Гриф следил за «Уилли-Уо». Судно вышло из пролива, ослабило шкоты и направилось к югу, подгоняемое попутным ветром. Обогнув мыс и почти скрывшись, судно подняло верхний парус.
Один из гумских чернокожих, лет пятидесяти, с отвратительными застарелыми язвами и болячками от накожной болезни, посмотрел, ухмыляясь, в лицо Грифу.
— Честное слово, — сказал он, — этот шкипер что-то уж больно сердит на тебя.
Гриф засмеялся и направился по пескам к челноку.
Никто на Соломоновых островах не знал, сколько миллионов у Дэвида Грифа. Его владения и предприятия были рассеяны по всему югу Тихого океана.
Плантации Грифа простирались от Самоа до Новой Гвинеи, и даже к северу от экватора встречались его владения. У него были концессии по добыванию жемчуга в Паумоту. Он фактически возглавлял и немецкую компанию, работавшую на Маркизских островах, на тех из них, которые принадлежали Франции, хотя имя его официально там не упоминалось. Его фактории находились на всех группах островов. В его распоряжении было множество судов, занятых торговыми операциями. У него имелись островки, такие мелкие и отдаленные, что его самые мелкие шхуны и суденышки лишь раз в год приходили туда по делам к одиноко живущим агентам.
В Сиднее, на Каслри-стрит, его контора занимала три этажа. Но он редко бывал там. Он предпочитал скитаться где-нибудь на островах, изыскивал новые возможности, разбираясь в старых делах, переживая забавные и странные приключения. Он чуть не даром приобрел большой пароход «Гавонн», потерпевший крушение, почти невероятным образом спас его и нажил на этом деле четверть миллиона.
Он первый основал в Луизиадах плантации каучука, а на Бора-Бора он прекратил разработку южного хлопка и заставил веселых туземцев заняться насаждением какао. Это он захватил пустынный остров Лалло-Ка, населил его полинезийцами с Онтонг-Явы и на четырех тысячах акров насадил кокосовые пальмы. Он прекратил раздоры между племенами на Таити и начал добычу фосфатов на острове Хики-Ху.
Его собственные суда вербовали ему рабочих. Из Санта-Круса они привозили юношей на Новые Гебриды, с Новых Гебрид — на Банкские острова, а людоедов, охотящихся за черепами, — с острова Малаиты на плантации Новой Георгии. От Тонги до Гилбертовых островов и к отдельным Луизиадам странствовали, набирая людей, его вербовщики. Кили его кораблей резали воды океана во всех направлениях. У него было три парохода, делавших регулярные рейсы по островам, но он предпочитал более трудный и более примитивный способ передвижения с помощью ветра и парусов.
Гриф достиг по крайней мере сорока лет, но на вид ему казалось не больше тридцати.
Старожилы помнили, как он появился на островах лет двадцать назад, когда на его губах только пробивались белокурые шелковистые усы. В отличие от других белых в тропиках, он жил там потому, что ему это нравилось. Кожа Грифа оказалась чрезвычайно хорошо приспособленной к этому климату. Он был рожден для солнца. На десять тысяч человек он один мог так переносить солнце. Его лучи не доставляли ему страданий. Кожа других белых не защищала их от солнца. Оно проникало внутрь, разрушая ткани и нервы, вызывая болезни души и тела. Белые дичали, превращались в животных, допивались до смерти или начинали так бесчинствовать, что приходилось посылать военную силу для их усмирения.
Но Дэвид Гриф был истинным сыном солнца. Он процветал под его лучами. С годами он становился все темнее, и цвет его загара отливал золотом полинезийца. Только глаза оставались по-прежнему голубыми и усы желтыми, а черты его лица не изменили тех характерных особенностей, которые столетиями живут в людях английской расы. По крови он был англичанином. Однако те, кто думал, что хорошо знают его, настаивали, что Гриф родился все же в Америке. В противоположность другим, он отправился в Южные моря не для того, чтобы разбогатеть. Он приехал сюда уже богатым.
Вначале Гриф появился на Паумоту. На маленькой яхте, полновластным ее хозяином прибыл этот юный искатель приключений к омытым солнцем тропикам. Его загнал сюда ураган, вздымавший исполинские волны. Они выбросили его, яхту и все, что было при нем, в гущу кокосовых деревьев, отстоявших на триста ярдов от линии прибоя. Шесть месяцев спустя его подобрал катер, искавший жемчуг. Но Гриф уже сжился с солнцем. В Таити, вместо того чтобы отправиться на пароходе домой, он купил шхуну, нагрузил ее разными товарами, взял с собой водолазов и отправился крейсировать по опасному архипелагу.
Покрывая его лицо золотым загаром, солнце стало стекать с концов его пальцев жидким золотом. Все, к чему он прикасался, превращалось в золото. Но он вел игру не ради драгоценного металла, а ради самой игры. Это была мужественная игра. Ему приходилось наталкиваться на грубость и жестокость людей одной с ним крови и на жестокость всяких других выходцев из Европы и всего остального мира. Прекрасная игра. Но выше всего была для него любовь к тому, что наполняет жизнь скитальца по Южным морям, — аромат рифов, бесконечная изысканность растущих кораллов в зеркальной ясности лагун; изумительные солнечные восходы, горящие яркими красками в необъятных сочетаниях; поросшие пальмами островки среди лазурных глубин; бодрящее вино пассатов; тяжелое и равномерное колыхание моря; движущаяся под ногами палуба и распростертые над головой паруса; увитые гирляндами цветов, отливаюшие золотистым блеском юноши и девушки Полинезии, полудети-полубоги, и даже завывающие дикари из Меланезии, охотники за черепами, людоеды, звероподобные полудемоны.
И вот это излюбленное дитя солнца, этот переполненный энергией и радостью жизни человек, этот обладатель миллионов прервал свое дальнее плавание, чтобы посчитаться с Гаррисоном Д. Гриффитсом из-за ничтожной суммы. Это было его прихотью, его капризом, выявлением самого себя и солнечного зноя, лившегося через него. Это была забава, шутка, задача, маленькая игра, в которой он шутя рисковал жизнью, отдаваясь наслаждению игры.
Ранним утром «Уондер» находился у берегов Гвадалканара. Он лениво двигался по воде; замиравший ветерок дул с берега. Тяжелые облака на западе обещали возобновление юго-западных пассатов, сопровождаемых сильными порывами ветра и ливнями. Небольшое, едва заметное судно держало тот же курс, что и «Уондер». Это не был «Уилли-Уо». Капитан Уорд с «Уондера» посмотрел в бинокль и сообшил, что это «Каури».
Гриф, стоявший на палубе, вздохнул и с сожалением заметил:
— Жаль, что не «Уилли-Уо»!
— Вы не выносите, чтобы вас побеждали, — сочувственно сказал судовой приказчик Дэнби.
— Конечно! — Гриф помолчал и засмеялся с неподдельной веселостью. — Гриффитс — мошенник. Он вчера поступил со мной преподлым образом. «Подписывайтесь, — сказал он. — Подписывайтесь полностью внизу и проставьте число». А Якобсен, крысенок, был на его стороне. Сущие пираты! Вернулись времена Булли-Хейса.
— Если бы вы не были моим хозяином, мистер Гриф, я бы вам кое-что посоветовал, — сказал капитан Уорд.
— Выкладывайте, — ободрил его Гриф.
— Хорошо. Так вот… — Капитан замялся, прочищая кашлем горло. — Имея ваши деньги, только сумасшедший рискнул бы связываться с этими двумя негодяями. Для чего вам это нужно?
— Говоря по совести, и сам не знаю. Просто оттого, что так хочется. А разве вы можете мне указать какое-нибудь лучшее объяснение ваших поступков?
— В один прекрасный день вам непременно прострелят вашу буйную голову, — проворчал капитан Уорд в ответ. Он подошел к нактоузу и начал определять по компасу положение вершины, выплывавшей из-под облаков, покрывавших Гвадалканар.
Ветер с суши усилился. «Уондер» быстро понесся по волнам, догнал «Каури» и начал обходить его. С обеих шхун раздались приветствия.
— Не знаете ли вы, где находится «Уилли-Уо»?
Капитан в широкополой шляпе и с босыми ногами затянул покрепче пояс и сплюнул за борт табачную жвачку.
— Знаю, — ответил он. — Прошлой ночью Гриффитс находился в Саво, он забрал свиней, ямс и пресную воду. По-видимому, он собирается в дальнее плавание. А что, вы хотели его видеть?
— Да. Но если вы его увидите раньше меня, не говорите ему обо мне ничего.
Капитан утвердительно кивнул, соображая. Он зашагал по палубе к носу своего судна, держась поближе к обгоняющей шхуне.
— Слушайте! — крикнул он. — Якобсен говорил мне, что они будут сегодня к вечеру в Габере, останутся там на ночь и заберут бермудский картофель.
— Из всех Соломоновых островов только в Габере имеются сигнальные огни, — сказал Гриф, когда его шхуна далеко опередила другое судно. — Это действительно так, капитан Уорд?
Капитан утвердительно кивнул головой.
— А маленькая бухта у мыса не годится для стоянки?
— Негде бросить якорь. Всюду коралловые рифы, отмели и опасный прибой. Три года назад в этом месте разбилась вдребезги «Молли».
Гриф уставился на капитана потускневшими глазами и смотрел так с минуту; казалось, он прислушивается к чему-то внутри себя. Затем глаза его прищурились, а концы желтых усов приподнялись в улыбке.
— Мы бросим якорь в Габере. Вы на ходу спустите меня в вельботе. Дайте мне шестерых людей с ружьями. Я вернусь до рассвета.
Лицо капитана выразило подозрение, а затем упрек.
— О, просто маленькие шутки, капитан, — продолжал Гриф с видом школьника, уличенного старшим в шалости.
Капитан Уорд что-то проворчал, но Дэнби оживился.
— Мне хотелось бы присоединиться к вам, мистер Гриф, — произнес он.
Гриф кивнул в знак согласия.
— Принесите несколько топоров и садовых ножей, — сказал он. — И захватите два-три фонаря. Взгляните, есть ли в них масло…
За час до захода солнца «Уондер» подошел к маленькой бухте. Ветер свежел, и море начало волноваться. Рифы, поднимавшиеся около берега, покрылись белой пеной. Дальних рифов уже нельзя было разглядеть, только вода около них была более бледной. Шхуна встала против ветра, и с нее спустили вельбот. В него сошли шестеро негров, вооруженных винтовками. Дэнби, несший фонари, прыгнул на корму вельбота. Гриф задержалс