. С тех пор ведь много лет уж минуло. Камень поблек, дорогая Вестфаллийская краска почти везде сошла, а на новую денег не было в селе – господарь, по праву своему, конечно же, священному, всё ведь забирал. Однако от повинности, за вопиющее свинство селян, так и не сумевших изыскать средств на новую краску, конечно же, никто избавлен не был. В этом году, повинность та лежала на доме Громыки Хромого, а он, негодяй холопский, так и не смог средств найти. И повинен он был страшно - ведь мог же окаянный поголодать в этом году, продать остатки урожая куда-нибудь и купить какой-нибудь краски. Так нет же – всё сам сожрал, повинность свою заметить не пожелал вовсе, голоду напугался негодяй. Так что теперь дочка его, украшенье всего села, самая прекрасная дева в округе, сполна платила за повинность, не выполненную Громыкой и семьёй его непослушной. Вон они, стоят возле Лиштаи и смотрят – а то ж как иначе? Должно им смотреть на повинность, что б в другой раз исполнили всё. Громыка в крови весь стоит – посмел он слово господарю сказать, да слово не покорное, супротив справедливой воли рыцарственного правителя, светлейшего и мудрейшего владетельного господаря селенья этого.
Негодяй, посмел возразить - мало того! Он ещё и пожаловался.
Мол, Нори, сынок его младший, с голоду умер, в годе этом. Мол, не мог он краску купить – забрали ж зерно всё у него, и скотины не осталось, апосля того, как воины господаря откушать изволили в месяце прошлом, да в селе этом.
Редкостный всё-таки мерзавец этот Громыка.
Мало того, что своей повинности не признаёт гад, так ещё и самих воинов господаревых в том и обвиняет! Тварь скотская. Из-за него теперь повинность на всю деревню наложили – вон, тащут из домов-то зерно последнее. Голодать теперячи всем придётся.
-Ааа!!! – Завизжала Лиштаи. Это она от боли – воин господарев, по спине её кулаком в латной перчатке огрел. И правильно. А то ишь! Вертит задом, извивается вся на столе, да ещё и оскорбляет слух господаря своими рыданиями, да дёрганьями. Загнули на постамент милостивой Привы, юбку на спину кинули, так молча и стой, так нет же! Елозит задом своим, плачет вся, тьфу. Теперь вот повинность из-за неё на всю деревню. Вздыхает народ, горюет – всем теперь голодать-то придётся.
А всё из-за Громыки и дочки его глупой. И чего надо было? Молчала б, подумаешь, девственница, подумаешь больно, подумаешь, это уже пятнадцатый воин к заду её пристроился – но так тож воины самого господаря! Молчать потребно ей было, а не рот свой разевать.
Господарь ходит перед постаментом милостивой Привы и всё-то им подробно разъясняет, что б понимали они как виноваты пред ним, какие они грубые и мерзкие скоты, ведь на то и рождены они, что б волю рыцарственных правителей сполнять исправно.
Кивают люди, виноватость свою на лицах корчат – а то ж не будут корчить, самих их вот так, на постамент, да и то, ежели Прива над ними смилостивится. А то вот в прошлом годе, захотелось воину господареву дочку Рийдона попробовать, в женском, значится деле, так возмутился негодник этот богомерзкий, Приву разгневал упрямством своим. Посмел он, значится, напомнить воину господареву, что дочке его всего десять годов без малого. А то воин господарев сам не заметил! Разгневал он Приву, и ушла она, Барговых духов пустила и что же? Только хужее и стало. Мало что дочку Ридонову всю ночь, да цельный отряд господарев, так ещё и самого Ридона на кол посадили, да снимать с кола запретили, сами в замок уехали. Ридон кричал и бился цельных три дня, пока не умер. Дочка его вторая, первая-то ещё месяц ходить не могла, да потом и умерла отчего-то. Так вот дочка его вторая, Барговой скверной так проклята была, что Ридона с кола-то снять пыталась – во как Зло в ней поселилось-то глубоко. Запретили ведь воины господаревы, а его воины, его голос и есть. Супротив воли господаря идти решила, окаянная! Делать нечего было, увы - пришлось им действовать, дабы не гневить ещё более господаря и Богов.
Утопили они её в реке ближайшей, ну а как иначе?
Страшно он кричал тогда Рийдон этот глупый…, эх, и зачем вот Приву гневил негодяй? Туда ему и дорога, да и дочкам его срамным, да Барговым злом отравленным…
Лиштаи страшно завыла – ужо двадцать пятый с заду пристроился, да видать, не туда он, а куда не надо было. Господарева речь в вопле утонула, расстроился он, негоже ведь господаревы слова нарушать такими гадкими воплями. Повернулся он к ней и латной перчаткой значит. Не кричит более, тихо стонет, да глотает – зубов видать, повыбивал ей много там, а то может и все, вот и глотает.
Хохочут воины господаревы, да тот как глянет на них! Словно сама Прива во гневе! И замолчали они – во какой правитель господарь, жестокий, но справедливый у них! Высок, красив, милосерден, справедлив и жесток – вот, такой господарь и должен быть. Они почти все такие, милостию самой Привы. Кроме некоторых, да ещё одного, про которого врут, конечно же – говорят, мол, не пользует дочек крестьянских и много ещё чего говорят, выдумывают, тут уж понятно всё. Где ж это видано, что б воины господаревы, девушек не сношали где им захочется? Да это ересь какая-то и разврат. А как тогда сильные детишки-то будут? От них знамо не будут, они ж черви земляные, считай что навоз, а господарь и воины его, они крепкие, благородные, мудрые…., опять эта дура елозит задом своим срамным. Ну, вот чего надо? Ведь радоваться должна – все воины господаревы сношать её приехали, а начал сношать и вовсе сам лично господарь. То честь великая, хотя и как повинность высказана, но то мудрость просто сложная от господаря. Тут так сразу и не понять. А на деле, оно ж и повинность вроде как, а как без повинностей? Никак. Но мудр и милосерден господарь и повинность то внешне, а на деле – Великая честь. Ведь нет никаких сомнений, Лиштаи теперь хорошего ребёнка понесёт, сильный он у неё будет, ото всех воинов господаревых и от него самого. Во какой мудрый он и милосердный, господарь-то! А эта дура елозит задом. Ну, вот как? Мешает она милость господареву ей дарить, через зад её срамной. Не понимает, потерпеть не могёт – дура, чего ж тут поделаешь? За то вот по носу сейчас ещё получила, сломался нос-то её, не быть уже Лиштаи столь же прекрасной, как и раньше…, но ничего не поделаешь – сама она во всём и виновата.